Глава 6
Аватар багровой звезды
Май 1244 г. Приднестровье
Отражаясь в прозрачных водах реки, ярко светило солнышко. Росшие на берегу ивы склонялись над омутком, над лодкою, явно прятавшейся здесь, в тенечке, отнюдь не от солнца, а, скорей, от нескромных глаз. Сидевшая на корме девушка в синих спортивных трусах и голубой майке «Динамо», тряхнув темными волосами, наклонилась в воде, пытаясь достать запутавшийся в островке плавучей травы кораблик из щепки, с белым бумажным парусом.
Тянулась, тянулась…
Ах, как она была в этот момент хороша! Давно бросивший весла молодой человек, сглотнув вдруг набежавшую слюну, покусал губы. Подумалось вдруг – а вот, если сейчас взять и сесть с нею рядом… Нет, нет, страшно! Юноша сам испугался своих мыслей… а вот Павел вовсе не испугался, и словно бы подсказал – ну, сядь, сядь же, не будь таким идиотом, обними девчонку, погладь ладонью узенькую полоску спины меж трусами и маечкой… Ну же!
И – странное дело – парнишка подчинился. Поднялся, осторожно пробрался к корме… сел.
Девчонка резко обернулась:
– Ты что, Вадик? Устал грести? Так давай я! Я умею, ты ж знаешь. Только вот кораблик… Его Васька, мальчишка соседский, из третьего «А» пустил, я видела. Хороший такой мальчишка, и мать его, тетя Вера, хорошая. А вот отца у них нет.
– Так достань, – шепотом промолвил Вадим (или, все же – за него – Павел?). – А я тебя подержу, ага?
– Ну… подержи, – сверкнули жемчужно-серые глазки.
Девушка снова наклонилась, и молодой человек осторожно обнял ее за талию…
Такую гибкую, тоненькую, горячую…
– Ну, вот, достала! Пусть теперь плывет, верно?
– Угу… Полин. Давно хочу тебе сказать…
Вадик внезапно замялся, а Павел не мог подсказать – не знал, о чем думал юноша… хотя догадывался, конечно.
– Уф, жарко как, – молодой человек стащил через голову тенниску.
– Какой ты загорелый, – улыбнулась Полинка. – И где успел уже?
– В волейбол играли с ребятами…
Облизав губы, Вадим посмотрел подружке в глаза, прошептал:
– Ты очень красивая.
– Ты говорил уже, – так же, шепотом, откликнулась девушка.
Черные, бархатные, ресницы ее затрепетали:
– Что ты так смотришь?
Вместо ответа (тут уж постарался Павел!) юноша обнял Полинку и крепко поцеловал в губы.
– Ах, – девчонка отстранилась, но не сильно, а так, чтоб показать, что она не какая-нибудь, а советская комсомолка, и, между прочим, почти что отличница.
Впрочем, а перед кем тут было что-то из себя строить?
Тем более-то, вдохновленный идеями Павла Вадим уже начал форсировать события, конечно же, со всей требуемой в этом случае осторожностью и деликатностью. Целовал не взасос, хотя, наверное, и мог бы, да и Полинка бы, наверное, не отказалась, однако… могла и в морду заехать за такие дела! Нет, хотя… целовалась охотно.
Павел уже засунул руки девчонке под маечку, подумывая, а не пора ли избавиться от лишней одежды? Ну, хотя бы не ото всей, но… От подобных мыслей мурашки пробежали по коже, а ладони сжали вдруг Полинкину грудь, небольшую, упругую, горячую…
Ремезов неожиданно проснулся. За распахнутым окном опочивальни неудержимо пел соловей, и темная южная ночь загадочно мерцала далекими звездами.
Улыбнувшись, Павел погладил по спине спящую рядом супругу… и вздрогнул, снова вспомнив недавний сон. Это что же выходит, он, Ремезов, мог контролировать поведение реципиента? Ну, пусть не контролировать, но побуждать действовать в том или ином направлении. Похоже, выходило, что так. Интересно… А можно ли, скажем, заставить того мальчишку, Вадика, сделать что-то полезное? Для него, для Павла, полезное… скажем, получить какую-то информацию о монголах, об их внутренних распрях, интригах… Эти знания, несомненно, оказались бы весьма и весьма полезны, тем более что, наверное, их было достаточно легко добыть. В той же библиотеке… если, конечно, в библиотеке обычного провинциального городка начала шестидесятых было хоть что-нибудь об Орде, исключая романы Яна. А попробовать! Вдруг? Правда, когда еще нужный сон придет, не так уж они и часты, к тому же заставить юного паренька целовать девчонку – это одно, а увести его в душную библиотеку – совсем другое. Как говорят в Одессе – две большие разницы.
Попив из стоявшего на лавке кувшина квасу, Ремезов вновь улегся на ложе, обнял жену, гадая – придет нужный сон или нет?
Сон пришел. Но несколько из другой оперы, вернее – из другого времени.
Точно так же сияло в приглушенно-голубом небе солнце, только уже другое, вечернее, оранжевыми зайчиками искрящееся в окнах и причудливых изгибах крыш – парижское солнце семидесятых. Влюбленные – Марсель и Полетт – сидели за стоиком на террасе небольшого кафе на горе Святой Женевьевы, неподалеку от храма Святого Этьена, и вот уже часа полтора разговаривали, глазея на прогуливающихся мимо людей и неспешно потягивая бордо. Болтали просто так, ни о чем, занятия в Сорбонне уже давно закончились, а домой идти не хотелось – после хмурого дождливого дня наступил безумно чудесный вечер, тихий и теплый; над хорошо видимым с террасы шпилем Нотр-Дама золотились облака, сверкали жемчугом брызги питьевых фонтанчиков, малиновыми и белыми гроздьями цвели каштаны и одуряюще пахла сирень.
– А эта дура Фелисия, представляешь, мне и говорит… а я ей… а она…
Народу в кафе становилось все больше – жители окрестных домов, студенты, туристы – вот, о чем-то громко споря, зашли англичане. Или американцы… Нет, все-таки – англичане, Марсель, как филолог, это определил точно.
– А ее новый ами, этот курчавый араб из Туниса! Фелисия вся в восторге и тако-о-е рассказывает! Э-эй, ты меня, вообще, слушаешь, дорогой?
– Слушаю, – взяв подружку за руку, рассеянно отозвался молодой человек.
Девушка капризно надула губки:
– А вот и нет! Я же вижу – ты о чем-то своем думаешь. Или – о ком-то. Признавайся, тебя нравится Фелисия, ведь так? Она ведь красивая, да… И на тебя тоже глаз положила.
