Папу

– Откровение святого Иоанна Богослова. Глава двенадцатая. Аминь.

Верующие хором повторили за священником: «Аминь» – и гул их голосов, отразившись от каменных стен маленькой церкви, исчез под сводами нефа, как лопнувший мыльный пузырь. В своей фиолетовой ризе и вышитой столе аббат Лефор держался прямо, сосредоточенно вглядываясь в страницы Библии, лежавшей на кафедре. Его седая шевелюра светилась в полумраке. На него снизошло вдохновение, и он начал читать глубоким голосом:

– «И явилось на небе великое знамение – жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения. И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадем; хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал пред женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца. И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя ее к Богу и престолу Его. А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога, чтобы питали ее там тысячу двести шестьдесят дней. И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним. И услышал я громкий голос, говорящий на небе: ныне настало спасение и сила и царство Бога нашего и власть Христа Его, потому что низвержен клеветник братий наших, клеветавший на них пред Богом нашим день и ночь; они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего и не возлюбили души своей даже до смерти. Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что не много ему остается времени!» Аминь.

Закрыв Библию, аббат не спеша поднял голову и окинул неф суровым взглядом:

– Веселитесь, обитающие на небесах, ибо живете вы по Слову Божию. Возрадуйтесь, вместе с Михаилом победившие дракона, вы, приобщившиеся крови Агнца, ибо победили вы сатану, ввергающего мир в соблазн. Да воспоют вам славу. Но…

Лефор поднял палец и посмотрел на верующих горящими глазами:

– Горе вам, живущим на земле и на море! Ибо демон, побежденный Михаилом и Ангелами его, сошел к вам. Горе вам, ибо этот демон, говорит святой Иоанн, охвачен сильной яростью, и времени у него не много.

Аббат перевел дух. Эхо его голоса еще раздавалось под сводом и в приделах.

– Братья мои! Когда я выбирал, что прочитать вам в это воскресенье – трагическое для нашего сообщества воскресенье, – мне было видение, что святой Иоанн пришел и говорил со мной. Рассказывая нам историю архангела Михаила и Ангелов его, он предостерегает нас от демона, который рыщет в поисках наших душ, чтобы наслать на нас страдание и смерть. Кто из нас настолько безумен, что станет отрицать очевидное – прямо здесь, рядом с нами, совершилось подлое преступление? Кто из нас настолько слеп, чтобы думать, будто это дело рук человеческих? Достанет ли у нас смелости посмотреть в лицо демону, который бросил нам вызов, злу, которое разъедает нас и уже поразило своим мечом одного из наших братьев? Истинно говорю вам: нашего брата Пьеррика Жюгана убил тот самый дракон с семью головами, о коем говорит святой Иоанн, древний змий, поверженный Михаилом. Тот, кто подстерегает наши души, питается нашими грехами и нашей ненавистью. Тот, кого мы носим в себе, кого насыщаем молоком всякий раз, когда нарушаем завет Христа. Братья мои, услышьте, как он рыщет повсюду! Услышьте, как он радуется! Сатана пришел к людям потому, что его приманил запах греха и неверие в Слово Господне. И как сумели мы пробудить его ото сна, так надлежит нам изгнать его единственным оружием, перед которым он бессилен, – молитвой. Ибо Сатане не устоять против Михаила с его чистым сердцем. Но если мы не будем верны Слову Божию, готовьтесь: вы услышите, как ревет Сатана, его крики будут разрывать ваше сердце, и он напьется крови человеческой и пожрет младенца. Ибо, как говорит нам святой Иоанн, диавол сошел к нам в сильной ярости, зная, что времени у него не много. Аминь.

Финальная часть службы прошла в душевном единении и при полном молчании. Марк стоял в дальнем углу, укрывшись за колонной. Прежде ему приходилось бывать в церкви всего два раза, но он почему-то решил, что аббат, который, как ему казалось, разбирается в жизни на острове и в здешних людях лучше любого другого, непременно поможет ему или, по крайней мере, его не выдаст. Стоя в стороне от остальных, он любовался расположенными над хорами витражными окнами с изображением семи таинств, и витражами в боковых нефах на сюжет Страстей Христовых. Холодная и скудно освещенная церковь пахла старым деревом, плесенью и горелым воском. Когда священник велел прихожанам идти с миром и толпа стала постепенно редеть, Марк заметил на лицах сомнение, страдание и возбуждение. Служба произвела на него странное впечатление: откровенно говоря, он не знал, что и думать. Выходившие из церкви опустив голову люди – принарядившиеся Дюэль, Келлек, Шове с женами и ребятишками, супруги Шаню и чета Каллош – казалось, уже обрели свою правду.

Он прошмыгнул вдоль стены, скользнул в боковую дверь, замок которой не был заперт, и скрылся внутри. Вздрогнув от неожиданности, он почувствовав, как кто-то схватил его руку.

– Что ты здесь делаешь? – осведомился Папу.

– Хотел поговорить с аббатом.

Папу неодобрительно покачал головой.

– Пойдем-ка лучше со мной.

* * *

Папу захлопнул за собой дверь, стукнул кулаком по верхней створке, двинул ногой по нижней, маленькой. Повесил куртку на гвоздь и повернулся к Марку: лицо у него раскраснелось. От самой церкви они шли очень быстрым шагом.

Жилище Папу представляло собой одну-единственную прямоугольную комнатушку с бетонными стенами и асбестоцементной плитой над головой. Окно, по краям украшенное пухлыми гирляндами строительной пены, выходило на север, на море, а форточка – на восток. В углу стояла колченогая походная кровать, покрытая спальным мешком цвета хаки; посреди комнаты – маленький самодельный стол из обугленных с одной стороны досок и два разнокалиберных стула; напротив окна – шезлонг и ротанговый табурет, из которого торчало несколько непокорных прутьев. В противоположном от кровати углу Папу устроил нечто вроде кухни: здесь стояла белая тумбочка, электроплитка и тазик. Папу усадил Марка в шезлонг, а сам остался стоять.

– Сейчас приготовлю нам поесть. Может, пока по чашечке кофе?

Марк кивнул, и Папу стал возиться со спичками, никак не желавшими зажигаться. В комнате стоял тяжелый запах пива и пота. Это была жалкая, наспех отремонтированная халупа, но Марк чувствовал себя в ней уютно. Папу принес две дымящиеся чашки с наполовину стершимся логотипом «Данон», опустился на табуретку и отхлебнул кофе.

– Живешь здесь? – спросил Марк.

– Ну да. По крайней мере, никто не беспокоит.

– Да уж…

Папу разогрел банку чечевицы на своей импровизированной плите, и приятели приступили к трапезе. Они медленно жевали, то и дело промачивая горло глотком-другим теплого пива.

– Знаешь, что тебе скажу, – проговорил Папу с набитым хлебом ротом. – У меня ведь никогда не было морской болезни!

Молодые люди загоготали.

– А я тебе еще тогда не поверил! – заявил Марк.

