Глава 13
Встреча
Март 1241 г. Краков
Краковский воевода, вельможный пан Краян, выглядел так, как и положено выглядеть истинному аристократу – крепкий, высокий, с красивым, быть может, несколько надменным лицом и грацией хищного зверя. Длинная, чуть тронутая сединой шевелюра ниспадала на светло-зеленый, украшенный золотистыми шелковыми фестонами кафтан немецкого покроя, какой любили носить влиятельные горожане или богатые купцы. Широкий, украшенный серебряными накладками пояс, добрый рыцарский меч в красных сафьяновых ножных. Тщательно выбритый подбородок, вислые усы, серые внимательные глаза дополняли сей благородный облик, облик человека, с детства привыкшего повелевать. При взгляде на пана Краяна никто б и не мог подумать, что этот человек стал военачальником – по сути, лишь ответственным за Сандомирские ворота и башню – совсем недавно, после гибели верховного воеводы Владимежи под Хмельником, что произошло совсем-совсем недавно.
Весть о столь страшном поражении объединенных польских войск еще не достигла Кракова всей своей гнетущею силой, ходили лишь слухи, усиливающиеся день ото дня. Средь оставшегося в городе населения начиналась паника, особенно усилившаяся после поспешного бегства из города князя Болеслава Стыдливого и его семьи. Многие вельможи тоже бежали, простым же горожанам бежать было некуда, никто их нигде не ждал, вот и уповали на крепость гороских стен да башен, на неприступность замка, серой громадою высившегося над Вислою на вершине каменистого Вавельского холма. По преданию, сей замок выстроил еще легендарный князь Крак, победитель страшного чудовища – то ли змея, то ли дракона, терроризировавшего местных жителей из года в год.
На взгляд Ремезова, и замок, и сам город выглядели как-то непрезентабельно – каменных зданий мало – всего-то два-три костела, обитель доминиканцев, да кое-что из укреплений замка, в основном же – дерево. Правда, стены – на крутом холме, ров широк, оставшимся защитникам деваться некуда – так что определенные шансы выстоять у города имелись. Имелось бы еще больше, ежели б не другой польский герцог-князь – Конрад Мазовецкий, разоривший всю округу лет пять-шесть назад. Конрад пытался взять и замок, да не смог, и теперь вот на те же грабли должны были наступить тумены Кайду и Орда-Ичена.
Красивый – в два этажа – дом воеводы, сложенный частью из камня, а частью – из толстых сосновых бревен, располагался на торговой площади, именуемой Главным рынком, как раз напротив небольшого костела Девы Марии, откуда как раз донесся звук колокола. Все – и хозяин и оба его гостя – Павел и малозбыйовицкий Петр – невольно повернули головы к окну, прислушались.
– Полдень, – положив на стол небольшой желтоватый свиток, развел руками вельможный пан. – Что ж, рад, рад, что пани Гурджина в добром здравии, рад. Правда, достославный муж ее служит нашему недругу – герцогу Конраду, но… – пан Краян неожиданно улыбнулся. – Сейчас такие времена, что и не разберешь – кто друг, а кто враг. Пейте вино, панове! За здравие… и за нашу победу!
Все трое, дружно подняв наполненные проворным слугою кубки, выпили до дна. Красное сухое вино показалось Павлу кислым, почти что уксусом, и этот кисловатый запах не могли до конца перебить даже щедро добавленные в напиток пряности – корица, кориандр, перец.
– Я порекомендую вам одну харчевню, здесь рядом, близ Гродской улицы. Переулочек называется – Мытный, там хорошо, тихо, да и хозяин – пан Бельчак – дорого не возьмет, тем более – в такое время. Может, несколько немецких грошей…
– У нас, пане, нисколько нет, – услышав про гроши, по-простецки заявил Петр. – Поиздержались в пути, честно сказать.
– Ничего, – воевода сдержанно улыбнулся. – Друзья пани Гурджины Валевской – мои друзья. Когда-то ее супруг оказал мне услугу… Ладно! Вы же сейчас, как я понимаю, явились искать службы? Так вы ее, смею вас уверить, нашли. А к службе обычно прилагается еще и жалованье.
– Ой! – «деревенская простота» пан Петр по-детски радостно хлопнул в ладоши. – Вот то-то и славно бы – жалованье! А, пан Павло?
– Получите, получите, – успокоил радушный хозяин. – Много, правда, городская казна вам не заплатит, хоть вы и умелые ратники, а нам такие очень нужны… Но кое-что дадим – на житье хватит, а уж на большее – извините. Удастся – так захватите богатые трофеи у татар, эти нехристи уже много успели награбить… Впрочем, что я вам говорю? Вы ж из Сандомежа! Вот эти ворота и башню – Сандомирские – и будете охранять, тем более что прежние тамошние воины почти все ушли с князем. Остались лишь одни ополченцы – вот вы их кой-чему и подучите.
– Пан воевода… нам бы какое-никакое оружие, – наконец, подал голос Ремезов. – А то ведь…
Петро ринулся было переводить, да пан Краян махнул рукой:
– Не надо, понял уже. Оружие – само собою – получите. За счет городской казня, и не в личное владение.
– Это как? – удивленно хлопнув ресницами, переспросил юный малозбыйовицкий шляхтич.
– А так – сломаете, скажем, копье или секиру – будете ремонтировать или откупать, – охотно пояснил воевода.
– А если…
– А если погибнете, то казна все в убытки спишет… Так что смерти искать не спешите – то славному городу Кракову очень невыгодно.
– Так оружье-то нам где…
– Там же, в башне. Сейчас же с вами и пойдем… заодно получите жалованье на неделю вперед. Раз уж пани Гурджина просила…
В отсутствие сбежавшего князя Краковом управлял городской совет из самых влиятельных горожан – богатых купцов да цеховых старост, тех, кто по каким-либо причинам не успел податься в бега. Большинству некуда было, а для кого-то и патриотизм играл немалую роль – лучше уж погибнуть с честью, чем…
Ранняя весна выдалась теплой, и лежащий еще кое-где по темным закоулкам снег чернел, таял, истекая ручьями и грязью. На рынке отчаянно гомонили торговцы, кто-то орал, кто-то дрался, а бегающие тут и сям мальчишки, поднимая тучи грязи, играли в «чижа».
