Знак

Зззззззз… Чпок. Четыре часа утра. Дьявол. Он никогда к этому не привыкнет. В тот момент, когда надо было просыпаться, он испытывал невыносимые мучения, как будто ему крепко дали в морду, – и так каждый день, не только после вчерашнего. Засыпал ли он пьяным далеко за полночь или часов в восемь вечера, вместе с петухами, пробуждение все равно превращалось в кошмар. Пятнадцать лет он занимался рыбной ловлей – и никакого просвета. Подъем с восходом солнца стал для Пьеррика худшей из пыток. Выдрать свое тяжелое, словно налитое свинцом тело из теплой постели, из-под мягкого одеяла было для него мукой – почти такой же, как и в его первый рабочий день, с той лишь печальной разницей, что с годами это чувство только усугублялось. Правда, всего через час он уже вовсю орал на матросов, заводил ревущий мотор и выходил в океан. А пока он садился на кровати, на минуту запрокидывал голову и замирал, как занесенный песком обломок «Морган-Биана». Тереза спала – звонок будильника в четыре утра ее уже давно не беспокоил. Пьеррик грустно посмотрел на нее, поцеловал в лоб и потихоньку выбрался из постели.

Утром он все делал вслепую. Нацедил из кофеварки литр кофе, оделся, в три укуса уничтожил намазанный маслом мини-багет, проверил снаряжение, швырнул его в кузов пикапа и закрепил веревками. Тереза всегда с вечера собирала ему еду и укладывала в рюкзак. Пьеррик едва сдержался, чтобы не выложить все это и оставить на столе, но вовремя передумал. Невозможно выдержать в море целый день впроголодь. Ну и пусть. Тварь он последняя. Мразь каких поискать.

Шел дождь, и верхушки приморских сосен плясали в темноте. Волнение будет неслабое. Пьеррика Жюгана это почти радовало. Так ему, подлецу, и надо. Что на него нашло? Безумие какое-то – другого слова не подберешь. Он точно потерял разум, и его пора вязать: надеть смирительную рубашку и посадить под надежный замок. Это ж надо, срывать злость на жене… Нет, парень. Ты не просто сорвался, ты поднял на нее руку. Псих ненормальный. Ударил жену… Сковородкой… Он стиснул зубы. Ничтожество. Сволочь…

От злости на самого себя глаза Жюгана налились кровью, и он несколько раз стукнул ладонью по рулю. Он был сам себе противен. Напился в стельку. Можно, конечно, все свалить на пиво. Кстати, сколько он выпил? Двенадцать пинт? Он вывалился из бара, еле держась на ногах, мертвецки пьяный, впрочем, как и всегда. Что он ей наплетет на этот раз? Какую выдумает историю? Какую жалостливую сказочку сочинит? Но для начала ему предстоят десять часов чистилища – что ж, вполне логично. Сегодня он получит по полной. Прямо в морду. Ну и пусть, он не станет сопротивляться. Против ветра продержится – столько, сколько сможет. И чем больше будут лупить его волны по лицу, тем лучше. А потом он вернется домой – и что тогда? Будет ползать на коленях, как и положено такому дерьму; станет умолять ее и унижаться; хныкать, как младенец, только бы ее разжалобить. И ведь хуже всего то, что это сработает. Тереза закроет глаза на случившееся, вздохнет, скажет что-нибудь, успокоит. И простит… Как и раньше. Как и всегда.

Пикап остановился у поворота на Керлоан. Мартен открыл дверцу машины под проливным дождем; забравшись внутрь, он смущенно поздоровался: «Привет, хозяин». Жюган не ответил и резко нажал на газ. Мартен Беллек был самым молодым из его матросов. Девятнадцать лет. Здешний, житель Бельца в третьем поколении. Хороший паренек. Получил свидетельство матроса в Гильвинеке. Пьеррик взял его к себе сразу после училища и ни разу об этом не пожалел. Он хотел вырастить из него настоящего моряка. Нужно почти ничего не знать о море или мечтать об этой безумной профессии, чтобы ее выбрать. Так считал Жюган. Но держал свои мысли при себе, а вслух говорил то, что было принято: классная профессия, морской простор, отважные люди – гордость страны… Молодежь разочаровывать нельзя. Молодежь – это святое. Если на свете есть парни, готовые рискнуть своей шкурой и, став рыбаками, получать за это сущие гроши, не нужно их разубеждать. Настроение у Пьеррика было скотское. Мартен сразу же это понял и отвернулся к окну.

В порту еще стояла ночная тьма. По крутой улице Тонье спускались двое мужчин с мешками и сетями в руках. Ветер усилился, свистели фалы, испуганно метались висевшие на верхушках мачт фонари; сходни заливал яркий электрический свет, двигатели траулеров издавали ровное урчание. Они встретили на пирсе Даниэля и Паскаля и пошли уже вчетвером дальше в порт, где стоял на якоре «Наливай». Все уже были на месте. Жослен и Ле Шаню возились с ящиками, Лоик и Фанш занимались такелажем, Лозашмер суетился на мостике, Ив и Мишель – у места погрузки. Они коротко поздоровались («Привет!»), кивнули друг другу, подняв подбородок («Как сам?»), и ответили друг другу односложными «А!» и «Э!». Продолжался отлив, и море вот-вот могло разыграться – медлить было нельзя.

Когда они заметили две двигавшиеся им навстречу фигуры, тащившие ящик на «Пелажи», Жюган отдал приказ матросам занять свои места на судне и поторопиться с подготовкой снаряжения. А сам подошел к двум мужчинам и хлопнул по спине того, что был покрепче:

– Ну что, Жоэль, управляешься помаленьку?

Карадек обернулся:

– А ты, парень, за меня не переживай.

– Я за тебя и не переживаю, только мне почему-то кажется, что у тебя так себе помощничек, – заявил Пьеррик, бросив быстрый взгляд на Марка: тот стоял, держа груз обеими руками и не произнося ни слова.

– Ты ищешь работу? Я тебя беру, – насмешливо проговорил Карадек.

Жюган подошел вплотную к Карадеку и понизил голос:

– Жоэль, то, что ты делаешь, неправильно. И не я один так думаю.

– Скажи прямо, чего ты хочешь?

– Черт возьми, отправь чужака туда, откуда он пришел. Если тебе люди нужны, то здесь полно тех, кто только и ждет, когда ты их позовешь.

– Недоумки? Нытики? Ты прав, выбор у меня богатый.

