Глава 11
Свои и чужие
Осень 1243 г. Рим
В начале двадцать первого века, в то время, когда Ремезов вместе с Полиной (той Полиной, следователем) проводил в Риме незабываемые дни, вилла Боргезе представляла собой чудесный парк с широкими тенистыми аллеями, фонтанами, прокатом веломобилей и знаменитой галереей, с коллекцией великолепных картин и статуй – как античных, так и эпохи классицизма.
Нынче же на этом самом месте – уже за воротами, за городскою стеной – располагался самый настоящий лес, густой и по виду недобрый, именно сюда и привели своего боярина толмач Марко и «дубинушка» Убой.
– Что ж вы так далеко забрались-то, други? – идя по узенькой, петлявшей меж высокими соснами и раскидистыми платанами тропке, шутливо сетовал Павел. – Хотя, вообще-то правильно. Даже мне не сыскать, не говоря уж о ком другом! Так, говорите, тут где-то корчма?
– Постоялый двор, точнее – небольшая харчевня, – обернувшись, Марко показал рукою. – Во-он за той рощицей. Скоро придем уже.
– А вы сей двор как нашли?
– Я еще в Болонье учился, так те, кто бывал в Риме, рассказывали.
– Хорошее место, – поддержал юношу обычно не очень-то разговорчивый Убой. – Тихо и чужих глаз нет. А кто появится – так сразу видно.
– Хозяин, старик Веладжо, не очень-то любит римскую стражу, – с усмешкой пояснил толмач. – К тому ж тайком скупает краденое – его все местные разбойники знают. Ну и вот, нас приютил… как старый знакомый.
– Понятно, понятно, – Павел задумчиво покивал.
Марко уже успел рассказать ему почти обо всем: о том, как, не дождавшись боярина, сразу же заподозрили неладное – и тотчас же ушли, не зря толмач приберег на черный лень новый адрес – вот и пригодилась харчевня. Все правильно – подальше от слишком любопытных глаз. Обживаясь на новом месте, о старом не забывали – вдруг да объявится Павел? Марко отправлялся на Трестевере каждый день, у дома Франдолини так уж назойливо, конечно же, не маячил, но все же приглядывал, заодно не забывая и старого своего знакомого – священника из церкви Святой Марии, звали его отцом Бенедиктом. Отец Бенедикт и обещал юноше помочь увидеть папу… издалека, естественно, во время литургии в храме Святого Петра. От священника же толмач узнал и о дерзком побеге – по всему Ватикану ходили о том слухи один другого смешнее. Даже говорили, будто кто-то из узников кастель Сант-Анджело продал душу дьяволу, и нечистый самолично явился в замок – унес святотатца в ад! Правда, многие над этой версией смеялись, предполагая, что хитрый заключенный просто-напросто здорово надул растяп-тюремщиков, незаметно спустившись из крепости по веревке… или просто вышел через главный вход, кого надо, подкупив. К этой вот, последней, версии большинство и склонялось.
– А как на самом-то деле? – вдруг вспомнив, поинтересовался бывший студент. – А, синьор боярин? Подкупил кого, вправду?
Ремезов неожиданно расхохотался:
– Их подкупить – никаких денег не хватит. Так, птицею улетел… захотел очень сильно.
– Птицею?! – Марко и Убой ахнули разом.
– Так это ж…
– …не может быть!
– Может, – уверил Павел. – Помнишь, Марко, ты у меня про Дёмку Умника спрашивал, да про крылья его?
– А-а-а-а!!! – парнишка остановился и хлопнул себя ладонями по коленкам. – Вот оно в чем дело-то! Так ты, господин… прямо там их и…
– Ну, пришлось все же пойти на хитрость, – польщенно улыбнулся боярин. – Потом, если захочешь, я подробненько тебе все обскажу, даже чертеж нарисую.
– Чертеж – это было бы здорово! А знаешь, синьор… – Марко почему-то говорил с Павлом исключительно на латыни. Опасался Убоя, не доверял? Всяко бывает, время такое – сегодня еще все сотоварищи-друзья, а завтра – как монета ляжет.
– Знаешь, синьор, почему тебя взяли-то?
– Ну?
– Хозяин наш, Амедео. В нем все дело. Кьезо, слуга – я его потом видел – говорил, что, мол, хозяин его, Амедео, проговорился, будто бы тебя с собственной женою застукал. Не знаю, может, и врал.
– Врал, – вслед за своими проводниками Ремезов прибавил шагу, спускаясь в глубокий овраг, по дну которого тянулась глинистая тропинка. – Не в жене тут дело – точно! Вернее, не только в жене. Однако каков засранец! Впрочем, сам-то – тоже хорош…
– Что, синьор?
– Да так, о своем я… Ты лучше скажи, Марко, знакомцев наших горных в городе не встречал?
– Кого?
– Ну, парня с девчонкою – Марцелина и… ммм…
– Аньез, – подсказав, юноша почему-то покраснел и поспешно отвернулся.
А Ремезов-то спросил просто так – перевести разговор, но парня-то вон как зацепило! Знать, не терял надежды… не терял.
Павел тоже не терял, думая, что все ж хорошо было бы эту парочку где-нибудь встретить, пусть даже и поодиночке – вдруг да «племяшки» приведут к своему дядюшке… мятежному барону ди Тиволи, рыцарю Золотой Чаши! А уж через него… через него можно – и к Фридриху.
Но! Все это дело в тайности соблюсти надобно! Чтоб ни одна живая душа, особенно – соратнички-соглядатаи-шпионы.
