Глава 10
Забавные приключения доктора Энгельса Карлсона
Осень 1243 г. Рим. Тибуртина
– О, нет, нет, Марио, я так боюсь!
– Чего ж тогда звала?
– Мой муж… он мог как-то прознать! Вдруг подослал шпионов?
– Да как он прознает-то? Тем более – это ведь вилла моего друга, а не твоего.
– Вилла… скажешь тоже. Что-то душно, открой лучше ставни… хотя нет, нет! Сначала затуши свечу… Дай, я сама затушу! Уфф!!!
Набрав побольше воздуха, миловидная женщина лет двадцати пяти, пухленькая, с темными кудряшками и большой грудью – этакая и в самом деле милашка – дунула на тускло горевшую свечку, хорошую, восковую, не какую-нибудь там дешевку. Желтоватое пламя дрогнуло, но не погасло, а наоборот, разгорелось еще больше. В просторной комнате сразу стало светлее, можно уже было разглядеть висевшие на стенах тарелки с узорами, большой, обитый начищенными до блеска медными полосами, платяной сундук, под широким бархатным балдахином кровать с резными – львиными лапами – ножками, обеденный стол и узенькие скамеечки, на одной из которых, тесно прижавшись друг к другу, сидели двое – уже упомянутая выше милашка, которую любому мужчине так бы и хотелось ущипнуть за пухленький бочок или за какое другое место, и молодой парень – высокий, плечистый, с круглым приятным лицом, обрамленным соломенными – копной – волосами.
Судя по одежде – короткая зеленая куртка из толстого бархата, узкие, добротного сукна, штаны-чулки, башмаки свиной кожи и такой же пояс – молодой человек принадлежал к тому самому кругу людей, коих называли небогатыми пополанами или «недонобилями», короче говоря – средней руки буржуа, купеческий приказчик, или даже и сам торговец, а может быть даже – несмотря на молодость – и мастер, причем не какой-нибудь там кожемяка, а человек куда более уважаемый, скажем – краснодеревщик или ювелир.
Женщина – красотка с белоснежною кожей – по виду выглядела простой крестьянкой, что было, однако же, далеко не так – опять же, судя по белой коже. А как крестьянка укроет свое лицо и руки свои от палящего солнца? А никак. Вот и ходят – смуглые, а эта… А эта была краса, и та еще хохотушка, несмотря на всю пикантную ситуацию – эти двое явно были любовниками, наконец, оставшимися наедине.
– Ой, хи-хи, какая смешная от тебя тень, Марио! Смотри-смотри – и нос какой длинный. А ведь он у тебя вовсе не такой.
Парень обнял подругу за талию:
– О, любовь моя, Маргарита, дай я тебя поцелую!
– Целуй же! Чего спрашиваешь?
Женщина томно прикрыла глаза и откинулась… но вдруг вздрогнула, снова к чему-то прислушиваясь.
– Кажется, там, в саду, кто-то ходит.
– Да не может там кто-то ходить, милая! Отъезжая, мой друг Альберто вместо сторожа поручил охранять его виллу мне!
– А слуги? Они не могли остаться?
– Не могли. Все слуги уехали с Альберто в Пизу по торговым делам. Они ж все – приказчики, мой друг не держит чисто домашней прислуги, зачем зря платить? Хотя я давно советовал ему купить молодого невольника… или лучше невольницу, какую-нибудь страстную мавританку…
– Что-что? – Маргарита неожиданно улыбнулась, потянувшись, как домашняя кошка. – Так ты считаешь – это только лишь мавританки страстные?! Ну-ну…
Марио упал на колени:
– С тобой, моя милая, не сравнить никого! Дай… А, впрочем, чего я спрашиваю-то?
Руки парня тут же полезли любовнице под юбку, Маргарита томно закатила глаза… и тут же вновь вскрикнула:
– Ой! Кто-то там… за окном!
– Господи… – взяв со стола свечку, молодой человек резко распахнул дверь и, встав на пороге, обернулся:
– Ну, сама посмотри! Где там кто?
– И посмотрю!
Встав, женщина одернула юбку и вслед за своим любовником вышла в сад, густо усаженный оливами, смоковницами и сиренью.
– Ночь-то какая светлая! – Марио обвел сад рукою, словно все эти деревья, все грядки с репой, свеклою, капустою принадлежали именно ему, а не другу. – Сколько тут всего! А вон видишь, под оливами – ложе.
– Вижу! – с неожиданной страстью отозвалась Маргарита. – А давай, милый, мы туда пойдем… там и… Тепло же! И пахнет как дивно.
Ласково улыбнувшись, молодой человек оставил потушенную свечу у порога и, подойдя к любимой женщине, взял ее за руку. Повел, усадил на ложе… Слышно было, как где-то рядом, в кустах, пели цикады.
Поцеловав любовницу, Марио принялся развязывать лиф ее платья, быстро в этом преуспел, обнажив великолепной стати грудь, белую и большую, к которой тут же припал устами, словно бредущий в безводной пустыне путник к благодатному роднику, полному живительной влаги.
– Ах, Марио, – тяжело задышала женщина. – Ах, милый мой… И все ж таки!
– Да что? – Марио, кажется, был уже на взводе. – Чего ты боишься-то?
– Да ведь мой муж! Вдруг он уже вернулся домой – раньше времени, и, не обнаружив меня, послал поискать слуг?