– Он хоть нормальный, твой матрос? И с документами у него все в порядке? А то в девяти из десяти случаев…

Карадек помедлил с ответом, и Жюган ринулся в образовавшуюся в их беседе брешь:

– Послушай меня, Жоэль. Как только сойдем сегодня на берег, я пойду к начальнику порта и сдам твоего парня. Если у него не окажется документов, Рене вызовет полицию. Ему придется это сделать. Твоего матроса заберут куда надо, а ты рискуешь сам знаешь чем…

Карадек схватил Жюгана за отвороты куртки и рванул к себе. Когда его лицо приблизилось к лицу Жюгана, так что их дыхание смешалось, он, едва сдерживая ярость, прошипел:

– Не-смей-мне-у-гро-жать, Пьеррик.

– Иди ты… Я точно сдам тебя начальнику порта. А ты что думал? Что мы безнаказанно позволим иностранцам отнимать у нас работу?

Карадек еще раз встряхнул Жюгана за воротник и отпустил его.

– Правду говорил Каллош. Ты и впрямь дурак, Пьеррик.

Карадек отправил Марка на «Пелажи». Жюган, передернув плечами, ушел на свое судно. В пять часов, когда в небе едва наметились первые проблески зари, десять траулеров и сейнеров, с полной рыболовецкой оснасткой, вереницей покинули гавань Бельца.

* * *

Жюган взял курс на запад. Примерно в десяти милях от побережья он знал одно заветное местечко, приносившее удачу. Если поторопиться, можно сделать за день три рейса. Он врубил мотор на полную мощность. Линию горизонта размывало серыми извилинами моря, широченная спина которого поеживалась, когда по ней проходился кнутом северо-западный ветер. «Наливай» на полном ходу врезался в высокие, захлестывавшие палубу волны. Пенные потоки лупили по иллюминаторам, стеклоочистители работали на пределе. Жюган стоял за штурвалом, непоколебимый, как крест на холме в Бег-Мелене. Мартен и Даниэль, в непромокаемых плащах, поднялись на мостик и закурили; их слова тонули в оглушительном грохоте стихии. Паскаль, расположившись под козловым краном, готовил сетки для улова. В шесть утра они забросили в воду первый трал и тащили его уже битых два часа. Во время подъема командование брал на себя Паскаль, а Мартен стоял у лебедки и не спускал с него глаз, готовый отреагировать на малейший его знак. Паскаль расправлял сеть в чане, пока Даниэль выбирал ликтрос с поплавками. Жюган почувствовал, как начали поднимать трал. Через четверть часа нижняя его часть уже висела над водой, и Даниэль стал подавать вверх противовес на цепях. Когда улов в раздутой, как шар, сети оказался на борту, Паскаль замер. Он круто развернулся и, побелев как мел, кинулся по проходу на мостик.

– Господи боже мой! Пьеррик, иди взгляни.

Не успел Жюган оглянуться, как его помощник исчез из виду, скрывшись где-то в недрах судна. Дверь снова хлопнула. Это был Мартен.

– Хозяин, Паскаль прислал меня вам на смену, а вас ждут у чана – дело срочное.

Пьеррик, ругаясь, покинул мостик. Пустая сеть, с которой струями лилась вода, свисала с козлового крана. Чан был полон рыбы, водорослей, камней. С первого взгляда было понятно, что этот улов – удачный. Посреди блестящих извивающихся сардин, макрелей, ставрид стояли в высоких сапогах, уперев руки в бока, Паскаль и Даниэль и что-то задумчиво рассматривали, вытянув шеи.

– Что-то интересное? – крикнул им Жюган.

– Сам посмотри, – откликнулся Паскаль, даже не взглянув на него.

Жюган перелез через деревянное ограждение и спустился в чан, стараясь не давить рыбу.

В центре маленького круга, образованного фигурами трех мужчин, среди серебристой сверкающей массы рыбы неподвижно лежало странное существо, по виду ракообразное, – белое, бесформенное и лишенное панциря. Судя по всему, его тело было повреждено веревками трала, и в глубине разреза виднелась белая хрящеватая кость. Сквозь молочно-белое мясо просвечивали тоненькие голубоватые вены, раздутые от морской воды.

– Вот дьявол! Ты видел это, Пьеррик?

Жюган наклонился, а Паскаль и Даниэль, наоборот, отшатнулись, и на лицах у них застыла гримаса отвращения.

– Дайте какую-нибудь бадью! – велел капитан, разгребая рыбу.

Даниэль побежал за пластиковым ведром.

– Пьеррик, – подал голос Паскаль. – Не к добру это…

– Что ты мелешь?

– Это совсем не к добру.

– Полторы тонны рыбы, которая только и ждет, чтобы вы ее взяли и разложили по ящикам. Наоборот, это очень даже к добру.

– Не притворяйся, – возразил Паскаль.

Даниэль протянул Жюгану большое ведро. Он кинул туда белесую массу, которая распласталась по дну, издав чавкающий звук.

– Притворяться – это ты о чем? Мы ловим рыбу. Грузим ее на траулер. Делаем свою работу. В чем проблема-то?

– Пьеррик… Ты что, свихнулся? Эта штука… Это дурной знак.

Моряк обхватил голову руками.

– О господи! Нет, вы только на них посмотрите! Это что за команда? Нытики… Правильно Жоэль сказал: вы нытики.

– Прекрати, Пьеррик. Любой экипаж в Бельце, обнаружив такое дерьмо среди улова, смотает удочки и как можно скорее вернется в порт.

Обескураженный Жюган покачал головой, все так же сжимая ее ладонями.

– Мы не станем рыбачить в таких условиях, – заявил Паскаль и повернулся к Даниэлю: – Правда, Дан?

Даниэль предусмотрительно не вмешивался в полемику, но когда оба спорящих повернулись к нему, чтобы узнать, на чьей он стороне, он поддержал Паскаля.

– Быть не может… Нет, этого просто не может быть, – вздохнул Пьеррик. – И вы думаете, что я заплатил за час пути, чтобы один раз забросить сеть и сразу вернуться? Вы знаете, сколько стоит добраться до этой банки?

– Если останемся, это нам обойдется дороже.

– Бред какой-то!

Капитан, ругаясь на чем свет стоит, выбрался из чана.

– Рассортируйте рыбу, шайка бездельников!

– Пьеррик, или мы отсюда уматываем, или выбрасываем всю рыбу за борт!

Он повернулся к двум матросам, стоявшим неподвижно, скрестив руки на груди. Упрямые ослы. Жюган бушевал.

– Поскольку у нас бунт на корабле, я уступлю, но только по одному пункту. Мы убираемся из этого сектора. Отправимся на юг, к Моэлану. Это вас устроит?

Паскаль и Даниэль переглянулись, потом утвердительно кивнули.

– Отлично. По местам, – рявкнул рассерженный Жюган и, развернувшись, отправился на мостик.