– Да ну тебя!
Марсель отмахнулся, закуривая крепкий «Житан», потом снова щелкнул зажигалкой – Полетт предпочитала сигареты помягче – «Голуаз».
– Нет, твоя подруга Фелисия, конечно, девушка красивая, но я сейчас вовсе не о ней думал…
– Так я и знала! О Люси ты думал, вот о ком! – девушка нервно выпустила дым, взглянув на собеседника с явной обидой – будто он только что сделал невесть что! – Да-да. О Люси. Ты не равнодушен к блондинкам, да?
Молодой человек уже не знал, что и ответить:
– Вообще-то мне всегда брюнетки нравились. Вот ты, например.
– Я – например?!! – взорвалась Полетт, нервно туша в пепельнице окурок. – А кто у тебя еще «например»? Люси с Фелисией?
Пытаясь успокоиться, Марсель потряс головой; от таких разговоров он и сам уже был на взводе и хорошо себе представлял, чем все сегодня закончится – конечно же ссорой. И буквально на пустом месте!
– Я что-то не пойму, из-за чего мы с тобой все время ругаемся?
– Ха! Он не поймет!
– И не думал я ни о каких твоих подружках, и вообще…
Молодой человек снова замолк, и Павел решил, что пора уж и попытаться хоть что-нибудь подсказать. Так, в порядке эксперимента.
– И вообще, я об учебе думал!
Полетт поперхнулась вином:
– О че-ем?!
– Об учебе, – вытянув руку, Марсель поспешно похлопал подружку по спине. – Случайно не помнишь, библиотека – ну та, в Сорбонне – сегодня до которого часа?
– Закрыта уже давно, чудо! – покрутив пальцем у виска, девушка с подозрением посмотрела на своего воздыхателя. – Вечером – в библиотеку. Совсем с ума сбрендил?
– Да я вообще-то завтра хотел, – молодой человек улыбнулся широко и открыто, той самой улыбкой, которая – и он это хорошо знал – так ему шла и так нравилась девушкам.
Улыбнулся и, неожиданно подмигнув, предложил:
– А давай завтра завалимся куда-нибудь за город, в Аржантей или Фонтенбло! Погуляем, дворцы посмотрим, вот чувствую – погода завтра будет отличная.
– Ты ж вроде в библиотеку собрался? – недоверчиво прищурилась Полетт, не хуже Марселя знавшая его улыбку… и все то, что за ней потом следовало.
– Так в библиотеку я с утра, а ты пока поспишь, понежишься…
Девушка всплеснула руками, пушистые ресницы ее дернулись, а в глазах засверкал жемчуг:
– Оп-па! Так ты меня к себе приглашаешь?
– Ну да… Если ты не будешь дуться, конечно.
– А кто дуется-то? Ну, кто? Я? Вот и нет. С чего ты взял вообще-то?
– Тихо, тихо, милая…
Молодой человек перегнулся через столик и с нежностью поцеловал Полетт в губы. Ох, как та заработала языком! Целовались они долго… А потом, расплатившись, вышли с террасы, взявшись за руки. И, перед тем как сесть в нежно-зеленый «Фольксваген» Полетт, припаркованный здесь же, рядом, недалеко от сиреневого куста, принялись целоваться опять, и сладковато-терпкий вкус поцелуев смешался с запахом цветущей сирени.
Анри Сальвадор из невидимых глазу динамиков что-то нежно пел про любовь, ему вторили «Битлы» из чьей-то машины…
– Ге-е-е-орл…
– Гуд! – с террасы кафе одобрительно кричали англичане.
– А давай не в Фонтенбло, – влюбленные, наконец, оторвались друг от друга, правда – только на миг. – И не в Версаль, там как-то слишком людно. Давай в Живерни!
– Так и там людно.
– Зато какой там сад!
– Хорошо, милая. В Живерни так в Живерни – как скажешь.
– Я так тебя люблю, Марсель!
Полетт посмотрела вокруг совершенно безумными глазами, излучавшими, казалось, странную смесь фрейдовской сексуальности, вычурной манерности Камю и экзистенциальной отрешенности Сартра. Да! Еще в этом зовущем взгляде было что-то от Троцкого, что-то типа – вив ля революсьон, и да сдохнут от зависти все буржуа!
Соловей за окном давно умолк, и в ночной тиши безмолвно сверкали звезды. Павел перевернулся на спину, полежал немного, смотря куда-то вверх, на поддерживающие крышу стропила… или, скорее, взгляд его проникал сквозь крышу высоко-высоко, в космос.
Ну, вот оно! И здесь получилось. Библиотека, ага… Лишь бы Марсель не забыл, точнее, без его, Павла, опеки не поддался бы безоглядно сексуально-колдовским чарам своей красавицы подружки.
Полетт… Полина… старший следователь СК… боярышня, супруга, любимая!
Районная библиотека располагалась на самой окраине городка, в доме культуры строителей – вычурном, с колоннами и эркерами, здании, выстроенном сразу после войны в стиле сталинского ампира. Желтая, местами осыпавшаяся штукатурка, стенды с нарисованными гуашью афишами кинофильмов – «Подвиг разведчика» и «Кубанские казаки» – массивная, выкрашенная серебрянкой и доверху заполненная окурками, урна в виде перевернутого колокола, помятая, с обломанными ветками, сирень. Понятное дело – окраина. Чуть в стороне, в скверике, несмотря на довольно ранний для воскресенья час – еще не было и десяти – уже гужевалась компания молодых парней, куривших «беломор» и по очереди похмелявшихся бутылкой – одна на четверых – «Жигулевского» пива. Разговор в компашке шел интересный – о международных делах:
– А я вам говорю, клика Тито – это клика, и не фиг с ними дружить!
– Дак лучше бы с китайцами. Помните, раньше все песню пели – Москва – Пекин, Москва – Пекин.
– Русский и китаец – братья навек.
