Глава 14
Волос Святой Девы
Осень 1243 г. Тирренское море
Павел и Марко отыскали своих у причала, совсем недалеко от злополучной траттории, к которую беглецы благоразумно обошли стороной. Дружинники выглядели сытыми и довольными – подхарчились, поджарив на углях купленную у рыбаков треску, и теперь терпеливо дожидались боярина.
Ремезов, подходя, улыбнулся – молодцы, вот уж поистине достойные и верные люди. Кто из них соглядатай? Наверное, все, кроме, разве что Архипова Вола да Убоя – те уж больно тупы.
– Собираемся, – присаживаясь к догоравшему костерку, приказал Павел. – Мне надо срочно попасть на одно судно… только подобраться к нему не с причала – нечего дразнить гусей.
Осип и лопоухий Кондратий Жердь переглянулись, видать, им очень хотелось узнать, о каких именно «гусях» идет речь? Хотелось, да – но не спросили, не посмели, все ж таки Павел Петров сын Ремезов – боярин, а они кто?
– Лодка, – подумав, предложил Марко. – Нам нужна лодка.
Ремезов согласно кивнул, глядя на кричащих, вьющихся над бирюзовыми волнами, чаек:
– Все правильно. Мы с тобой в ней и поплывем, остальные… – молодой человек задумчиво прищурил глаза. – Остальные… остальные пойдут сейчас в гавань… Осип, Кондратий! Здесь, в гавани, стоит двухмачтовый неф «Святая Инесса». Сможете договориться со шкипером?
– Обижаешь, боярин! – обиженно переглянулись парни.
– Ну, так что стоите? Вперед! А мы пока наймем лодку.
«Санта Инес» – «Святая Инесса» – оказалось вместительным и вместе с тем весьма изящным судном вполне добротной постройки, по крайней мере, так казалось с виду. Полуголая команда под руководством боцмана – разбитного малого с плешью и черной квадратной бородкою – деловито драила палубу. Кто-то из матросов что-то подкрашивал, вахтенный, свесившись через борт, лениво переругивался с местными рыбаками, их убогий челнок нагло приткнулся рядом с нефом, там же, куда ткнулась носом нанятая Ремезовым лодка.
– Эй, господин! – выскочив на причал, громко закричал Марко. – Как бы нам поговорить со шкипером?
– Хотите с нами на Сицилию, синьоры? – обернувшись, боцман понятливо кивнул и осклабился. – Только предупреждаю, по пути мы еще заходим в Неаполь… да-да, к гибеллинам! Торговля – уж такое дело, сами понимаете – фрахт.
– Нам все равно, все равно, – набожно перекрестясь, Марко, а следом за ним и Павел, подошли к перекинутым с борта мосткам, узеньким и хлипким.
– Так что со шкипером? – ступив на палубу судна, заболотский боярин взял инициативу в свои руки. – Нам как раз до Сицилии и надо. Не сомневайтесь, заплатим сполна.
– Что за шум? – скрипнув полудверью-полулюком, выбрался из кормовой надстройки угрюмый мужчина лет сорока, смуглолицый, худой, одетый с претензией на дворянский шик – в узкие штаны-чулки и короткую рыцарскую куртку – котту.
Боцман тотчас же повернулся к нему и, растянув губы в подобострастной улыбке, произнес какую-то фразу на совершенно дикой тарабарщине, не имеющей с римским диалектом ничего общего, в которой Ремезов тем не менее все же признал искаженную латынь. Наверное, так говорили в Генуе.
– Я – Джанфранко Лимари, шкипер этого судна, – покивав боцману, смуглолицый перешел на более-менее понятный язык. – Хотите добраться до Сицилии, господа?
– О, да, да, очень бы хотелось, – тут же заверил Ремезов.
– Ну, если у вас есть дукаты…
– Разве мы похожи на нищих, благочестивый синьор?
– Вы-то не похожи, но вот эти, с рожами козопасов…
Шкипер показал рукой на причал, где у самых мостков уже толпились ремезовские дружиннички, выглядевшие, надо сказать, весьма подозрительной бандой. Именно что козопасы. Забавно коверкая слова, Осип и Кондратий Жердь наперебой пытались втолковать что-то боцману, а тот в ответ лишь пожимал плечами да ухмылялся, кивая на шкипера.
– Думаю, едва ли у этих бродяг есть деньги, – синьор Лимари задумчиво почесал бородку. – А за отработки я их не возьму – у меня и своим бездельникам делать нечего.
В этот момент, словно бы в ответ на его мысли, Убой высыпал на ладонь горсть серебрях, при виде которых губы шкипера изогнулись в благосклонной улыбке… потому как и Павел с Марко просто так уже не стояли: в потные руки шкипера перекочевала целая дюжина монет.
– Прикажу разбить для вас шатер на корме, – убирая деньги, довольно процедил синьор Джанфранко Лимари. – А этих оборванцев… Эй, Сольдино! Давай их на палубу… да! Деньги пусть несут мне и тотчас же.
– Слушаюсь, господин шкипер, – изогнувшись в поклоне, боцман махнул «козопасам» рукой. – Давай на палубу, парни. Так и быть, поднимайтесь, да смотрите не напачкайте тут, видите – моют.
Кроме Ремезова с Марко и дружинников, палуба «Святой Инессы» очень быстро заполнилась самым разным народом – паломниками, мелкими торгоцами-коробейниками, странствующими студентами и целой артелью каменщиков, надумавших податься на заработки в Неаполь.
Корабль, несмотря на всю свою кажущуюся солидность, вовсе не оказался резиновым, и шкиперу с боцманом едва удалось всех разместить. Наверное, нашлись бы и еще желающие, да вот только судно вскоре снялось с якоря и, распустив паруса, вырвались в лазурный простор моря.