* * *

Когда они прибыли в порт, часы показывали четыре, все остальные рыбаки уже давно вернулись. Жюган наотрез отказался ограничиваться двумя дополнительными забросами, и рабочий день его команды, несмотря на то, что все крутились в бешеном темпе, все равно удлинился на целый час. Даниэль суетился на траулере, в то время как Паскаль и Мартен начали выгружать улов. Пьеррик спрыгнул на причал, повесив на руку пластмассовое ведро, и решительным шагом направился к начальнику порта. «Пелажи» вернулась несколько раньше «Наливая». Карадек разгружал ящики с сардинами, Марк помогал ему как мог. Несмотря на четыре таблетки дифенгидрамина за день, он был бледен, как невеста в день свадьбы. Карадек высадил его на причал первым.

– Хватай, – бросил он ему и стал передавать ящики с сардинами, которые тот принимал так неловко, что всякий раз не менее десятка рыбешек выскальзывали из места своего заточения.

Нагруженные сегодняшней добычей Ив Питр и Антуан Ле Шаню, проходя мимо «Пелажи», не могли пропустить такого драматичного зрелища: они звучно плюнули на землю всего в нескольких сантиметрах от ботинок Марка, сверля мрачным взглядом чужака и его покровителя. От взгляда Карадека не укрылось, как мимо «Пелажи» вихрем промчался Жюган – тот спешил не иначе как прямиком к портовому начальству.

– Все хорошо? – бросил Карадек Марку, опустившемуся на землю на краю причала.

– Да… Нет… Не очень…

Марк весь день стоически переносил мучения. Его вывернуло только раз, когда терпеть стало невмоготу, но возвращение в порт обернулось для него настоящим кошмаром. Твердая суша, после дня, проведенного в море, так возмутила его желудок, что он присел на землю, чтобы, если ему вздумается еще раз прилюдно блевануть, не сильно бросаться окружающим в глаза и вновь не переживать испытанное по приезде унижение. Карадек сразу все понял, спрыгнул на пристань и сел на корточки перед Марком.

– У тебя неплохо получилось. Для первого раза.

Марк чуть заметно качнул головой, но не стал открывать рот, не будучи уверенным в том, что именно из него выйдет.

– Навык придет. Со временем, – сказал Карадек и похлопал Марка по плечу.

* * *

Рене Ле Флош, надвинув очки на лоб, сидел в своей конторе за столом с пластиковым покрытием и копался в бумагах. Как только Жюган толкнул дверь, ноздри ему защекотал соблазнительный запах горячего кофе. – Пьеррик! Как ты? Поздновато вернулся.

– Ходили в Корбо и Моэлан, – сообщил Жюган, водружая на стол белое ведро. – Сока хочешь? – Нет, спасибо. – Рыбу, что ли, принес? – Не совсем…

Пьеррик накрыл ведро крышкой, чтобы избежать пустых расспросов. – Что там у тебя?

– Я нашел это на своем траулере. В Корбо. У нас с Паскалем и Даниэлем из-за этого чуть до драки не дошло – оба захотели сразу вернуться. Я решил, что покажу это тебе, как только придем в порт.

– Ну и?.. Не тяни.

Жюган снял пластиковую крышку. Рене наклонился над ведром, но тут же отпрянул.

– Господи… Раненые есть?

– Нет. Мы подняли это из моря в трале.

– Я должен вызвать полицию. Посиди минутку, ладно?

– Не проблема. Заодно выпью чашечку…

Пока Ле Флош набирал номер, Жюган налил себе кружку кофе, вытащил из кармана непромокаемого плаща мятую пачку «Мальборо» и закурил сигарету.

– Алло! Мне, пожалуйста, лейтенанта Николя.

– …

– Пьер, ты? Это Рене Ле Флош, начальник порта на Бельце. Надо, чтобы ты к нам приехал.

– …

– У меня тут сидит моряк, который вернулся с рыбалки: он принес мне кое-что, и я думаю, это по твоей части. Человеческая нога. Отрезанная на уровне голени.

– …

– На траулере.

– …

– Сильно раздутая. Вероятнее всего, пролежала в воде около недели.

– …

– Ладно, оставлю пока у себя. Если кто-нибудь будет интересоваться, я тебя извещу. Жду. В одиннадцать. Ок. До завтра.

Рене положил трубку и откинулся на спинку стула. Жюган яростно и торопливо затягивался сигаретой.

– Ну, что там?

– Завтра приедут. За последние пять дней они не получали сообщений о погибших в море. Ну давай, топай домой. Буду держать тебя в курсе.

Жюган махнул на прощание и вышел из конторы Ле Флоша. Его зажатая между пальцами сигарета то и дело вспыхивала красным огоньком.

* * *

Жоэль Карадек, занятый своими ящиками, не заметил, как к «Пелажи» подошел парень лет тридцати, не больше, – руки в карманах, вытертые джинсы, красный шерстяной свитер, куртка темно-синего цвета, взъерошенные волосы, впалые щеки. Переводя туда и обратно взгляд с Карадека на Марка, который сидел на причале, пытаясь прийти в себя, он спросил: – Помощь нужна?

– А, вот и ты! – произнес Карадек, не отрываясь от работы. – Отнесешь на торги? – Да, патрон. Парень повернулся к Марку: – Привет, я Патрик, а тебя как зовут? – Марк. – Можешь звать меня Папу. Меня все так зовут. – Папу?

– Патрик Пупон. Па-Пу… Поможешь мне, или ты совсем раскис? – Помогу, конечно, – ответил Марк.

Папу подкатил складную оранжевую тележку, разложил ее рядом с ящиками, которые Карадек выставил один на другой на причал, насвистывая, погрузил их на свою тележку и сделал знак Марку следовать за ним.

Сбыт улова происходил в небольшом бетонном ангаре под железной крышей. Столы стояли вплотную друг к другу, окружая собой свободную площадку в форме квадрата, в центре которой размещались большие весы из нержавейки. Рыбаки, выстроившись гуськом, по очереди ставили на весы свои ящики, после чего относили их на столы. В помещении стоял страшный гам, в котором на фоне шипящей струящейся воды едва можно было разобрать человеческую речь, перемежающуюся протяжными криками. Папу занял место в очереди. Марк встал за ним. Все рыбаки Бельца – некоторых Марк уже знал в лицо – были сосредоточены на продаже своей рыбы и креветок. Кое с кем из моряков он встретился взглядом – тяжелым и серым, как сталь. Мужчины осматривали его с головы до ног, потом с презрением отворачивались.

– Видишь того типа в белом халате? Того, кто разгуливает между столами? – спросил Папу.

– Вижу.

– Это Жаффре. Самый важный человек на острове.

– А он кто?