Покосившись на парней (к тому же вдруг почему-то показалось, будто мелькнула в кустах ненавистная очкастая физиономия комсорга Фунтикова – что было, конечно же, не так, ну с чего Фунтикову тут взяться?), Вадик потянул на себя массивную, с бронзовой ручкою, дверь, и вошел в полутемный холл с видневшимся напротив входной двери окном, забранным железной решеткой и выходившим в буйно разросшийся парк, который все ж таки, даже при минимальной фантазии, можно было бы назвать лесом. Местные детишки там собирали грибы – подосиновики, подберезовики, опята, а иногда, если хорошо поискать, попадались и белые. Кроме грибов в парке бурно росли и ягоды – смородина, малина, ежевика, впрочем, местечко – даже днем – считалось опасным, и не без основания – местные гопники чувствовали себя там довольно вольготно: дрались, пили дешевое вино и водку, гоп-стопничали на сельских ротозеев, а с наступлением темноты вполне могли затянуть в густые кусты и какую-нибудь залетную барышню, неосторожно рискнувшую пройти напрямик к железнодорожной станции.
Слева от окна находилась закрытая, ввиду раннего времени, касса, справа, на прислоненном к выкрашенной темно-коричневой густотертой краской стеночке колченогом стуле спала вахтерша, она же и уборщица, и ночной сторож – дебелая тетка неопределенного возраста, чем-то похожая на притомившуюся ведьму. Вот летала всю ночь на метле, а днем сморил сон… метла, кстати, стояла здесь же, рядом, в углу.
– Стоп! Куда? – живо проснулась вахтерша, едва только молодой человек попытался пройти мимо.
– В библиотеку, – как и положено комсомольцу, Вадик сперва ответил честно… а потом соврал: – Нам реферат писать задали. Тема: «Из искры возгорится пламя».
– Ишь ты, реферат, – недовольно пробурчала тетка. – Умные больно все стали.
– Так открыта библиотека-то?
– Вон, по лестнице вверх – проходи.
– Спасибо.
Поблагодарив, юноша поднялся по широкой, с балюстрадою, лестнице и дернул обитую кожзаменителем дверь с синей с белыми буковками табличкою – «Библиотека».
– Здравствуйте.
Сразу же у входа, преграждая проход к стеллажам, стоял большой конторский стол, обитый зеленым сукном, судя по виду, в не столь уж и далекие времена (при царском режиме) украшавший собой какое-нибудь солидное и тихое присутствие, а нынче вот, вынужденный терпеть на своей поверхности всякие там чернильницы-непроливайки, зачитанные до дыр книги и формуляры.
– Здравствуй, мальчик.
Окопавшаяся – иначе и не сказать – за столом библиотекарша показалась Вадиму родной сестрой вахтерши, столь же нелюбезной, неприветливой и даже чем-то внешне схожей. Одно лишь имелось отличие – длинный, похожий на перезрелую грушу, нос библиотекарши украшали очки в черной роговой оправе.
– А есть у вас что-нибудь про монголо-татарское иго и про Золотую Орду? – с места в карьер выпалил молодой человек.
Ремезов даже возликовал про себя – как здорово все получилось! Постараться только, сосредоточиться, и вот вам результат.
Он уже мысленно потирал руки в предвкушении книжечек… Однако не тут-то было!
– А ты, мальчик, у нас записан? – подозрительным тоном осведомилась библиотекарша. – Фамилия твоя как?
– Так я это… как раз и пришел записаться, – быстро выкрутился Вадим. – Вот… свидетельство о рождении принес.
– Давай, – хранительница знаний неожиданно сменила гнев на милость и даже соизволила чуть улыбнуться. – Сейчас, запишу тебя в формуляр… В школе какой учишься? Комсомолец? Молодец. Что почитать хочешь? Имей в виду, книги только на десять дней выдаются.
– Да мне бы про…
– Поняла – про иго. Вот тут, на стульчике, посиди, подожди… Уж погляжу, что есть.
Женщина – при более внимательном взгляде оказавшаяся вовсе не такой уж старой и ничуть не уродливой, а чем-то даже и симпатичной, скрылась за стеллажами. Пока она там искала, юноша с любопытством разглядывал старые, развешенные вокруг стенгазеты – новогодние, с праздником Великого Октября, с Первым мая… Некоторые были вполне ничего себе нарисованы, а иные – так себе, мазня мазней, он, Вадик, нарисовал бы и лучше.
Пока Вадим (а вместе с ним и незримо присутствовавший в сознании молодого человека Ремезов) скучал в ожидании заказанных книг, некто по имени Фунтиков, пухленький и нескладный, в забавных роговых очочках и стрижечкой полубокс, задумчиво посмотрел на гопников… и опасливо попятился, подумав – как бы они его не заметили, не пристали. А еще подумал – а как же он вообще оказался здесь, на окраине у забытого богом клуба? Вот вышел из дома, собрался заглянуть на рынок, и вдруг… вдруг увидел Вадьку Ремезова, и зачем-то за ним пошел. Зачем? И сам теперь не знал. Хотя не-ет… Комсорг вдруг напрягся – словно бы что-то тяжелое прилетело откуда ни возьмись, ударило в голову… и одно чувство вспыхнуло с новой – стократною! – силой, засвербило, и чувство это было – ненависть! Ненависть тупая, первобытная, гневная, такая, что не на жизнь, а на смерть. Вадьку нужно было убить – Фунтиков сейчас ощущал это очень четко, и пожалел, что не взял с собой нож… Хотя не нож, так деньги.
Ни капельки не похожий сам на себя – подтянутый, желчный и пылающий гневом – комсорг, вовсе не испытывая никакого страха, подошел к допившим пиво парням. Ухмыльнулся:
– Здорово, кореша.
– Здоровей видали! – парни удивленно переглянулись, а один – гундосый, в кепочке – цыкнув, сплюнул через выбитый зуб, едва не угодив Фунтикову на брюки. – Чего тебе, шкет?
– Привет вам от Семки Барыги.
– Ха! Вот с кем давненько не виделись! Все своими пластиночками торгует – вот уж и впрямь барыга, мать-перемать, – гундосый грязно выругался. – На хазу давно уже глаз не кажет. А тебя зачем послал?
– Да так, – комсорг ухмыльнулся и тоже цыкнул. – Есть одно дело – фраера одного проучить.
– Нашел учителяшек, ага! Гы-гы-гы! – противно засмеялся державшийся за главаря гундосый. – Слыхали, братва? Чего Барыга удумал – чужими руками жар загребать.
– Так ведь не запросто так, а за деньги.
– Чего? – гопники враз перестали смеяться.
– Ты что нам тут гонишь, дешевка картонная? – нехорошо прищурясь, главарь картинно поправил на голове кепку. – Какие деньги?
Спрятав усмешку, Фунтиков ловко вытащил из кармана пиджака купюру:
– А вот такие!
– Сотенная! – удивленно присвистнул кто-то из парней. – Вот это да!
– Это только аванс.