– Да ты внимания не обращай, Марко. Я ведь так просто спросил, думаю, мало ли. Уж, извини, видел, как тебе девчонка понравилась. Хорошая девочка, и в самом деле – хорошая. Красивая очень и далеко не дура.
– Да-да, – поспешно спрятав улыбку, парнишка кивнул. – Красивая… И плечо мне перевязала умело – вообще теперь не болит.
– Не болит, говоришь? Ну, вот и славно. Кстати, Марко – мы ведь теперь с тобою коллеги. Я тоже – медик, знаменитый лекарь доктор Энгельс Карлсон из Швеции. Вот так-то, мой юный друг! Что глазами хлопаешь? Интересно? После расскажу, как придем. Если время будет.
Харчевня старика Веладжо располагалась почти сразу же за оврагом, в тенистом лесочке у самого склона холма, в паре миль от «настоящей римской» дороги, некогда выстроенной по приказу императора Адриана… или какого-нибудь другого императора, старик точно не знал, и в древних правителях путался, что, однако, ничуть не мешало ему выводить свой род от ветерана галльских войн.
– Сам Цезарь пожаловал моему славному предку этот участок земли! – налив новому постояльцу вина, старик Веладжо торжественно выпятил грудь, впалую и узкую, словно бы разделенную надвое узкой, но длинной бороденкой, дрожащей при каждом слове трактирщика.
Все уже сидели на заднем дворе, за длинным столом под тенистым каштаном, созревшие плоды которого уже жарились тут же, на летней кухне, распространяя вокруг удивительно аппетитный запах, почему-то напомнивший Павлу детство… когда папенька выводил его гулять в парк Монсо… Черт! Это же не его, Ремезова, туда водили… Это – Марселя, студента, блин, филолога с Данфер Рошро!
– Неплохой дед, господине, – наклонившись к Павлу, шепнул лопоухий ловелас Кондратий Жердь. – Только поболтать любит – ужас!
Сидевший рядом с Кондратием Осип Красный Кушак, услыхав, про что разговор, степенно поддакнул, Убой и Вол Архипов на дальнем конце стола молча пили, не обращая никакого внимания на трактирщика.
А тот все не унимался:
– Мой род, если хотите, знать, старше всех родов Италии! Увы, только он не дворянский, в этом все дело.
Павел не дослушал беседы, ушел отдыхать в отведенный ему флигель: небольшую – два на три метра – пристроечку, рассчитанную лишь на одного постояльца… максимум – на двух. Для сей эпохи, во многом еще напрочь лишенной самого понятия об индивидуальности личности, достоинство существенное и немаловажное.
Спать заболотский боярин не собирался, просто хотелось поразмышлять без всяких помех, прикинуть – что делать дальше?
Ничего нового, впрочем, он так и не придумал, не успел – в пристройку, осторожно постучав, протиснулся боком Убой с узким и длинным кувшином.
– Вина тебе принес, господине.
Павел поблагодарил энергичным кивком и, растянувшись на узком ложе, устремил взгляд в потолок… вернее – в крышу… однако Убой не уходил, а словно бы застрял в дверях, стоял, переминался с ноги на ногу.
– Что-то хочешь сказать? – быстро спросил Ремезов.
– Угу.
– Так говори, не стесняйся.
Детинушка воровато оглянулся и, понизив голос, заявил:
– Марко, толмач, чтой-то зачастил в город.
– Ну, так ведь и должен бы! – ухмыльнулся боярин. – Не сиднем же вам сидеть.
– Э, нет, господине, – собеседник поднял вверх палец – узловатый, кривой, похожий на мощный корень выросшего на самом обрыве дерева, сосны или вяза. – Так-то оно так… Да не так! Не за делом толмач ходит! Я как-то углядел – за девкой какой-то помчался, опосля об ней на площади той же торговок выспрашивал. Тебе, небось, не сказал?
Павел удивленно приподнял брови, ответив типично по-русски, той самой загадочной фразой, что при буквальном переводе сводит с ума иностранцев:
– Да нет вроде. А что за девка-то?
– Язм, господине, по-местному-то не толкую – дак и не спросить, – смущенно признался Убой. – Одначе ж проследить можно, толмач-то совсем дурен – по сторонам смотрит редко, не оглядывается.
– Что ж, проследи, – подумав, согласился Ремезов. – Кроме тебя кто еще об этой загадочной девке знает?
– Да никто.
– А не та ли это красуля, что мы в горах встречали? Как ее… Аньез!
– Может, и она, – детина согласно кивнул и пригладил бороду, клочковатую, сивую, словно на старом пне мох. – Врать, правда, не буду – разглядеть не успел.
– Ну, пусть так, – Павел озабоченно потер руки. – В другой раз, ежели кого заметишь, уж разглядеть постарайся.
– Сделаю, господине. Все, как надо, слажу.
Низко поклоняясь, детинушка вышел, едва не снеся широкими плечищами хлипкие дверные косяки.
Не прошло и пяти минут после ухода Убоя, как за дверью вновь послышались шаги, на этот раз – быстрые, легкие.
– Господин, можно к тебе?
– Марко? Ну, заходи.
Ремезов пригладил волосы – он почему-то не очень удивился появлению толмача.
– Господин, я завтра отлучусь на обедню в церковь Санта-Мария ин Трастевере. Не только помолюсь, но и спрошу священника о папе. Он обещал помочь устроить встречу.
– Помню, ты говорил, – согласно кивнул боярин. – Может, и мне с тобою пойти?