Белели паруса, кричали над мачтами чайки, по левому борту тянулась узкая полоска берега – темный вулканический песок пляжей, густая зелень растительности и – чуть позади – дымчатые фиолетово-синие горы.
Шкипер Джанфранко Лимари важно и неторопливо ворочал румпелем, огибая попадавшиеся по пути островки и скалы, короткая котта его, неподражаемо василькового цвета, сливалась с глубокой лазурью волн. Еще б трубку в зубы – и настоящий морской волк.
Улучив удобный момент, Ремезов подошел к шкиперу и как бы невзначай справился о пище.
– Ужин будет вечером, господин, – ухмыльнулся синьор Лимари. – После молитвы. Вы ведь чужеземец, не так ли?
В прищуренных глазах моряка скользнуло тщательно скрываемое любопытство.
– Да, – Павел согласно кивнул. – Я – бедный рыцарь из Швабии.
– Из Швабии, вот как? Хотите заказать что-то особенное? Предупреждаю, это будет оплачиваться отдельно. Правда, наш боцман не такой уж хороший повар…
– Надеюсь, он умеет готовить бычьи хвосты?
– Что?
На крепких руках шкипера напряглись жилы, а взгляд стал таким… не дай бог встретиться на узкой дорожке с человеком с таким взглядом!
Ремезов невозмутимо повел плечом:
– Один человек, слуга из местной траттории «Три пьяных молодца»… или «Трое пьяных молодчиков»… поведал мне, что на судне «Санта Инес» очень хорошо готовят кода алло ваччинаро.
– Тсс!!! – синьор Джанфранко Лимари прищурился, подозрительно скользнув глазами по переполненной пассажирами палубе и, резко понизив голос, сказал: – Поговорим чуть позже, вечером. Приходите ко мне в каюту, сыграем в кости, выпьем вина. Всегда приятно провести время с достойнейшим человеком.
Вина заболотский боярин и шкипер нефа «Святая Инесса» выпили немало – три кувшина, однако ж не опьянели, не такое уж и хмельное оказалось вино. Павла пьянило иное – открывшаяся, наконец, возможность встретиться с бароном ди Тиволи, а через него – с императором.
– Завтра к полудню я высажу вас и вашего слугу на побережье, близ одного замка, – неспешно бросая кости, инструктировал Ремезова моряк. – Это именно тот замок, который вам нужен, мой любезнейший друг, несмотря на то, что герб на его воротах вовсе не золотая чаша. Подойдете к воротам, назовете мое имя, справитесь – ха-ха – о бычьих хвостах. Впрочем, там вам уже беспокоиться не о чем, проклятые гвельфы вряд ли сунутся к замку.
– А далеко ли сей замок от Неаполя?
– Два дня пути. Но вам не надо в Неаполь. Тот, кто вам нужен – в замке, и пробудет там еще долго, быть может – до самой зимы.
Благодарно кивнув, Павел раскрутил в стаканчике кости – пришла его очередь метать – рассеянно кинул… проиграл вторую монету, но не расстроился, все мысли были заняты совершенно другим. «Тот, кто нужен…» Барон Джованни ди Тиволи, рыцарь Золотой Чаши. Он-то как раз и не очень нужен, куда нужнее – другой. Не барон – император! Ну, дай боже, все сладится, ведь столица Фридриха Штауфена Неаполь не так далеко. Правда, где сейчас Фридрих – не знает никто. Никто, кроме, пожалуй, барона. Единственный след, единственная ниточка. Дай-то Бог!
Ночью Павел послал Марко к дружинникам, велев передать, чтоб сошли на берег сразу же после замка, как только судно еще раз причалит к берегу. Именно так – после замка – дабы не вызывать подозрений ни у кого. Ни у явного гибеллина шкипера, ни у тайных гвельфов, шпионов, вполне возможно, таящихся сейчас среди пассажиров.
Ах, как улыбалась Полина! Какой радостью светились ее жемчужно серые, с поволокой, глаза, как трепетали ресницы – густые, иссиня-черные, такие же, как и волосы, растрепавшиеся от порывов ветра. Они с Павлом сидели в маленьком кафе, на побережье Нормандии, в маленьком городке Сент-Обэн, пили бордо и ели мороженое под названием «Нормандская дыра». «Пломбир с кальвадосом», как вскользь заметил Павел… Именно Павел, не Марсель, и напротив него, за столиком, сидела Полина, а не Полетт, Ремезов ощущал это в точности…
– Как мило! – Полина протянула руку, нежную и теплую, улыбнулась.
Над матерчатой маркизой кафе кружили чайки, дул резкий ветер, приносящий не то чтобы свежесть, а даже и холод.
На песчаном пляже, по кромке прибоя, катались на досках мальчишки. Вот один упал, бухнулся в воду, подняв тучу брызг.
– Забавно, – рассмеялась Полина. – И как им только не холодно?
– Наверное, вода теплая.
– Так давай проверим! – глаза девушки сверкнули азартом. – Искупаемся! Слабо?
– И это следователь говорит? И не простой – а старший?
– Ну, пошли, а? Давай, давай, доедай свою бурду и поднимайся. Ну? Что же вы сидите, уважаемый господин Ремезов?
– Господин!
Павел резко открыл глаза, проснулся от шепота Марко.
– Что такое?
– Наши узнали, что до Неаполя корабль к берегу не подойдет. А оттуда – далеко возвращаться, они так думают.
– И что?
– Они уйдут сейчас. Ведь ты, господин барон, сказал, что замок – завтра к полудню…
– Пусть так, – Ремезов решительно тряхнул головой. – Передай – коль решили, пусть уходят сейчас.
– Понял.
Юноша выскользнул из шатра на палубу, залитую призрачным светом луны. «Санта Инес» стояла на якоре невдалеке от берега, от песчаной косы, до которой оставалось всего-то метров двадцать.