– Я, кстати, моряк не хуже тех, кого считают асами. Не хуже Ле Шаню, Жюэля, Ле Коза, Карадека… Я хлебнул вдоволь морской водицы, уж можешь мне поверить.

Папу положил себе в тарелку еще чечевицы и открыл зубами бутылку пива.

– Я не про водные прогулки, – продолжал он, уплетая чечевицу. – Я имею в виду море. Настоящее море. То, которое тянется от Шпицбергена до скалистых берегов Фолклендских островов. Погоди, сейчас я тебе кое-что покажу.

Папу поставил тарелку, наклонился, пошарил рукой под кроватью, вытащил оттуда большую картонную коробку и осторожно поднял ее.

– Это мои сокровища.

В коробке хранилось множество старых вещей – не посвященный в их историю решил бы, что их сложили, чтобы вынести на помойку. Обрывки ткани, крючки, по виду рыболовные, пустые консервные банки, стеклянные баночки, наполненные песком и сухими водорослями, игральные кости, комиксы, наручные часы, огрызок печенья в полиэтиленовом пакете.

Пока Папу жадно рассматривал содержимое коробки, у него на лице светилась улыбка. Он выудил из груды хлама старую банковскую карту неопределенного цвета со срезанным ножницами правым верхним углом и протянул ее Марку.

– Кто-то фотографирует, а я собираю всякие штучки. Вот это карта Ги Биолле по прозвищу Ла Биоль. Благодаря ей мы развлекались в Монтевидео двое суток без перерыва. Я тогда служил матросом на «Гиварше». Мы держали курс на Фолкленды, но нашей конечной целью была Антарктика. Мы ходили на криль в южных морях, по пути сделали остановку в Монтевидео. Наш хозяин дал нам два дня, перед тем как отправиться в море на три месяца. Один день на великом юге, приятель, – это, считай, целых десять – штормит двадцать четыре часа в сутки, без перерыва. Разумеется, мы выскочили на берег как ошпаренные. Монтевидео – огромный порт. Там сотни судов – торговых, рыболовных, даже военных. Испанцы, греки, бразильцы – кого только нет. Народ копошится. Питейные заведения на каждом углу. Пахнет сосисками и жареной бараниной, они ее жарят на старых покрышках и тут же варят в котелках суп и фасоль. Кричат на всех языках. И девчонки… В обтягивающих маечках, с черными волосами до самой попки. Просто рай. Когда мы сошли, у нас с собой было немного денег, мы быстро все спустили на пиво и мясо на вертеле. И тогда Биолле, у которого совсем снесло башку из-за одной цыпочки, которая кружила вокруг, как пчелка, вытащил свою карту и смеха ради стал махать ею у себя над головой. Как будто шлюхе можно картой заплатить! Как же мы ржали! Он орал: Carta! Carta! И знаешь что? Эта девчушка посмотрела ему в глаза, взяла карту и пошла с ним в первую попавшуюся конуру. Он ей так заплатил. Опомниться не успел. Да и мы тоже. И за нас всех он тоже заплатил. Все нашли себе по девчонке. Бетена. Это моя. Вспоминаю о ней, как будто вчера все было. И так каждый раз. Carta! Carta! Мы жрали и пили сколько хотели. Карта – не то же самое, что деньги, ты же понимаешь. Ла Биолю казалось, что все бесплатно. И нам тоже – правда, для нас так оно и было. Продолжалось это пиршество два дня, два безумных дня. Три дня спустя, когда мы уже были на пути на юг, капитан получил телекс от жены Биолле. Он, этот идиот, спустил все ее сбережения. Женушка стала угрожать судовладельцу и капитану. Биолле пришлось подписаться на две дополнительные промысловые экспедиции, и только потом он смог вернуться домой; к тому же было запрещено выдавать ему заработок, разве что какую-то мелочь на сигареты. А я сохранил ту карту как сувенир. – Лицо Папу сияло.

Он снова принялся рыться в своей коробке.

– А это, – сказал он и сунул Марку в руку обгрызенное печенье, – мое крещение на линии. Чтоб ты знал, матросик, линия – это экватор. При первом твоем переходе из Северного полушария в Южное тебе дают сухую галету и большой стакан морской воды. Я половину съел и выпил, а потом меня вырвало прямо на сапоги. А это, – продолжал он, протягивая маленький стальной цилиндрик, напоминавший ружейную пулю, – чуть не попало мне в брюхо, когда я ходил на «Большой Эрмине». Было это между Мадагаскаром и Анголой. Мы взяли на борт мальгашей для экспедиции на острова Кергелен, а машинистами у нас были поляки. Однажды они сцепились, и дошло до стрельбы. Мы попытались их разнять, и я чуть не поймал пулю. Эта просвистела над самым ухом. Знаешь, в тот день я еще как Богу молился!

Папу продолжил раскопки.

– Взгляни – песок с острова Маврикий. Вот это рай. Настоящий. Когда умру, то хочу не на небеса. Хочу на остров Маврикий. А это…

Папу извлек из коробки странный предмет. Маленький кусочек дерева размером с карандаш, к которому были привязаны крошечные рыболовные крючки.

– Это я сам сделал. Это моя удочка для чаек. Знаешь, как это работает?

Марк отрицательно замотал головой.

– Ею пользуются, когда судно дрейфует. Обмакивают в синие чернила и на привязи бросают в воду; когда чайка ее хватает и взлетает, как бумажный змей, ты сматываешь удочку…

Папу показал, как это делается.

– И очень осторожно, чтобы она не сорвалась, медленно опускаешь ее на палубу. А там – чпок! – рубишь ей голову. Ощипываешь, потрошишь и подвешиваешь за лапки. Потом ждешь как минимум неделю, чтобы она набрала вкус, и наслаждаешься потрясающим рагу из чайки.

Марк поморщился.

– Объедение! Если будешь два месяца подряд три раза в день жрать рыбу, то поймешь, что я имею в виду.

Следующей он достал из коробки черно-белую открытку с изображением зловещего вида отвесной скалы, о которую бьются огромные волны. Папу смотрел на нее остановившимся взглядом, будто у него перед глазами проходит целая вереница сюжетов. Он протянул открытку Марку. На обороте было написано: «Остров Амстердам. Мартен-де-Вивье».