– Закупщик сети супермаркетов «Энтермарше». Он приезжает сюда каждый день. Покупает почти все. На самом деле получается, что здесь все добывают рыбу для него. Нам повезло. Он вообще-то справедливый. Ведь если бы он хотел раздавить нас, как орехи, кто бы ему помешал?

Жаффре полностью погрузился в работу. Он осматривал рыбу, ощупывал ее, взвешивал на руке, нюхал. Потом делал знак рукой, и низенький молодой человек в красной шапочке что-то строчил у себя в блокноте. Папу взвесил свои ящики и поставил их на стол. Жаффре, так же внимательно, как и добычу предыдущих рыбаков, проинспектировал их содержимое и поднял вверх палец. Папу кивнул – дело было сделано.

– Значит, ты продаешь рыбу месье Карадека? – с интересом спросил Марк у него.

– Здесь никто ничего не продает. Здесь покупает Жаффре. Это что-то потрясающее. Он просто называет тебе цену, и все. И ты не споришь. А не согласен – уходишь из очереди и пытаешься продать улов кому-нибудь другому. Иначе говоря, пошел вон…

– А свою рыбу продаешь?

– Нет, только чужую. Сам я не рыбачу. Помогаю другим на разгрузке. Они платят мне рыбой, и все.

– Что ж так?

Папу наклонился к самому уху Марка и прошептал:

– У меня морская болезнь…

И они оба прыснули со смеху. Потом выгрузили улов, забрали деньги за рыбу и отправились на «Пелажи». Карадек уже стравил швартовые концы и вымыл палубу маленького траулера к тому моменту, как на горизонте показались возвращавшиеся с торгов молодые люди, они шли не спеша и болтали, как старые приятели.

– Держи, – сказал Карадек, протягивая Папу пакет, из которого торчали два толстых сверкающих рыбьих хвоста.

– Спасибо, Жоэль. Пока, увидимся. Пока, Марк!

– Пока.

Когда Марк и его патрон сели в белый пикап, молодой человек спросил Карадека о его утреннем разговоре с Пьерриком. Марк думал об этом весь день, но до возвращения в порт так и не нашел повода заговорить на эту тему. Карадек наморщил лоб – перепалка с Жюганом его вывела из равновесия. Жюган как с цепи сорвался; и, когда он стал угрожать, что сдаст их властям, Карадек понял, что тот не блефует. От отчаяния и невежества человек способен и не на такое. При том что везде – и по телевизору, и в газетах – только и разговоров что об «иммигрантах, бунтующих пригородах, безработице». Не у него одного в голове каша. Вне сомнений Жюган намерен осуществить свою угрозу. Так оно и вышло: едва вернувшись в порт, рыбак прямиком бросился к начальнику порта. Карадек не стал утаивать эту историю от своего нового матроса. Он рассказал ему об ультиматуме Пьеррика: либо Карадек сам отправляет чужака обратно на материк, либо Жюган сдает его полиции, – но добавил, что сам решает, что делать, что ничьим приказам не подчиняется, а потому велел Жюгану убираться ко всем чертям. Марк сидел, вжавшись в сиденье и стиснув зубы, но все-таки спросил неуверенным голосом:

– Почему вы не взяли в матросы местного?

– У меня на то свои причины, – ответил Карадек, помолчал немного, потом продолжал: – Они всегда своевольничают, пререкаются из-за пустяков. Все им не так. А я привык, что у меня на судне только один хозяин. И этот хозяин – я. Плевать мне на их настроение. Привыкли корчить из себя невесть что! У меня все будут делать то, что я сказал. И точка, – жестко подытожил Карадек и повернулся к Марку: – Надеюсь, ты не станешь залупаться?

– Что? Лупить кого-то? – встревоженно спросил Марк.

– Нет, ничего, – улыбнувшись, ответил Карадек.

Карадек преодолел один, потом другой поворот. Затем посоветовал Марку на следующий день, а может, и еще на один, остаться дома. Если полицейские прибудут на Бельц, лучше не светиться в порту. Марк послушно кивнул. Он никак не мог взять в толк, как ему развязать целый клубок запутанных узлов. Этот остров, где он решил спрятаться и где за ним неусыпно следила половина жителей – в лучшем случае половина, старина, – не самое надежное убежище. Нужно что-то делать. Но что и как? У него не было ни одной сносной идеи.

– Месье Карадек!

– А?

– У вас интернет есть?

– Мне телевизора хватает.

– А у кого-то еще?

– Ну, может, на почте, – ответил моряк, пожав плечами.

Марк задумался. Потом кивнул сам себе: это будет первый пункт его плана. Завтра он пойдет на почту. Да.

* * *

Драгош Мунтяну топтался на стоянке, где десятки автомобилей разных марок, размеров и степеней изношенности, выстроившись ровными рядами, ждали своих новых хозяев. Цена каждого была написана маркером на клочке белой бумаги и вывешена под ветровым стеклом на зеркале заднего вида. Драгош прогуливался между машинами и, крутя головой то вправо, то влево, подыскивал подходящий себе вариант. Фирма «Арпен» считалась одним из самых крупных в Бухаресте торговцев подержанными автомобилями, ее салон располагался на бульваре Теодора Паллади. Открывался он в десять утра, а сейчас было только без четверти.

Первую ночь после «заседания» в «Белом волке» Драгош не спал. Его страшно мучила раненая рука, а также не давали покоя мысли – о беглецах, о Йонуце и Киву, и опять о беглецах, и о том, как поступить с этими ублюдками, когда придет их час. К счастью, Андреску не заставил себя ждать, пришел к нему рано утром, обильно смазал руку бетадином и вколол Драгошу сильное обезболивающее. Ножи Йонуца всегда содержались в безупречной чистоте, и осложнений можно было не опасаться. «А это уже кое-что», – доверительно сообщил Драгошу врач.

Драгош прикинул, сколько Йонуц платит Флорину Андреску за то, чтобы устранять последствия его диких выходок. Так или иначе, но лекарь снял боль и позволил Драгошу встать с кровати и приступить к осуществлению задуманного.

Маньяк Йонуц с помощью подлеца Киву Молдована – с ним у Драгоша будет особый разговор – ободрали его дочиста, до последнего гроша. Они опустошили его банковские счета, и в довершение всего он теперь должен ходить пешком. Для начала Драгошу предстояло нанести визит мамаше Мунтяну в Сабарени.

В принципе он бывал у матери два раза в год, включая Рождество, и ее это вполне устраивало. Когда он с рукой на перевязи позвонил ей в дверь, она открыла и только и сказала: «А, это ты», – как будто он всего минуту назад выскочил в магазин по соседству. Драгош не владел тонкостями дипломатии. Он даже не был уверен, что поздоровался с мамашей, прежде чем попытался выудить у нее две тысячи евро. На жизнь. Мать посмотрела на него косо, но Драгош клятвенно уверил ее, что все вернет. Он обязался выплатить долг – и основную сумму, и проценты – ровно через два месяца. Они поторговались, обсуждая детали сделки, и, достигнув согласия, расстались. Драгош ушел, унося в кармане куртки тонкую пачку новеньких купюр.