Что-то скрипнуло. Плеснула волна. Послышались чьи-то шаги и шорох – вернулся Марко.
– Передал… Наши уже подпоили вахтенного.
– Молодцы.
– Думаю, шкипер даже и не заметит – они ж заплатили вперед.
Снова плеск… Чей-то говор.
Павел выглянул из шатра, бросив взгляд в сторону темнеющего берега… Чья-то темная тень неслышно скользнула с борта… за ней – еще…
– Уходят, – тихо усмехнулся боярин. – Что ж, а мы, пожалуй, поспим.
Замок, казалось, стоял прямо в воде, куском сверкающе-черного базальта вырастая из бирюзовых волн. Впечатление оказалось обманчивым: простившись со шкипером и помахав вслед уходящей к нефу шлюпке руками, Павел и Марко добирались до замка едва ли не час, огибая пологой дугой глубоко врезавшийся в сушу мелководный залив, на другом берегу которого и располагалась крепость.
Ветер трепал красно-желтый флаг на донжоне, мощные башни закрывали небо, через глубокий ров был перекинут мостик, по которому путники и прошли, явно уже давно замеченные охраной.
Ремезов шагал первым, независимо и гордо, за ним, как и положено оруженосцу, изобразив на лице почтительную гримасу, послушно шел толмач. Конечно, если по уму, то от Марко следовало бы давно избавиться… отправить с остальными, однако… Однако и этот тоже могло бы вызвать подозрение – что за рыцарь без оруженосца-слуги? Один, что ли, сам по себе, странствует? А кто ж ему прислуживает тогда? Сам одевается, сам умывается, сам себе стряпает в случае нужды? И какой тогда это рыцарь?
– Кто вы, господа, и откуда следуете? – склонился из надвратной башни воин в блестящей на солнце кольчуге и округлом, без забрала, шлеме, какие обычно носили простолюдины на службе в ополчении или у какого-нибудь владетельного синьора.
– Я – барон Павел Ремезов, из Русии! – понимая, что уже не надо скрываться, боярин горделиво выпятил грудь. – А это – мой оруженосец, тоже из очень славного рода.
Воин на башне с сожалением покачал головой:
– Боюсь, мы не сможем оказать вам приют, славный рыцарь из Русии. Наш господин совсем не принимает гостей.
– Вот как? Не принимает? – запрокинув голову, Павел прищурил глаза от солнца. – А ты ему все ж таки о нас сообщи. О том, что мы только что сошли с борта славного корабля «Святая Инесса». И еще передай, мы не просто хотим найти здесь приют, но и пищу – кода алло ваччинаро – бычьи хвосты, жаренные на свином сале.
– Хвосты? Я не совсем понимаю, господа…
– А тебе и не нужно понимать, уважаемый. Ты просто передай без ошибок.
Славный смоленский барон и его оруженосец «из очень славного рода» простояли у ворот замка еще с полчаса, прежде чем, наконец, были допущены внутрь.
Встретивший их мажордом – высокий, с широченными плечами, громила в длинной тунике из дорогой узорчатой ткани, какими так славился ныне уже давно захваченный крестоносцами Константинополь – провел гостей узкими переходами и дальше, по лестнице, вверх, к главной башне – донжону.
Темень. Сырость. Узкие бойницы-окна. Пылающие факела и влажный камень стен. Узкая кривая лестница с высокими, едва не споткнуться, ступенями.
Когда поднялись на второй этаж, в небольшую округлую залу, стало заметно уютней и суше – на стенах появились ковры (дань крестоносно-восточной моде), факела заменили свечи, да и солнышко все чаще заглядывало в оконца, пусть такие же узкие, но ставшие заметно выше и украсившиеся великолепными золотисто-сине-зелеными витражами, от авторства которых, верно, не отказался бы и Матисс.
– Ожидайте здесь, господа.
Кивнув на широкий, явно восточного типа, диван, плечистый мажордом, осторожно постучав, скрылся за массивной дверью… и почти сразу вышел, поклоняясь Ремезову:
– Господин ждет вас. Прошу! Только вы один, синьор барон.
Павел на ходу обернулся:
– Марко, посиди здесь, на диванчике. Можешь даже поспать.
Вот и сладилось! Да еще так удачно – без чужих глаз-ушей. Марко, конечно, хороший парень, но явно ведь настучит князю… или кому-нибудь еще. Если услышит не то, что нужно бы.
– Рад видеть вас, господин барон, – войдя, Павел вежливо кивнул, увидев перед собой сидящего в высоком кресле человека, в котором, хоть и с трудом, но признал грозного рыцаря Золотой Чаши.
Смуглое породистое лицо, обрамленное небольшой черной бородкою, тонкий, с аристократической горбинкою нос, взгляд неистово-черных глаз пронзительный, недобрый, колючий… Интересно, барон на всех так смотрит?
– Я – смоленский барон Павел Ремезов, явился сюда вовсе не за тем, чтобы просить у вас приюта, – решив не откладывать важное дело в долгий ящик, с места в карьер начал молодой человек. – И вообще, уважаемый синьор Джованни, вы лично мне не очень даже нужны.
– А кто же вам нужен?! – явно удивился барон. – Зачем же вы тогда сюда явились, да не просто так, а от верных людей и с тайным словом?
– Вы позволите?
Ремезов быстро снял пояс, вытащив оттуда золотую пайцзу, а затем снял с пальца перстень с печатью смоленского князя:
– Вот мои грамоты. Я – посланец великого монгольского хана и герцога смоленского к императору Фридриху Штауфену! Именно он мне и нужен, и с вашей помощью, господин барон, я надеюсь как можно скорее встретиться с ним, дабы от лица моего сюзерена предложить союз.