– И впрямь сотенная, – гундосый живо заграбастал денежку и с шиком вытащил портсигар. – Кури, парень. Тебя как зовут?
– Михаил. Миха.
– Держи, Миха, папиросочку, не стесняйся. Так кого, говоришь, проучить?
В это самое время Полинка, спрыгнув с велосипеда, безуспешно пыталась докричаться до Вадика через палисадник, и даже бросила в распахнутое окно небольшой камешек, кстати – попала. Но в ответ – ничего.
– Нет, – покачала головой девчонка. – Не может Вадька так крепко спать! Что он, сорокалетний старик, что ли?
– Здравствуй, Полинушка, – из-за угла показалась соседка с бидоном молока, видать, с утра пораньше ходила к колхозной подводе. – Вадика ждешь?
– Здрасьте, теть Вера. Вадика. Не знаете, где он?
Соседка задумчиво почмокала губами:
– Нет, милая моя, не знаю. Ой! – тетя Вера вдруг улыбнулась. – Вспомнила! Он вчера в библиотеку собирался, матери при мне говорил. Что-то им там такое задали.
– В библиотеку? – удивленно переспросила Полинка. – А в какую – в центральную, в районную или в детскую? Мог бы, вообще-то, и меня позвать, мне ведь тоже надо сообщение делать. Ладно! И одна прокачусь. Спасибо, тетя Вера!
– Да не за что.
Девушка взметнулась в седло, была она сейчас чудо как хороша, стройненькая, красивая, в синем крепдешиновом платье в мелкий белый горошек, с черными, отливающими на солнце, волосами и глазами – жемчужинами чистейшей воды.
Даже соседка не удержалась, похвалила:
– Ты, Полинушка, совсем как артистка у нас.
Девушка, правда, сего комплимента не слышала… как не слышал его и Вадим… и Павел.
Ремезов проснулся рано утром, с первыми лучами солнца – в те времена именно в такое время все и вставали, да и вообще всегда жили по солнышку, по световому дню, даже отметки времени различались по сезонам, зимой дневные часы были куда короче, нежели летом, а ночные, соответственно, наоборот.
Боярышня тоже проснулась, улыбнулась, потянулась радостно, Павел наклонился к супруге, поцеловал.
– Жаль, что ты уезжаешь, – с сожалением протянула Полинка.
– Так ведь ненадолго, милая!
– Все равно. Ты все время в разъездах, а мне бы хотелось, чтоб муж мой почаще дома был.
Юная женщина взглянула с упреком, настолько явственно читавшемся в больших жемчужно-серых глазах, что Павел почувствовал себя виноватым – а ведь и в самом деле, права супружница!
– Ах, милая. Ты не кручинься, хорошо?
– Понимаю, судьба ваша, мужская такая, – Полина крепко прижалась к мужу. – Не простолюдин ты – боярин, воинский человек! Ох, господи, как же я за тебя боюсь!
– А я – за тебя. И за того… или за ту, кто скоро родится.
И в самом деле, скоро появится в доме малыш – как славно-то! Здорово. Лелеять нужно будет его (или ее, если дочка), растить, воспитывать… А обстановка здесь для младенцев, прямо скажем, не очень – никаких прививок и в помине нет, вот и смертность детская – из десяти, если бог даст, трое-четверо выживут, а то и вообще – двое. И как быть? К колдуньям в случае болезни будущего дитя обращаться или Господа чаще молить? И то, и другое верно.
А с парнями – аватарами! – неплохо вышло! Слушались они его, пусть и не осознанно, подчинялись. Эмпирически – да, здорово все, еще бы научной теорией все подтвердить, создать такую теорию буквально из ничего. Здорово бы было, да… Только вот оппонентом кого позвать? Демьянку Умника? А что? Может, со временем и рассказать ему все о себе – парень понятливый, умный. И правда, почему б и нет?
Старичок библиотекарь привез на тележке из хранилища несколько не особенно-то потрепанных томов, из которых многие выглядели довольно старыми, еще довоенными, а некоторые, судя по всему, еще вообще не открывали, как вот эту, довольно новую, в синей суперобложке Беке и Амби – «Жан де План Карпин: история монголов». А вот еще пухлый том Шаванна, изданный в 1904 году, и небольшая, переводная с русского, книжка «Золотая Орда» Грекова и Якубовского, изданная в Париже в 1939 году, и такой же довоенный «Чингисхан» Гренара и, наконец, Груссе – «Империя монголов», Париж, 1941 год. Библиотекарь больше всего рекомендовал именно ее, с нее Марсель и начал, усевшись за небольшой столик у окна.
В читальном зале было пусто, скорее всего – ввиду раннего времени, да это и хорошо: никто не кашляет, не чихает, не шуршит завернутыми в фольгу бутербродами. Раскрыв взятую с собой тетрадь, молодой человек аккуратно делал выписки.
Это решение – заняться литературой Золотой Орды пришло к нему внезапно, и, честно сказать, непонятно откуда. Просто захотелось вдруг, вот он и выбрал тему из предложенного кафедрой списка. А что? Пусть будет Золотая Орда! Ничуть не хуже каких-нибудь англосаксонских хроник.
Поработав с полчасика, Марсель потянулся и глянул в окно, на улицу Школ, залитую солнечным светом. Молодой человек улыбнулся – столь яркое утро обещало погожий и теплый день, хотелось бы верить, что именно таким этот денек и будет: не налетит откуда-нибудь из Нормандии, с моря, злой и холодный ветер, не притащит серые тучи с холодным и нудным дождем, не затянет, не унесет ласковое весеннее солнышко. Нет! Славно все будет – по всему видно. Видно, как ранние посетители уже занимают свободные столики на террасах многочисленных бистро, как шуршат газетами, выпивая первую чашку утреннего кофе с круассаном, а рядом, по тротуару, чему-то смеясь, идут девушки в темных очках и мини-юбках, вот промчался велосипедист, а вот пробежали стайкою дети в коротких штанишках. Тепло! А не пора ли уже и заканчивать?
Еще немного почитав, Марсель снова посмотрел в окно и неприятно скривился, увидев около бистро напротив – знакомый красный мопед. Неужели тот, чертов революционер, как его… Рене. Да, Рене, так. Прыщавый юнец с сальными волосами, явно неравнодушный к Полетт, и, кажется, хорошая сволочь – как он подставил девчонку с газетами! Полетт, кстати, тоже хороша – дались ей эти «новые левые», недаром Марсель в свое время предупреждал: увлечение философами франкфуртской школы – Хабермасом, Адорно и прочими – если куда-то и приведет, так только в полицейский участок! Так оно, собственно, и случилось бы, коли б не та недавняя ссора Полет с руководителем их «пятерки» – тем самым Рене, чей мопед молодой человек как раз сейчас с задумчивостью лицезрел из окна. Смотрел, смотрел… а потом вдруг неожиданно рассмеялся: в конце концов – мало ли красных мопедов-то?