Первым делом он наметил себе купить машину – не пешком же ему гоняться за беглыми украинцами. Просить денег в долг у Йонуца он, разумеется, не мог. Весь его бюджет составляли эти несчастные две тысячи евро. Нищета. Понятное дело, ни одной машины за эти деньги Драгош на стоянке не обнаружил.

В десять часов Драгош первым вошел в холл, где три продавца мирно беседовали за стаканчиком кофе. Один из них заметил Драгоша и поспешил к нему. Высокий, сантиметров на пятнадцать возвышающийся над Драгошем, что, казалось, придавало ему больше уверенности; в ослепительно-белом пиджаке, с тщательно уложенными белокурыми волосами и подчеркнуто угодливой улыбкой на лице.

– Чем могу помочь?

– Мне нужна подержанная машина. Желательно немецкая.

– Разумеется. «Фольксваген», «мерседес», БМВ?

– Предпочитаю БМВ, но у вас я не нашел ничего, что вписывалось бы в мой бюджет.

В мозгу продавца засигналила красная лампочка. Она всегда загоралась на некоторые ключевые слова клиентов. Когда тот, к примеру, говорил: «Это подарок для жены» – включалась зеленая лампочка. То же самое происходило, когда звучала фраза: «Подержанная, но с полным набором опций». Но если он слышал «Мне все равно, какой цвет» или «Это для меня дороговато» – она мигала красным.

– Позвольте узнать, какой суммой вы располагаете.

– Две тысячи евро.

Продавец не удержался и состроил гримасу, хотя инструкция «Как стать идеальным продавцом», в разделе «Подержанные автомобили», категорически не рекомендовала этого делать. Он совершил над собой усилие и привел лицо в надлежащий вид, растянув его в застывшей невыразительной улыбке.

– Две тысячи евро… Хорошо. Думаю, нам придется сразу исключить все имеющиеся у нас БМВ, – продолжал он, изобразив веселый пируэт.

Шутка успеха не имела, и продавец даже слегка обиделся. Теперь Драгош окончательно убедился в том, что за две тысячи евро на БМВ-Х5 он точно отсюда не уедет, правда, не переставал надеяться, что к нему проявят немного больше уважения.

– Честно говоря, думаю, исключению подлежат в общем-то все немецкие машины. А также свежие, у которых пробег меньше… скажем, ста пятидесяти тысяч километров.

– Ста пятидесяти тысяч? – хрипло переспросил Драгош.

– Это как минимум. Но можно найти очень хорошую машину с пробегом сто пятьдесят тысяч. Будьте добры, подождите минутку.

Продавец вернулся к стойке. Взял какой-то список и начал изучать его с конца.

– Вот. Думаю, это то, что вам нужно… Идемте.

Продавец, держа листок под мышкой, в сопровождении Драгоша вышел на стоянку. Он стремительно, ловко огибая стоящие машины, понесся меж их рядами. На заднем дворе здания салона стояло несколько обшарпанных колымаг, на которые уже не было надежды найти покупателя. Продавец заглянул в список и вскоре нашел дорогу к своей драгоценной жемчужине. На ветровом стекле, скрывая висевший на зеркале заднего вида ярлык, лежали опавшие листья. Он размел их рукавом.

– Тысяча восемьсот евро. «Ситроен-ВХ» белого цвета. Пробег сто шестьдесят две тысячи километров. В очень хорошем состоянии. За машиной хорошо ухаживали. Пятискоростная коробка передач. Гидравлическая подвеска.

Со спущенными шинами, автомобиль казался выброшенной на свалку рухлядью, что не мешало продавцу разливаться соловьем, расхваливая товар. Драгош почувствовал, что начинает закипать.

– А другого ничего не найдется?

– Конечно, найдется! У меня есть, например, новенькая, только с завода, «Ауди-А6», кожаный салон, все опции, акустическая система «кабасс», спутниковая навигация, – неосторожно ляпнул он. – Но с вашим бюджетом это все, что я могу предложить…

Драгош подошел к белому «ситроену», положил ладонь на ручку двери. Открыл, опустился на пассажирское место. Машина осела. Сиденья были такими продавленными, что Драгошу показалось, будто он сидит на земле.

– Конечно, мы сделаем предпродажную подготовку. В нее входит мойка и химчистка салона, мы также накачаем шины и – только для вас – зальем полбака топлива за счет фирмы «Арпен».

Драгош не шелохнулся. Вот так выглядит дно, подумал он. Этот чокнутый Йонуц заставил его испить чашу унижения до последней капли – он очутился в самом низу той лестницы, по которой начал восхождение четыре года назад. Вот засада! Он их заставит заплатить. Всех до единого. Йонуца. Киву. Отморозка Михаила. Всех подручных хозяина, которые бог знает кем себя возомнили. Но сначала надо свести счеты с этими негодяями украинцами. Ворье поганое. Мелкие засранцы. Из-за них все это и случилось, из-за них все приходится начинать сначала. Они заплатят. Дорого заплатят.

Продавец, исчерпавший весь запас убедительных аргументов, стоял возле машины, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения. В инструкции он вычитал, что завершить описание товара лучше маленькой шуткой, и, хотя юмор не был его сильной стороной, он попытался пошутить:

– И конечно, я забыл упомянуть о самом главном: сидя за рулем этой машины, вы гарантированно не превысите скорость… Э-э-э… Ух!

Продавец как-то странно задышал, как будто перепутал, в каком порядке нужно делать вдох-выдох. Он резко выпустил из легких воздух, который только что вдохнул, и его лицо исказила отвратительная гримаса – оно покраснело, затем стало багряным и уже начало синеть. Он выронил свой список, который потонул в грязной луже. Разведя в стороны трясущиеся руки, он издавал только короткие стоны. Драгош, приблизившись к нему вплотную, перевязанной рукой припер его к кузову «ситроена», а другой обхватил и со всей силы сжал его гениталии.

– Сейчас ты возьмешь тысячу восемьсот евро и заткнешься, понял?

– Д… да…

– Я сказал «заткнешься», – с нажимом повторил Драгош, сдавливая и так уже изрядно пострадавшую мошонку дылды.