– О, нет, что ты! – юноша явно заволновался, даже несколько раз дотронулся рукою до подбородка, почесал кончик носа – тоже несколько раз: если верить психологам, так ведут себя те, кто хочет что-то скрыть.
– Думаю, лучше мне пойти одному, чтобы не привлекать внимания. Нас же там ищут… тебя – уж, по крайней мере.
И чего он волнуется? – с неожиданной неприязнью подумал Ремезов. Ну, признался бы – мол, встретил девчонку, похожую на Аньез, хотел догнать, да не смог, вот сейчас расспросить всех хочу… да, может, и еще раз увижу. Что в этом такого-то? Понравилась девушка – бывает. Однако зачем же скрывать всё? Почему Марко молчит, не расскажет? Не считает нужным? Или ведет какую-то свою игру? Какую? Зачем? Кто это ему поручил – старый князь Всеволод Мстиславич? Или – Ирчембе-оглан?
Нет! Здесь явно что-то нечисто, прав оказался Убой. Что ж – пусть проследит, доложит. Жаль, языками детинушка не владеет… хм – детинушка? А сколько, интересно, Убою лет? На вид – сорок, пятьдесят даже. Морда морщинистая, однако – крепок, силен изрядно. Дубиной махать способен, да и кулачищем огреет – мало не покажется, но вот за кем-то следить… Хватит ли умения – незаметно? С другой стороны – за Марко и круглый дурак проследит, толмач – вовсе не Штирлиц, не надо и Мюллера, любой – даже Убой – справится.
Ах, какое чудесное выдалось утро! Вовсе нежаркое, легкое, прозрачно-радостное, с синим высоким небом и ласковым солнышком, такое, что просто хотелось петь! Марко, может, и пел бы, коли б не был так озабочен поисками… Поисками той, которая так походила… Да нет же! Не походила. Это и была Аньез! Она, она – больше кто же? Длинные каштановые локоны выбивались из-под суконной шапки, стройненькая фигурка, ловкие движения, смех… По смеху-то и узнал ее Марко в прошлый раз, вот здесь же, на площади Цветов! Жаль, не успел окликнуть – девушка уже скрылась в толпе, кричи – не кричи, бесполезно. А торговцы – мясники с рынка – увы, ничего определенного сказать не смогли, как юноша ни расспрашивал. Ну, да, подходила какая-то девушка, красивая, да, спрашивала бычьи хвосты, видать, собралась готовить коду алла ваччинаро – вкуснейшее блюдо из жаренного на свином сале хвоста. Кому ей такое блюдо готовить? Тому похитителю, «дядюшке», рыцарю Золотой Чаши? Хм… вот это вряд ли! Благородные господа бычьи хвосты есть не будут… Значит, что же, выходит, Аньез – простолюдинка? По манерам – точно нет! Странно все это… и непонятно. Правда, те же мясники сказали, что эта девушка «с белыми, как камеи, руками» приходит сюда, на рынок почти каждый день, в одно и то же время – не очень рано и не очень поздно, ближе к обедне, вот как сейчас.
Миновав Квиринал, юноша прибавил шагу – а вдруг Аньез (если это и в самом деле Аньез) сегодня пораньше придет? Всякое может случиться. Марко резко прибавил шагу и у Пантеона (церковь Санта Мария ад Мартирос) уже бежал, стараясь не сбить с ног прохожих – паломников, мелких торговцев, мастеровых, идущих на рынок и с рынка служанок.
Бежал… Глянул на небо – вроде бы солнце-то еще не так уж и высоко, вроде бы успевал…
Ка-ак вдруг…
Бах!!!
Споткнувшись о какой-то камень, юноша со всего разбега влетел головой в спину объемистой матроне, в сопровождении слуг и служанок с корзинами степенно шествовавшей прямо посередине улицы, как раз сразу за Пантеоном.
Не удержавшись на ногах, дама завалилась вперед, опершись объемистым животом в мостовую, и громко, с остервенением, заорала:
– Держите его! Держите вора! Эй, слуги!
– Да я вовсе не вор!
Марко пытался оправдываться, правда, его никто не слушал – дюжие парни (слуги так не вовремя упавшей матроны) ухватили юношу за руки.
– Вот он, госпожа, вот! Попался!
– А-а-а! Вот тебе, ворюга!
Поднявшись с помощью слуг на ноги, матрона с неожиданным проворством закатила несчастному толмачу такую смачную оплеуху, что тот едва не свалился с ног. Да, верно, и свалился бы, коли б не слуги.
– Ты куда мой кошель дел, ворюга? А ну, отдавай!
– Да не брал я вашего кошеля, клянусь всеми святыми!
– Ах, не брал?!! Ах ты…
Разъяренная матрона, по всему, собралась ударить Марко еще, да вот только юноша уже успел прийти в себя и теперь был настороже – увернулся, резко опустив голову… И тут вдруг заметил лежавший на булыжниках мостовой довольно объемистый, вышитый бисером мешочек…
– Да вон ваш кошель! Под ногами! – закричал юноша. – Сами теряют, потом к прохожим почем зря пристают.
Кто-то из слуг, отпустив Марко, ринулся подбирать находку, за ним тут же последовал и другой, и третий, да еще и служанки… И сама хозяйка, матрона, обликом напоминающая массивную дорическую колонну, естественно, тоже не осталась стоять в стороне:
– А ну-ка!
А толмач все стоял да ошалело таращился… пока кто-то – совсем рядом – не крикнул:
– Эй, парень, беги!