– Яна я тебе не принесла, ни «Чингисхана», ни «Батыя», это ж художественное чтение, – поправив очки, улыбнулась библиотекарша. – Вот, почитай это, уж не взыщи, единственное, что есть. У нас, кстати, выбор книг куда больше, чем в центральной, даже дореволюционные работы есть, по наследству от бывшего владельца перешли, князя Курбатова. Он, князь-то, после Гражданской эмигрировал в Париж, а книжки у него реквизировали – бога-а-атая библиотека была, чего уж.
– Большое спасибо, – от души поблагодарил Вадим. – Говорите, на десять дней книжки у вас выдаются? Успею.
Работница культуры взглянула вдруг на него с неожиданно вспыхнувшей строгостью:
– Нет, мальчик. Эти книги мы на дом не выдаем – особый фонд. Так что читай здесь.
– Ага… – юноша задумчиво взъерошил затылок. – А… а потом можно еще раз прийти?
– Сколько угодно! Вон, за тот стол присаживайся. Не темно?
– Нет.
– А то смотри, я лампу включу.
Аненненский, Бартольд – аж 1898 года издания, не зря библиотекарша хвасталась! А еще «Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука» – эта выглядела куда как новее других, с картинками – с нее-то Вадим и начал.
Почти на самом выезде из Парижа, у Сервских ворот, образовалась пробка – строители в оранжевых касках не торопясь чинили дорогу. Сидевшая за рулем своего «Жука» Полетт чертыхнулась:
– Ну, вот, теперь часа три тут проторчим! Надо было через Отей ехать.
– Ты еще скажи – через Курбевуа! – Марсель рассмеялся и погладил подружку по голове. – А в Отее сейчас тоже машин полно.
– Хоть велосипед покупай, – закурив «Голуаз», хмыкнула девушка. – Или мопед – вон!
Она кивнула направо, где, прямо по тротуару с треском пронеслась целая толпа молодежи на разноцветных мопедах и мотороллерах.
– Красный мопед, – всмотревшись, подумал вслух молодой человек. – Опять!
– Что-что ты там бормочешь, милый?
– Мопед, говорю, красный проехал. Может, этот твой, Рене.
– Никакой он не мой! – Полетт обидчиво дернула головой. – Никогда мне про него больше не напоминай, и вообще… перестань меня по волосам гладить – прическу испортишь.
– Так у тебя вроде никакой прически и нет.
– У меня нет?!! Я, между прочим, целое утро потратила на парикмахерскую и заплатила недешево, а ты…
– Ну, ладно, ладно тебе…
Марсель вовсе не собирался обижать девушку, просто так уж вышло, и сейчас нужно было как-то загладить свою вину и желательно побыстрее…
– Когда ты сердишься, у тебя такие глаза! Сияющие, словно жемчуг!
– Ага! А когда не сержусь, значит – тусклые, как у рыбы? Ты это хотел сказать?!
– Да что ты, я вовсе ничего такого не думал.
– Тусклой рыбиной меня обозвал! Нет, ну надо же!
– Так! – молодой человек решительно обнял подружку за плечи. – А ну-ка, помолчи… Теперь закрой глаза.
– С чего это я…
– Ну, закрой. Ну, пожалуйста.
– Хм… – Полетт улыбнулась краешком губ. – Ты все равно не видишь.
Марсель быстро снял с девчонки темные противосолнечные очки в пол-лица и нежно поцеловал Полетт в шею…
– Нет-нет, глаза не открывай – ты ж обещала!
Поцеловал шею и уже успевшее загореть плечико, а потом спустил тоненькую бретельку модного синего сарафана, обнажив грудь. Поласкал губами, поцеловал, нежно провел пальцем по родинке, левой же рукой погладил бедро, поднимаясь все выше и выше, вот уже…
Девушка томно вскрикнула, длинные, тщательно подкрученные ресницы ее трепетно дернулись…
– Ах, любимый…
А Марсель уже шептал, обнажив подружку по пояс:
– У тебя какое сиденье лучше откидывается?
– Вот это… твое…
– Тогда иди сюда, милая…
Не обращая внимания ни на кого, они занялись любовью прямо в машине, с такой страстью, какую только мог выдержать старенький «Фольксваген-Жук»! Скрипела – казалось, на всю дорогу – подвеска, и сладостные стоны любви вызвали у сидевших в соседних автомобилях людей явный интерес, одобрение и легкую светлую зависть. Высунувшись из окна, кто-то одобрительно кричал, а какая-то пожилая женщина за рулем древнего «Ситроена Две-Лошади» ругалась и грозила полицией. Вот кто-то, не выдержав, посигналил… А вот уже сигналили все!
– Черт! – обернулся Марсель. – Похоже, впереди уже едут.
– Так пусти меня руль, чудо! Спинку-то подними… Ага! Да чтоб вы сдохли! – бросила девчонка в адрес нетерпеливых водителей. – Не могут чуть-чуть подождать. Все уже, все… поехали.
Светло-зеленый «Фольксваген», наконец, тронулся, покатил, быстро набирая скорость.
– До Вернона километров восемьдесят, – прикидывала вслух Полетт. – И там еще крюк до Живерни. Слушай, где мои очки?
– На.
– А ты что так на меня смотришь? А?
– Ты хотя б оделась, Полет! А то водитель вон того грузовика сейчас устроит аварию. Либо свернет себе шею.
– Ой, – девушка дернулась. – Так помоги же!
Послушно застегнув сарафан, молодой человек чмокнул подружку в щеку.
– Ну ты даешь, – Полетт уже больше не дулась, правда в голову ее неожиданно втемяшилась одна довольно дикая идея, которую девчонка тут же и высказала, будучи уверенной в полной поддержке и одобрении:
– Слушай, а давай с тобой – прямо в саду!
– В саду? – несколько ошеломленно переспросил Марсель. – Там же народу-у-у!
– И что? Да ты знаешь, какой у Клода Моне сад? Целый лес! И пруд еще, и всякие восточные деревья – неужто там не найдется для нас какого-нибудь укромного местечка?