– Амстердам, Марк. Пять тысяч километров от Африки. И пять тысяч – от Австралии. Если на этой планете есть жопа мира, то я точно знаю: это там. Но никогда я не видел, чтобы суда уходили такими нагруженными, как на Амстердаме. Хоть на крючок лови, хоть на гвозди, хоть брезентом загребай – рыба сама к тебе идет. Рыба-собачка, например, похожая на треску, весит десять – двадцать килограммов каждая. И ее там видимо-невидимо. Единственное, что может помешать лову, – море. Господи ты боже мой… Ну и море у Амстердама… Если ты думаешь, что видел разъяренное море, ты ошибаешься. Здешнее по сравнению с южными морями – смирное как ягненок. Помню, в одном из походов за какой-нибудь час поднялся шторм, какого я раньше не видел. Марк, ветер такой, что… На палубе всех повалило с ног. Могло унести за борт, как соломинку. Двенадцать баллов по Бофорту. Ураганной силы. Вокруг судна поднимались черные громадины, похожие на крепостные стены, угрожавшие в любую секунду обрушиться на нас и потопить. И нужно было продолжать добывать рыбу. Я находился сзади, у трала. Когда судно ныряло вниз, было ощущение, будто прыгаешь в пустоту с крыши высотного дома, а когда оно взбиралось на волну, нос задирался прямо к небу, так что казалось, что посудина сейчас перевернется и потопит всех до одного. Мы шли внизу, под волной, вцепившись в тросы. Когда она отступала, то по планширям и обшивке водопадом лилась вода, и мы отряхивались, как мокрые собаки. Мы оставались живы, и это казалось чудом. И такое после каждой волны…

Папу похлопал себя по ногам, словно хотел убедиться, что все у него на месте.

– Но это давняя история. Потом я вернулся во Францию. Поселился здесь. Со своим братом Жаном. Мы стали ловить рыбу. Потом однажды все разом переменилось. В одну проклятую ночь. Когда брат утонул. С тех пор я ни разу не поднимался на борт…

Папу, не в силах продолжать рассказ, замолк на середине фразы. Его взгляд потемнел, но вскоре Папу оживился:

– Слушай, Марк, я ведь совсем ничего о тебе не знаю, только то, что пару месяцев назад ты приехал из Греции и ты не моряк.

– Я не грек, я украинец, – отрезал Марк.

Папу удивленно поднял бровь.

– Но об этом никто не должен знать. Сам я из Ильичевска – это рыбацкий поселок в двадцати километрах от Одессы. Я прибыл во Францию в фуре. Мать и сестра остались на Украине. И фамилия у меня не Воронис, а Воронин.

– А твой отец?

– Он умер пятнадцать лет назад.

Марк откинулся на шезлонге и поднес к губам вторую чашку горячего кофе. Сколько же раз он сам себе рассказывал эту историю…

Воспоминания, почти всегда, причиняли ему душевную боль. Его отец, Андрей Воронин, это немилосердное животное, страшно пил. Когда тот буянил, они с сестрой забирались под стол. В день зарплаты он не проходил мимо распивочной, и от него за километр разило водкой. Он шел, пошатываясь, как медведь, и наводил на детей страх. Объяснял свою тягу к спиртному тем, что водка помогает ему увидеть правду – то, что он сам в дерьме, его семья в дерьме и что все они так и останутся в этом дерьме. Он обозлился на весь мир, и вымещал свой гнев на матери; та кричала, а Марк прятался под столом или в шкафу, и маленькая Зоя, прижавшись к нему, беззвучно плакала, до крови искусывая губы. На следующий день их жизнь возвращалась в свое привычное русло, и целый месяц никто об этом кошмаре даже не заикался. Андрея выводило из себя, что сын слишком похож на него. Всем сердцем испытывая отвращение к себе, он переносил часть этой ненависти на Марка. По его мнению, тот все делал не так, и Андрей считал его недотепой. Называл сына дураком, который только и годится что для грязной работы в порту, как отец. Похоже, он мечтал видеть сына преуспевающим человеком, но просто не умел выразить это словами.

Больше всех на свете Марк любил деда. По воскресеньям они снаряжали лодку и отправлялись ловить рыбу близ берегов Одессы. С ними ходил в море и дядя Саша, мамин брат, живший в Березанке, – толстяк и весельчак. Они часто ездили к нему летом. Житье на хуторе у дяди Саши осталось самым лучшим детским воспоминанием Марка.

Марк рассказал Папу, как после смерти отца уехал и поступил в университет, как влюбился в свою преподавательницу французского. День и ночь занимался, чтобы произвести на нее впечатление. Потом бросил учебу: нужно было помогать матери, и он нанялся в порт рабочим. Единственное, чего ему по-настоящему хотелось, так это уехать. После того как коммунисты потеряли власть, многие украинцы захотели покинуть страну. Он трижды пытался сбежать, за что четыре месяца просидел в тюрьме. На четвертый раз с трудом сумел выбраться – и очутился на этом островке у берегов Бретани.

Марк поднял на Папу негодующий взгляд:

– Я так мечтал об этой стране, но она не желает меня принимать. Тебе вот ничего не нужно просить, не нужно доказывать, что ты чего-то стоишь, – ты просто родился здесь, и все. Тебе повезло.

* * *

Пятеро участников телевизионного шоу в черных гидрокостюмах с розовыми вставками перебегали по деревянным мосткам. Камера ушла в сторону и показала оснащенную тросами и прочими цирковыми приспособлениями огромную крепость, со всех сторон окруженную морем. Снаружи ее отвесные стены уходили прямо под воду. Драгош с пультом в руке задержал взгляд на груди одной из участниц – брюнетки с пышными формами, глуповато посмеивавшейся над каждой шуткой ведущего игры.

На улице завыла сигнализация. Драгош выключил звук, выскочил из кровати и приник к широкому окну, опершись об откос рукой. Отель располагался на пересечении оживленных магистралей, и на парковке внизу в ожидании своих владельцев стояли сотни автомобилей; а над землей, в красном закатном небе, один за другим стремительно уносились вдаль взлетавшие самолеты. Драгош привстал на цыпочки, прижался лицом к стеклу и убедился, что его «ауди» на месте и с машиной все в порядке. Успокоившись, он достал из мини-бара маленькую бутылку виски и осушил ее одним глотком. Потом отправился в ванную и размотал повязку на руке. Рана была легкая – два дня, и она затянется; он обильно смазал ее бетадином и перевязал чистым бинтом. Заодно уж и помочился. Он уже собирался снова лечь в постель, чтобы во всех подробностях рассмотреть миленькую брюнеточку, как на тумбочке завибрировал мобильник.

– Влад?

– Да, Драгош. Ты где?

– В Париже. В отеле. С первыми двумя я уже разобрался…

– Знаю. Павел мне рассказал. Гладко прошло?

– Положил обоих. Мужика и девушку. Вот только руку поранил, но ничего серьезного.

– Тебя никто не видел?

– Нет. Там никого не было.

– А деньги?

– Забрал. Десять тысяч. Они не успели почти ничего потратить.

– Хорошо. Очень хорошо. И у меня для тебя хорошие новости.

– Отлично, а то я тут заскучал без дела.

– Я разыскал еще одного. Собирайся в дорогу. Надеюсь, тебе нравится море.

– Поеду куда скажешь. Для того я тут и нахожусь.

– В обиде не будешь. Этот тип живет припеваючи – только нас ему и не хватает. Уверен, он думает, что надежно спрятался и ему ничто не угрожает. Как будто можно быть в безопасности, когда по твоему следу крадется дядюшка Влад. Ха-ха-ха!

Влад громко рассмеялся. У него имелась слабость: он был падок на комплименты, и Драгош с готовностью поддержал игру:

– Влад, от тебя никто не спрячется. Разве что на дне Черного моря.