– Да откуда ж он знает-то, где искать? Где мы – и где Тибуртина? Успокойся, милая моя, успокойся… Лучше вот приляг…
– Ой, щекотно! Марио, ты что, сегодня не брился? Ах…
Не теряя времени даром, молодой человек уже обнажил свою пассию до пояса и, быстро скинув с себя одежку, с завидной энергией продолжал начатое дело, стянув с любовницы юбку…
Женщина совсем уж было расслабилась, как вдруг…
– Опять что-то не так, милая?
– Там, на ветках, кто-то сидит.
– Так птицы!
– А вдруг муж узнал, и…
– Да откуда он тут возьмется-то? – привстав, в сердцах воскликнул Марио. – Ну, разве что – с неба!
И тут же, словно бы в ответ ему, захрустев ветками, затмив на миг круглую луну и звезды, с неба свалилась тень! Вот так – прямо с неба, на ложе, прямо на плечи Марио! Бабах!!!
И тень-то оказалась плотской! Мало того – с крыльями!
– Господи, Господи! – вскочив, Маргарита истошно завизжала.
Марио же принялся мелко креститься:
– Изыди, Сатана! Изыди!
– Сам ты сатана! – совсем нелюбезно ответствовал свалившийся с неба тип. – Ты б лучше помог мне, парень… Вот ту веревочку потяни… Да что ты так стонешь-то?
– Кажется, синьор Дьявол, вы мне сломали ногу.
– Не дьявол я, сколько раз тебе говорить? – избавившись, наконец, от крыльев, упавший с неба оглянулся на Маргариту. – Свечка есть?
– Е-е-есть…
– Так возьми, посвети… И это… ты бы хоть оделась, что ли.
У парня оказался простой вывих, с коим Ремезов, в меру своих способностей, разобрался быстро – просто с силой потянул конечность на себя. Марио вскрикнул… но уже смог идти, и, радостно прихрамывая, поковылял к дому, куда пригласили и Павла.
– Так ты что же, уважаемый, лекарь, что ли?
– Лекарь?
Удивленно переспросив, боярин задумался – ишь ты, лекарь. Впрочем, а почему бы и нет?
– Да-да, лекарь… Второй день в Риме.
– А-а-а, так ты чужеземец! – парень уже успел усесться на лавку. – То-то я и смотрю – говор у тебя какой-то чудной. Поди, из Германских земель?
– Из Швеции.
– Ого! А я – Марио, а во дворе – Маргарита!
– Очень красивая женщина!
– Еще бы! – Марио довольно почесал грудь и крикнул в распахнутую дверь: – Эй, милая, ты долго там?
– Сейчас, оденусь.
– Свечку заодно подбери, где-то там она должна быть, кажется.
Снаружи быстро светлело, гасли звезды, и луна становилась все бледнее, бледнее, бледнее…
Ремезов только сейчас пришел в себя от всего случившегося и пытался сообразить – что делать дальше? В этом вопросе никакой определенности покуда не наблюдалось, ясно было одно – надо убираться куда подальше и со всей возможной скоростью. Куда вот только? В дом Франдолини возвращаться нельзя, как и вообще – в Трастевере, именно оттуда и начнут поиски люди коммунального судьи мессира Джанкарло Гоцци.
Вошедшая со свечой Маргарита с подозрением посмотрела на Павла и повернулась к любовнику:
– Мне бы пора уже. Светает – скоро откроются рынки. Проводишь?
– Обязательно, моя дорогая, умм! А это вот – лекарь, германец….
– Доктор… Карлсон… Энгельс Карлсон, – поднявшись, беглец отвесил галантный поклон и улыбнулся. – Как правильно заметил почтеннейший Марио – я врач из Стокгольма.
– Из Стог… чего? – женщина покачала головой и засмеялась. – Мне и не выговорить.
– И не пытайтесь! – расхохотался уже и Ремезов. – Шведский язык… он такой трудный, никто его и не знает почти.
Марио понятливо покивал:
– Да ясно все… Ни разу живого шведа не видел! А ты, Марго?
– Это хорошо, что вы, господин – врач, – с неожиданной задумчивостью протянула вдруг Маргарита. – Есть у меня одна подруга, так вот, у ее мужа – мигрень. Мучается, бедолага, страшно, ему уж чего только ни делали – и кровь пускали, и в холодную простыню заворачивали – ничего не помогает. Может быть, вы…
– С большим удовольствием облегчу страдания вашего больного! – приложив руку к сердцу, уверенно заявил новоявленный врач. – Готов идти к нему хоть вот прямо сейчас.
– Ой, как славно! – женщина радостно захлопала в ладоши. – Бедная моя подруга, бедный ее муж… Вы, правда, сможете?
Ремезов напустил на себя самый серьезный вид, какой обычно присущ молоденьким медикам-практикантам, проводящим плановый осмотр школьников на дизентерию и педикулез:
– Конечно же – смогу. Я же – врач. Мой долг помогать больным, как и велит клятва знаменитого Гиппократа. Только вот…
Здесь Павел с обидой развел руками и продолжал уже с некоторой горечью:
– Увы, мне не повезло – сегодня вечером, когда я возвращался от… от одного больного, как раз страдающего самой жуткой мигренью, на меня напали какие-то люди…
– Разбойники! – снова закивал Марио. – Какая-нибудь баронская шайка, здесь, на Джаниколо, их много.
«Ага… – протянул про себя Ремезов, – значит, вот я где – на холме Джаниколо, не шибко-то далеко и улетел… хотя и не очень-то близко, все ж не в Ватикане сел».
– Правда, мне удалось бежать – я укрылся от лиходеев на каком-то дереве, затаился среди ветвей и вот… упал.
– А-а-а, так это вы, видно, со старой смоковницы шлепнулись! – Маргарита со всей серьезностью ахнула. – Я-то и думала – кто там шуршит? А Марио сказал – птицы. Вот какая птица, оказывается – целый врач!