– Но… мы же можем в машине, – молодой человек опасливо покосился на свою подругу. Красива, ах, ну, до чего ж красива… И сарафан этот ей очень идет, по крайней мере, почти ничего не скрывает – ни ножки, ни плечи, ни… И правильно! Пусть все завидуют молодости и красоте!
Ах, Полетт, Полетт… любимая. Только вот идеи… То «новые левые», то… необузданный секс в саду великого художника-импрессиониста. А что ей еще может прийти в голову? Все что угодно. Такой уж характер.
Выйдя из клуба, Вадик решительно зашагал через сквер – так было куда быстрее, ведь утром к нему обещала заглянуть Полинка. Наверное, и заглянула уже… нет, еще для нее рановато, любит эта девушка поваляться, понежиться, поспать, тем более – в выходной-то день.
– Эй, пацан! Закурить не найдется?
Что-то холодное противно сжало юноше грудь. Вот именно так, с этой вот просьбы, обычно и начинаются неприятности, чреватые ограблением, разбитым носом, а то и чем-нибудь похуже – у этих четверых парней, один из которых – приблатненный, в кепочке – как раз и спрашивал гнусавым голосом закурить – наверняка имелись ножи или кастеты.
Бежать? Стыдно. Впрочем, чего уж стыдиться-то, когда четверо на одного? И правда… во-он по той аллейке.
А гопники уже подошли, встали – руки в карманах широченных брюк, угрюмые рожи с дымящимися папиросочками в уголках слюнявых ртов. Ишь ты, покурить спрашивают. Умней ничего придумать не могли? Хотя, а зачем им умнее? Какая разница?
Трое так себе – сявки, примерно одного возраста с Вадимом, ну, пусть чуток постарше, а вот тот, гундосый, в кепочке – парень крепкий, и куда как постарше других, наверняка – главарь. Кепка серым блином, глаза пустые, наглые.
– Ну, так чо?
– А ничо!
Резко толкнув гундосого в грудь, Вадик со всех ног ринулся к аллейке – а вот теперь попробуйте-ка, догоните! Посмотрим еще, кто быстрее бегает. Ну, вот и…
Чья-то серая тень вдруг выскочила из кустов… оп-па – подножка!
Не ожидая ничего подобного, беглец кубарем покатился в траву, правда, быстро вскочил на ноги, разозленный, и увидел перед собой… школьного комсорга Мишку Фунтикова! Стрижечка полубокс, пухлые щечки, только вот очков почему-то не было и взгляд… такой наглый, чужой! Совершенно незнакомый, исходивший лютой, явственно ощущаемой ненавистью, взгляд! Как у волка или у тигра… И глаза, глаза – в них слово светились багровые семиконечные звездочки!
Как так может быть? Комсорг – и с этими заодно? Ведь Фунтиков все ж таки не круглый дурак, понимать должен – город-то маленький, и…
– Ах ты, гад!
Больше не думая, Вадим размахнулся и от души врезал комсоргу по физиономии, после чего пощупывая вдруг заболевшее плечо, вновь бросился бежать – гопники позади что-то кричали.
«Вот тебе, получай! – на бегу думал юноша. – Жалуйся, товарищ Миша Фунтиков, беги к Даздраперме. Заодно объяснишь, что у тебя за знакомые. При всех, на собрании объяснишь».
– Вадик!
Знакомый голос резанул уши. Молодой человек резко остановился:
– Полина! Ты как здесь? Зачем?
– Я сначала к тебе загля…
– Уезжай отсюда, Полинка! Скорей уезжай, – Вадим опасливо оглянулся.
Эх! Преследователи были уже почти рядом.
– Уезжай!
– Но ты, может, объяснишь…
Поздно!
Поздно уже было объяснять, подбежавшие гопники уже схватили девушку за руку, потащили в кусты…
– Я сейчас закричу! – отбивалась Полинка.
– Кричи, – глумливо захохотал гундосый. – Хочешь, я закричу? Ого-го-гоо-о-о!!! Никто не услышит, цыца!
– Сам ты цыца!
– Ох, какие мы… Эй! – главарь обернулся. – Бегуна этого ведите сюда… Или он сам придет? Ага! Шагает.
– Гады!
Извернувшись, Полинка укусила гундосого за руку, тот дернулся и как то по-звериному, по-лисьи, взвизгнул и тут же отвесил девчонке пощечину.
– Подожди, цыца, это только начало.
Вадик бросился в драку, но тут же, получив кастетом под дых, свалился в траву.
– Вот и все, – снова захохотал главарь. – Теперь смотри, как мы цыцу твою… Не-не, – тут же предостерег он своих корешков. – Ничего плохого с ней делать не будем… так просто – пощупаем, погладим… Серый, Кутя, держите этого! Если что – еще приласкайте. А мы тут, с девчонкой…
Один из гопников заломил Полинке руки, гундосый же, ухмыляясь, дернул застежку платья – полетели в траву пуговицы.
– Ох ты, у нее и лифчик еще… Я же говорил – цыца. А ну к…
Полинка дернулась, закричала… А главарь уже обнажил ее грудь, и теперь щупал… а потом, повернув голову, шепнул:
– А, может, мы их тут обоих того? Девка-то сладкая. А за парня плату возьмем.
– А девку – по очереди! – напарник облизал губы. – Только рот ей заткнем и вон к той березе привяжем.
– А ты молодец, Кузя, соображаешь, – покровительственно ухмыльнулся главарь. – Только это не береза, а тополь.
– Умный ты, Гундосый. Так что, потащили привязывать?
– Пошли.
Лежащий в траве Вадик все искал глазами Фунтикова – зачем, и сам не знал. Может быть, потому, что тот был все же знакомым, тем более – комсорг, а тут ведь творилось что-то совсем уж запредельное, страшное…
Главарь и еще один гад – Кузя – уже привязывали полуголую Полинку к березе, щупали, хохотали, а девушка вырывалась, кричала… пока ей не сунули в рот кляп из ее же платья.
Вадим дернулся из последних сил… и получил удар по ребрам. Да такой, что перехватило дыхание.
Ножи! У них ведь должны быть ножи…
Помогая своему аватару, Павел начал действовать спокойно и без сантиментов. Где гопники обычно держат ножи? За поясом… нет – в кармане! Сделать вид, что потерял сознание… нащупать – вот у того, кто сидит в траве рядом… Ну, ну! Ну же… Оп! Есть! Вот он, ножичек – как и предполагалась, в кармане.