– Да и то сомнительно, Драгош! Вряд ли. Думаю, я и на дне Тихого океана найду самую мелкую тварь. Но вернемся к нашему умнику. Оказывается, один из моих информаторов видел его в порту, где он прогуливался без всякой маскировки.

– Чем он занимается? Рыбачит?

– Работает в порту.

– И где же?

– В Марселе.

– Это на самом юге, да?

– Ну, с такой машиной, как у тебя…

– Э-э… – Драгош замялся. Влад и правда знал все.

– Про машину Павел мне рассказал. Ну что, записываешь? Анатолий Литовченко. Живет в борделе, улица Пуа-де-Фарин, двенадцать.

Драгош нацарапал адрес в блокноте с логотипом отеля.

– А другой, последний? Они вместе?

– Нет, не думаю.

– Знаешь, где он? Вдруг это по дороге?

– Нет, – сказал Влад. – Но это не займет много времени. Я уже вышел на его след, уж поверь.

– О чем разговор, Влад. Кому, как не тебе, мне еще верить, – отозвался Драгош, у которого и выбора-то никакого не было.

– Отлично. Тогда в путь. И поосторожней там.

Совет полковника Азарова не был ни отеческим, ни дружеским. Он просто перечислил обычные требования: быть осмотрительным, выполнять работу по всем правилам жанра, а главное, не попасться. Ведь если Драгоша повяжут и возникнет опасение, что от него можно проследить всю цепочку до самого Йонуца, Влад сразу же перережет эту нить Ариадны. Он не только пальцем не пошевелит, чтобы вытащить его из неприятной ситуации, но – Драгош готов был держать пари – сам пошлет кого-нибудь из своих убийц, чтобы нейтрализовать его, на сей раз окончательно. Именно это и хотел сказать Влад, когда желал Драгошу быть осторожным. Драгош знал правила игры, и совет полковника был излишним.

– Спасибо, Влад. До скорого, – только и ответил он и сразу положил трубку.

Когда Драгош снова включил звук телевизора, то с досадой обнаружил, что пышногрудая брюнетка выбыла из игры.

* * *

Вскоре после полудня небо заволокло тучами, как перед грозой, и в комнате Папу совсем потемнело. Уже несколько минут хозяину не сиделось на месте – он заметно нервничал. – Да что с тобой? – спросил Марк.

Пальцы Папу то и дело барабанили по чашке, и он, с трудом подбирая слова, наконец заговорил:

– Тут такое дело… Нам с тобой угрожает опасность. Кожей ее чувствую, аж поджилки трясутся. – В каком смысле «поджилки трясутся»? – А в таком, что мне страшно. – И чего ты боишься? – удивился Марк.

– Говорю тебе, я его чувствую. Всегда чувствовал, когда он приближается. Анку. Ты про Анку слышал? – Нет. Папу опустил голову:

– Это ангел смерти. Он рыщет неподалеку. Теперь совсем близко. Марк вспомнил текст, который читал священник. Ангелы, дьявол, мрак, младенец, отнятый у матери, змеи, дракон… В голове пронеслась вереница загадочных существ.

– Папу, дьявол – это всего лишь сказка! Его не существует.

– Думаешь, я чокнулся? Но я говорю правду. Когда Анку приближается, я его чувствую так же хорошо, как вижу пар над этим кофе.

– Как это у тебя получается?

– Ну не знаю, просто чувствую его, и все. В тот вечер, когда Пьеррика должны были убить, я и это почувствовал. Я не рассказал об этом полицейским. Они не поняли бы. Тогда я проснулся среди ночи, и у меня внутри как будто зашевелились кишки.

Папу заговорил тише:

– Я вернулся из «Гавани» в десять. Я тогда крепко выпил. Меня валило с ног. Я лег сюда, на эту кровать, и вмиг заснул. Примерно в четыре утра подскочил, будто меня кто толкнул. Я дрожал как лист. Подошел к окну и услышал жуткий крик, словно резали свинью. Ну я вышел, а там ничего. Кроме ветра. Уже светало, и на горизонте появилась оранжевая полоса. Я спустился по тропинке, которая ведет к пляжу. Там никого не было, только что-то лежало на песке. Я сразу все понял. Подошел поближе и увидел Жюгана, он был уже мертвый. Черт, Марк. Видал я покойников, но такого – никогда.

– А когда ты его увидел, что сделал?

– Сбежал. Запаниковал я, понимаешь? Поднялся по тропинке и заперся на два оборота.

– Как ты его называешь, этого ангела?

– Анку. Это мог быть только он. Марк, я не сумасшедший. Может, я и алкоголик, но не псих!

Папу посмотрел в окно.

– Анку пробудился, и он на этом не остановится. И ты тоже в опасности.

– Я? Почему я?

– Потому что он убил Жюгана, а Жюган тебе угрожал. Все подумают, что это случилось из-за тебя.

– Да объясни толком. Я ничего не понимаю! – вспылил Марк. – Произошло убийство. Полицейские ищут виновного. Аббат в церкви рассказывает байки о змеях. Ты уверяешь, что видел дьявола! Но я-то тут при чем? Мне нет дела до всех этих историй. Что вам всем от меня нужно? Я не местный и хочу уехать отсюда – только и всего.

– Я просто хотел тебе объяснить, – протянул Папу с обидой.

– И знать ничего не желаю! – крикнул Марк, вскочив на ноги.

Папу замер, понурив голову. Некоторое время они молчали, не в силах произнести ни слова, потом Папу рухнул на ротанговый табурет.

Марк провел рукой по волосам.

– Извини. Мне тоже страшно.

– Я хочу тебе помочь.

Папу по-прежнему сидел опустив голову.

– Это все из-за дара, – помолчав, снова заговорил он. – Это из-за того, что я могу слышать Анку. Сначала в голове гудит. Потом звук нарастает до того, что мне кажется, будто голова вот-вот лопнет. Когда это случается, в меня будто что-то входит и сметает все на своем пути. Здешние люди называют это даром, потому что не знают, что это такое. А я так тебе скажу: это проклятие.

Папу тонкой струйкой налил кипящую воду в чашку Марка, на дно которой насыпал растворимого кофе. Чтобы продолжать рассказ, ему требовалось собраться с мыслями, разложить все по полочкам и расставить события в правильном порядке.

– Как только Жюган притащил отрезанную ногу, я понял, что эта мерзость скоро себя покажет. Эта нога была знаком, или, скорее, предзнаменованием. А предзнаменования всегда сообщают о беде и могут принимать кучу разных форм.