– Император? – разглядывая перстень и пайцзу, недоверчиво усмехнулся рыцарь Золотой Чаши. – Вам нужен император? Что же вы раньше меня об этом не попросили? Там, на горной дороге, помните?
Вот так память! Правда, у средневековых людей у всех была такая – особенно на лица. А чего им? Никакого телевидения еще нет, отуплять население некому…
– Тогда я еще не знал, кто вы, барон, – честно ответил Ремезов. – К тому же я был в окружении своих людей, которым не во всем доверяю.
– Даже так?
– А вы живете иначе?
Барон неожиданно расхохотался, и от этого смеха его вдруг повеяло таким холодом, такой жутью, что Павлу на некоторое время стало не по себе. Впрочем, боярин быстро справился со своей слабостью и тоже засмеялся в ответ:
– Вы хотите сказать, что не доверяете мне и считаете папским шпионом? Я бы на вашем месте тоже так посчитал.
– Ну вот, видите! И что же мне с вами делать? Для шпиона вы уже знаете слишком уж много, а ваш перстень и… как вы сказали? Пай-цза? Это все легко подделать… ни печать, ни эта золотая дощечка мне ничего не говорят.
– Вам – да, но ваш сюзерен, возможно, посчитает иначе. Сообщите ему обо мне, это единственное, о чем я вас попрошу. Быть может, император захочет-таки со мною встретиться, я же, со своей стороны, готов ждать этого сколько угодно, пусть даже в темнице. Вот мой меч – возьмите.
– Оставьте, барон!
Выйдя из-за стола, Джованни ли Тиволи нервно прошелся по зале, время от времени искоса поглядывая на гостя… или – соглядатая, шпиона, подосланного людьми папы римского, чтобы убить своего давнего и заклятого врага? Кто мешал барону так думать?
Чуть прикрыв веки, чтобы не выдать случайным взглядом своего волнения, Ремезов пристально следил за бароном, соображая, в самом ли деле нужно соглашаться на темницу? Или все же лучше повременить, в случае осложнений ударив собеседника по затылку чем-нибудь тяжелым. Несильно, так, слегка оглушить, и…
Вдруг что-то изменилось. То ли ветер дунул в оконце, то ли где-то распахнули дверь – висевший на дальней стене ковер с вытканным единорогом ощутимо дернулся, словно бы изображенному на нем мифическому зверю вдруг захотелось спуститься со стены вниз, выйти из замка на вольные луга – попастись, пощипать травки… Хотя кто его знает, чем питаются единороги? Может, и не травой вовсе, а юными и красивыми девственницами!
Джованни ди Тиволи, вздрогнув, подошел ближе к ковру – его позвал зверь? Этот самый единорог?
И снова потянуло сквозняком, и под рогом вытканного существа неожиданно распахнулась потайная дверца, сквозь которую в залу вошел высокий и сильный мужчина лет пятидесяти, в длинном, ниспадающем почти до самого пола, зеленом плаще, затканном золотистым орнаментом из тех, что приняты на арабском востоке. Тронутые благородной сединой локоны, аккуратно подстриженная бородка, проницательный и умный взгляд слегка прищуренных глаз. Небрежно привешенный к поясу кинжал с усыпанной драгоценностями рукоятью, унизанные многочисленными перстнями пальцы, золоченые шпоры на башмаках – все это выдавало в незнакомце человека отнюдь не простого, более того – повелителя.
– Господи, – поспешно отвесив поклон, прошептал про себя Ремезов. – Так ведь это же…
– Ты хотел говорить с императором, барон из Русии? – прозвучал низкий и звучный голос. – Так говори!
Барон ди Тиволи поспешно подставил повелителю кресло и, протянув перстень и пайцзу, что-то тихо сказал.
– Да-да, я знаю, – Фридрих Штауфен внимательно осмотрел золотую пластинку – знак власти и милости монгольского хана. – Видел уже такие. А вот это кольцо… Князь смоленский Все-во-лод… Бог мой, какое трудное имя! Так русские князья хотят со мною дружить? Интересно, против кого, неужель – против папы?
– Пока – только против монголов, ваше величество, – снова поклонился посланник. – Кстати, верные союзники папы – рыцари ордена Святой Марии Тевтонской.
– Ну да, да, – крутя в руках пайцзу, рассеянно отозвался император. – Орден – мой вассал… Но и папа считает их своими. Ах, все это так далеко, далеко… Ливония, Польша, Русия – край света, где нет даже светлого дня, а по озерам и рекам ходят как посуху. Вы мне расскажете о своей стране, барон! Сегодня же. Я приглашаю вас на обед, вас и оруженосца… надеюсь, он из благородной семьи?
– Из самой что ни на есть благородной.
– А о предложенном вашим сюзереном союзе я подумаю, – встав, Фридрих неожиданно улыбнулся. – Друзей и верных союзников никогда не бывает много, как бы далеки они ни были. Пока же отдыхайте, мой друг, и ждите обеда. Думаю, там вам будет нескучно.
Император вышел, точно так же, через потайную дверь, и два барона – смоленский и тивольский – проводили его глубокими поклонами.
– Вам повезло, – повернувшись к Павлу, негромко промолвил рыцарь Золотой Чаши. – И ваша миссия, похоже, завершилась весьма успешно… в отличие от нашей с императором. Сейчас вас проводят в покои и… жду вас за обедом, барон!