– Разбойники отобрали у меня всё, – со вздохом признался беглец. – Все деньги, что были, все снадобья. Боюсь, мне даже нечем платить за жилье, а я ведь намеревался не сегодня-завтра снять что-нибудь приличное…
– Так снимете! – молодая женщина снова расхохоталась. – Я даже вам подскажу – где.
Павел не удержался и хмыкнул:
– Подсказали бы лучше – на что!
– Если вы хороший лекарь…
– Очень хороший! Правда вот, больные разные попадаются, так уж на все Божья воля.
– Синьор Симонтакки, тот самый, у которого мигрень, очень богатый человек – у него ювелирная мастерская и лавка.
Не прошло и двадцати минут с момента знакомства Ремезова с чудесной парой любовников, как они все трое уже плыли по Тибру в небольшом челноке, принадлежащем Марио. Сидевший посередине лодке беглец опасливо косился влево, на медленно проплывавший мимо берег, когда впереди показался мост Элиа, и совсем пригнул голову, как только мог низко.
Похоже, зря прятался – в замке Святого Ангела, насколько можно было судить со стороны, пока все было спокойно и тихо. Видать, нового тюремщика еще никто не хватился, еще не забили тревогу, еще…
Мост Элиа и замок остались позади, за излучиной, и Марио, проплыв еще немного, повернул челнок вправо, к низкому, густо заросшему ивняком берегу, за которым белели античные руины и виднелись какие-то здания, в большинстве своем сложенные из старого кирпича цвета поблеклой охры и травертина.
От небольшой – как раз для челнов – пристани. Вверх, в город, вела хорошо утоптанная тропинка, тянувшаяся через заросли магнолии, олеандра и дрока. Тропинка, по которой, привязав челн, и зашагали все трое, быстро расширилась, ручейком вливаясь в неширокую, но весьма многолюдную улочку, приведшую путников к небольшой площади близ какого-то явно старинного здания – большого и буровато-хмурого, – в котором Павел лишь с большим трудом смог опознать знаменитые термы Диоклетиана. Они, они… а вон там, рядом, лет через семьсот будет пьяцца Чинвеченто, за ней – железнодорожный вокзал Термини. Все правильно – здесь же, чуть севернее, и Тибуртинская улица, и сквер Тибуртина.
Маргарита на ходу обернулась:
– Скоро придем. Я, господин лекарь, сразу покажу вам тот дом, где сдают приличные комнаты. Будьте покойны, дом еще не старый и крепкий. Да вот он, слева, гляньте-ка!
Ремезов повернул голову, увидев невдалеке, рядом с маленькой церковью, возвышавшийся над всеми остальными дом в четыре этажа с покатой, крытой коричневой черепицей, крышею.
– Марио, до скорой встречи… А вы, господин лекарь, идемте! – махнув рукой, решительно скомандовала женщина. – Представляю, как моя подруга обрадуется! Ладно, сейчас вот устрою вас… Эй, синьор Чинизелли! Синьор Чинизелли! Это я вам, вам кричу.
На первом этаже дома располагалась лавка зеленщика и довольно просторная, как можно было бы догадаться, таверна с вывеской в виде красного сапога, из дверей которой показался осанистый, довольно важного вида, мужчина. Невысокого роста, с округлым брюшком, в длинном, из дорогого синего бархата кафтане, щедро украшенном серебряными пуговицами…
– Синьор Чинизелли!
– Ах, это вы, почтеннейшая госпожа Маргарита, – солидный толстячок повернулся со всей любезностью, тонкие губы его приветливо скривились, черная, с седоватыми прядями, аккуратно постриженная бородка выпятилась вперед, даже небольшой тюрбан на голове – дань восточной, возникшей благодаря крестовым походам, моде – дрогнула. – Как поживает ваш дражайший супруг, синьора Маргарита? Еще не вернулся?
– Нет еще. Но сегодня должен бы уже быть. А я к вам вот с чем, – женщина кивнула на Павла. – Этот уважаемый господин – врач из далекого Стог… в общем, издалека, но очень хороший, и думаю, что не такой шарлатан, как напыщенный баран и глупец Тенезильо, что едва не залечил до смерти многих достойных господ.
– Ах, врач?! – господин Чинизелли с уважением посмотрел на Ремезова. – Хорошее дело.
– Доктор Энгельс Карлсон из Стокгольма, – со всей, приличествующей высокому врачебному званию, важностью представился молодой человек. – В Рим я не надолго… но с удовольствием попрактикуюсь… на что есть высочайшее дозволение святейшего папы… То есть было – но его украли разбойники, о чем я уже рассказывал любезнейшей госпоже Маргарите.
– Понятно, понятно, – Чинизелли наморщил лоб. – Так, стало быть, уважаемый, вы хотите остановиться у меня? Правильное решение, могу вам предложить самые лучшие апартаменты, каких тут у нас, на Тибуртине, вряд ли кто предложит. Нет, нет, не сомневайтесь – только ко мне! Идемте же, я лично вам все покажу, в цене, думаю, сойдемся.
– Я как раз и хотел насчет денег…
Об оплате договорились, ушлый хозяин доходного дома любезно согласился подождать с оплатой, однако заломил за «апартаменты» – узкую, как пенал, комнатку на третьем этаже – вполне приличную цену, которую человек более скандальный, чем Ремезов, мог бы назвать и бессовестной, и даже людоедской.
Впрочем, беглец сейчас был согласен на всё. Наскоро перекусив в таверне (все так же, в долг) молодой человек привел себя в порядок и сразу после полудня отправился по указанному любезнейшей Маргаритой адресу – к страдающему мигренью ювелиру.