Оп-па… подбросили битой палочки… разбежались, пока водящий собирал… Павел даже оглянулся – в детстве он тоже в такую игру играл. Оглянулся… и заметил, как метнулись в проулок рыжие вихры… Рыжий! Снова рыжий! Охрятко? Ага, как же – что ему тут делать? Этот хитрый и подлый холоп отнюдь не дурак и сам себе не враг. Рыжий… ну и что, что рыжий? Мало ли рыжих в Кракове?
Город вовсе не выглядел обреченным – прохожие на улицах весело раскланивались друг с другом, толпились у костелов, кормили крошками голубей… лишь у некоторых стояла в глазах озабоченность. Озабоченность, но вовсе не обреченность.
А Краков-то монголы возьмут – Ремезов это из истории помнил. А вот все эти веселые люди… их, очень может быть, через неделю-другую не будет. Кого-то убьют, кого-то угонят в рабство… Хотя… Верховный хан Угэдей уже умер, и на выборы нового хана, согласно Ясе, должны явиться все остальные. Явится и Бату – его непобедимые тумены просто уйдут, хотя могли бы захватить и немецкие земли, и Францию, Италию, Испанию – все! И очень даже легко, так же как справились с русскими княжествами – кого подчинив, кого сделав верными союзниками-вассалами – какой там к черту «Русь – щит Европы» – дурацкий, ничем не обоснованный тезис, признаваемый за истину лишь полными неучами. Все намного сложней было, просто – это у дураков только, а средневековые люди таковыми в массе своей не являлись – телевидения-то еще не было.
– Здрав будь, пане воевода! – вытянулся стоявший у входа в приземистую башню молодой парень в длинной, явно великоватой ему кольчуге и куполообразном шлеме, выкованном из нескольких сегментов так, что это было заметно издалека. Видать, кузнец на скорую руку ковал… или – пьяным.
С другой стороны – у шляхтичей и такого-то сейчас не имелось!
– И тебя да хранит Господь, Ян. Ваши все здесь?
Дернув копьем, часовой с гордостью выпятил грудь:
– Все, пане.
– И Дрызь?
– Пан Дрызь наверху – окрестности осматривает, выглядывает татаровей.
– Что, больше некому выглядывать? – нахмурился воевода. – Ты ж сказал – все ваши здесь.
– Все пять человек, пане!
– Тьфу ты, дьявол, забыл совсем, что вас всего пятеро, – пан Краян в сердцах сплюнул под ноги и тут же похвастал: – А я вам подмогу привел! Шляхтичей! Уж они-то воины – порядок тут наведут, покажут, что к чему. Да! Купцы ополченцев прислали?
– То пан Дрызь знает.
Воевода обернулся:
– Ну, забирайтесь, панове, на башню, скажете – от меня. Да пан Дрызь знает – я к нему слугу посылал.
Внутри сильно пахло какой-то затхлостью, а проникающий сквозь узкие оконца-бойницы свет казался узкими, воткнутыми в башню клинками. Кое-где по стенам стекала вода, а, как поднялись чуть выше, в бойницы задул ветер.
С верхней площадки башни открывался чудесный вид на окрестности Кракова, на Вислу, на Моравский и Крулевский шляхи, леса. Жаль, только этим видом любоваться было некогда – пан Дрызь, жизнерадостный толстячок с черными усами и небольшой бородкой, исполнявший, помимо всего прочего, еще и обязанности кастеляна, поклонившись воеводе, живенько повел шляхтичей вниз, в пыльное помещение с разложенным на деревянных полках оружием, в большинстве своем – ржавыми и тупыми мечами, обломками копий, и явно помнившими куда лучшие времена кольчугами.
– Добрая бронь! – потянув кольчужицу за подол, пан Дрызь радушно улыбнулся. – Ее вот только песочком почистить чуть-чуть – и хоть в королевское войско! Смотри-ка, пан – как раз на тебя!
Он смерил взглядом Ремезова, взял в руки кольчужицу, приложил к груди Павла, словно бы снимал мерку…
– Вот, а я что говорил? В самый раз! – кастелян довольно потер руки и повернулся к Петру. – Ну, одну бронь нашли, теперь для тебя, пане… Да-а… Жердина ты изрядная! А ну-ка, это прикинем… Или нет – вон ту…
Несмотря на все старания, ничего подходящего юному малозбыйовицкому шляхтичу так и не подобрали – больно уж тот был худ да длинен, все кольчужицы болтались, словно на пугале.
– А если во-он тот доспех? – зорким взором Ремезов углядел в углу сверкнувшую чешую. А ну-ка!
Чешуйчатая бронь тоже, конечно, не пришлась Петру впору, но все же смотрелась куда лучше всей остальной ржавой рухляди, и шляхтича вполне устроила.
– Очень даже того, неплохо. Слышь, пане Дрызь, нам бы еще мечи да секиры!
– А вон, выбирайте, – кастелян равнодушно пожал плечами. – Я вас потом сведу с кузнецом – подправит, выпрямит, наточит.
Петр из Малых Збыйовиц, недолго думая, вытащил себе длинный, явно немецкий, меч с покоцанным перекрестьем и полукруглую секиру без древка, да еще – чуть погодя – круглый небольшой щит с белым потускневшим крестом на червленом фоне. Сложил все аккуратно в углу, да и застыл там, словно статуя, скрестив на груди руки – весь такой нескладный, смешной.
Павел же подошел к выбору оружия куда более вдумчиво и перебрал почти все, пока не остановился на тяжелой трофейной сабле, с серым, тускло блестевшим клинком, не очень-то сильно изогнутым. Не удержавшись, Ремезов даже махнул саблей в воздухе… ввух!!! И, довольно кивнув, осведомился насчет ножен.