Что Марко тотчас же и сделал – а вдруг да это не тот кошель, или – и не кошель вовсе? А если и тот – так вдруг там денег не досчитаются, судя по матроне – такое запросто может быть, потом иди, доказывай, сволокут сейчас к судье для разбирательства – вот только этого сейчас и не хватало!
Рассудив так, юноша последовал совету неведомого доброхота и уже совсем скоро оказался на площади Цветов, где, впрочем, торговали вовсе не одними только цветами, но и всякой всячиной, включая опилки с креста, на котором иудеи распяли Иисуса, и колючки с тернового венца.
– Синьор, синьор, купите колючки, не пожалеете! Замечательный амулет от всех бед и напастей!
– Да есть уже у меня амулет…
Схватившись за висевший на шее медальон с волосом Святой Девы, Марко быстро прочел молитву и свернул к «обжорному» ряду.
– Свежайшее мясо – говядина, свинина!
– Утки, лебеди, дрозды! Пожарите с луком – пальцы оближете.
– А вот дичь, только что – сегодня утром – пойманная!
– Неужто – сегодня утром? – засомневался толмач.
– Ну, может быть – вчера.
Покачав головой, юноша подошел к мяснику, обликом своим вовсе не напоминающим раздельщика туш. Совсем даже наоборот, продавец свежего мяса оказался человеком худосочным, небольшого росточка, узенькой впалой грудью и таким унылым лицом, с которым не мясом торговать, а, пожалуй, лишь только уксусом.
– Бычьи хвосты? Да есть еще… вон, молодой синьор, поглядите-ка! Вам сколько? Девушка? При чем тут девушка? Не знаю я никакой девушки. Ты хвосты-то берешь, парень, или просто так пришел?
Он как-то сразу изменился, этот торговец, едва услышав вопрос, будто Марко не про девушку спрашивал, а предложил мяснику прямо тут же вступить с ним в богопротивную содомитскую связь. Даже лицо торговца на миг изменилось, превратившись из унылого и меланхоличного в откровенно злое.
И что такого спросил?
– Так берешь ты?
– Нет!
– Так иди отсюда, другим покупателям товар не загораживай.
Отойдя, Марко хмыкнул: ну, надо же – «не загораживай»! Других-то покупателей у мясного рядка ошивалось человек пять, да и те не больно-то приценивались. С чего тогда обозлился мясник? Впрочем, может, он вообще и по жизни такой злыдень, люди ведь разные бывают.
– Слышал, ты одну девчонку ищешь?
Марко резко обернулся, увидев перед собой нищего мальчишку, босого, одетого, как и одеваются нищие либо слуги в домах скопидомов – рваные, до колен, штаны, козья, мехом наружу, жилетка да такая же козья шапка, неведомо как державшаяся на целой копне черных кудрей, нечесаных и грязных. Мальчишка тоже выглядел грязным – и лицо, и ноги, а уж руки-то черней, чем у трубочиста! Плоский, чуть приплюснутый нос, широкая, немного щербатая – у парня не хватало двух передних зубов, улыбка, вполне дружелюбная, вообще – по всему чувствовалось, что этот паренек человек совсем иного склада, нежели давешний продавец мяса.
– Ну, допустим, ищу, – толмач все же украдкою обернулся, посмотрел на все еще косившегося в его сторону мясника.
– Я знаю, про кого ты спрашиваешь.
– Знаешь?! – Марко резко схватил мальчишку за плечи. – Так говори! Как ее имя? Кто она?
– Как имя – не знаю, – нищий мотнул головой с такой силой, будто хотел сбросить со своей шевелюры всех вшей. – Зато примерно знаю, где она живет.
– Тогда пошли! – тут же загорелся юноша, в его непонятного цвета глазах – то ли светло-синих, то ли зеленовато-серых (Ремезов, кстати, определял их, как пишут в свидетельстве на регистрацию авто – «средний серо-зеленый металлик») зажглись и запрыгали яркие солнечно-желтые искорки азарта… и надежды. – Ну, что ты стоишь? Веди же!
– А деньги?
Нищий мальчишка со всей значительной важностью поковырялся в носу, как бы давая понять, что, кроме поиска какой-то там девчонки, у него и поважнее дела найдутся.
– Ах да, да… – Марко вытащил серебряшку. – Вот.
– Чудная какая.
– Константинопольская – денарий.
Недоверчиво попробовав денарий на зуб, паренек удовлетворенно кивнул и, спрятав монетку в лохмотьях, живо зашагал в сторону старого стадиона Домициана, не обращая никакого внимания на подозрительно тяжелый взгляд плюгавистого торговца мясом, коим тот проводил обоих…
Не доходя до церкви Святой Аньез ин Агоне – типичной романской базилике с толстыми стенами и окошечками-бойницами – юный проводник резко свернул влево, на узенькую – едва разойтись вдвоем – улочку, больше напоминавшую какое-нибудь дикое и заброшенное ущелье, такое впечатление вызывало почти полное отсутствие солнца, лучи которого просто-напросто не доходили до мостовой из-за теснившихся друг против друга зданий, узеньких – два окна и дверь – трехэтажных, с покатыми черепичными крышами. Около одного из таких домов, судя по всему, принадлежавших средней руки ремесленникам или торговцам, и остановился нищий.
– Вот она куда-то сюда зашла – то ли в этот дом, то ли в соседний.
Марко покачал головой:
– Да-а… Так ты, значит, точно не знаешь?
– Так ты, синьор, дома-то уж сам проверь! – насмешливо скривился мальчишка. – Не мне ж туда заходить – кто пустил бы!