Дом страдальца – целая вилла – располагался неподалеку, на поросшем ивами холме Виминал, где в более древние времена располагались усадьбы богатых и знатных людей. С тех самых пор еще оставалась вполне приличная брусчатка, и даже подновленные и вновь приспособленные для жизни развалины, большей частью, конечно же, уже растащенные на годные в строительстве блоки.
Красивые ворота, едва Ремезов, постучав, назвал свое новое имя, тут же распахнул проворный слуга, юркий такой парнишка, скорее всего – невольник, ибо работорговля и в средние века вовсе не умирала, благополучно дожив и до Нового времени и даже до куда более поздних дней.
– Господин Эннио Каросо? Лекарь? – на свой манер переиначив трудное для произношения имя, переспросила вышедшая во дворе встретить гостя хозяйка – на взгляд Павла, очень даже симпатичненькая – темненькая, смуглявая, с блестящими маслинами-глазками, но… увы – вовсе не дородная, без полагающихся пышных бедер, если бы не приличная – размер, верно, пятый – грудь, так можно сказать – уродина.
– Проходите, господин лекарь, – гостеприимно пригласила хозяйка. – Мы вас ждем – Маргарита, подружка, предупредила. А меня зовут Лусией.
– Очень приятно! – вежливо поклонившись, «господин лекарь» прошел вслед за молодой женщиной в расположенные анфиладой покои.
Синьор Стеццони – такой оказалась фамилия несчастного ювелира – с видом страдальца лежал на широкой кровати под зеленым, украшенным шелковыми фестонами и тесьмой, балдахином и стонал. Круглое, вовсе не выглядевшее таким уж изможденным, лицо его с левой стороны казалось припухшим и покрасневшим, как видно, от подушки.
О, Ремезов вовсе не зря провел сегодняшнее утро, не только договорившись с хозяином доходного дома, но и припомнив все то, что слышал от толмача Марко – а тот ведь серьезно учился медицине в университете славного города Болоньи. Марко частенько цитировал «Инструкции для врача», сочиненные в не менее славном городе Салерно, видать, опытным в медицинских делах человеком.
Первым делом инструкция советовал во всех подробностях расспросить насчет болезни хозяин слуг… что Павел – так уж вышло – решил оставить на потом. Зато дальше не отступал от указанного сочинения ни на шаг.
«Войдя в дом, врач не должен суетиться… приветствовать всех мягко и с достоинством…»
Так «Эннио Карасо» и действовал. Поклонился, приветствовал «мягко и достоинством», так же, не торопясь, уселся на поставленный в изголовье больного стул…
Та-ак… Что теперь? Ах, да – пульс.
Взяв руку ювелира за запястье, молодой человек прикрыл веки и принялся шевелить губами, после чего, кивнув, громко сказал «Хорошо» и, в полном соответствии с инструкцией, попросил принести мочу больного. Кою тут же осмотрел и даже понюхал с самым задумчивым видом. А потом, передав ночную вазу слуге, важно кивнул:
– Так я и знал. Делериум тременс! Белый, белый, совсем горячий…
Последнюю часть фразы Ремезов произнес по-русски, всеми своими действиями вызвав, как сказано в указании – «большое уважение и доверие».
Даже больной – и тот как-то приосанился, посматривая на нового врача с явным благорасположением духа.
– Я вижу, вы не такой шарлатан, как глупец Тинезильо, которому только лечить ослов!
– Задирайте рубашку, уважаемый, – усилил произведенный эффект «лекарь». – Простучим, послушаем… Так…
Не тратя времени даром, Павел тут же припал ухом к объемистому чреву больного, шепотом – но так, чтоб было слышно столпившимся вокруг домочадцам и слугам – припомнив имена всех известных на то время врачей – Гиппократа, Галена, Цельсия…
А потом перешел к другому важному пункту программы – «очень хорошо, если врач умеет рассказывать забавные истории»…
– Та-ак… откройте-ка пошире рот! Угу, угу… Вот, помнится, вышел у меня как-то в Стокгольме случай. Такой презабавный, я вам скажу, случай – пришел я как-то к больному, якобы при смерти, а он возьми да и окажись мертвецки пьян! А слуга-то его мне и шепчет: ты, мол, уважаемый, только не говори никому, что он пьяный, а так дело представь, будто и впрямь до смерти недалеко…
– И что ж вы, уважаемый, сделали? – с интересом переспросил ювелир.
– Да так, как и сказал слуга – велел поставить припарки…
– Ох-ох! Припарки!
– А потом – и пиявки! Противные, скользкие… Так-так, а вот повернитесь-ка ко мне левым ухом… Теперь – правым. Мигрень-то у вас давно, уважаемый?
– Да уж, можно и так сказать.
– Обычно при перемене погоды, верно? Когда, скажем, с ясного дня переходит на дождь или наоборот.
– Точно так! – синьор Стеццони аж подпрыгнул в постели. – Я гляжу, вы все в точности знаете.
– Такая профессия, – скромно улыбнулся Ремезов. – А вот еще был случай, про трех молодых дев… Рассказать?
– Да-да! – больной охотно закивал, заулыбался, – Рассказывайте, рассказывайте, синьор врач. Что там были за девы?
– Не очень-то благонравного поведения девы, прямо скажем – блудницы.
– Постойте-ка, любезнейший мой господин!
Усевшись в постели, ювелир строго посмотрел на домочадцев:
– А вы что это тут столпились, родные? Что, в доме заняться нечем? Ишь, уши развесили – слушают… А ну, пошли прочь! Все, все! И вы, дети, и ты, милая женушка. А я тут лечиться буду, это ведь ко мне господин лекарь пришел, а не к вам вовсе.