– А… не было при ней ножен… вернее, были, да крысы съели, попортили, – как-то загадочно пояснил пан Дрызь. – Да ты не беспокойся, пане, я вас с мастером сведу – все, что надо, сделает.
– Бесплатно?
– Ась? А-а-а… – кастелян неожиданно улыбнулся. – Не задаром, но и не дорого. Пан воевода вам жалованье уже выдал?
– Несколько грошей, – шляхтич с большим удовольствием тряхнул подвешенной к поясу сумой. – Ишь, звенит-то! Приятно слушать.
– М-да-а… негусто, – на слух определил кредитоспособность парня пан Дрызь. – Ничего, уж как-нибудь с подмастерьями сладитесь. И брони ваши в божеский вид приведут, и все остальное.
– Пане воевода нас в десятники определил! – похвастался Петр.
– Знаю, знаю, – толстячок закивал, довольно сложив на животе руки. – Это хорошо, вы все ж шляхта – люди опытные, к войне привычные… не то что мы. Ты, пан Петр, над плотниками воеводить будешь – они как раз сейчас здесь, Ян из Замостья, и все прочие. А ты, пане Павел – над купцами старшим!
– Никогда купцами не командовал, – после перевода шляхтича озаботился Ремезов. – Богатые хоть купцы-то?
– Тю, богатые… – кастелян громко расхохотался. – Как же! Не купцы – приказчики.
– Ах, приказчики…
– Они. Из русской сотни.
– Откуда-откуда? – удивленно переспросил Павел.
– Ну, из тех, кто с русинами торгует – с Полоцком, со Смоленском, с Новгородом…
– Во как! – боярич непроизвольно взмахнул руками. – И тут – Смоленская рать!
Пан Дрызь вдруг прислушался, подняв вверх указательный палец, унизанный сразу двумя недешевыми перстнями, по виду – серебряными:
– Слышите, панове? Колокола. Который тоном погуще – у доминиканцев бьют… А вот этот, гнусавый – в костеле Святого Анджея… А вот – слышите! – веселый такой, с хрипотцой легкой – у Святой Марии.
– И чего они бьют-то? – схватив в руки меч, взволнованно поинтересовался шляхтич. – Татарове напали, что ли?
Кастелян пожал плечами:
– Да нет, никто не напал. Просто – полдень, скоро и обедать пора. Да! Чуть не забыл, пан Павел… Воевода сказал – ты сам русин, так?
– Так.
– Потому мы тебя к русской сотне и ставим. Они по-вашему добре знают.
– Ну и славно, – Ремезов довольно кивнул – хоть одной проблемой меньше.
– Сейчас и явятся, – шмыгнул носом пан Дрызь. – Как раз в полдень должны. Ты их, пан Павел, прими, расставь на башню, да у ворот – посты по-своему делай, как должно быть, а то мы тут совсем что попало делаем – просто не знаем как, старой-то стражи нету, а мы… Я вот – к примеру, – тут кастелян гордо расправил плечи. – Суконной сотни староста… ну, помощник, пусть так. Дела раньше неплохо шли – мы даже хотели над торговыми рядами общую крышу сделать, да и сделали б, кабы не татары, вот те крест!
Пан Дрызь мелко перекрестился и вдруг подозрительно посмотрел на Ремезова:
– А ты-то сам, пане Павел, какой веры будешь?
– Ясно какой – самой правильной! – боярин за словом в карман не полез. – За социалистический Интернационал я!
– Это как? – не сдавался помощник суконного старосты, судя по всему, зацикленный не только на торговле сукном, но еще и на вопросах веры.
– Католическо-православный мусульманин-адвентист седьмого дня!
– А-а-а…
– Папу римского признаю… за главного.
– Ну, слава те! – с видимым облегчением кастелян потер руки. – А я-то уж думал, вдруг да схизматик? Не, пан воевода схизматика б на службу не принял. Извиняй, пан Павел! Да пошли уже – ратники из русинской сотни должны уж явиться давно. Пан Скорней Смолянин дюжины две обещал!
Обещанные ратники явились и уже дожидались около башни, лениво играя в плевки – кто кого переплюнет. Заплевали уже всю площадку перед воротами и дальше – до большой лужи, там, куда падала от башни тень – коричневой, а чуть дальше, где отражалось небо – сине-голубой, сверкающей отраженным весенним солнцем.
Все молодые парни, лет пятнадцати – двадцати, сильных – как на глаз определил Ремезов – мало, умных… ну, умных пока не определишь. И немного их совсем – какие там две дюжины! Одной-то – и то не наберется, обманул главный купец.
– Что ж, – осмотрев присланных ребят, прищурился от солнца пан Дрызь. – Народ, я смотрю, справный. Ну, орлы мои, вот ваш командир – пан шляхтич Павел Русин. Что смотрите – рыцарь он добрый, военную службу знает, и из вас воинов сделает.
Сказав, кастелян повернулся к Ремезову:
– Ну, все, пан Павел, на сегодня моя служба закончилась, дальше сам командуй. Да! Оружия нашего им не давай, они оружны должны были явитися.
– Ага, – прощаясь, с кастеляном, хмыкнул Павел. – Я вижу – оружны.
Староста краковских торговцев-«русинов» на вооружении явно не разорился – у кого что имелось! У кого – короткое копьецо, даже – метательные сулицы, у двоих – короткие палаши, еще у парочки – шестоперы, да обычные плотницкие топоры. Хорошо хоть брони у всех – кожаные, с металлическими нашлепками, панцири и круглые шлемы, совсем как у крестоносной пехоты – кнехтов.
Первым делом Ремезов, вспомнив свою армейскую практику – (служил ведь после института, вроде как офицером) – выстроил ополченцев в шеренгу, скомандовал:
– Равняйсь-смирно, – и объяснил, как следует эти команды выполнять, потом пересчитал всех – оказалось одиннадцать человек (вот вам и две дюжины!), да велел представиться.