– А девушка? – запоздало озаботился толмач. – Та ли это, что я ищу?
Гаврош прищурился:
– Красивая юная дева… волосы цвета каштана, большие серо-голубые глаза, на щеках, когда улыбается – ямочки… Одета, как обычная горожанка, но руки белые, и говорит по-умному, как благородная дама.
– Она! Все-то ты заметил, – с улыбкой присвистнул молодой человек.
Парнишка тоже улыбнулся в ответ:
– Всегда рад помочь, синьор. А как же!
Махнув на прощанье рукой, он повернулся и быстро зашагал к Пантеону.
Сделав пару шагов назад – насколько вообще можно было отойти от фасадов, – Марко задрал голову, силясь рассмотреть верхние окна – а не мелькнет ли где знакомый до боли силуэт?
Слава богу, улочка оказалась пустынной – похоже, это вообще был тупик и чужие здесь не ходили – стой, смотри себе, никому не мешаешь. Как вот и делал сейчас Марко.
И напрасно надеялся, зря таращил глаза, рискуя сломать шею – ничего не возможно было рассмотреть, слишком уж узкие окна, да и почти все – закрытые ставнями. Что ж… Юноша поскреб подбородок и ненадолго задумался – а что тут думать-то, когда надо действовать? Зайти, спросить… Мол, не здесь ли проживает некая молодая особа, забывшая на рынке… бычьи хвосты? А что? Расплатилась и забыла, вот мясник и интересовался, спрашивал, а он, Марко, случайно вспомнив увиденную вчера на этой вот улице девушку, просто решил зайти…
Подойдя к обитой затейливыми бронзовыми вставками двери под небольшим фронтоном, явно спертом с каких-то античных развалин, юноша поднял кулак – постучать… как вдруг краем глаза заметил метнувшуюся к нему тень. Обернулся…
Перед глазами мелькнуло злое острие кинжала! Марко увернулся, подставил руку, но наткнувшись взглядом на холодные и пустые глаза убийцы – ибо кто еще это мог быть? Приметил на рынке, позарился на серебро – запросто. Эх, следовало быть осторожнее… хотя теперь – чего уж!
Злодей улыбнулся уверенно и цинично, поиграл кинжалом, словно оттягивая сладостный для себя момент, и вдруг резко – словно атакующая змея – нанес удар… вне всяких сомнений, поразивший бы молодого человека в сердце или, уж по крайней мере, в печень или живот – в чем тоже приятного мало.
Поразил бы… Настолько быстро все случилось, Марко даже не успел вытащить висевший на поясе нож, едва только опустил руку…
А злодей не успел закончить свой выпад! Упал, пораженный в голову короткой дубинкой, которую метнули откуда-то…
Марко обернулся:
– Убой?! Ты как здесь?
– Так… шел…
– А я как раз собирался зайти в этот дом, кое о чем справиться…
Убой быстро осмотрелся по сторонам, нагнулся, взглянув на убитого – или оглушенного – злодея, подобрал с мостовой дубинку и хмыкнул:
– А пошли-ка отсюда, паря, да побыстрей. Сдается мне, не нужно тут больше никого лишнего.
– Пожалуй, ты прав, друже.
Переглянувшись, Убой и Марко живенько покинули улочку, и, убыстряя шаг, пошли к Пантеону.
– Злыдень этот, верно, с базара за тобой шел, – на ходу пояснил Убой. – Я видел.
Толмач пожал плечами:
– Бывает, и за медяху убьют. Неосторожен я нынче был, потому чуть не попался – вот дьявол. Боярину не скажем?
– К чему? Ничего ведь такого и не случилось.
– Правильно, – Марко одобрительно улыбнулся. – Тогда я сейчас – в церковь, на Трастевере. Ты как?
– И я с тобой, пожалуй, пройдусь – мало ли что? Вдвоем-то, как видишь, сподручнее.
– Это точно!
– Только сперва в какую-нибудь корчму зайдем. Поедим да горло промочим.
Римский папа Иннокентий Четвертый, в миру – граф Лаваньи Синибальдо Фиески – явно не торопился в Вечный город окормлять паству, занятый куда более насущным делом – борьбой с императором Фридрихом. Как сказал толмачу Марко отец Бенедикт, священник церкви Санта Мария ин Трастевере, понтифик задержится еще как минимум на неделю, таким образом, группе Ремезова больше ничего не оставалось делать, как только ждать, при этом не забывая о людях коммунального судьи мессира Джанкарло Гоцци – они ведь все еще должны были искать «побегушника» и его «сообщников». И еще нужно было на что-то жить – привезенные с собой деньги таяли, словно снег в теплый апрельский день.
Впрочем, эта проблема оказалась теперь очень даже решаемой – «лекарь из Стокгольма» господин Энгельс Карлсон (доктор Эннио Каросо) и его молодой ассистент Марко уже в самые ближайшие дни приступили к активной врачебной практике, благо клиентов искать не приходилось, достаточно было просто заглянуть в таверну домовладельца ушлого Чинизелли. Он и подогнал страждущих, не за просто так, конечно – комиссионные, брал, собака, вперед, и не такие уж маленькие.
– Ладно, черт с ним, – выходя на улицу, заболотский боярин с грустью подкинул на ладони изрядно похудевший кошель и, привязав его к поясу, махнул рукой. – Сами бы мы гораздо дольше больных искали, ведь так?
Марко молча кивнул, он вообще в последнее время говорил мало, производя впечатление человека, погруженного в какие-то свои невеселые думы.