Все тот же мажордом с широкими плечами – звали его Фернан – провел гостей (теперь уж точно – гостей!) узкими переходами замка в предоставленные по высочайшему указанию покои, располагавшиеся за внутренним двориком, усаженным апельсиновыми деревьями, магнолиями и рододендронами. Изящные, украшенные ажурным плетением беседки, ручейки, небольшой круглый бассейн, выложенный разноцветным камнем, тенистые аркады выходивших во дворик зданий, все это явно свидетельствовало об арабском происхождении сада… Ага! Вот где-то вдалеке прошли какие-то смуглолицые люди в чалмах… точнее сказать в тюрбанах. Не зря, не зря поговаривали о том, что император, вернувшись после крестового похода, благоволил к мусульманам. Впрочем, не ко всем и не всегда, хотя веротерпимостью отличался точно… когда это было ему нужно, ну, а когда не нужно – мог любого еретиком объявить.
– Хозяин этого замка, видно знается с дьяволом, – прошептав, идущий позади Марко перекрестился и потрогал висящий на груди медальон с волосом Святой Девы. – Помоги нам Господь и Святая Мария.
Павел провалился в сон, едва только прилег на ложе. Просто так прилег, не раздеваясь – вовсе не спать, отдохнуть только. И вот на тебе – вроде бы вот сейчас Ремезов о чем-то говорил Марко, а парень что-то спрашивал, а потом вдруг – очень быстро – исчез, словно бы растворился в воздухе вместе со стенами и шелковым, жутко дорогим балдахином. А вместо них возникло…
Вместо них возникло кафе, ресторан даже, или, как их называют в Италии – «ристоранте». Вдвоем с Полиной они сидели за столиком в ожидании заказа… Павел забыл, как называлось заведение, но помнил, что располагалось оно в римском квартале EUR, недалеко от метро «Паласпорт», куда они с Полиной забрели просто так, утомленные толпами туристов в историческом центре.
Официант в черном смокинге принес пиво, вкусное и холодное. Ах, что это был за тип! Лет сорока, коренастый, с хитрым смуглым лицом и жестким взглядом прожженного мафиози. Черные усы его чуть завивались кверху, во рту не хватало пары зубов – видать, потерял в кабацкой драке. Уверенная, вразвалку, походка, широкие – граблями – ладони – в золотых перстнях… быть может, это был сам хозяин ресторанчика? Очень, очень не похожий на истинного официанта, пусть бы жулика и выжигу, но…. Но этот, этот был явно криминальный тип с темным и загадочным прошлым.
Что-то промелькнуло за окном – автомобиль. Маленький зеленый «Фольксваген-Жук». За рулем сидела Полетт, рядом – Марсель, то есть – Павел…
Они мчались по скоростному шоссе из Бретани, из Ренна, Полетт что-то рассказывала, все время хохотала, а незадолго до поворота на Сен-Ло вдруг урезко ударила по тормозам, заставив возмущенно сигналить несшийся позади грузовик.
– Давай заедем в Вилледье, милый? Там продают такие медальоны, как у Мари-Эжени, я тебе рассказывала, помнишь?
Конечно же, Павел… Марсель… помнил, вот только заезжать никуда не хотелось, хотелось скорее домой, в Париж, и этот Вилледье со своим скобяным производством и лавками сейчас вовсе не вызывал у молодого человека никакого энтузиазма. В отличие от Полетт.
– Ой! Вот и лавки! – едва разминувшись на узенькой улочке со встречным «Ситроеном Две Лошади», радостно воскликнула девушка.
Скрипнули тормоза…
– Ой, какие часики! Славненькие ведь, да, Марсель? Ну, что ты молчишь все время? Давай вот эти купим – в виде «Фольксвагена»… и еще – вот эту медную сковородку, такую, как у Мари-Эжен, и – вон ту…
– Милая, ты же медальон хотела!
– Да-да, и медальон! Во-он тот… Нет! Вот этот! Месье, покажите, пожалуйста. А зеркало у вас есть? Ах, вижу – вот оно. Ну, как, Марсель, мне идет?
– Очень идет!
Ага, идет, как же! Обычная аляповатая медяшка, которая совсем скоро позеленеет. Ладно, черт с ней! Уехать бы поскорее из этой дыры.
– Ну, так берем?
– Да-да… Ах, какой красивенький медальон, верно?
Медальон как медальон…
– Гляди, он еще и открывается, туда даже можно что-нибудь положить…
Ну, конечно – таблетки от головной боли. Или – лучше – противозачаточные пилюли.
Выйдя из лавки, молодой человек галантно распахнул дверцу машины…
…колхозного грузовика ГАЗ-57 со светло-бежевой кабиной и недавно выкрашенным в темно-зеленый цвет кузовом.
– Товарищ шофер, а можно одна девушка с вами в кабине поедет? А то ее в кузове укачивает.
Не дождавшись ответа, беседовавший с водителем паренек в пиджачке и светлой сорочке сразу же обернулся, позвал:
– Эй, Полинка, давай сюда.
Шофер – усатый дядька в летах, в кирзовых сапогах и промасленном – совсем не по погоде – ватнике, устало махнул рукой:
– А чего ж? Пущай залезает! Только грязновато тут у меня, да и жарко – окошко открывать не буду, уж извиняйте, вчера на рыбалке простыл.
– Вадик, да не нужна мне никакая машина, я и пешком дойду! Или во-он, с Валей-почтальоншей на велосипеде. А ту уж давай, дождись ребят, и… Ладно?
Полина – красивая темноволосая девушка лет шестнадцати, в синем крепдешиновом платье в белый горошек, и жемчужными, как весеннее грозовое небо, глазами – рассмеявшись, отошла в сторону, крикнула:
– Эй, Валя!
– Да как же ты с ней доедешь-то? – поправив на лацкане пиджачка комсомольский значок, деловито возмутился Вадик. – Вон, у нее сумища-то! Видать, почты сегодня много. Салют, Валя! Какие-нибудь новости в районе есть?
– И вам здравствуйте.
Почтальонша Валентина – высокая, лет двадцати, девушка с несколько угрюмым лицом и затянутыми в тугой узелок волосами, слезла с велосипеда и поправила сумку:
– Новости, говорите? Ой, такая новость есть, такая новость… правда – нехорошая!