* * *

Марк решил отправиться в город пешком: и погода стояла хорошая, да и самому хотелось прогуляться; а главное, побыть в одиночестве. Он шел по той же дороге, по которой они ездили в порт, потом свернул куда-то наугад. Он испытывал жгучее желание почувствовать под ногами твердую землю, прикоснуться рукой к папоротнику. Ряды кустарника, окаймлявшие дорогу, сплелись ветвями, образовав зеленый свод, почти не пропускавший солнечных лучей. Было свежо и сумрачно. Пахло сырой землей и высохшей древесиной. Какой-то механизм вырыл глубокие канавы в промокшей земле, в них вода застаивалась, превращаясь во множество маленьких зеркал. Вдалеке по дороге двигалась машина, но ее совсем не было слышно. Пройдя примерно полдороги, он увидел пруд, на дальнем берегу которого стояла хижина из железных листов, оплетенная прутьями ежевики. Затем дорога пошла в горку – и здесь, на вершине, где она сужалась в еле проходимую тропку между двумя кустами утесника, словно в качестве вознаграждения за эту несправедливость, открывался потрясающий вид.

Чуть выше береговой линии тянулась узкая полоса дороги, и во всех направлениях – куда ни посмотри – грохотал океан: цвета светлого изумруда, очерченный белой полосой спускавшегося к воде песчаного пляжа, но вдали, на больших глубинах, приобретавший густой темный оттенок. Марк был спокоен – если можно оставаться спокойным в таких краях, где ветер не знает усталости, а океан переливается тысячей огней и на всем необозримом просторе испещрен завитками белой пены. Лилово-серые дюны сбегались к утесу, поднимавшемуся из моря, и мощные волны разбивались о бурые коралловые скалы. Марк с восторгом всматривался в этот пейзаж и словно на миг перенесся в Одессу.

Он вспомнил, как бежал с холма навстречу деду, возвращавшемуся с рыбалки, и окликал его; как они вместе с Мирославом и Зоей плавали в море; как скатывались вниз по дюнам; носились до изнеможения по мелкому песку нескончаемых пляжей, до гладкости вылизанных волнами Черного моря. Как он бродил по улицам города и возле торгового порта, где гигантские оранжевые краны-пауки день и ночь разгружали товары из Турции и Китая. Одесса, где он провел двадцать пять лет своей жизни и откуда трижды пытался бежать.

Марк свернул направо, на узкую дорожку, и чуть не налетел на стоящую в кустах машину. Совсем простенькая, серая, в каких обычно ездят государственные служащие, – к своей радости, Марк не обнаружил на ней сигнального маячка. Одна дверца машины была открыта. Марк уже собрался повернуть назад, как мужчина в черном махнул ему рукой:

– Эй!

Голос прозвучал мощно, звучно.

– Эй, вы!

Мужчина, окликнувший Марка, был высокого роста, коренастый, розовощекий, с гладко выбритым лицом. Черный пиджак, словно туго натянутый парус, облегал его круглый живот. Марк заметил маленький белый прямоугольник на его воротничке.

– Добрый день! Я соскользнул с обочины. Глупость какая-то: застрял – ни туда ни сюда. Не поможете мне вытолкнуть машину?

Поняв, что прежде не встречался со своим собеседником, он протянул Марку широкую сильную руку и продолжил:

– Я аббат Лефор.

– Маркос Воронис.

– Маркос… Воронис… – раздельно повторил аббат и взглянул на молодого человека более внимательно. – Значит, Марк. Вы недавно на острове, да?

– Да.

– Вот так удача! Признаться, и сам хотел с вами встретиться, а тут вы возьми да попадись мне на дороге. Волею провидения…

– Вы хотели со мной встретиться?

Аббат сделал огорченное лицо и подошел к Марку так близко, что тот отчетливо почувствовал его несвежее дыхание.

– Да, так и есть, – серьезным тоном подтвердил аббат. – Я хотел… попросить у вас прощения.

Марк не сумел скрыть удивления:

– Прощения?

– Да, прощения. Мы живем на маленьком острове. Новости разносятся быстро. Я знаю, что вы прибыли несколько дней назад, что над вами стали глумиться в баре в тот вечер, когда вы приехали. Так ведь?

– Да, это правда, – отозвался Марк.

– Ну вот. Поэтому-то я и хотел извиниться. От имени нашего маленького сообщества. Я не одобряю такого поведения… и в воскресенье об этом сообщу.

– Да в общем-то ничего страшного, – заметил Марк.

Ну конечно, ты прав. Они решили сдать тебя полиции, но в этом, разумеется, нет ничего страшного…

Аббат положил Марку на плечо свою пухлую руку.

– У людей на этом острове жизнь не сахар, – снова заговорил он, шумно вздохнув. – Рыбачить – дело нелегкое. И с каждым днем становится все труднее. С работой перебои, с рыбой тоже, цены на бензин скоро всех задушат. Вы не слышали, что в январе этого года у нас произошло самоубийство? Антуан Лебраншю, шестьдесят два года. Все были потрясены. Он ничего никому не говорил, а однажды утром его нашли у подножия скалы. И знаете что? Многие могли оказаться на его месте. Я это точно знаю, ведь они ходят ко мне на исповедь…

– Понимаю, – ответил Марк, подумав о том, что одного-то он и сам охотно бы убил. – Будем толкать машину? – спросил он, сгорая от желания поскорее сменить тему.

Оба стояли упершись в капот: Марк со стороны канавы, аббат – обочины. Священник скомандовал «раз, два, три», и они изо всех сил навалились на машину – она оказалась не тяжелой, а потому им удалось без труда сдвинуть ее с места.

– Спасибо, сын мой. Если бы не вы, мне пришлось бы топать на своих двоих. Вы куда идете? Может, вас подвезти?

– Мне надо на почту, но я могу дойти туда пешком.

– Садитесь уже. Не заставляйте себя упрашивать.

Аббат открыл дверцу и указал Марку на место рядом с ним. Марк подумал, а почему бы не принять это приглашение, и сел в машину, а кюре завел мотор.

– И откуда же вы родом, Марк?

– Я грек.

– О, Греция! Колыбель цивилизации. Но добро пожаловать в наши края. Посмотрите вокруг… Посмотрите, какой пейзаж!

Маленький «Рено-4» храбро взобрался на вершину холма, откуда открывался панорамный вид на всю западную часть острова и на море.

– Очень красиво.

– Скоро будет двадцать пять лет, как я здесь живу, и все никак не нагляжусь. Иногда я еду по дороге вдоль берега, хотя она длиннее, только для того, чтобы полюбоваться этим видом. Я сильно привязался к этой земле. А знаете почему?

Марк покачал головой.

– Потому что она щедрая. Она дает вам во сто крат больше, чем дали ей вы. И у нас с ней что-то вроде уговора… Она подпитывает меня своим покоем и красотой, а я насыщаю ее тем знанием, что дает мне мой сан. У этого острова и его обитателей неутолимая жажда Бога. В самых отдаленных уголках люди особенно нуждаются в Боге…

Марк не посмел прерывать монолог священника.