Щурясь от бьющего в глаза солнца, Павел поправил шляпу:
– Кто у нас там поближе-то? Арчимбальдо Гроссо… Серебряная улица – тут, недалеко, у Тибуртинских ворот. Забыл спросить… это Арчимбальдо, похоже – серебряных дел мастер. Что-то у него кожное, кажется – зуд.
– Надо бы мазь купить, – вскинул глаза юноша. – Поглядеть что-нибудь на ближайшем рынке.
Ремезов мотнул головой:
– Не, заморачиваться не будем, некогда – вон, сколько клиентов еще! Осмотрим, выпишем рецепт – а уж мазь синьор Гроссо сам себе купит, слуг пошлет.
– Ну, как знаешь, господин, – безразлично пожав плечами, толмач пропустил Павла вперед и молча зашагал следом.
Дома у Арчимбальдо их уже ждали: едва только Ремезов постучал в массивные, ведущие во внутренний дворик ворота, как створки тут же распахнулись, едва на зашибив вовремя увернувшегося Марко, и дюжий привратник – или просто слуга – с поклоном провел «господина врача» и его юного ассистента в покои хозяина.
Мэтр Арчимбольдо Гроссо – довольно живенький для своих лет старичок с венчиком седых волос на лысеющей блестящей макушке – и в самом деле оказался вполне преуспевающим серебряных дел мастером, главой цеха и владельцем нескольких мастерских, одна из которых располагалась здесь же, во дворе, а на первом этаже дома – лавка.
– А! Вы и есть тот самый доктор Эннио Каросо?! – при вид вошедших «медиков» мэтр Арчимбольдо вскочил с постели, длинная ночная рубашка его оказалась сшитой из чистого шелка, что более чем явно указывало на высокие доходы ее обладателя.
– Много слышал о вас, господин Каросо. Вы посмотрите меня сейчас? Пожалуйста, не стесняйтесь, сейчас слуги принесут воды… а может, хотите вина? Так я велю…
– Не откажемся, – важно кивнул «доктор» и, потерев ладони, добавил: – Только сначала поставим диагноз, определим, что там у вас. Ну, раздевайтесь, глянем.
Почти вся кожа старика оказалась усыпанной мелкими красными прыщами, скорее всего – крапивницей, из чего Марко, как бывший медик-студент, тут же заключил, что у мэтра что-то не в порядке с почками, о чем и шепнул незаметно Павлу.
– Вам следует полечить почки, уважаемый синьор, – закончив осмотр, сообщил «доктор Каросо». – Мой ассистент сейчас выпишет вам лекарство, а заодно и мазь для снятия зуда. Найдется у вас чем и на чем писать?
– Вот даже так?! – уважительно изумился больной. – Видно, вы большой ученый, уважаемый синьор Каросо. Что ж, чернила и флорентийскую бумагу слуги сейчас принесут.
Мэтр Арчимбольдо Гроссо хлопнул в ладоши, и в комнату тотчас же проскользнул слуга – юркий, довольно юный и незаметный, как тень.
Пока Марко выписывал рецепты, «господин доктор», в полном соответствии с пресловутой «инструкцией» развлекал клиента пошлыми анекдотами и всякого рода байками «из стокгольмской жизни», время от времени умолкая и с напускной важностью контролируя ассистента:
– Ага, ага, так… Все правильно.
Гостеприимный дом мастера Гроссо «лекарь» и его помощник покинули сопровождаемые лично хозяином до самых ворот:
– Ах, хорошо, что я именно к вам обратился, достопочтенный синьор, – весело приговаривал страждущий. – Мне прямо сейчас уже полегчало. А ведь, честно признаюсь, я уж почти договорился с этим невеждою Тенезильо, который только и умеет, что прописывать кровопускание и пиявки, а от его унылого вида, кажется, можно и умереть.
– Выздоравливайте, уважаемый господин Гроссо, – уходя, вежливо поклонился «врач». – А мы к вам еще заглянем – всенепременнейше!
– Заглядывайте, заглядывайте, очень вас жду!
Отойдя от дома больного на пару десятков шагов, Ремезов с удовольствием потрогал кошель, явно потяжелевший от выплаченного в качестве гонорара серебришка, и обернулся к Марко:
– А неплохо сегодня день начался, верно?! О, смотри, смотри – слуга мэтра Гроссо. Шустрый какой паренек, наверное, на рынок за лекарствами помчался.
– Рынок-то в другой стороне, – хмуро отозвался толмач. – Да и слуга этот – странный. Чего это он по сторонам оглядывается, словно бы боится кого?
– Так это ж город! – резонно заметил Ремезов. – Всяких лиходеев полно, только расслабься.
– Вот это уж да! – Марко охотно кивнул головой и даже чуть-чуть улыбнулся. – Кто там у нас следующий, синьор?
– Некий Фенио Квадрери, лавочник. Тоже недалеко живет, на Виминале.
А вот с этим больным «докторишкам» не очень-то повезло, так ведь и не могло же везти все время. Начать с того, что сам владелец винной лавки синьор Фенио Квадрери оказался вовсе не больным, запущенной подагрой страдала его теща – высохшая и мосластая женщина лет сорока пяти с желтым остроносым лицом, изборожденным морщинами и недоверчиво-желчным взглядом профессиональной скандалистки. Сам-то виноторговец сразу же и испарился – мол, по делам, – а вот лекарям пришлось несладко, ну до чего же въедливой и занудной оказалась старушка!