– А что случилось-то? Опять проклятые капиталисты какую-нибудь бучу затеяли?
– Да нет, не капиталисты, наши.
– Наши затеяли? Да ты что несешь-то, Валя?
– Да не затеяли, тьфу!
В сердцах сплюнув, почтальонша прищурила глаза и, зачем-то оглянувшись по сторонам, заговорщическим тоном поведала:
– Слыхали, в «Юном ленинце» полсмены макаронами отравилось?!
– Макаронами?! Полсмены?!
Полинка и Вадик воскликнули разом.
«Юный ленинец» – так назывался соседний пионерский лагерь, где когда-то – не так уж и давно, когда были чуть младше – отдыхали и сами ребята, и не один год отдыхали.
Надо же – и тут вдруг такое?!
– Что, правда макаронами, что ли? Не может быть!
– Ой, Вадик, да какая теперь разница – макаронами, не макаронами… Отравились же! Валь, а это точно?
– Точней не бывает. «Скорая» приезжала, врачи.
– А милиция?
– А зачем милиция?
– Как это зачем? А проверить? Вдруг – вредительство? В компот чего-нибудь сыпанули и…
– Тогда уж не в компот, а в макароны.
– Говорят, по району – не первый случай! В «Железнодорожнике» в начале месяца тоже отравление было. А потом – в «Красном рупоре».
– Вот я и говорю – вредительство! Что, скажете – нет?
– Милиция разберется.
– Вот-вот!
Новость об отравлении пионеров сильно взволновала и остальных, только что подошедших с поля ребят, старшеклассников из комсомольского трудового отряда, вот уже вторую неделю помогавших местному колхозу «Путь Ильича» на прополке кукурузы. Сразу посыпались разные версии, от «вредительства» до «преступной халатности», последнее, кстати, было куда вернее, с чем, чуть погодя, согласилось большинство, лишь только Вадик упрямо отстаивал свою версию, хоть и понимал уже, что выглядит глупо. Просто не хотелось вот так просто – тем более при Полинке – отказываться от своих слов. А между прочим – зря! Девушка уже начинала посматривать на него, как на закоренелого идиота – насмешливо, чуть оттопырив нижнюю губу…
И точно так же, выпятив губу, смотрел сейчас Марко! Нет, вовсе не на спящего, вернее – только что проснувшегося – Павла, а куда-то мимо, в стену, или даже сквозь стену! Смотрел и молился:
– Господи Иисусе, Святая Дева, святая Аньез и все святые, помогите, помогите справиться с Антихристом, дайте мне силы и волю одержать победу, поддержите, ибо я нуждаюсь в вашей поддержке… Аминь!
– А ты, я смотрю, спать не захотел, парень?
– О, нет, господин барон!
Вздрогнув, юноша обернулся, взглянув на Ремезова с таким видом, будто Павел застал его не за молитвою, а, скажем, за занятием скотоложеством или за еще каким-нибудь извращением, настолько позорным, что и не описать. В непонятного цвета, с каким-то зеленоватым отливом, глазах паренька застыл ужас.
Интересно, чего он так испугался? Или – кого? Наверное, все дело в Джованни ди Тиволи, рыцаре Золотой Чаши – это ведь в его племянницу был влюблен мальчишка!
Кто-то, вежливо постучав, заглянул в дверь. Павел повернул голову, увидев мажордома Фернана, широкие плечи которого едва помещались в дверной проем:
– Его величество император просит пожаловать вас к обеду, барон! Вашему оруженосцу тоже оказана милость – дозволено прислуживать вам за столом, а затем отобедать вместе с другими вассалами.
– Что ж, – подмигнув толмачу, Ремезов хлопнул в ладоши и поднялся с ложа. – Пошли пообедаем, что ли. Признаться, с утра росинки маковой во рту не было.
Молча поклонившись, Марко последовал за боярином. Опять коридоры, просторный двор… Мажордом важно шествовал впереди, указывая гостям путь. Солнце уже клонилось к вечеру – длинная тень донжона пересекала весь замок, причудливыми изломами пересекая стены, крыши и башни.
– Сюда, господа, – остановившись перед чуть приоткрытой дверью, щедро украшенной изящной – с позолотой – резьбою, мажордом оглянулся и, вежливо попросив чуть обождать, скрылся за створками для доклада.
Надо отдать ему должное, доложил Фернан быстро и, вернувшись, полностью распахнул тяжелые створки:
– Прошу. Император вот-вот будет.
Пиршественный стол, уставленный многочисленными яствами на золотых и серебряных блюдах, был накрыт в тенистом садике, прямо под открытым небом. Мажордом проводил Павла до отведенного ему места – по левую руку от барона ди Тиволи, даже изволившего улыбнуться – пусть холодно и всего лишь вежливо, но все-таки! Ремезов тоже улыбнулся в ответ, искоса поглядывая на уже собравшуюся за столом компанию, не такую ж и большую: по правую руку – рыжий, с небольшой бородкою, мужчина лет тридцати, одетый без всяких излишеств, рядом с ним – круглоголовый крепыш в длинной сиреневой мантии, за ним какие-то совсем непонятные смуглолицие люди в белых бурнусах, явно не европейцы и не христиане.
Неожиданно для Павла рыцарь Золотой Чаши взял на себя функцию метрдотеля, поочередно представив новому гостю соседей, начав с рыжего:
– Достопочтенный синьор Майкл Скотт из Англии, великий ученый, непревзойденный знаток трудов великого Авиценны, автор трудов по астрологии, физиогномике, метеорологии.
Привстав, англичанин слегка поклонился.
– Математик, доктор Леонард из Пизы, – барон улыбнулся круглолицему. – Смею сказать, настоящий гений!