Это подтверждали его многочисленные истории. Папу рассказал о малышке Маргарите, двенадцатилетней девочке, жившей в деревне Лешиага неподалеку от Пон-л’Аббе. Ее дядя, моряк дальнего плавания, которого она обожала, отправился на промысел в южные моря на корабле «Виржини». Однажды ее мать получила от брата письмо, отправленное им из Буэнос-Айреса: в нем сообщалось, что он уже на пути домой. Девочка каждый день, перед тем как лечь спать, молилась за дядю. В тот вечер не успела она еще дочитать «Отче наш», как на нее неведомо откуда упала капля воды. Обычная капля упала с потолка ей на лоб, когда она стояла на коленях в изножье кровати. Потом вторая, потом еще пять, десять, двадцать капель. Она позвала мать. Но когда та прибежала и провела рукой по простыне и одеялу, они оказались совершенно сухими. Она слегка пожурила девочку и снова отправилась спать. Как только мать вышла, капли снова начали падать. Кап, кап, кап. Маргарита не хотела второй раз беспокоить мать, забралась под одеяло и заставила себя уснуть. Среди ночи ее разбудил сильный взрыв. Маленькое окошко, через которое комнату обычно освещала луна, треснуло, и в помещение хлынули тонны воды. Ледяная, покрытая пеной вода затопила все вокруг, залила пол, билась о стены, и вскоре кровать несчастной Маргариты уже качалась, как плот, на морских волнах. Она увидела в воде рядом с кроватью обнаженное тело. У покойника были седые волосы, а на левой руке – кольцо с изумрудом: такое носил ее дядя. Девочка стала кричать так, что чуть не задохнулась, мать сломя голову прибежала в ее комнату. Она обняла ее и принялась успокаивать. Спустя двенадцать дней компания в Нанте, на судне которой плавал ее дядя, прислала депешу: в ней с прискорбием сообщалось, что «Виржини» потерпела крушение.

А вот история о Барбе Луарн, старушке из Пемполя. Однажды она допоздна засиделась за прялкой и обнаружила в корзине, куда складывала мотки шерсти, отрубленную голову, сочившуюся кровью. В луче ослепительно-белого света, внезапно озарившем комнату, она разглядела, что это голова ее сына, плававшего на военном корабле. Мать стала горевать и оплакивать свое дитя, называя его по имени. Тогда голова сама собой выкатилась на пол, остановилась и сказала скорбным голосом: «Прощай, мама». Ослепительный свет погас, и бедная женщина упала без памяти. Позже стало известно, что ее сыну Ивону Луарну, старшине второй статьи на корабле «Редутабль», срезало тросом голову, когда судно выполняло опасный маневр. Поскольку был сильный шторм, голова скатилась на палубу.

Когда Папу услышал про отрубленную ступню, он сразу понял, что морякам с «Наливая» был послан знак, и с Жюганом или одним из его матросов должно случиться страшное несчастье. И когда в ту самую ночь его поднял с постели ужасный крик, все части головоломки разом сложились, и ему открылась безжалостная, горькая истина.

Анку являлся только своим жертвам, и такие встречи для них всегда имели роковой исход. Даже если не существовало ни одного очевидца этих событий, поскольку те просто не смогли их пережить, эта история сохранилась в бесчисленных легендах. В них говорилось, что Анку огромен и худ. В одних рассказах он изображался в виде костлявого скелетоподобного существа, облаченного в черные одежды, в других напоминал некоего фантастического зверя – наполовину ворона, наполовину волка. Папу не сомневался: Жюган встретился именно с ним. Лицом к лицу. За один короткий миг, как только увидел его, он узнал то, чего не знали другие. Он проник в тайну – и унес ее с собой.

* * *

Когда Марк вернулся, Карадек едва кивнул ему головой. Марк уже было начал лепетать какие-то невнятные слова в свое оправдание, но Карадек выставил перед собой ладонь, останавливая его. Не задав Марку ни одного вопроса, он позволил ему снова поселиться в своей комнате и сесть за стол на прежнее место. Между тем каждый раз наморщив лоб или передернув плечом, он словно упрекал неблагодарного матроса в том, что тот, не сказав ни слова, без предупреждения, почти на неделю покинул корабль. В отсутствие Марка Карадек взял все дела на себя и о своем молодом помощнике с кем-либо говорить поостерегся. Он предположил, что парень, скорее всего, спрятался где-то на острове, но после четырехдневного ожидания уверенности в этом у Карадека поубавилось. Он уже подумал, что молодой человек сбежал насовсем, и его беспокойство за судьбу товарища переросло в тревогу, а потом и в страх. Он, по обыкновению, упрятал свои чувства поглубже; когда же увидел, как Марк шагает к дому со стороны луга Ле Коза, испытал неподдельную радость, однако жгучая горечь обиды не позволила протянуть ему руку для приветствия.

Весь следующий день оба старались не заговаривать друг с другом и механически выполняли повседневную работу. Но Марк все же попытался растопить этот лед и завел разговор о том, почему он тогда ослушался Карадека. Как испугался, что заявятся полицейские, узнают, кто он такой, и его вышлют назад, на Украину. Как он прятался, как Марианна приютила его, а потом посоветовала вернуться к работе. Для Карадека объяснения Марка мало что значили: единственно важным для него было то, что молодой человек вернулся. Он постарался рассеять беспокойство Марка, сказав, что следствие увязло в этом деле и, скорее всего, убийство Жюгана так никогда и не раскроют. Затем они взялись за работу и рыбачили два дня – пока «Пелажи» не выдохлась и не выбыла из строя.

Марк стоял на палубе, выпрямив спину, расставив ноги, держась за лебедку трала. Легкий бриз ласкал его щеки, полуденное солнце грело макушку. Со времени прибытия на остров у него часто возникало ощущение, что он безбилетный пассажир, незаконно попавший сюда, нацепив маску настоящего моряка. Часто, но никогда так явственно, как в тот день на борту «Пелажи» – когда он совершенно безнаказанно наслаждался теплом и сверкающей красотой океана, в то время как любой профессиональный моряк проклинал бы эту чертову посудину, застрявшую здесь, на причале, тогда как другие моряки далеко в море наполняют трюмы рыбой.

«Пелажи» застыла в безмолвии, только снизу изредка доносились приглушенные удары молотка Карадека или скрежет его ключа-шестигранника. Вскоре из трюма послышался поток брани, и из люка показалась красная сердитая физиономия Карадека, поднимавшегося по приставной лесенке. Он высунулся на половину своего корпуса и вытащил из чрева судна какой-то цилиндрический предмет – покрытую машинным маслом непонятную конструкцию с лопастным колесом и целым пучком обрезанных черных проводов длиной сантиметров тридцать.

– Чтоб он провалился, этот сраный пылесос!

Карадек положил агрегат на палубу и вытер вымазанные маслом руки о рабочий комбинезон.

– Обойдется мне в целое состояние!

– А что это?

– Генератор. И он сдох. А без него – нет электричества. Дай тряпку, она в кабине. А еще возьми бумагу и карандаш.

Марк сбегал на мостик и вернулся с клетчатой тряпкой, блокнотом и шариковой ручкой.

– Пойдешь к Лестреану и закажешь мне вот это, – сказал Карадек, вытирая руки. – Генератор переменного тока GX на семьдесят пять ампер, всасывающий насос, спускной вентиль на четверть дюйма, пять литров моторного масла. Объясни ему хорошенько, что мне это нужно прямо сейчас. Ну и заодно прихвати солидол, корабельную смазку, канистру моющего средства «Солтар» и банку синей эмали «Топлак». И давай живее!