– А вы кого еще лечили, синьор? Ах, этого… Видала его вчера, у церкви Святой Марии – что-то он не выглядит слишком здоровым… А что, правду, говорят, будто у вас в Швеции по морю, как по дороге, на телегах ездить можно? Хм… так и знала, что врут? А о Тенезильо что скажете? Плут? Не знаете… Что же вы за лекарь тогда! Нет, нет, пиявки мне не прописывайте, Тенезильо уже прописывал – не помогло, только деньги зря заплатила. А вы что-то вообще очень молодо для доктора выглядите, а уж это ваш ассистент – вообще мальчик. В Болонье учился? Ну, надо же. Случаем, не врет? Вид-то у него такой лживый… Ой-ой, что он меня так щекотит?! Ногу согнуть? Да не могу я, сказала же! Нет, нет, эту мазь я тоже пробовала… и редьку прикладывала, вы мне что-нибудь другое присоветуйте. Припарки? Хо-хо, Тенезильно тоже с них начинал, а потом я этого невежду выгнала. Хотела обратно позвать, да услыхала про вас…
Старушка говорила так много, буквально не давая «доктору» и слова сказать. Так что уж Павлу приходилось добирать врачебной солидности жестами и действиями – задумчиво понюхать в ночной вазе мочу, пощупать-посчитать пульс, осмотреть глаза на предмет ярко выраженных симптомов гепатита на и все такое прочее.
Заплатила сия хлопотная синьора, кстати, крайне мало, зато весь мозг на раз вынесла.
Лишь удалившись от дома лавочника на приличное расстояние, Ремезов перевел дух:
– Вот это мы попали, а, Марко?
– Да уж, вредная попалась старушенция. А уж до чего недоверчивая – страх! С такой и сам больным станешь, запросто.
Улыбнувшись, юноша поправил на голове берет:
– Ну, господин, сейчас мы куда? К достопочтенному торговцу людьми синьору Алексио Морнтефорино?
– Не, не, – Павел задумичо посмотрел в небо. – Пожалуй, и перекусить пора – к обеду время. Вон как раз и корчма.
– Таверна, господин мой.
– А-а-а, какая разница!
В таверне близ площади у церкви Санта Мария Маджоре «лекари» просидели долго. Пока выбирали, чем пообедать, пока заказывали, пока…
Марко недоуменно щурился – с чего бы это боярин так явно тянет время? – но спросить из вежливости не решался, надо будет – господин и сам скажет, а раз не говорит, так не считает нужным, зачем тогда и спрашивать?
– Здрав буди, боярин, – тихо сказали сзади.
Толмач живо обернулся и все понял, увидев перед собой хитрую физиономию лопоухого Кондратия Жерди.
– Ты, друже Марко, головой-то так не верти – шею скривишь! – присаживаясь рядом, ухмыльнулся Жердь.
Ремезов же, поставив на стол недопитую кружку с вином, взглянул на Кондратия молча, без всяких слов.
– За вами – четверо, – тихо доложил дружинник. – Идут давно, почти от первого дома.
– Ага, ага, от серебряника, – Павел отрывисто кивнул. – Вот куда слуга-то его бегал – предупредить. Ну-ну, идут, значит. Дальше!
– У двоих под плащами – мечи, остальные – с дубинами, может, и ножи-кинжалы-кистени есть, этого ж не видно.
– Хорошо.
Ремезов попытался было сквозь распахнутую дверь обозреть улицу, да махнул рукой – ни черта там не увидел интересного, да подозвал трактирного служку – расплатиться за обед.
– Нам что делать? – тихо спросил Жердь.
Павел ухмыльнулся, накрепко завязывая кошель:
– Ничего не делать – ждать нас с Марко.
– Где?
– А где тут укромное место?
Парень повел плечом:
– Да нигде, везде людно.
– Э, нет, нет, – быстро возразил толмач. – Есть одно, совсем рядом – на склоне холма ивняк.
– Вот! – Ремезов наставительно поднял вверх указательный палец. – Там и будете ждать. Ну? Что сидишь-то? Пошел.
По склону холма, в зарослях ивы и краснотала, вилась хорошо натоптанная тропинка, видно, многие, идущие к воротам Пия, срезали здесь путь. Естественно, только те, что шли налегке, без всякой поклажи – с тяжестью-то спускаться по крутой тропке вниз было бы затруднительно, этак в любой момент споткнешься да сломаешь себе шею.
Вот и Павел с Марко шли с осторожностью, не торопясь. Где-то далеко внизу, в зарослях, что-то блеснуло. Ремезов улыбнулся, свистнул и, дождавшись ответного свиста, замедлил шаг.
– Сядь вон, на камешек, отдохни, – обернувшись, предложил он Марко.
Парнишка послушно уселся на остатки римской колонны без капители, Павел встал рядом, прислушался, напряженно поглядывая наверх.
– Что-то они не торопятся.
– Кто? Те парни? Но что мы им сде…
– Тсс! Вон они. Похоже – идут.
И тут же, едва всмотревшись, заболотский боярин резко повернулся и без лишних слов огрел своего спутника по шее с такой силой, что бедолага скатился на несколько метров вниз…
А в воздухе, над старой колонной, что-то просвистело.
– У них арбалет! – озабоченно воскликнул Павел. – Вот же черт, а! Бежим, Марко, бежим!
Оба ринулись вниз, стараясь не упасть, не споткнуться, что было бы здесь запросто, и тогда… и тогда самое легкое – отделались бы переломами рук, ног и ребер.
Над головой Ремезова снова прожужжала короткая арбалетная стрела – болт. Нога предательски соскользнула с камня… Эх, не упасть бы! Не упасть! Как там Марко? Бежит, слава богу.