Что ж – распоряжение было вполне логичное. Действительно, и зачем им всем тут стоять?
– Так что с этими блудницами-то? – прогнав всех, оживился синьор Стеццони.
Павел спрятал улыбку:
– Сейчас расскажу…
Молодой человек во всех – даже самых пикантных – подробностях, не забывая время от времени щупать пульс, пересказал вновь воспрянувшему к жизни ювелиру все, какие помнил, анекдоты, напечатанные в журнале «Плейбой», который иногда покупал, ничуть не стесняясь чужого мнения. А чего стесняться-то? Любви к красивым женщинам?
Ой, а что стало с больным! К третьему анекдоту он уже хохотал во весь голос, а к десятому забегал вокруг кровати, прихлопывая себя по ляжкам.
– Ох-хо! Ха-ха-ха! Да неужто – так?!!!
Сказать по правде, «Плейбой»-то Ремезов – старший научный сотрудник и солидный человек – покупал время от времени, а почти все всплывшие словно бы сами собой анекдоты были оттуда… из Франции, из Парижа, от студента Марселя с квартирой на площади Данфер Рошро.
– Вы, господин Стеццони, на улице часто бываете?
– Я? Ох-хо… А что мне там, на улице, делать-то? Я что – нищий, на паперти у церкви стоять, или мелкий торговец с рынка?
– Так-так… Значит, гуляете мало… Пропишу-ка я вам молитвы Святой Деве!
– Хорошо, – отсмеявшись, кивнул больной. – Молитвы так молитвы. Все лучше, чем пиявки или глотать какие-то жуткие снадобья.
– Снадобья тоже пропишу, не переживайте – яблочные выжимки со свежим оливковым маслом смешать – принимать каждый день по четыре раза.
– Понял.
– Но это не главное, главное все же – молитвы. Где вы обычно молитесь, синьор Стеццони?
– Обычно здесь, дома, – ювелир растерянно моргнул. – Или вот еще по праздникам в соседнюю церковь хожу.
– Теперь каждый день ходить будете… Храм Святой Марии ин Трастевере знаете?
– Где-где?!!
– На Трастевере, за Тибром.
– Да это ж у дьявола в аду… Ой! Извините, господин лекарь.
– Ничего, ничего. В вашем запущенном случае – обязательно нужно молиться именно там.
Вздохнув, тучный ювелир махнул рукой и неожиданно улыбнулся:
– Ах, синьор Эннио, какой же вы славный врач! Вот вроде бы только что пришли, еще и лечить не начали, а я уже чувствую себя куда лучше, чем раньше.
– Ничего, ничего, – важно покивал Ремезов. – Вот, еще в церковь на Трастевере походите, помолитесь там… Увидите – вам и совсем полегчает.
– Вашими молитвами, дражайший господин врач!
– Нет, все-таки – вашими, уважаемый синьор ювелир. Да! Чуть не забыл – пиявки вам тоже бы неплохо поставить. Обратитесь к цирюльнику – но не увлекайтесь. Пару дней по одному разу – не больше.
Благодарный ювелир осыпал своего нового лекаря серебряным дождем на сумму в полфунта – среди мелких серебряных монеток попадались и крупные – венецианские дукаты, чего оказалось более чем достаточно для того, чтобы заплатить домовладельцу – вперед на пять дней – и еще кое-что приобрести, очень даже необходимое для скорейшей смены имиджа.
Все что мог Ремезов сделал еще до визита к больному – тщательно, до синевы, выбрился и почистил костюм – теперь же настала пора заняться более искусной маскировкой, для чего здесь же, рядом с домом, на рынке, были куплены длинный, напоминающий монашескую сутану, плащ, изящный, отливающий лаком посох и большая заплечная сума, с которой не стыдно было бы ходить по домам каждому уважающему себя врачу. Кроме того, проходя мимо ряда восточных купцов, молодой человек приобрел еще и хну для окраски волос, чем и занялся, вернувшись в свои «апартаменты» и предварительно заглянув к цирюльнику – завить волосы.
Глянув внизу, в таверне, в привинченное к стене медное зеркало, Павел остался вполне доволен имиджем – с полированной металлической пластины на него смотрел вовсе не скромный польский пилигрим, а нечто среднее между манерной звездой японского хэви-метал-рока и артистом советского цирка. Даже отличавшиеся недюжинной наблюдательностью средневековые люди вряд ли могли бы опознать в сем важном, с аристократическими манерами, господине узника, только что сбежавшего из, пожалуй, самой страшной римской тюрьмы.
Аристократические манеры Ремезов добирал не столько внешностью, сколько походкою, благодаря использованию трости, изменившейся весьма сильно – не забывать бы еще про эту самую трость!
– В общем – пижон дешевый! – плюнув, резюмировал Павел и, улегшись на ложе, вытянул ноги, глядя, как летают за окном ласточки.
Лежал, смотрел, думал.
Сбежать удалось – повезло! – но ведь это было еще полдеда, оставалось главное – встретиться с папой и – по возможности – отыскать своих. Одно другому не мешало, если, конечно, парней-дружинников не арестовали сразу вслед за их вожаком. Если же все-таки они схвачены – что ж, такова судьба, самой главной целью посланца смоленского князя был и оставался папа… и Фридрих Штауфен! К последнему, кстати, наметился хоть какой-то подход через… через все того же барона Джованни ди Тиволи! Осталось только этого барона найти…
Лучше, конечно, отыскать своих – вместе-то веселее, да и дела делать куда как легче. Вдруг да не схвачены они еще, прячутся где-то? А где прячутся? Ясно, где – там, где укажет Марко, он один тут все знает, владеет языком, ему и карты в руки; самые умные – Осип Красный Кушак и Кондратий Жердь – наверняка рассуждали бы так же, остальные же – Вол с Убоем – молча подчинились бы большинству.