Марк прыгнул на причал и направился в другой конец порта, в лавку Лестреана под огромной вывеской с надписью наклонными желтыми буквами «Западный флот».

В лавке не было ни души. За стойкой, заваленной открытыми книгами учета, каталогами деталей и рыболовного оборудования, стоял пустой табурет. Марк из любопытства обошел несколько стеллажей с приспособлениями для рыбной ловли, меж которых грудами валялись сапоги, канаты, жилеты, черпаки, ножи, катушки с леской и прочие замысловатые штуковины, от которых исходил резкий запах резины и какой-то особый дух, свойственный новым вещам.

– Чем могу быть полезен?

За стойкой появился низенький седовласый мужчина.

– Привет, – сказал он, протянув Марку руку. – Я Ив Лестреан. Помнишь меня?

– Кажется, да.

– Я был в «Гавани» в тот вечер, когда ты приехал.

Марк вытащил из кармана список и вопросительно поднял брови. Лестреан взял листок, пошел в подсобку и через несколько минут вернулся с целой горой канистр, коробок и пакетов.

– По поводу генератора скажи Жоэлю, что поставка будет завтра, – проговорил он. – Вам повезло, иногда приходится ждать целую неделю.

– Сколько…

– Не бери в голову, у нас с Жоэлем свои расчеты.

Марк вышел из магазина, нагруженный тяжелой поклажей.

Когда он добрался до «Пелажи», Карадек уже снял комбинезон и закрывал на ключ кабину. Марк сложил покупки на палубе, и они вместе пошли к белому пикапу.

Тепло этого ясного, почти весеннего дня омрачала единственное обстоятельство – всего в нескольких милях от них кто-то, скорее всего, до отказа набивал трюмы рыбой.

Когда они вернулись, Карадек метался по дому, как тигр в клетке. Марк достал из пачки сигарету, заметив вопросительный взгляд Карадека.

– Разве вы курите?

– Бывает.

Марк похлопал по карманам джинсов и куртки.

– Зажигалку?

– Да, свою оставил на судне.

– Посмотри в супнице.

Марк взялся двумя руками за бело-синюю фарфоровую супницу, стоявшую на буфете, снял крышку и стал копаться в залежах вещей. Там хранилось беспорядочное собрание самых разных предметов. Очки, тюбик клея, кнопки, страничка из какой-то книги, веревочка, ключи от висячего замка, ручка без колпачка, календарь приливов и отливов, батарейки и, наконец… розовая зажигалка.

– Жоэль, я знаю о вашем сыне, – обронил Марк, поднося Карадеку зажигалку.

Моряк что-то проворчал и затянулся сигаретой – он вроде бы даже не удивился. Марк толком не знал, в чем хотел признаться Карадеку, а тот, судя по всему, не выражал желания продолжать этот разговор.

– Марианна мне обо всем рассказала.

У Марка возникло чувство, что он сказал что-то не то. Однако раз уж об этом заговорил, отступать было поздно.

– Я знаю, как погиб Эрван. И я… Мне очень жаль, – кое-как закончил он, проклиная себя за то, что недостаточно владеет французским.

Карадек молча стоял у окна. Его взгляд застыл на багажнике белого пикапа, блестевшего на солнце, потом переместился на ветки приморской сосны, вяло покачивавшиеся в глубине двора. Эти привычные мелочи тяжким мертвым грузом тоски невольно давили на него, на его одинокую пустую жизнь.

– Вы так много для меня сделали, – снова заговорил Марк. – Спасибо.

Марк потянулся было рукой к плечу Карадека, но тут же отдернул ее, так и не коснувшись товарища. Он поспешно вышел во двор, сделал несколько шагов, бросил окурок на гравий и присел на еще теплый капот пикапа. Со вчерашнего дня у него перед глазами стояло перепуганное лицо Папу. Он неоднократно пытался найти в его словах какой-то смысл, но всякий раз он оказывался за пределами его разумения. С какой бы стороны он к этому ни подходил, вывод получался один и тот же: Папу рассказывает небылицы. Раньше он, может, и был отважным моряком, избороздил все моря на планете – почему нет? Но дальше начиналось что-то непостижимое. История об ангеле мертвых, об Анку, который где-то рядом и посылает знаки живым. Все время, пока рассказывал, Папу безостановочно пил пиво, опустошая бутылку за бутылкой, хотя не страдал от жажды. Налицо деградация личности. Он спускался по склону, и ему не суждено было на него подняться. Все, к кому он был привязан, умерли. Мир – каким он его любил – куда-то подевался. А все эти истории – соломинки, за которые он пытался ухватиться. Но его падение уже началось. Однажды он и правда увидит в своем жилище пришедшего за ним Анку, тот прижмет его к стене и сломает ему шею. Люди найдут безжизненное тело – и на сей раз уже не мертвецки пьяного, а действительно умершего от пьянства Папу. Марку стало не по себе, и он поклялся, что в самом скором времени навестит этого дошедшего до ручки человека и попытается обо всем его расспросить. Погруженный в свои мысли, он едва заметил, как у него под носом нарисовались две громадные ножищи.

– О чем думаешь? – осведомился Карадек.

– О Папу, – ответил Марк, поднимая голову.

– Он что-то натворил?

– Да нет, просто я с ним вчера виделся. У него дома. Он рассказывал о своей жизни.

– Хмм… Бедолага. Ты знаешь, он ведь был моряком.

– Да, он говорил мне. И про южные моря. И про то, как ходил в море со своим братом.

– О да-а, – задумчиво проговорил Карадек. – Как же давно это было. Но Жана я хорошо помню. Молодой, но с таким характером… Потом он утонул. Как и мой сын.

Карадек вздохнул.

– Папу все рассказывал какие-то нелепые истории, – продолжал Марк.

– Не стоит верить всему, что он болтает.

– Ну да, я о том же подумал.

– Он сильно страдал. После смерти брата у него стало неладно с головой. В один день решил, что отныне суда и рыбалка не для него. Навсегда. А ведь был хорошим моряком. Получше тебя! – с улыбкой заключил Карадек.

– А кто такой Анку? – как бы мимоходом спросил Марк.

– Говорят, это дьявол.

– Кто говорит?

– А сам-то как думаешь? Кюре говорит! Анку, дьявол, Сатана – все это выдумки священников. Бери с меня пример. Держись подальше от Лефора, да и от остальных тоже, раз уж на то пошло. Все эти святоши, которым в церкви неведомо чем забивают голову… Однажды, когда полицейские отсюда уберутся, ты сможешь уехать. Но пока что обходи стороной здешний народ. Тебе же лучше будет.

– Вы что-то узнали?

– Я же не торчу вечерами в «Гавани»! Это просто совет.

* * *

С того места, где он находился, в нескольких метрах от каземата Папу, можно было окинуть взглядом тридцать километров берега. Море было темным и спокойным. Южный, пока еще робкий ветер кружился над поверхностью воды и своими внезапными порывами оставлял на ней граненые световые пятна.