– Быстрей, парень, быстрей! Вон, к тем кусточкам.
Больно хлестнула по лицу ветка бредины. Что-то хрустнуло под ногою. Павел споткнулся и кубарем полетел вниз, в кусты. Хорошо хоть – в те самые!
Такое было уже когда-то. Не так уж и давно, в прошлом году, весной… в Нижней Нормандии, в Порт-ан-Бессан. Марсель тоже бежал тогда вот так, сломя голову, вниз, к морю, по тропинке с крутого холма. На песчаном пляже его дожидалась Полетт… ах, милая Полетт… и, если бы не те гопники, клошары, то они были бы на пляже одни… как будто бы одни в целом мире! Но клошары находились еще далеко позади, и юноша спешил, и споткнулся. Выронив бутылку прихваченного в отеле вина, покатился вниз, ударился лбом о камень – и темнота…. зеленые круги, золотистые искры… И нежный голос Полетт, и томный вкус поцелуя…
– Милый, ты как?
– Ты как, боярин?
– Ничего, – Павел открыл глаза и натянуто улыбнулся. – Жив пока еще. А Марко, толмач?
– Здесь.
Осип Красный Кушак, одетый, как матрос из соседней Остии, кивнул влево, и – как видно, только что прибежавший – юноша устало помахал рукою.
– Хорошо, – Ремезов рывком поднялся на ноги. – Где эти?
– Бегут. Слышь, батюшко? Посейчас здесь будут!
– Тогда приготовились!
Дружинник отозвались по-пионерски:
– Всегда готовы!
Потрогав стремительно наливавшуюся на лбу шишку, Павел взял протянутый кем-то из своих парей меч, короткий и широкий, и, хищно прищурившись, прошептал:
– Ну, где же вы там? Как говорится – бьенвеню! Добро пожаловать!
Вражины не заставили себя долго ждать: растущие по всему склону холма кусты затрещали, раздвинулись, и на небольшую полянку в ивовых зарослях выскочили четверо дюжих хлопцев – двое с мечами и двое с дубинами. Завидев Павла и Марко, парняги гнусно заулыбались… но тут же сникли, углядев сверкающие острия мечей и воинов: Осипа, Кондратия, Убоя с Волом. Дружинник стояли молча и нехорошо ухмылялись.
Один из врагов ударил с разбега, не думая – и Ремезов без труда отразил выпад, махнув своим людям мечом.
– Стойте! – воткнув клинок в землю, неожиданно воскликнул чернявый и коренастый парень с круглым, как сковородка, лицом.
Кажется, его звали Лупус – волк.
Павел скривил губы:
– И что ты нам хочешь сказать? Кто и зачем вас прислал?
– Скажу, а чего же! – пожал плечами Лупус. – Раз уж так все пошло – чего нам за других отдуваться. Верно, парни?
Видно, он был тут за старшего, и остальные гопники молча кивнули, с надеждой посматривая на своего главаря.
– Да! Арбалет сюда перекиньте, – вспомнив, Павел протянул левую руку, правой же по-прежнему сжимал меч.
Лупус кивнул головой, и один из его парней, подойдя, протянул боярину самострел – небольшой, изящный, самого простого вида. Тисовое ложе, лук из рога горного козла или барана, железная скоба для упора ногой при натягивании тетивы – стремя. Хорошая, убойная вещь, жаль только заряжать долго, в бою-то можно и не успеть.
Ладно, пригодится.
– Теперь – стрелы.
Упал в ладонь тяжелый кожаный мешок.
– А вот сейчас – так и быть, поведайте, что вам от нас нужно?
– Некий господин Тенезильо хотел бы переговорить с вами, синьор.
Что ж, Ремезов давно уже этого ожидал. Еще бы, как это – обойтись без происков конкурентов?! Затем и наказал своим парням незаметно сопровождать себя и Марко, и ведь как в воду глядел – вот они, субчики-то, попались! А ведь, ежели не предосторожность, так ведь могло все и по-другому кончиться, гораздо хуже.
Доктор Сальваторе Тенезильо, выпускник того же самого факультета в славном городе Болонья, на котором не так давно учился и Марко, проживал в узком двухэтажном особнячке на тенистой улице Менял, располагавшейся в виду старых терм Диоклетиана, которые ушлые местные жители давно уже потихоньку растаскивали на кирпичи. Высокий, сутулый, с неприветливым, по-лошадиному вытянутым лицом, лекарь сделал над собой немаленькое усилие, для того, чтобы натянуть на лицо улыбку, ведь первое, что сказал ему Ремезов, было:
– Я не намерен оставаться в Риме больше пары недель. Собираюсь вернуться на родину, вот только припаду к длани понтифика, за тем ведь, собственно говоря, и приехал.
– Что ж, – Тенезильо развел руками. – Знал бы я это раньше… Могли бы, коллега, и зайти.
Вина Павел, конечно, выпил – в знак примирения высоких договаривающихся сторон – однако на предложенный ужин не остался – сказал, что спешит. Да коллега и не особо настаивал, поспешно распрощался, с холодной вежливостью проводив до дверей, после чего поднялся к себе и, усевшись в глубокое кресло, задумался, поглядывая в окно на затягивающееся синими дождевыми тучами небо. Думал синьор Тенезильо недолго – ухмыльнулся, придвинул кресло к столику с чернильным прибором, вытащил из-под изящной античной статуэтки чистый листок и аккуратно, высунув от усердия язык, вывел:
– Уважаемому господину Джанкарло Гоцци, судье…