– Вот делаете один шаг, да себя называете, потом – обратно в строй. Начали!
– Войцех, Иоанна Хвалевского сын…
– Ирман Калимост, погонщик…
– Яков Оба Глаза Целы…
– Вижу, что целы. С чего б такое прозвище-то?
– По детству, пане, камнями друга в дружку кидались… кто кому скорее в глаз попадет.
– Хорошая игра, добрая… ты, я вижу, многим попал. Следующий!
– Болеслав… Болек.
Вышедший вперед парень, голубоглазый, курносый, вдруг показался Ремезову знакомым. Узнаваемое такое лицо, длинное… а веснушек – будто ведром плеснули! Черт… так это же…
Моргнув, парень упал на колени:
– Пане! Ты ж нас тогда всех от татаровей спас! И меня, и сестриц моих… Помнишь? А я то еще думал – за кого Бога молить? Теперь ясно. Выходит, ты теперь – с нами.
– А я всегда с вами был, Болек. Ладно, на сегодня останьтесь вы шестеро. Двое здесь, внизу, двое – у ворот, двое на башне. Пока хватит, а там поглядим. Всё! Несите службу, а нам, вельможным панам шляхтичам, еще жилищный вопрос решить надо. И желательно – до ночи.
Дождавшись напарника, Павел пересчитал выданные воеводой гроши – ма-аленькие, с ноготь, серебряшки – и задумчиво почесал голову. Что толку пересчитывать, когда покупательной способности не знаешь? А раз не знаешь – так и спросить не грех, спросить – не украсть, да и не трудно – язык не отсохнет.
– Друже Петр, что мы на эти монетки можем купить?
– А ничего, пане, не можем, – заглядевшись на проходивших мимо девок с корзинами, полными какой-то снеди, рассеянно отозвался подросток. – Ни корову, ни коня, ни даже теляти. Так, проесть только, да пропить…
– Ну, пропить и куда больше можно! Если сесть хорошо, да с выдумкой. А воевода сказал – на жилье хватит. А, кстати, куда идем?
– Туда и идем, пане Павел – в харчевню, что на Градской. Пан воевода сказал, хозяина Казимеж зовут. Казимеж Грунский.
– А ты что это голову-то свернул? – пошутил Ремезов. – На девок, что мимо прошли, загляделся?
– На каких еще девок? А-а-а! Там у одной в корзине такой гусь! Всем гусям гусь! Жирный. Умх… аж слюни до сих пор текут!
– Х-ха! – Павел даже не пытался удержаться от смеха. – Ну, ты и скажешь – гусь! Сам ты гусь, Петруша!
Харчевня Казимежа Грунского находилась не так, чтобы очень уж далеко от Сандомирской башни, но и не близко – приятели топали примерно с час, этак, не очень торопясь и обсуждая попадавшихся по пути девок, причем малозбыйовицкий шляхтич почему-то все время сворачивал разговор на гастрономию. То гусь ему нравился, то булки, то кренделя, а то – здоровущий такой кусок сала.
– Ой, ой, все гроши потрачу, вот прямо сейчас! Давай, друже Павел, побежим, догоним, купим…
– Да подожди ты со своим салом, пан Петр! Сначала до харчевни надо дойти, поселиться…
– Да пришли уже… почти. Вон – за теми домами костела Святой Марии шпиль.
Хозяин весьма скромно выглядевшей с виду и изнутри харчевни обликом напоминал выброшенную на морской берег корягу, или даже пень: обмусоленный волнами, неказистый и в чем-то даже страшноватый, совсем такой, как и пан Казимеж Грунский. Квадратное лицо, тонкие обвислые усики, мосластые коряги-руки, черные, глубоко посаженные глазки, обширная, лоснящаяся от пота лысина. Одет соответствующе – черный, без всяких украшений, кунтуш, больше походивший на монашескую рясу, грубый кожаный пояс с толстенным кошелем. Кабатчик торчал в дверях – и в самом деле – пень пнем! – так, что обойти его не представлялось никакой возможности, да вошедшие шляхтичи и не собирались никого обходить, в крайнем случае у юного Петра висел на поясе меч, а у Ремезова – устрашающих размеров сабля, засунутая в примерно подходящие по фактуре ножны, точнее, в то, что от них осталось – снизу угрожающе торчало острие клинка… вот зацепилось за порог, звякнуло…
– Пан Казимеж Грунский? – чуть приподняв шапку, вежливо осведомился малозбыйовицкий Петр.
– Так.
Черные, глубоко посаженные глазки буравили посетителей с крайне подозрительным видом.
– И это твоя харчевня, пан? – продолжал допытываться шляхтич.
– Так.
Кабатчик, похоже, отнюдь не отличался склонностью к пустой болтовне.
– И ты знаком с паном Краяном, воеводой Сандомирской башни?
– Так.
– А мы от него! Говорят, у тебя можно…
– Так, – кивнув, хозяин харчевни просто протянул широкую, как весло, ладонь. – За пять дней – десять грошей.
– Ага, – ухмыльнулся Ремезов. – Ты вы еще и иные слова знаете.
Юный приятель Павла ударил себя ладонями по коленкам:
– Ахх!!! За пять дней – десять грошей?!!!
– Так, пан.
– Это выходит, выходит… ммм… Черт… Дьявол…
– Выходит – по два гроша в день, – охотно подсказал Ремезов запутавшемуся в вычислениях шляхтичу. – Это – грабеж!
– Грабеж?! Это полное скотинство! Ну, воевода, ну, посоветовал, ну…
– За постой, – кивнув, промолвил кабатчик. – За еду, за женщин.
– Хо?! – приятели недоуменно переглянулись. – Это что же, женщины у тебя тоже в два гроша в день входят?
– Так! И еще – еда.