Дело значительно облегчалось тем, что караулившие Вадика гопники уже совсем перестали обращать внимание на свою жертву, ведь наблюдать за тем, что творилось у тополя, было куда интереснее! Красивая, уже почти вся обнаженная, девчонка, волновала их все больше и больше.
– Слышь, Кутя, а нам достанется, а?
– Гундосый сегодня добрый.
– Ой, а я еще ни разу не… Чего они тянут-то?
– Гундосого не знаешь? Он любит так… медленно. Чтоб боялись.
Оп-па! Нож уже оказался в руках Ремезова – вовсе не холодное оружие, не какая-нибудь там зэковская, с наборной плексигласовой ручкою, финка, нет, обычный, перочинный, складной – но довольно массивный.
Теперь – крови! Нагнать страх!
Хоп!
Резко вскочив на ноги, Вадим (а, скорее, все-таки Павел) без всякой жалости полоснул по бедру незадачливого Кузю, а его напарнику тотчас же воткнул лезвие в плечо, да еще повернул, чтоб вышло больнее, кровавее.
И тут же, не давая опомниться основным врагам, подскочил к тополю, и, стараясь не обращать внимание на привязанную девушку, резко полоснул по руке подпрыгнувшего было Кузю… Тот завыл, зажимая перебитые вены – ножичек-то оказался острым! – полетел в крапиву тяжелый литой кастет, туда же, завывая и всхлипывая, повалился и гопник, главарь же успел выхватить финку. Идиот! Решил биться на ножичках с профессиональным воином тринадцатого века? С боярином? Ну-ну…
Криво улыбаясь, Вадик (все-таки уже – Павел!) поигрывал ножом, ожидая нападения… которое последовало сразу же, причем в лучших традициях гопоты – с воплями, соплями и сумасшедшим вращением глаз…
В-вухх! Сверкнул клинок финки…
Ремезов едва удержался от смеха – как-то и несерьезно вовсе! После мечей да сабель…
А вообще, хватит уже. Давно пора заканчивать. Убивать? Нет, все же не стоит, правда, гопники, говорят, народ неуравновешенный, мстительный… что ж.
Тогда – вот так!
Дождавшись, когда противник вновь перейдет в атаку, Павел спокойно пропустил его слева, и, стараясь не нанести слишком уж глубоких ран, пару раз полоснул по груди, и один – по лбу – так, чтоб страшно было, чтоб глаза залила кровь! А потом уж выбил и финку.
Гундосый, вопя и ощупывая ладонями залитое кровью лицо, тяжело сел в крапиву, его успокоенные сотоварищи, видя такое дело, даже не дернулись, а скорее всего – и не могли, поскольку находились в полнейшем шоке. Даже свисток на них не подействовал.
Свистели милиционер в синем кителе и галифе, за ним бежали еще трое дружинников-бригадмильцев, а уж позади Вадик неожиданно видел библиотекаршу – тетку в очках.
– Вон он, вон они, гады, – кричала та. – Как вас вызвала, так едва дождалась. Я все видела, все! Эти вот сволочи – этого… и ту девушку… а он… Он отбивался…
– Свидетелем, гражданка, пойдете?
– Пойду.
Рене Шальвар, выходец из бедного пригорода Иври, совершенно не мог бы точно сказать, что именно вдруг заставило его так возненавидеть этого студента, Марселя? Может, потому, что тот сильно нравился девушкам, а, увы, обделенный манерами и шармом Рене подобным людям завидовал с детства. Или дело не только в этом, а еще и в том, что Марсель был любовником Полетт, девушки, которая так нравилась Шальвару. Ах, Полетт… Такая исполнительная, красивая, да и вообще… Жаль, что тогда, с газетами, так получилось. А что было делать? Признать свою ошибку? Так это чревато. Люсьен шутить не любит, так никуда и не поднимешься, останешься навсегда в дешевой квартирке в Иври, или того хуже…
Рене заметил Марселя в Латинском квартале, на улице Школ, когда тот выходил из библиотеки. Проехался следом на мопеде, проводил… недолго, до станции метро у бульвара Сен-Жермен. А потом зачем-то поехал по площадь Данфер Рошро, там, Рене это знал от Полетт, она как-то обмолвилась, в одном из домов Марсель то ли снимал недорогую квартиру, то ли ее ему купили родители… как-то так, Рене тогда не вслушивался, какая разница – кто где живет?
Проехав до Пантеона, свернул на рю Суффло к Люсембургскому саду, на бульвар Сен-Мишель… вот и аллея Обсерватории, там уж совсем рядом – уже через минуту замаячил впереди установленный на площади каменный лев. Бельфорский лев Бартольди.
Знакомый светло-зеленый «Фольксваген» был припаркован прямо у дома. Значит, Полетт – там. Да вот они как раз и вышли, Марсель в джинсах и майке «Джетро Талл», и Полетт в синем ультракоротком сарафане и желтых, почти до колен, гольфах. Уселись в авто, поехали… ехали долго, да еще стояли в пробке – и без всякого стеснения занимались прямо в машине любовью, что, кусая губы, прекрасно видел Рене. Что-то заставило его поехать за ними. Что? Он-то думал – сам так решил, просто от нечего делать. И правда, чего делать-то? Потягивая пиво, пялиться в дешевый телик дома, в Иври? А так… хоть какое-то развлечение. Приятно чувствовать себя Джеймсом Бондом, наблюдать, самому оставаясь невидимым. Вот только этот автомобильный секс… Ах, Полетт, Полетт, какая же ты все же сука! А твой любовник… неплохо бы было пробить ему башку!
Ненависть вновь нахлынула на Рене, не оставляя места никаким другим чувствам… почти никаким, разве что – самую малость – ревности.
Слава святой Женевьеве, хоть мопед был и старым, да зато мотор – перебранным, Рене не зря заплатил парням в гараже папаши Фьякра, что неподалеку от его дома в Иври. Парни сделали свою работу на совесть, двигатель тянул, как танк или паровоз, и держал приличную скорость, которой вполне хватало, чтоб не отстать от «Фольксвагена» даже на загородном шоссе. Одно тревожило – топливо. Надо бы обязательно заправиться в Верноне, иначе дальше может не хватить. Не хватить до чего? Куда они едут-то? Решили предаться любви где-нибудь на берегу Сены? Или собрались куда дальше – в Нижнюю Нормандию, к морю, в Онфлер или Довилль? Или – в Этрета?
Впереди показался указатель к Вернону, «Фольксваген» именно туда и свернул.