– Ну-ну, не перехваливайте, любезный барон, – замахал рукой математик.
– А вы так не скромничайте, наш великий государь не приглашает к своему столу кого попало.
Приветственно качнувшие бурнусами смуглолицые люди оказались арабами из Египта, специалистами по животным и птицам, приглашенные Фридрихом, так сказать, для работы по профилю – изучению метода высиживания яиц с помощью солнца. Наверное, сия методика была довольно оригинальной и, без сомнения, интересной, но рассказать о ней подробнее барон Джованни ди Тиволи не сумел, его цветистую речь вдруг прервали трубы, под звуки которых к столу торжественно прошествовал сицилийский король и император Священной Римской империи Фридрих Штауфен! Один из образованнейших людей своего времени, ученый, рыцарь и полиглот, одержимый властью и неоднократно проклятый папами.
Фридрих был в белом легком плаще, наброшенном поверх бирюзовой туники, и в мягких, восточного типа, сапожках зеленого сафьяна. Красивое лицо императора украшала самая доброжелательная улыбка, по всему видно было, что сицилийский король – человек поистине благородный, чуждый всяческому коварству и интригам. По крайней мере, Павлу именно так и показалось… в отличие от стоявшего за его плечами Марко! Юноша побледнел и что-то шептал, до крови кусая губы…
– Антихрист… Антихрист…
Услыхав эти слова, Ремезов обернулся и показал оруженосцу кулак – смотри, парень, схватишь! Нечего тут шептать всякую хрень!
– Я только что написал вашему сюзерену письмо, любезный барон, – подняв наполненный вином кубок, Фридрих поощрительно взглянул на Павла. – В котором изложил все свои взгляды на нашу дальнейшую дружбу. Вы получите письмо вечером от моего верного слуги, сейчас же давайте есть, пить и веселиться, ибо нет ничего лучшего, нежели вкушать пищу в обществе знающих и умных гостей, а вино, сдобренное доброй беседой, становится еще крепче!
За это и выпили. То ли за дружбу, то ли за компанию, то ли за вино, оказавшееся весьма приятным… в чем, впрочем, не было ничего странного.
– Ешьте, дорогие гости, не стесняйтесь! – император радушно заботился о своих гостях, говоря то на латыни, то на греческом, а то – на каком-то непонятном языке, скорее всего – на арабском.
– Это утка в шафране с оливковым маслом, – с видом гурмана перечислял король. – А там – зажаренная на вертеле цесарка. На том серебряном блюде – карпы в соусе из белых грибов – ешьте, ешьте, их еще принесут – рядом – паштет из соловьиных язычков, жареные куропатки, дрозды с дикими ягодами… Ого! Я вижу, вы умеете пользоваться вилкой, господин смоленский барон!!! Не думал, что свет цивилизации достиг уже и ваших отдаленных краев. Еще вина? А, пожалуй! Эй, слуги! А налейте-ка… Да сходите на кухню еще… кстати, барон, оруженосца вашего там и покормят, а то ведь трудно ему сейчас, бедолаге – все едят, а он только смотрит. Ничего, любой оруженосец рано или поздно станет рыцарем, если, конечно, его до этого не убьют… Выпьем за храбрость! Верный мой Джованни! – опростав очередной кубок, Фридрих повернулся к рыцарю Золотой Чаши. – Давно хотел спросить, как поживает твоя очаровательная племянница Аньез? Что-то я ее давно не видел, как и Марцелина… Слышал, они от тебя сбежали, да? Что, красавице Аньез не понравился жених? Понимаю ее, очень понимаю – ну кому может понравиться старый мосластый тип, к тому же – глуховатый на оба уха? Но этот тип очень важен для нашей борьбы, надеюсь, ты этого не забыл, мой верный Джованни?
Барон ди Тиволи побледнел, едва удерживаясь от охватившего его гнева.
– Мои племянники вернутся ко мне в самые ближайшие дни, государь, – негромко промолвил рыцарь. – Клянусь Святой Девой! Я уже послал верных людей в Рим, и уже совсем скоро Аньез станет женой достойнейшего и верного нам человека…
– Откровенного мерзавца, меж нами говоря, – недобро хохотнул император. – Но – мерзавца весьма полезного!
– Моя племянница станет его женой… или умрет!
С Марко совсем стало плохо. Он уже не выглядел бледным, а наоборот – покраснел, от столь циничной беседы парня бросало то в жар, то в холод, щеки его стали пунцовыми, глаза блестели.
– Эй, слуги! – Фридрих прищелкнул пальцами. – Да принесите же нам, наконец, вино! То, фалернское, сделанное по древнему рецепту цезарей! О, это просто нектар.
Павел вдруг столкнулся взглядом с императором… и вздрогнул, ощутив в этих темных глазах нечто такое, чего давно уже не ощущал! Вдруг накатило такое ощущение, будто бы Фридрих Штауфен знал про Ремезова абсолютно всё! Что Павел вовсе не смоленский боярин, а ученый, старший научный сотрудник, сотворивший… Машину времени? А как же еще назвать аппарат? Нет, все же не совсем так – тут дело в мозгах, в нейронах, в…
На какое-то время Ремезов словно бы впал в прострацию, не соображая – где он и с кем? То совершенно явственно показалось – у себя в лаборатории, на чердаке, перед мерцающим экраном компьютера… Павел даже машинально стер с экрана пыль. То вдруг опять – в Риме, как в недавнем сне, в «ристоранте» с одиозным черноусым официантом-мафиози… И снова в Вилледье, в скобяной лавке, выбирающий медальон для Полетт… И «Юный ленинец», в котором пионеры макаронами отравились. Или, может, не макаронами? Да какая разница – и смех, и грех!