Итак, нужно было действовать немедля, хоть что-то узнать, ибо до приезда папы оставалось всего несколько дней – именно такие слухи почему-то ходили по всему городу, и Ремезов не видел оснований не принимать их в расчет. К тому же подгоняло и еще одно обстоятельство, так сказать, меркантильного свойства – как человек опытный и умный, Павел не мог не понимать, что нагло вторгся на чужую поляну, и очень скоро следовало ждать враждебных действий местных коллег-лекарей… того же пресловутого «глупца» Тенезильо. Лишний раз осложнять свою жизнь заболотскому боярину что-то не очень хотелось, и без того было нескучно – только жить успевай!
Явиться в дом Франдолини самому, даже с учетом маскировки, означало совершить явную глупость – даже если в доме не устроили засады, то та же Франческа, во время случайной встречи, запросто могла бы Ремезова узнать и невольно выдать. Да еще муженек ее, да слуги… А не начать ли со слуг? Или лучше – с детей! Они ведь всегда ходят гулять к церкви Святой Марии. Сколько лет малышам – четыре, пять? Вполне, можно сказать, сознательный возраст… да и вряд ли судья наводнил шпионами все Заречье-Трастевере – шпионов не хватит.
Сказано – сделано. Уже на следующий день, как и положено, с раннего утра, молодой человек, купив по пути широкополую – от солнца – шляпу, какие обычно носили в городе летом, отправился в Трастевере. Ночью прошел дождь, и сейчас, поутру, в воздухе еще ощущалась приятная свежесть – как ни крути, а настоящая осень приходила в Рим поздно, ближе к ноябрю, сейчас же, по меркам Ремезова, стояло самое настоящее лето – теплое, солнечное и в меру жаркое.
Проплутав по узеньким улочкам часа три и едва не заблудившись, молодой человек все же вышел, наконец, к Капитолийскому холму, откуда уже было близко. Господи, как много всякой кривизны, узости, грязи – построили б поскорее широкую виа Национале! А ведь построят… правда, не скоро еще.
Миновав остров Тиберину, Павел перешел по мостику Честио на другой берег и улыбнулся – ну, наконец-то добрался! Никого из знакомых беглец по пути не встретил, да и откуда им взяться, знакомым? Нет ведь никого… разве что синьора Франческа, ее слуги, да муж.
Интересно – а вдруг дети узнают, расскажут? Хотя в таком-то прикиде – не должны. Еще бы на тросточку не забывать опираться, этак манерно, как страдающий хроническим несварением желудка лощеный английский лорд. Вот так – палочку вперед – стук! – дальше ножками, снова палочку вперед… Ишь ты – простолюдины-то расступаются, некоторые даже кланяются! Ну, точно чувствуют – лорд! Или как тут у них называют – нобиль?
Ремезов прогуливался у церкви Санта-Мария ин Трастевере довольно долго, наверное, часа три, а два-то уж точно. За это время он помолился, полюбовался изысканным церковным убранством, да, выйдя на улицу, бросил мелкую монетку сидящему на паперти нищему – судя по тщательно подобранной убогой, но вместе с тем весьма удобной одежке – явному профессионалу.
Немного пошатавшись по площади, молодой человек, любопытствуя, подошел к на глазах увеличивающейся толпе, собравшейся посмотреть на странствующих певцов и акробатов, или, как их называли в средние века – жонглеров. Честно говоря, жонглеры собрались те еще – тощие, грязные, в каких-то невообразимых – разноцветными лоскутами – лохмотьях, да и представление оставляло желать лучшего – дурацкие прыжки и ужимки что-то не вызывали в толпе особого энтузиазма.
Ремезов разочарованно отошел и тут увидел детей Франдолини. В сопровождении старика Матроса они как раз подошли посмотреть только что начавшееся представление, да так, в передних рядах, и остались.
Павел нетерпеливо закусил губу – ну, старик! Ты что же, совсем не хочешь выпить? Ну, зайди в таверну, ведь недалеко, за углом, прополощи горло – а дети пусть рядом, на улице постоят, на фонтан посмотрят, точнее – обольются с ног до головы водицей.
Так и случилось, старый Матрос выдержал жонглеров недолго – постоял, помялся и, сдвинув на лоб круглую суконную шапку, решительно направился к забегаловке.
– Эй, эй! – недовольно закричали дети. – А жонглеры как же?
Щурясь от солнца, старый слуга махнул рукой:
– Так они уходят уже – не видите? Пошли-ка к фонтану, ребята! Я вам в таверне пышек куплю.
– И медовых палочек!
– И медовых палочек, – послушно кивнул Матрос. – А как же!
Ремезов, кстати, давно уже расположился у фонтана, напился, ополоснул лицо, и, как только избавленные от излишнего контроля детишки подбежали ближе, тут же поинтересовался, а не сдают ли, случайно, родители «таких славных малышей» дом или хотя бы комнаты?
– Не, не сдают, – засмеявшись, ответил мальчик.
А его сестра, застенчиво улыбнувшись, пояснила, что раньше – да, сдавали, и даже совсем недавно там кто-то жил, но вот уже не живут… Так что, может, батюшка и сдаст комнату.
– Только вы, синьор, приходите лучше с утра, когда батюшка еще добрый.