Живерни! Ну, конечно же – Живерни, куда же еще-то? Небось, захотелось прогуляться по парку…
Бензин. До Живерни, пожалуй что, хватит… Ладно. Как-нибудь…
Полюбовавшись садом, Марсель и Полетт прошли через дорогу в парк, со знаменитым прудом, кувшинками и мостиком, непостижимой игрою красок запечатленными на картинах Моне. В парке оказалось довольно людно, и даже очень, так что идею заняться любовью именно здесь пришлось оставить, к легкому разочарованию девушки и явному облегчению Марселя.
– Подем во-он туда, к рощице, – выйдя на дорогу, показала рукой Полетт. – Думаю, там не хуже.
– Лишь бы других отдыхающих не было, – молодой человек все же испытывал некоторые сомнения…
…кои улетучились буквально через пару минут, едва только влюбленные вышли из машины.
Дубовая рощица, заросли рябин, нежная зеленая травка, а внизу, у реки – клонящиеся к зеленой воде ивы. Тут, на заросшем ромашками лугу, и решили устроить пикник – расстелили скатерть, Марсель достал из прихваченной с собою корзинки вино и закуску.
– Бордо? – глядя, как юноша открывает бутылку, осведомилась Полетт.
– Твое любимое!
Они выпили и, скинув одежду, улеглись загорать, наблюдая, как идут по Сене груженные товарами баржи. Окруженная ивами и ракитниками река здесь казалась вовсе не широкой, извилистой и какой-то по-деревенски уютной. Слышно было, как рядом мычали коровы, наверное, паслись где-то за рощицей, на лугу.
И, конечно же, случилось все то, что и должно было случиться, о чем так мечтала Полетт. Пусть не в саду Клода Моне, пусть здесь, на лугу, но все же, все же… Ничуть не хуже, чем в авто!
– Ах! – изгибаясь, стонала девушка.
Игриво рыча, Марсель набросился на нее, словно голодный зверь. Вокруг одуряюще пахло клевером, и солнечно-белые ромашки покачивались под дуновением легкого ветерка, одобрительно поглядывая на сплетенные молодые тела.
Полетт закусила губу, сияющие, жемчужно-серые очи ее закатились…
– Ах…
Чья-то тень нависла вдруг сзади, словно бы кто-то подобрался, подполз незаметно в траве. Кто?
– Марсель!!! – в ужасе распахнув глаза, крикнула девушка. – Берегись!
Молодой человек тотчас же отпрянул в сторону… И серый булыжник ударил Полетт прямо в лоб, расколов череп. Потекла кровь, несчастная девушка судорожно дернулась и застыла навеки.
– Не-ет! – громко закричал Марсель. – Не-е-е-ет!!!
– Нет! – проснувшись в холодном поту, закричал Павел.
Полинка тотчас же повернулась:
– Ты что? Что ты кричишь, милый? Привиделось что?
– Да так… – боярин обнял жену, погладил. – Спи, любимая. И я с тобою, дай бог, усну.
Уснуть! Уснуть! Тогда может быть… может быть, удастся изменить хоть что-то, ведь в человеческой жизни, как и в истории, вовсе не все предопределено. Все может случиться так, а, может, и совершенно иначе, все зависит от людей, от их поведения, от их воли, от…
Ремезову удалось забыться лишь под утро. И – снова все тот же сон…
Они лежали в траве, загорали, и Полетт, уже начиная дразнить юношу, погладила его по спине:
– Ах, какой у тебя мощный торс, милый!
– Тсс! – Марсель вдруг приподнялся. – Мне кажется, за нами кто-то следит.
– Следит? Фи! – капризно скривила губы девчонка. – Да кому мы тут нужны-то?
– И все-таки. Я же чувствую!
– Наверное, местные мальчишки. Дети любят подглядывать.
– Я пойду, посмотрю!
– Нет, милый! – Полетт ласково обняла парня за плечи. – Ложись, расслабься. Вспомни, зачем мы с тобой здесь… Ну…
– Правильно, – быстро согласился Марсель (точнее, все подсказывал Павел!) ляжем… и притворимся, будто мы… и поймаем врага на живца! Прямо как хищную рыбу!
– Что-то у тебя с головой, милый. Не иначе на солнышке перегрелся.
Словно доктор, Полетт деловито приложила ладонь ко лбу парня и, дурашливо скривив губы, сказала:
– Ого, дело плохо! Прописываю вам, больной, курс терапии любви. Тотчас же, ни секунду не медля.
– Только давай так – ты просто лежи… и закрой глаза, ладно?
– Как скажете, господин больной. Все для вашего скорейшего выздоровления.
Улыбнувшись, девушка раскинула в стороны руки…
И вот сейчас-то Павлу пришлось нелегко! Лежать рядом с обнаженной красавицей, которую давно любил, и при этом чего-то выжидать, притворяться… Жаль, нет оружия. Хотя вот – штопор.
Потянувшись к корзинке, молодой человек заодно прихватил и бутылку с остатками вина – осторожно облил подружке грудь и животик.
– Ого, – снова улыбнулась та. – Очень все началось интересно! Продолжай, продолжай, я не подглядываю.
Марсель (Павел) осторожно облизал языком упругую девичью грудь, облитую терпким вином и… и наконец-то заметил тень!
А, заметив, сразу же, резко вскочил, всадив штопор в живот… подобравшемуся к влюбленным прыщавому юнцу с длинными сальными волосами. Рене! Ох, и глаза у него были! Сумасшедшие, пылающие злобной ненавистью, глаза дикого зверя! Непонятно какого цвета, с прыгающими кроваво-красными звездочками… которые, впрочем, тут же погасли.
Серый булыжник выпал из рук злодея, Полетт тоже вскочила… Зажимая кровоточащий живот, Рене, петляя, как заяц, бросился прочь с быстротой ветра.
– Надеюсь, я его несильно поранил, – опустив окровавленный штопор, тихо промолвил Марсель.
Полетт опустилась на колени:
– Господи, этот булыжник… Это он им хотел нас… О, святая Женевьева – за что?!
– Успокойся, милая, – молодой человек, обняв, крепко прижал к себе девушку. – Ведь с нами ничего не случилось. Сейчас мы просто поедем в Вернон – и заявим в полицию.
– Может, не нужно в полицию? – засомневалась было Полетт, но сама тотчас же и ответила: – Нет, все ж таки нужно, ты прав. Господи, как же я хочу домой! Чтоб мы были с тобой они, чтоб никто…
– Милая, – Марсель трепетно поцеловал девушку в губы. – Я хочу, чтоб ты знала. Я тебя очень, очень люблю! Очень!
– Я знаю.