– Вот с этого бы и начинал! – малозбыйовицкий Петр радостно потер руки. – А еда-то у тебя вкусная? Можно ли заказать жареного гуся за эту плату?
Казимеж Грунский пожал плечами:
– Пока осады нет – можно. Ну, а дальше один Бог знает. Может, придется еще и крыс есть, как было, когда град осадил князь Конрад.
– Не-не-не-не! – живо замахал руками Петр. – Не о крысах речь – о гусе! Так как насчет гуся-то? Зажаришь? Павел, отсчитай ему грошей… А ты, пан, смотри, чтоб зажаристый получился гусь!
– И дался тебе этот гусь, – заплатив трактирщику, Ремезов хмыкнул. – Что, никогда гусей не едал, что ли?
– Нет, – наивно округлив глаза, признался парнишка.
Павел хлопнул его по плечу:
– Ничего, друже, я тоже, честно сказать, гусями не лакомился. Ни с яблоками, ни без. Ну вот, не довелось как-то…
– Выходит, ты еще бедней меня шляхта! – засмеялся Петр. – Я-то хоть и не ел, да зато слышал, как рассказывали те, кто едал… Ух и гусь, ух и птица! Господи, неужто попробуем?
– Поня-ятненько все с тобой – тяжелое голодное детство, деревянные игрушки… – поднимаясь вслед за хозяином по узенькой лестнице, покачал головой Павел. – Лучше б, право, про женщин спросил! Впрочем, про женщин тебе рано еще…
– Какое рано?!
– Гуся сначала дождись, деятель!
Расположенные на втором этаже покои, куда вела скрипучая деревянная лестница без всяких перил, тянулись, как и было принято в те времена, анфиладою, без всяких перегородок или дверей. Впрочем, словно «тянулись», наверное, звучало бы в данном случае слишком громко – общая площадь «гостевой» составляла примерно двенадцать квадратных метров, или даже чуть меньше.
Для двоих оно, конечно, да – вполне просторно, однако, судя по количеству кроватей и широких, вполне пригодных для сна лавок, в лучшие времена здесь ночевало человек по восемь за раз. Тесновато!
Да и так… если вдруг да объявятся обещанные девки (все включено!), то… как с ними быть-то? Так вот и пользовать, на глазах сотоварища? Скотство какое-то… или, наоборот – сексуальный изыск, смотря как к этому вопросу подойти.
В первую ночь девки, слава господу, не явились – видать, ушлый кабатчик решил-таки сэкономить – и юный шляхтич Петр, завалившись на угловое ложе, тотчас же задал храпака, не дождавшись обещанного хозяином гуся (который, к слову сказать, появился лишь через день и не очень-то понравился Ремезову – как жевательная резинка – жуешь-жуешь, все никак не разжевать, да и тиной пахнет. Шляхтич же, однако, был в полном восторге).
Покосившись на спящего соседа, Павел тоже завалился на широкую кровать под суконным – для тепла – балдахином. Правда, заснуть так и не смог – одолели клопы, напали, заразы, повылезав изо всех щелей – какой уж тут, к дьяволу, сон? А вот малозбыйовицкий пан спал себе, словно младенец, даже улыбался во сне, никак на кровососов не реагируя. Привык, видно…
А вот Ремезов-то отнюдь не привык! И что было теперь делать? Как от этих кровососов избавиться? Пока, ясно, никак.
И не спалось, пропал, сгинул сон, еще бы! Поворочавшись и раздавив с десяток мерзких насекомых, молодой человек все ж таки поднялся на ноги и принялся расхаживать по гостевой, размышлять, думать – а что еще оставалось-то? Скрипели под ногами половицы, хорошо хоть шляхтич спал крепко – не реагировал.
А Павел думал. Раз уж выдалось время – почему б и не поразмыслить спокойно кое о чем. О монголах для начала, об их задании. Нужно было собрать все сведения о Сандомирских и – по возможности – о других воротах и башнях, о гарнизоне, о запасе продовольствия, о настроении жителей, короче – всю ту информацию, какая обычно интересует шпионов. А передать ее просто – без всяких там связников и дурацких паролей – «у вас продается славянский шкаф?» и тому подобного. Все по-другому – всего лишь купить синюю краску да приобрести модный лук. Выкрасить стрелы, примотать к ним тонкие пергаментные ленточки, на которых и написать все по-русски. Причем Ирчембе-оглан – тот еще Штирлиц – предупредил, чтоб информация дублировалась или даже троилась – на всякий случай, вдруг да стрела затеряется, не туда, куда надо, улетит. Место, куда шпионским стрелам лететь, тоже было указано – напротив Флорианских ворот, в низинке, за кустами орешника – туда и следовало стрелы слать.
Из этого всего Ремезов сейчас заключил, что окружающую город местность монголы знали очень даже неплохо, вполне себе ориентировались, а значит – кто-то еще был у них в Кракове, и даже не один… Ну, конечно же, не один, и не два – целая шпионская группа а ля «красная капелла». Впрочем, и не факт, что группа – монгольские соглядатаи могли друг друга и не знать – для пущей конспирации. Все правильно, не знаешь – не выдашь.
Другой вопрос беспокоил Павла куда больше, вопрос морального плана – а стоило ли шпионить? С одной стороны – ни к чему это все, но с другой – верные люди остались в заложниках, все те, кто Ремезову – заболотскому боярину – верил и на него надеялся. И, коль уж так вышло, что Павел оказался старшим, то и должен был за своих людей отвечать – тут уж, как ни крути, а надо. Поступить по-иному – подлость. Однако и здесь шпионить… тоже красивым словом не назовешь. Что в лоб, что по лбу. И что делать? Как поступить? Да… еще не забыть с Субэдеем встретиться, хотя бы его увидеть, близко подойти, а еще лучше – оказаться в одном шатре. Резонанс! Вдруг да получится? Хотя, если честно – не факт.