– Марк, этот край измучен. Это остров красивый и тихий, но пусть вас это не обманывает: он хрупкий и уязвимый. Нечистая сила здесь так же крепка, как и повсюду, а то и более могущественна, чем в других местах; она надежно окопалась в этих краях, готовая вызвать смятение, посеять раздоры и ненависть… Я здесь, чтобы с этим бороться. Моя миссия на этом острове – сражаться за мир в человеческих душах. И если в одной руке у меня распятие, то в другой я держу меч. Я воин Христов. Церковь в Сен-Геноле – мой укрепленный рубеж, а эта Библия – мое знамя.

– С кем вы боретесь? – переспросил заинтригованный Марк.

Аббат вздохнул и сдал назад, прежде чем выехать на прибрежную дорогу.

– Всегда с одним и тем же, сын мой. С великим мучителем. Извечным врагом, с которым церковь билась с начала времен, который прячется повсюду, даже среди этих холмов и бухт, в укромных уголках слабых душ. С тем, кто втайне плетет заговоры, с наслаждением использует любой удобный повод сеять грех, страдание и смерть. Поверьте мне, злой дух подстерегает нас. На этом острове в том числе. Но я начеку, Марк. Господь – это маяк в ночи, а я – его хранитель. Я чиню дьяволу помехи, ставлю ему подножки.

Он на секунду умолк, потом продолжил с серьезным видом:

– Иногда ему все же удается нанести удар.

– Как с Лебраншю?

– Да. И с другими. Многими другими. Борьба с Сатаной – непростое дело, это крестовый поход. Враг хитер, он искушен во лжи и притворстве. Но я всегда чувствую его присутствие. Мне знакомы его уловки… Мне несколько раз удавалось изгнать его, когда он завладевал больными душами…

На спуске «рено» резво покатил вперед, урча мотором.

– Вот мы и приехали. Пожалуй, я высажу вас здесь, Марк.

Аббат остановил машину около городской почты и, пока Марк открывал дверцу, окликнул его:

– Вы верите в Бога, Марк?

Марк растерянно повернулся к нему.

– Я знаю, вы грек и, скорее всего, не католик. Но вы считаете себя христианином?

– Думаю… да, – запинаясь, ответил Марк.

– Наша семья принимает вас в свои объятия. Месса у нас по субботам в шесть часов вечера и по воскресеньям в одиннадцать. Вы порадуете нас своим присутствием?

Марк никак не ожидал такого предложения, аббат застал его врасплох.

– Я приму вас, и все мои прихожане тоже. Вы увидите их совершенно другими. И хотя, прибыв сюда, вы встретили дурной прием, все скоро забудется.

Приглашение аббата как-то незаметно превратилось в настоятельную просьбу, и Марк почувствовал, что ему не отвертеться.

– Я приду.

– В добрый час!

Аббат Лефор энергично пожал Марку руку, дал по газам и умчался прочь.

* * *

Марку пришлось ждать больше двадцати минут.

Ожидание было мучительным: он чувствовал на себе все те же взгляды, что и во время торгов, в баре и порту, правда, теперь на него так смотрели в основном женщины. Дважды он уже порывался уйти, но заставил-таки себя остаться. Это место напомнило ему родину. Высокий потолок, серая плитка на полу, на стенах – желтоватые, во многих местах отклеившиеся обои, небольшой огороженный квадрат, четко очерченный холодным светом привинченных к потолку четырех неоновых ламп. Несколько рекламных плакатов с нескладными текстами и нелепыми намеками. На почте было очень жарко, и это казалось приятным, когда ты, переступая порог, входил с улицы. Но уже через несколько минут люди начинали чувствовать себя неуютно. Что касается служащего, который проводил в этой духоте весь день, с утра до вечера, то на его лице не отражалось ни следа жизнерадостности. Несмотря на юный возраст, он сидел ссутулившись и говорил так тихо, что едва можно было разобрать. Когда он, глядя в пустоту, сообщил, что, к сожалению, в данный момент пункт доступа к интернету не работает, но, кому нужно, тот может попытать счастья в книжном магазине, у Марка возникло странное чувство, что служащий говорит со стеклом, отделявшим его от посетителей.

Он вышел под градом враждебных взглядов и свернул на улицу Кальвер. Книжная лавка располагалась в ста метрах вверх по улице, на Церковной площади. Марк открыл стеклянную дверь, и звук зазвеневшего латунного колокольчика пронзил гробовую тишину магазина. Над головой Марка нависал низкий, обшитый деревянными панелями потолок, а все помещение от стены до стены, как и положено, разрезали ряды высоких стеллажей с книгами. Маленькие настенные светильники заливали магазин теплым светом, напольное покрытие с ворсом из кокосового волокна приглушало звук шагов. На маленькой стойке у входа стоял электронный кассовый аппарат и скрытая от глаз кофемашина, источавшая дивный экзотический аромат.

– Добрый день, месье.

Из прохода между стеллажами вынырнул маленький, довольно упитанный человечек в облегающем костюме из жгуче-черного вельвета в крупный рубчик. Он явно предвкушал встречу с новым клиентом. Марк знал, что разочарует его, но решил не отступать.

– Добрый день. Мне сказали, что у вас есть компьютер с доступом в интернет.

При этих словах покрытое красными пятнышками лицо книготорговца расплылось в широкой искренней улыбке.

– Вы иностранец?

– Да.

– Потрясающе…

Человечек жестом пригласил Марка сесть на прислоненный к стене плетеный ивовый стул за круглым мраморным столиком: здесь клиенты могли полистать книги и выпить чашечку кофе.

– Кофе?

– Не откажусь.

– Сахар?

– Нет. Спасибо.

Хозяин книжной лавки носился вокруг Марка, как курица вокруг миски с зерном. Вблизи он показался не таким аккуратным, как издали. Его длинные светлые волосы были сальными, костюм истрепался, мокасины сносились. Влажные глаза и синеватые губы выдавали его страсть к бутылке, о чем недвусмысленно свидетельствовало и его отягощенное спиртовыми парами дыхание, хотя не было еще двух часов дня.

– Клод Венель. Счастлив познакомиться.

– Маркос Воронис. Можно просто – Марк.

– У нас нечасто появляется возможность повстречать иностранца. Скажу больше: крайне редко. Кроме, разумеется, летних месяцев. Несколько англичан, голландцы…

Венель налил темный напиток в белую фарфоровую чашку и почесал макушку.