Десяток километров горизонта, тянувшегося направо и налево, заслоняла полоса суши, с обеих сторон, там, где соединялись море и небо, растворявшаяся в молочной мгле. Материк. Огромный, как целый мир.

Откуда расходились все пути, куда они и сходились.

Для которого Бельц был всего лишь затерянным где-то на периферии клочком земли. Небо, обычно ничем не стесненное над островом и морем, было затянуто пеленой над материком, будто это какая-то чужеродная ему территория, над которой оно никак не могло улечься.

– Может, спустимся на пляж? – предложил сидевший на выступе скалы Марк, когда Папу подошел к нему.

Молодые люди стали спускаться по крутой тропе, выдолбленной в камне. Она вела к пляжу и нависала над щелью в скале, пробитой бушующими волнами. Папу, ловкий, как обезьяна, шагал впереди, соскальзывая по промоинам, хватаясь за пучки травы, перепрыгивая через камни. Марк осторожно шел за ним след в след, стараясь не смотреть вниз, чтобы не закружилась голова. Обойдя холм, возвышавшийся над скалами Созон, они прошли по узенькой мокрой тропе и наконец очутились на Старушечьем пляже. По песку Папу шел гораздо медленнее, чем по обрывистой тропке, потом и вовсе остановился.

– Это здесь? – спросил Марк.

Папу кивнул. Марк залюбовался морем: начинался отлив, и уже обнажились первые камни, покрытые бурыми водорослями. Осматривая окрестности, Марк удивлялся тому, насколько нелепо выглядело это преступление. Почему преступник решил убить Жюгана в открытую? Если тот возвращался со скал Созон, убийца запросто мог спрятаться в зарослях по соседству и устроить ему ловушку. Вместо этого он напал на него прямо посреди пляжа. Или притащил тело туда уже после убийства. Марк вздохнул. Если на бумаге убийство выглядело загадочным, то на месте оно казалось совершенно бессмысленным. Папу нервничал. Песчаный берег пугал его. Еще живо было воспоминание о той ночи. Марк положил ему руку на плечо.

– Папу, Анку существует только в головах людей. Во снах и кошмарах. Это просто миф. Люди боятся смерти, поэтому и придумывают ей обличье. На Бельце у Анку тело зверя. Они так его себе представляют, но никто никогда его не видел. Ты же сам мне об этом говорил.

– Я его видел, – произнес Папу, и глаза его наполнились слезами. – Видел, как сейчас тебя вижу. В метре от себя. Я вцепился в его плащ, а он схватил меня за горло. Я видел его ужасные глаза, чувствовал его мерзкий запах.

От этих слов Марк вздрогнул. На него нахлынуло воспоминание, которое он уже несколько дней старался изо всех сил от себя отогнать. «Нет! Ты ничего не чувствовал. А я не видел ни крыльев с длинными когтями, ни горящих глаз», – хотел прокричать он. Но промолчал и приобнял Папу за плечи:

– Но ведь ты говорил мне, что…

– …он показывается людям, только чтобы убить?

– Да.

– Он в ту ночь и убил.

Последние отблески вечерней зари уходили с холма, темнота постепенно окутывала пляж и бока сланцевой скалы. Они уселись на большой валун. Папу порылся в рюкзаке, одну банку пива дал Марку, другую взял себе, открыл и выпил залпом половину. Потом начал длинный рассказ, в котором объяснял происхождение своего дара:

– Мои родители жили в Сен-Тюрио. Отец был начальником почтового отделения, мать – учительницей. Мой брат Жан на три года моложе меня. Однажды, когда мы гуляли на природе, отцу стало плохо. Он упал на землю и весь затрясся. Доктор сказал, что это приступ эпилепсии. Отец несколько дней пролежал в постели, а спустя два месяца с ним опять приключилась эта штука – он снова упал, и опять на том же месте. Отец сказал, что тут в земле что-то есть, и от этого у него кружится голова. Мы уговорили владельца участка раскопать там землю и нашли там подземный источник. У отца оказался дар находить воду. Эта новость разнеслась как по бикфордову шнуру. К нам приходили крестьяне со всей округи. Найти источник на своей земле сулило выгоду. Отец был добрым человеком, он соглашался помочь и никогда не брал за это денег. Тем более что со временем он научился управлять своим даром. Через несколько месяцев он уже умудрялся находить воду на расстоянии десятков метров. Но мало-помалу его дар изменился, у него стали появляться предчувствия. Однажды он увидел мертвого ягненка в утробе овцы за три дня до того, как та окотилась. Еще как-то раз он увидел, что виноградник побьет градом, при том что в тот день было ясно. Он не захотел тревожить крестьянина, и тот потерял весь свой урожай. Тогда отец решил больше этим не заниматься. Люди его не понимали и начали на него злиться. Как-то он вернулся с работы, его била дрожь. Он кинулся к матери и сказал, что видел, как у нее на руках умирает мальчик. Они с ума сходили, потому что в тот день у меня начался жар, и они уже представляли, как несут меня на кладбище. Ночью мне стало лучше, а на следующий день, когда мать вышла из школы, одного из ее учеников сбила машина. Она бросилась к нему, и он умер у нее на руках. Мы были потрясены таким совпадением. Отец принялся расспрашивать меня о моем вчерашнем жаре. Я сильно испугался, потому что тоже видел малыша, умирающего на руках у моей матери. Он взял мою руку и стал читать молитву. У меня тоже был дар. Его отчаянию не было предела.

С того дня все покатилось под откос. Дар отца стал странным, причиняющим боль. Он видел смерть разных людей. Самые незначительные знаки приводили его в ужас: погасшая свеча, необычная форма облака. Крестьяне больше к нему не ходили. Его осаждали видения, он не мог ни с кем говорить. Только со мной. Если бы меня не было рядом, он сошел бы с ума.

Однажды летним вечером он решил пройтись после ужина. Прогулка затянулась дольше обычного, он вернулся бледный, словно выпотрошенный изнутри. Матери он сказал, что слишком много курил, и ему стало нехорошо. Но я-то знал, что это неправда. Как только мать и брат ушли спать, он рассказал мне, что встретил тощего зверя, который шел на двух ногах. Он здорово испугался, а когда эта тварь к нему приблизилась, он понял, что это мертвец. Тот положил ему руку на плечо, и отец бросился бежать от него со всех ног. Когда он пришел, то почувствовал, что у него сильно болит спина. Я помог ему снять рубашку. На плече была большая рана, как будто его укусил волк. Три дня спустя он умер.