К чему бы все это вспомнилось? Официант, медальон, отравление…
Очнувшись, Павел отчетливо увидел подходившего к пиршественному столу Марко с большим серебряным кувшином в руках.
– О, наконец-то! А ваш оруженосец проворен, барон! Ну-ка, друзья, поставляйте кубки! Сами увидите – фалерн.
Юноша медленно подходил к столу, бледные губы его были искусаны до крови… То же еще, официант хренов!
Официант… медальон… медальон?
А где он у толмача?! Вроде бы всегда висел на шее…
Висел! А сейчас – нету!
И эти глаза… этот шепот – «Антихрист»! И вид такой, словно на верную смерть идет. На смерть…
О, дьявол!
Официант – медальон – отравление!
А ведь сон-то, выходит, в руку! Сейчас этот гаденыш… И ведь не придумать уже ничего, вон он, уже собрался налить императору!
– Ты как царственным особам вино подаешь, чучело?!
С самым возмущенным видом Ремезов взметнулся из-за стола и, подскочив к Марко, с ходу заехал ему кулаком в ухо!
Бедолага покатился в одну сторону, вылетевший из его рук кувшин – в другую.
– Горячий вы человек, барон! – громко рассмеялся Фридрих. – Вижу, вы вполне добросовестно учите оруженосца учтивости. О, этот молодой человек попал в хорошие руки, думаю, станет славным рыцарем!
– Ваше величество, вы разрешите мне немного переговорить с ним?
– Ну, конечно – это же ваш вассал, а не мой! – император развел руками, полностью предоставляя гостю инициативу в дальнейшем общении с поверженным оруженосцем. Никаких особых чувств произошедшая сцена ни у императора, ни у его гостей не вызвала – такие уж были времена. Рыцари частенько поколачивали своих слуг, а мужья – жен, не говоря уже об отношении учителей со школярами. А какое может быть ученье без страха и розог? Розга ум вострит, память возбуждает и волю злую в благо преломляет!
Легко забросив на плечо тщедушного толмача, Павел отнес его в дальний угол двора, поближе к кусточкам. Аккуратно положил на траву, похлестал по щекам и, дождавшись, когда парень очнется, негромко спросил по-русски:
– В медальоне – яд? Только не ври!
– Яд! – встрепенувшись, Марко сверкнул глазами.
– А ну-ка, не ори, не то еще не так огребешь! – с недобрым прищуром Ремезов погрозил бедолаге кулаком. – Говори спокойно и тихо, понял?
– Угу.
– Фридриха зачем отравить задумал?
– Он – Антихрист!!!
– Тсс!!! Говорю же – тихо!
– Он Антихрист, – обреченно повторил юноша уже куда тише, – А я – добрый католик. Я должен был его убить… хотя бы попытаться.
– Попытался уже…
– Теперь меня казнят… Но я погиб за благое дело!
– Да тише ж ты, не дергайся! – не удержавшись, Павел все ж таки отвесил толмачу подзатыльник. – Сейчас думать будем, как тебя отсюда вытаскивать.
Марко не поверил свои ушам и переспросил громким шепотом:
– Так ты, господин барон…
– Ты сам поможешь себе, парень! Сейчас отправишься в предоставленные нам покои и останешься там, утром же мы уйдем, встретимся с нашими. И простимся! – Павел невесело усмехнулся. – С тобою простимся, думаю – в Смоленск тебе возвращаться незачем. Аньез любишь?
– О да!!! – толмач снова дернулся. – Я думаю – больше жизни.
– Тогда тебе и карты в руки, – добродушно усмехнулся Ремезов. – Вернее, за неимением карт – кости.
– Какие кости, синьор?
– Короче – про Аньез ты, я думаю, слышал? Ну, разговор…
– Слышал, – юноша кратко кивнул и скривился. – Сволочь этот барон ди Тиволи!
– Все у тебя сволочи… либо куда круче – антихристы, – боярин неожиданно для себя самого зевнул широко и смачно, словно б не спал по крайней мере сутки, а то и двое, а потом продолжил со спокойной уверенностью опытного в житейских делах человека, совершенно точно знающего, что кому нужно.
– В общем, так. Денег я тебе нам, подашься в Рим, к Аньез. Успеешь опередить людишек барона, нет – дальше твои дела, меня никак не касающиеся. Все понял?
– О да, господин барон!
Благодарно кивнув, Марко приподнялся, собираясь отвесить поклон, да Ремезов уже отошел в сторону, зашагал к столу, да на полпути обернулся, погрозил пальцем:
– Смотри, чтоб больше без глупостей! И об Аньез своей помни – похоже, никто, кроме тебя, ее из беды не выручит.
– Никто, кроме меня… – послушно повторил Марко одними губами.
Они покинул замок рано утром, едва только взошло солнце, еще невидимое, еще не показавшееся из-за голубых гор. Лишь только лучи золотили редкие облака, растекшиеся по бледно-синему небу тоненькой, быстро тающей дымкой.
Ремезов прищурил глаза: опять будет погожий денек. Хорошая у них тут осень!
– А вот и наши! – шедший впереди толмач обернулся, указав на кромку прибоя, где, у самого берега, у песчаной косы, виднелась небольшая, под серым парусом, лодка.
– Откуда ты знаешь, что наши? – скептически ухмыльнулся Павел.
– А кому тут еще быть? Я покричу, сбегаю?
– Давай, – Ремезов махнул рукою, глядя вслед оруженосцу, бегущему к синему морю.
Маленькая фигурка Марко, казалось, вот-вот растворится в сияющем мареве наступавшего дня, солнечного, осеннего, светлого. Пахло морской капустой и рыбой – порыв ветра растрепал Павлу волосы и принес донесшийся с челнока крик:
– Эге-гей, бояри-и-и-ин!!!
Толмач оказался прав – это кричали свои.