– Ага, ага, – поулыбался в ответ Павел. – Добрый, значит… А ты, миленькая, говоришь – кто-то у вас жил? Так что, съехали?
– Ага. Съехали.
– А вот и не так! – посопев, мальчик громко перебил сестру. – Не съехали, а сбежали! Я слышал, как батюшка жаловался святой Марии. Сбежали, не заплатив.
– Понятно. И что – все сбежали?
– Все-все! Никого не осталось.
Больше ничего существенного у детей выяснить не удалось, маловаты еще были, да и из таверны как раз показался довольный слуга, увидев которого, Ремезов счел за благо поспешно ретироваться. Имидж имиджем, а вдруг да узнает? К чему зря рисковать?
Надвинув на глаза шляпу, молодой человек быстро зашагал к мостику Честио и, миновав Тиберину, уютно устроился за столиком в небольшой закусочной напротив древнего театра Марцелла. Сидел, пил вино, думал.
Итак, похоже, всем его людям все же удалось скрыться… если их вообще пытались арестовать… да нет, наверное, все же хотели. Хотели, да не успели. Молодцы, ребята, свалили вовремя, теперь бы только узнать – куда. Да куда укажет Марко – он же тут, можно сказать, местный. Может быть, укроются среди бродячих студентов или среди торговцев, еще кого-нибудь. Из города не уйдут точно – будут выяснять, что же случилось с боярином. Интересно, дознались уже до побега?
Вернувшись в доходный дом Чинизелли, «господин лекарь» со всей дотошностью расспросил хозяина о странствующих студенческих братствах, коих, должно быть, немало в Риме: хоть это и не университетский центр, зато сколько здесь святынь! Тысячи! А студенты – тоже люди, и тоже нужно грехи замаливать, да и благословения испросить не помешает ничуть.
– Студенты? – домовладелец задумчиво потеребил черную, с серебристой проседью, бородку и почесал круглый живот. – Да где их нет-то? Есть и у нас. На постоялых дворах, в тавернах у Пренестинских ворот, у церкви Святого Креста – там спрашивайте… Да и спрашивать не надо – издалека услышите, студенты – народ шебутной, веселый. Поди, земляков ищете?
– Их.
– Ну, может, и встретите. Удачи.
Поблагодарив хозяина, молодой человек поднялся, намереваясь не тратить времени даром, а сразу же отправиться к Пренестинским воротам – благо не так уж тут было и далеко – Рим, в исторической его части, не слишком-то протяженный город.
– Господин Каросо!
Неожиданно бросившись следом, синьор Чинизелли задержал постояльца в дверях:
– Чуть не забыл, вот ведь башка дырявая! За сегодняшнее утро целых три достопочтенных нобиля прислали ко мне своих слуг. По вашу душу, господин доктор!
– По мою? – сразу не сообразив, что к чему, Ремезов настороженно обернулся.
– Ну а то по чью же? – всплеснул руками толстяк. – Вот, извольте – досточтимый синьор Манетти с улицы Голубков, у него что-то ноги плохо сгибаются, скрипят. Потом – любезнейший синьор Ломбардо Чеккья, пекарь, у того что-то с кожей, какие-то высыпания, так, верно, вы, доктор, пропишете ему какую-нибудь мазь. Ну и, наконец – синьор Ферундо, мой сосед, он-то живет совсем рядом – напротив, можете к нему как раз сегодня зайти, ну, или завтра, как вам будет угодно. У супруги синьора Ферундо что-то с желудком, не к столу будет сказано. Несварение, что ли… или просто объелась чего, уж Лусия – супруга Ферундо – между нами говоря, покушать любит.
– Хорошо, – кивнув, важно заявил «доктор». – Пусть не беспокоятся. Я посмотрю всех, в самое ближайшее время.
Едва заболотский боярин покинул доходный дом, из расположенной внизу таверны тотчас же вынырнул юркий слуга с целым ведром помоев. Кивнув зеленщику, в ожидании покупателей лениво смотревшему на улицу из широкого прилавка-окна с распахнутыми настежь ставнями, слуга завернул за угол, вылил помои в смердящую канаву-клоаку, постоял… нетерпеливо оглянулся вокруг и громко свистнул.
– Да здесь мы уже, здесь.
Из разросшихся за канавой кустов прытко выскочил детинушка лет двадцати – двадцати пяти, коренастый, чернявый, с широким, чем-то похожим на сковородку, лицом и вороватым взглядом профессионального шулера и выжиги. Подойдя ближе, детинушка похлопал слугу по плечу и ухмыльнулся:
– Так что скажешь?
– Вот… Он только что вышел, вот, – то и дело оглядываясь, зачастил слуга. – Пошел – я подслушал – к Пренестинским воротам или вот, к церкви Святого Креста. Куда-то туда, вот.
– Угу, – выслушав, коренастый довольно потер руки. – К Пренестинским воротам, говоришь. Это хорошо, хорошо, там много удобных мест…
– Господи-ин Лупус! – слуга поспешно схватил уже готового удалиться парня за локоть. – А вот… Вот денежку бы…
– А Тенезильо не заплатил, что ли? – обернувшись, хмыкнул детина.
– Не-ет.
– Ну, так потом заплатит. Пока.
Ловко перепрыгнув канаву, Лупус вновь оказался в кустах, где дожидались еще трое чем-то похожих на него парней, похожих не столько внешностью, сколько повадками, ухмылочками, плоскими шутками, взглядами даже.
– Что скажешь? – сплюнув, один из парней подкинул в руке увесистую дубинку.
Лупус мотнул головой:
– Делаем все сегодня. На Пренестине.