После этого я решил бежать из этих мест и от своего проклятого дара. Я нанялся на траулер, который отправлялся на норвежские банки. На Шпицберген. Я хотел уехать как можно дальше. Так я объехал весь мир. Работа была трудная, часто опасная, но моя тревога таяла с каждой неделей. Мне больше не снились сны. Не было и видений. Я обрел свободу. Единственное, о чем я думал, – о тралах с крилем и нототенией, которые нужно то и дело поднимать на борт. Если бы я мог, я занимался бы этим делом всю жизнь. А потом уехал бы на Маврикий. Но однажды я получил телеграмму: умерла моя мать. Я еле успел вернуться к похоронам. Брату было шестнадцать, и я не мог оставить его одного. Мы переехали жить сюда, на Бельц, приобрели небольшое судно. Мы вкалывали до седьмого пота – у меня уже был опыт, а он быстро учился.

Когда я вернулся в эти края, у меня снова начались головные боли. Сон опять стал тревожным. Я иногда чувствовал чье-то присутствие и трупный запах. Мы с братом два года ловили рыбу. Однажды мы вышли в море в шторм – волны четыре метра. Я стоял у штурвала, а Жан – у трала. Судно накрыло волной. Это длилось всего секунду. Он был там, тащил трал, а секунду спустя – уже никого, только тросы извивались, как ужи. Я кинулся туда. Было темно, а в такую погоду упасть за борт – это конец. Я сбросил тросы трала, чтобы судно могло свободнее маневрировать, сделал полуоборот, кружил по воде на малой скорости, слушая волны и выкрикивая его имя. И тут я увидел желтое пятно – плащ брата. Я повернул на другой галс, чтобы подобраться к нему поближе, но не слишком близко, чтобы он не попал под винт. Я опустил багор за борт, кричал. Думал, у меня ничего не получится. Упадешь за борт – и ты покойник. Таков закон. Но в тот момент мне было плевать на закон. Я тыкал и тыкал багром. Тыкал и орал. И тут случилось что-то невероятное. Я что-то почувствовал. Сопротивление. Я потянул и увидел его руку, которая держалась за крюк. Разве такое возможно? Господи, я его загарпунил. Нагнулся и вытащил его на борт. Он весил вдвое больше, чем на самом деле, и я даже подумал, что погибну вместе с ним. Я его поднял, и – хочешь верь, хочешь нет – он был жив. Весь синий. Полные легкие воды. Но живой. Истинное чудо. Он должен был умереть. И между нами говоря, может, это было бы к лучшему…

Я с остервенением тряс его, чтобы выпустить всю воду, что он набрал в легкие. Судно болтало на волнах, как ореховую скорлупку, когда я внезапно увидел в лунном свете какую-то тень. Я стоял на коленях, совершенно без сил. Она появилась на носу корабля и шла ко мне тяжелым шагом. Огромная. Мне не понадобилось много времени, чтобы понять. Меня не нужно было с ним знакомить. Я видел Анку в своих снах. Я его много раз хоронил в глубине памяти, и вот он предстал передо мной. Я окаменел. Невольно прижал к себе Жана. Тогда Анку вытянул руку и схватил моего брата за рукав плаща. Глухим голосом, как будто доносящимся из колодца, он сказал, что Жан принадлежит ему. Я крикнул, что он дышит, что он не умер. Тогда он заявил, что я вор. Сказал, что он должен был умереть, а я его украл. Я схватил багор и метнул его, как дротик. И почувствовал жестокую боль в руке: ее как будто зажали в тиски. А еще – отвратительный запах, как от гниющего трупа животного. Увидел пустые глазницы, висящую клочьями плоть, безобразное лицо. Он поднял меня над палубой и заявил, что брат принадлежит ему, а если я хочу, чтобы он жил, то должен занять его место.

Я врезал ему изо всех сил, но кулак попал в пустоту. Он отшвырнул меня, словно скомканный лист бумаги. Я ударился о планширь и услышал, как хрустнули мои кости. Потом я сгреб в охапку брата, который только начал приходить в сознание. Эта мерзкая тварь подняла его с палубы так легко, как будто сорвала цветок в саду, – и выбросила за борт. Я видел, как он летел по воздуху, и его плащ хлопал на ветру. До конца жизни этого не забуду. Потом я потерял сознание, а когда очнулся, у меня были раны на голове и сломаны два ребра. Судно кружило по волнам. Волны разбивались о палубу. Жана не было.

Когда я вернулся в порт, то беспробудно запил на три недели. Парни приходили меня навестить. Ле Коз, Жюэль, Жюган… Но я их выгонял. Бросался в них пивными бутылками. А потом я скатился ниже некуда. Не мог даже ступить ногой на палубу траулера. Даже мысль о том, чтобы выйти в море, вызывала у меня тошноту. Я продал судно, продал дом. И поселился здесь. Тут неплохо. Никто меня не трогал. Они знали мою историю. По крайней мере, некоторые. Большинство считает, что мой брат погиб в море и у меня от этого крыша поехала. Всей правды они не знают, но так даже лучше.

Во время длинного монолога Папу Марк вертел в руках банку пива, не произнося ни слова. Наверное, Папу впервые об этом кому-то рассказывал. Почему именно ему он доверился? Наверное, потому, что он такой же несчастный, и это их объединяет. У Марка возникло ощущение, что он тоже скатился ниже некуда. Он по собственной воле увяз в болоте, которое с каждым днем засасывало его все больше.

– Ты здесь отчасти из-за меня, – сказал Папу и чуть заметно улыбнулся.

– То есть?

– Карадек предлагал мне это место. Но поскольку я не мог подняться на судно, он дал объявление.

– Выпьем за это? – предложил Марк, поднимая жестянку с пивом.

Папу взял очередную банку и поддел ногтем алюминиевое кольцо. Показалась белая пена, и Папу одним глотком выпил половину.

– Жюгана ему не хватит. Я чувствую, как он приближается. Марк, он снова нанесет удар. И на сей раз придет за мной.

Марк пытался собрать все куски этой драмы воедино. Невероятная история Папу, убийство Жюгана, приезд полицейских в порт Бельца, его видения в лесу, Зоя на другом конце Европы, вселяющий в прихожан страх аббат Лефор и румыны, идущие по его следу, как голодные волки. В событиях, происходивших с ним в последний месяц, он не усматривал никакой логики. Его швыряло в разные стороны, как пробку на воде, и единственное, что он мог сделать, – постараться не утонуть.

Не утонуть? А как ты собираешься это делать? Если бы меня слушал, но нет… Ты поступаешь, как тебе в голову взбредет. Начнем с того, что ты не должен был сюда приезжать.

– Папу, а Анку… Я мог его видеть, как ты думаешь?

– Если бы ты его видел, то уже был бы мертв. Будь у тебя дар, ты не стал бы задавать этот вопрос. Но не этого тебе надо бояться. Здесь все думают, что кто-то вызвал Анку.

– А что, его можно вызвать?

– Да. Те, у кого есть дар, обладают способностью его призывать.

– Это же натуральное колдовство.

Папу вздохнул:

– Называй как хочешь, ведь за это сейчас не сжигают.

– Ты думаешь, кто-то навел порчу на Жюгана?

– Да. И почти все думают, что это ты.

– Я? – воскликнул Марк и нервно рассмеялся.

– Не смейся! Жители острова боятся. Боятся Анку и боятся тебя. А тебе стоит опасаться их.