Господи-и-и-и! Усевшись на лавку к окну, молодой человек обхватил голову руками и тихо застонал. Боже, Боже – кто он? Ученый, кандидат наук, успешный исследователь-экспериментатор… или – отставной козы боярин, феодал мелкотравчатый, к тому ж еще и татарский шпион! Во, круто как все завернулось – без стакана не разберешь.
Помучившись, Павел все ж решил для себя поступить, как знаменитый Труффальдино из Бергамо – слуга двух господ. То есть никому не служить, а поступать так, как лучше – и парней своих от монгольского гнева уберечь, и здешних не подставить. То есть отнестись к порученному шпионству чисто формально, по-чиновничьи – ничего конкретного не делать, а лишь имитировать бурную деятельность. Краску вот синюю купить… да так, чтоб полбазара видело… якобы – от клопов хорошо помогает. Лук… в башне, кажется, валялась парочка… Ну, или потом у своих ополченцев спросить. А информацию давать – самую общую, что и так всем хорошо известно – уж, чем богат. Главное еще – штурм. Возьмут, возьмут монголы город – лишь горсточка защитников уцелеет. А сандомирский войт Кшиштоф Комаровски – дядько Кныш – осторожным оказался, в Краков не пошел, подался дальше, в Моравию. Ну, еще б, после Хмельника-то, когда и князь Болеслав, и войско ушло. Все правильно. Что делать в обреченном городе? Хватит и Сандомира, к чему наступать на одни и те же грабли?
Надо было и Петрушу с ними отправить. Нет, не пошел, увязался – мол, незачем благородному с простолюдинами… Ишь ты, выискался благородный. Ну, не прогонять же было? Да и прогони такого, попробуй.
Наутро оба шляхтича явились к месту службы раненько, на рассвете. Солнце еще не показалось в небе, пряталось где-то за крепостными стенами, лишь первые лучи ее зажигали золотистый пожар на башнях Вавельского замка, сверкали на шпилях костелов, отражались в окнах высившихся на холме богатых домов.
Помолившись в храме Святой Марии – без этого никакое утро в ту эпоху не мыслилось, – приятели пересекли уже начинавшийся наполняться людьми рынок и, весело переговариваясь, зашагали к Сандомирским воротам. Когда дошли, уже выглянуло солнышко, растапливая намерзшую за ночь наледь, по синему небу медленно поплыли палевые полупрозрачные облака, на старой ветле, рядом с башнею, рассевшись на толстых ветках, деловито загомонили грачи. Весна, весна, уже середина марта. С крыш капало, плескались под ногами лужи, однако по ночам еще стояли морозцы, в лесах лежал снег, и Висла-река еще не освободилась ото льда.
– Как думаешь, когда князь Болеслав явится с помощью? – повернув голову, неожиданно спросил Петр. – До того, как татары появятся, успеет? Или – после? Ударит им в спину.
Павел ничего не ответил, промолчал да пожал плечами.
Не появится и не ударит. Никто не придет на помощь, никто не помешает врагам захватить и разграбить город. Да, Краков монголы возьмут – Ремезов это помнил – но так, без подробностей, лишь в самых общих чертах. Даже не смог бы сейчас примерно назвать дату – то ли в апреле, то ли в мае… Но – возьмут. А потом завоеватели резко уйдут в свои степи – дойдет весть о смерти великого хана. А раз так – надо срочно возвращаться, собирать курултай. Если б краковские людишки сбежали из города в леса, переждали бы… Вполне б отсиделись! Дня три, максимум – неделя. Город все равно разграбят, а люди б уцелели бы. Потом бы отстроились, зажили… Кстати, и в храмах можно отсидеться, вон какие здоровущие, стены толстые, каменные…
– Петруша, это что за костел?
– Не знаю.
– Ах, ты ж не местный… эй, пацан! Не, кваса мне не надо, скажи-ка, что это за храм? Святого Анджея? Очень хорош, очень… в таком и год просидеть можно, если, конечно, продуктами получше запастись.
Ополченцы уже ждали у башни, готовясь сменить своих сотоварищей. Завидев шляхтичей, подтянулись, словно новобранцы, громыхнули надраенными кольчужками… эх, надо было свои отдать почистить… не успели.
Двое кольчужников у сандомирских ворот, смеясь, болтали с девчонками-зеленщицами. Вот так часовые, блин! Ладно…
– Объявляю распорядок службы, – махнув пока рукой, молодой человек приосанился и, отправив напарника в башню, приступил к инструктажу.
– Значит, так – службу несем, ориентируясь на удары колокола… Какой костел тут ближе?
– Доминиканский, пане десятник.
– Ну, вот – всем хорошо слыхать. Итак… первая смена – от заутрени до обедни, вторая – от обедни до вечерни, и третья – от вечерни до заутрени – в ночь. Попрошу не опаздывать, иначе придется принимать меры. Во время службы не болтать, не смеяться, не… впрочем, это можно – все ж караул долгий. Сейчас в смену… гм… ты, Болеслав, и…
– И можно я, пане десятник?
– А! Яков Оба Глаза Целы – так, кажется?
– Так, пан.
Парнишка преданно хлопнул ресницами – небольшого росточка, худенький, верткий, в узких штанах-чулках и синем суконном кафтанчике, заботливо заштопанном на локтях. Темные волосы паренька выбивались из-под явно великоватого шлема, зато в руках грозно покачивалась мощная рогатина, а за плечами имелся лук! Лук – это хорошо, это пригодится…
– У тебя что же, Яков, доспехов нет?
– Нет, пан. Зато лук! Я на нашей улице самый лучший стрелок!
– Да помню, – невольно улыбнулся Ремезов. – Ты еще очень метко камни кидать умеешь.
– Так! – парнишка выпятил узкую грудь. – У меня и праща есть.
– Гляди-ка ты, и праща! Ладно, давайте с Болеславом к воротам, а после обедни, как сменитесь, все ж подберем тебе бронь. Надеюсь, пан Дрызь не будет против.