– Что, прямо сейчас?
– Прямо сейчас. Идем! Мортус, дубину под плащ спрячь, не выделывайся!
– Спрятал уже. Это хорошо, что сейчас – правда? Лишь бы докторишка не обманул.
– Не обманет. Пусть только попробует!
– А мы его… ну, лекаря этого – того?
– Тенезильо сказал – на первый раз просто отделать. Хотя… как пойдет.
– Вот это правильно!
Гулко захохотав, вся гоп-компания покинула свое убежище, быстро зашагав по узенькой улочке. Нагнав Ремезова у церкви Санта-Мария Маджоре, гопники придержали шаг, стараясь не вызывать у своей будущей жертвы никаких подозрений. Впрочем, Павел и не оглядывался, лишь только пару раз останавливался, спрашивал дорогу.
– Студенты? – торговец пирожками на небольшом рынке почесал голову. – Да вроде у церкви Святого Креста ошиваются на постоялых дворах некие молодые люди. Может, и студенты; вы, господин, там, на паперти, у нищих, спросите – те-то уж точно знают.
– Хорошо, – Ремезов устало кивнул. – Спрошу, спасибо.
Подойдя к храму, он так и сделал, спросил и, получив ответ, зашагал к Пренестинским воротам, разыскивая постоялый двор Франко Гнилозуба, тот, на который и указали нищие.
– Франко Гнилозуб? – прошамкала какая-то отвратительная с виду старуха, торговавшая старьем на углу двух узеньких улиц. – А вон, господин, в тот переулок сверни, а потом мимо старой стены, по тропке.
Переулок оказался нестерпимо вонючим и настолько узким, что в некоторых местах Павел едва смог протиснуться, да и то – только повернувшись боком. Глухие каменные стены зажали его, словно жерновами – вот-вот перемелют в муку. С трудом протиснувшись, Ремезов едва не разорвал плащ и выругался, едва не занозив руку о высокий забор из узких, местами обломанных кольев.
Нехорошее место – в таком зажмут с двух сторон, и…
Молодой человек резко остановился, выдернув из частокола ухватистую длинную палку. Хоть какое-то оружие, жаль, не сообразил купить где-нибудь кинжал или кистень – вещи на узеньких улочках очень даже не лишние.
Впереди посветлело – похоже, проулок наконец-то закачивался – и Павел, повеселев, ускорил шаг… едва не столкнувшись с молодым парнем с широким, похожим на сковородку, лицом.
– Ну? – вежливо кивнув, поинтересовался боярин. – И как же мы тут с вами разойдемся? Может быть, вы пройдете немного назад и…
– Разойдемся, – нехорошо ухмыльнувшись, широкомордый неожиданно выхватил из-за пояса нож…
…который Ремезов тут же выбил палкой – навык все же не потерял, а как же!
И дальше Павел уже не тратил времени на слова, а сразу же перешел в атаку, нанес злодею целую серию ударов… немножко было неудобно бить, но…
Скрипнув зубами и грязно выругавшись, широкомордый ловко подставил под удар обмотанный краем плаща локоть… Опытный, видать, оказался злодей! Эх, если б меч…
За первым злодеем замаячил и второй – правда, толку от него в таком узком месте вообще никакого не было. А вот если додумаются зайти с другой стороны, сзади…
Ремезов быстро оглянулся…
…и увидел позади еще двоих! У одного оказалась дубинка, и Павел тут же отразил удар… и теперь действовал на два фронта, повернувшись боком и хорошо понимая, что долго так продолжаться не может.
Удар… Отбив! Треск! А вот и крик! Так тебе и надо, злыдень… А вот еще – получи-ка!
Ситуацию нужно было как-то менять и срочно, ладно дубины… а вот если кто-то метнет нож… Могут ведь, долболобы – судя по засаде, не семи пядей во лбу, могли б и более удобное местечко выбрать. Хотя, с другой стороны – похоже, они и вовсе не рассчитывали на сопротивление. А вот обломитесь!
Ремезов быстро присел, заметив опасный блеск просвистевшей над головой стали. Ну, конечно, кинули… Дурачье!
Как и следовало ожидать, брошенный первым бандитом нож вонзился в плечо дубинщика. Выпустив от боли дубину, тот сразу завыл, заругался:
– Ну ты че, Лупус, совсем дурак?
– Я ж тебе кричал – пригнись!
Лупус, надо же… Волк – по латыни…
Воспользовавшись возникшей заминкой, боярин бросился на дубинщика, сбив его с ног, перепрыгнул, ударив с ноги второго… А затем еще добавил палкой по голове, не чувствуя никакой жалости и даже намеков на гуманизм. С такими-то сволочами не до гуманизма, выжить бы.
Выживем… Вот теперь – уж точно, лишь бы…
Отобрав у упавшего кинжал, Ремезов со всех ног бросился в обратный путь, чувствуя, что погоня запаздывает… ну, еще бы… Лишь бы на выходе не поджидали, да не должны бы, гопники эти невеликого ума люди… Не должны…
А вот вам!
Впереди, на углу, бегущего поджидали двое. Кряжистый плечистый ухарь с обнаженным мечом и молодой парень… Лиц Ремезов не разглядел – тень, и, выставив кинждал, бросился на того, что с мечом – деваться-то все равно было некуда.
Выпад! Удар! Звон…
И удивленно-обрадованный голос:
– Господи! Боярин-батюшка. Неужто ты?
Павел опустил кинжал, чувствуя, как отпускает душу, как нарастает где-то глубоко в груди нежданная радость. Улыбнулся, прищурился:
– И я не верю глазам! Убой! Марко…