Отстояв обедню в костеле Святого Анджея, Павел с малозбыйовицким Петром заглянули по пути в харчевню на рынок, купили синей краски – то ли из черники-голубики, то ли из какого-то другого растительного, а, может, и минерального сырья, Ремезов составом как-то не очень интересовался, лишь спросил, стойкая ли краска, да пожаловался на клопов.
– Неужто и от клопов помогает? – удивился торговец, кроме красок, еще торгующий сукном, тесьмой, пуговицами и всем таким прочим товаром, живописно разложенном на широком дощатом прилавке.
– Помогает, – охотно кивнул молодой человек. – Ножки у кроватей да лавок выкрасить, да щели замазать.
– А почему – именно синяя? Другая не подойдет?
Павел скривился – слишком уж любопытный попался торговец. Ушлый – чернявый, с кривым носом и черными сверкающими глазами, больше похожий на итальянца, нежели на поляка.
– Да любая пойдет, пан. Просто вот на глаза попалась синяя – ее и взял.
– Неужто у нас в харчевне клопы есть? – едва отошли, удивленно промолвил Петруша. – Что-то вчера не почувствовал.
– Ага… то-то я и смотрю – с утра чесался.
– Так от грязи. Кто ж сейчас не чешется? Иное дело – летом, я так, бывает, и несколько раз на день выкупаюсь.
Ремезов почесал голову:
– А что, бани-то в городе нет?
– Баня-то есть, – шляхтич покосился на Павла с таким видом, будто тот предложил ему какой-то жуткий разврат. – Так там платить надо. А зачем платить, когда кабатчик нам уже и так обещал девок? Мы ж заплатили уже.
– Тьфу ты, господи, вот извращенец-то! – сплюнув, выругался боярин. – Я ж тебе про баню толкую, а не про девок. Сходим в баню да вымоемся – а то ведь не только от клопов, а и от грязи все тело чешется.
– Вымыться?! – Петр округлил глаза еще больше, даже оглянулся по сторонам. – Кто ж в банях моется-то?
– Ну ты, брат, даешь!
– Нет… конечно, и моются тоже… но…
– Да ну тебя к черту! – вконец рассердился Ремезов. – Давай-ка прибавим шагу – хозяин наш грозился ведь вчера поджарить-таки гуся.
– Да-да, гусь! – шляхтич радостно подпрыгнул, словно молодой, застоявшийся в стойле бычок.
Гуся он попробовали, поснедали, а вот с обещанными – «все включено» – девками вышла заминка: как выразился кабатчик Казимеж – «куда-то сбегли, корвищи». Вот так – даже падшие девки, и те сбежали вслед за краковским князем… Значит – было куда бежать. А чего ж – при маркитантах-то, при купцах-работоговцах, при спекулянтах-скупщиках – почему б и не заняться привычным делом? Тем более – при победителях оно как-то сподручнее.
Ремезов и не допытывался, каким образом девки «сбегли» – теперь уж хорошо себе представлял, как обстояло дело с городской стражей. Да и не до «корвищ» стало – буквально на следующий день явившийся к башне воевода, пан Краян, осмотрев ополченцев, приказал готовиться к вылазке.
Ага, готовиться. Легко сказать, когда ни одного конного!
– Ничего, пане, – засмеялся воевода в усы. – Там и я сам, и мои люди будут. Все – конные. Ваше дело – тылы нам прикрыть, пока мы в разведку скачем.
– А где вылазка-то будет?
– В низинке, напротив Флорианских ворот. Говорят, там татарский разъезд видели. Скажи людям своим – пусть осторожнее будут.
Инструктаж боярин провел на совесть. Всех предупредил, рассказал о монгольской тактике:
– Вот нас будет в засаде дюжина человек, а вдруг татары появятся – человек пять.
– Стрелы в них метать! Копья!
– Верно, так. А потом вдруг двое-трое с коней слетят, побегут.
– Догнати, да…
– Ответ неправильный. Татары никогда просто так не убегают – обязательно в засаду заманивают. Так что, ни за кем гнаться не надо, тем более – пешие мы. Спокойненько сидим где-нибудь в удобном месте, дожидаемся наших, и потом так же спокойно возвращаемся в город. Я сам там с вами буду – прослежу.
Десяток малозбыйовицкого шляхтича по распоряжению воеводы остался охранять ворота и башню, а воины Павла – все одиннадцать человек – отправились сопровождать всадников пана Краяна.
Как вышли за ворота, шли осторожно вдоль Вислы почти до самых Флорианских ворот, в виду которых и разделились.
– Ну, мы дальше поскачем, – распорядился пан Краян. – А вы засядьте во-он в том лесочке, на холмике, где кривая сосна.
Так и сделали. Место оказалось удобным, недалеко от сосны как раз пролегала дорога на Венгрию, да и с высотки все хорошо было видно – и даже расположенный в перестреле орешник.
– Пойду, осмотрюсь, – расставив ратников, Павел взял у Якова лук и стрелы – мало ли, на дороге татары объявятся?
– Ты, пан, тогда уж покричи. А. может, и мне с тобою пойти? – вызвался Болеслав. – Или кому другому из наших? Опасно здесь, всякое может случиться, может, как раз сейчас во-он в том орешнике – татарва. Сидят, злыдни косоглазые, добычу высматривают.
Ремезов отмахнулся:
– Ничего, на то у меня и со стрелами лук.
Отошел в сторонку, полюбовался на весеннее солнышко, на проталины, послушал токующих невдалеке глухарей… Вот бы кого подстрелить! Куш изрядный. Ладно, потом…
Оглянувшись по сторонам, Павел обошел своих и, оказавшись в виду орешника, сдернул с плеча лук. Наложил стрелу с синей полоскою, с донесеньем притворным, выстрелил… А потом и все стрелы выпустил, не целясь, все туда же, в орешник.
И вдруг оттуда донесся крик!
Кого-то пристрелил, что ли? Ремезов удивленно прищурился – вот уж не ожидал!
Ополченцы тоже услышали крик, и все разом, позабыв инструкции, бросились к орешнику, потрясая копьями и громко ругаясь.
Вот, дурни-то! Предупреждал ведь.
– Эй, стоять! Да стойте же, кому говорю?!
Куда там!
Плюнув, Павел выхватил из недавно починенных ножен саблю и, звеня кольчугою, побежал следом за своим воинством.
Самому любопытно стало – кто ж там, в орешнике, прятался? Любопытно… и страшновато – а ну, как отыщут синие стрелы, да с донесением? Ремезов, правда, их никому не показывал, в колчане держал, но… вдруг да заметил кто?
Где-то за кустами заржали кони, что немного озадачило ополченцев и позволило Павлу их, наконец, догнать.
– Уххх! А ну, стойте!
– Пане десятник? А мы думали, ты там… убит уже.
– Дурни! Как есть – дурни. Думали они… А ну, прячьтесь в кустах живо! Да поглядывайте. Без команды стрелы не метать!
– А камни?
– И камни, дурья башка Яков, тоже!
Долго ждать не пришлось – на тянувшейся вокруг орешника дороге показались всадники… трое, четверо… пять…
– Наши! – узнав воеводу, с облегчением воскликнул Болеслав. – Вон, пан Краян с белыми перьями.
Точно – пан Краян.
Сняв круглый шлем, Ремезов вытер выступивший на лбу пот. Всадники между тем приближались – теперь можно было хорошо их разглядеть. Свои – не ошиблись. Но почему только пятеро? Где ж остальные?
– А, вот вы где, – увидев выбравшихся из орешника парней, воевода как-то недовольно хмыкнул. – И что вы тут делаете? Вам где сказано сидеть?
– Исправимся, вельможный пан, – молодцевато доложил Павел.
– Вот то-то – исправляйтесь. Живо в лесок.
И чего он так разоряется? – собирая своих, недоуменно подумал Ремезов. Ну, подумаешь, прибежали в орешник – какая разница, где ждать-то? И еще интересно, кто ж это там кричал? Или показалось? Птица?
– А где Болеслав? – пересчитав парней, озаботился «пане десятник». – Вот только что здесь был.
– А он, господине, в кусты опростаться пошел, – тряхнув упавшей на глаза челкою, доложил Яков Оба Глаза Целы. – Говорит, припекло, мочи нет. Пил из ручья много.
– Так позовите живо! Не такое и долгое у него дело.
– Болесла-а-ав! Более-е-к! – разом заголосили парни.
Воевода от неожиданности чуть с коня не упал. Обернулся разъяренно:
– Чего шумим, пся крев?!
– Воина пропавшего ищем.
– Какого еще воина? Уходите же, мы сами тут осмотрим всё.
– Пане десятник… – из кустов – успел уже прошвырнуться – выскочил Яков. Бледный, испуганный…
Павел сразу понял, что случилось что-то не очень хорошее… и оказался прав.
– Там, там… Болек, – дрожа губами, едва выговорил парень. – Лежит. Мертвый.
Не обращая внимания на грозные окрики воеводы, ополченцы кинулись вслед за Яковом. Туда же помчался и Павел… Недалеко, на склоне растаявшего от снега овражка, раскинув в стороны руки, лежал на спине Болеслав, Болек. В кровящей шее его торчала стрела, светлые глаза недвижно смотрели в небо.
– Кто ж его…
– Обыскать тут все! – выхватил саблю Павел.
– Нет! – подойдя, резко скомандовал воевода. – Мы сами тут все прочешем. А вы – забирайте убитого да возвращайтесь на свое место. После похороним с честью. Не здесь же герою лежать! Да и ксендз отпоет…
– То так, пане.
– А вы там посматривайте! Мало ли что тут еще. Родичи у убитого есть?
– Есть сестры, бобылки. А родители у Болека давно померли.
– У него невеста осталась, – наклонившись к павшему, тихо промолвил Яков. – Хорошая, пане десятник, девушка, красивая, только грустная. Из ваших, русинских, краев.
Похоронили Болеслава на погосте близ древнего костела Святого Войцеха. Там же, в костеле, и отпели – хороший, благостный попался ксендз. Молитву прочел, слова говорил, видно, хорошие… только непонятные, на латыни все.
Простившись, забросали землею могилу. Немного и человек пришло – да кто такой Болек? Простой служка, приказчик купеческий. Не чистая голь-шмоль, но все равно – беднота. И дом – крытая соломою хижина неподалеку от доминиканского монастыря, куда и пошли на поминки. Яков Оба Глаза Целы, Ирман Калимост с супругой, Войцех Хвалевский с матерью, да еще пара приказчиков, ну и шляхтичи – Павел с Петром. И все.
Впереди, ведомая под руки какими-то бабками, шла вдова… нет, просто несостоявшаяся супруга, невеста бывшая. Длинное черное платье, на голове – черный платок. Жалко девчонку, молодая совсем. Идет, плачет… такое дело. Ну, сейчас поминки – на какое-то время забудется девка, а потом? Даже такой вопрос – а жить-то на что? Впрочем, какое там жить, когда татары…
Уже в доме – в хижине – Павел все ж подошел утешить:
– Я тут с воеводой поговорил…
– Вы, верно, тот самый шляхтич, о котором Болек рассказывал, – оглянувшись, тихо промолвила девушка. – Который его и сестер спас. Мы давно вас, пан, хотели позвать, да вот… не собрались… Только сейчас…
– Сочувствую.
Нареченная, но так и не успевшая стать женою, невеста всхлипнула, платок ее съехал на затылок… Темные волосы упали на бледный лоб, блеснули глаза…
Боже!!!
Отпрянув, Павел помотал головой. Нет! Не может быть!
– Что-то не так, пан?
Да все не так! Быть такого не может… говорили, что она – русинка… и Болек так не вовремя…
Мысли путались. А губы сами собой прошептали имя:
– Полина… Господи-и-и-и! Не может же такого быть.