– Время от времени появляются немцы… Хотя их чаще можно встретить в теплых странах. Припоминаю, как прошлым летом нас навестили два итальянца, приплывшие на яхте «Касабланка». Интересовались одним исландским детективом. Они совершали кругосветное путешествие вдвоем, представляете? Но это исключительный случай – в зимние месяцы такое здесь невозможно. С ноября по март у нас обитают только настоящие бретонцы, вскормленные на лучшем бретонском масле, – словом, чистокровные. Морбианцы и финистерцы.

Он приложил палец к губам.

– Чуть было не забыл. У нас тут есть китаец. Лю Чжэнь. У него за церковью маленькая кулинария с доставкой на дом. Но он такой необщительный…

Марк понял, что за пользование компьютером придется платить. Нужно набраться терпения и, выслушивая все эти истории, позволить хозяину лавки отнять у него немного времени. Марк смирился с неизбежным.

– …что о нем все в конце концов забыли, – договорил за него Марк.

– Точно! Образцовый иностранец, не правда ли? У него всего открыто, семь дней в неделю. Всегда неприметный. Всегда сдержанный. Идеальный китаёза. О таком только и мечтала наша страна, с тех пор как покинула Тонкин и Кохинхину.

Он поднес к губам чашку и, так не отпив из нее, поставил на место.

– Интернет. Вы спрашивали про интернет…

– Да. Это возможно?

– Разумеется. Если нас не оставят боги техники…

Книготорговец развернулся и нажал на кнопку пуска допотопного компьютера, который начал просыпаться с сердитым ворчанием, то громыхая, как кастрюльки на кухне, то басовито гудя, как орган.

– Он немножко капризный, но работает. Ну, не все время, конечно. Марк, а вы откуда?

– Из Греции.

– Черт бы меня побрал! Из Афин?

– Нет, из Пиргоса. Недалеко от Олимпии.

– Пелопоннес! – воскликнул Венель. – Марк, будьте как дома!

Он распростер руки, словно желая призвать писателей, поселившихся на полках его магазина, поприветствовать иностранца.

– Дорогой потомок Аристотеля, все мои друзья и я сам принимаем вас с распростертыми объятиями. Мы все вовеки вам обязаны. Разве не так, ребята? – обратился он к книжным полкам. – Дорогой Марк, перед вами дипломированный филолог, специалист по Античности, верный поклонник Древней Греции. Ваш народ изобрел все. Ну и китайцы, конечно, отдадим им должное. За твое здоровье, Лю!

Он поднял чашку. Марк последовал его примеру.

– Церковь Святой Магдалины, Пантеон, Микеланджело, Роден, Ницше, Джеймс Джойс… Весь Запад обязан своими самыми прекрасными произведениями искусства старым добрым бородачам из Акрополя. Погодите, я вам еще налью.

И он снова до краев наполнил чашку Марка.

– Кофе очень вкусный.

– Итальянский. Бесподобный, правда?

Венель резко развернулся и направился к одной из полок, бормоча себе под нос:

– Все изобрели. Все. А, вот! Величайшее творение!

Он вернулся к Марку, держа в правой руке карманное издание Одиссеи Гомера. Марк украдкой поглядывал на черный экран компьютера, на котором светился неподвижный логотип Windows 95, в то время как перестук кастрюлек внутри серого пластикового корпуса усиливался. Венель открыл книжку наугад и прочел:

 

В пятый день Одиссея отправила нимфа в дорогу,

Платьем одевши его благовонным и вымывши в ванне.

Мех один ему с черным вином на плот положила,

Больших размеров другой – с водою, в мешке же из кожи –

Хлеба, а также в большом изобильи различных припасов.

Ветер попутный послала ему, не вредящий и мягкий.

С радостным духом он ветру свой парус подставил и поплыл.

Сидя на крепком плоту, искусной рукою все время

Правил рулем он, и сон на веки ему не спускался.

Зорко Плеяд наблюдал он и поздний заход Волопаса,

Также Медведицу – ту, что еще называют Повозкой.

Ходит по небу она, и украдкой следит Ориона,

И лишь одна непричастна к купанью в волнах Океана…

 

– Великолепно, не правда ли?

– Да, правда, – ответил Марк. – Думаю, вам надо вбить пароль.

Венель склонился над клавиатурой, набрал последовательность из четырех символов, приведя в движение кухонную утварь, распрямился и вздохнул.

– А между тем, Марк, кто сегодня читает Гомера? Кроме разве что нескольких странных книготорговцев да горсточки замшелых ученых-филологов. Неслышный шепот в оглушительном грохоте современного мира. И я не снимаю с себя своей доли ответственности. Взгляните на это!

Венель показал на маленький столик, на котором были разложены толстые книжки в пестрых обложках.

– Бестселлеры – на самое видное место. В первый ряд. Чтиву – почет и уважение, а труды гениев пылятся на полках… Вот видите, есть в этом и моя вина!

Он развел руками в знак смирения.

– Ну, в конце концов… Если они это читают, пусть… Хоть так. По крайней мере, пока читают, они хотя бы не смотрят телевизор, – проговорил он и, повысив тон, словно в порыве гнева, продолжил: – Любая книжка лучше этого мерзкого экрана! Понимаете, Марк? Даже телефонный справочник. Лишь бы не было картинок. Картинки отупляют. Они отравляют. Крадут наше воображение, убивают мечты. Они быстро все проглатывают, наскоро переваривают и выплевывают нам в лицо в виде тошнотворного месива.

Он подошел вплотную к молодому человеку и говорил серьезно, выделяя каждое слово:

– Без литературы, без грез, без иррационального мышления мы станем просто двуногим пищеварительным трактом – шимпанзе с дипломом! И это в лучшем случае… О нет! Господи, старик Дарвин о таком даже не догадывался…

В пылу возмущения, подогреваемого светлой жидкостью, которую Венель доставал из-под конторки и подливал себе в кофе, он раскраснелся и не слишком уверенно держался на ногах.

– Что-то я разошелся… Вы, наверное, думаете, что я не в своем уме?

– Однажды я это уже слышал, – улыбнувшись, заметил Марк. – Enez Аr Droc’h.

Венель замер и покосился на Марка.

– Вы говорите по-бретонски?

– Нет. Знаю одно слово, и все.

– Кто вас этому научил? – инквизиторским тоном поинтересовался книготорговец.

– Одна официантка в Лорьяне. Enez Аr Droc’h, остров безумцев.

Компьютер издал пронзительный писк. На экране открылось окно с каким-то непонятным посланием. Венель кликнул мышкой, и компьютер мягко заворковал.

– Она сказала, что на острове происходят странные вещи. Например, что у берега потерпело крушение судно, а тел не обнаружили.

Венель налил себе приличную порцию водки. Предложил Марку, но тот отказался.

– Знаю я эту историю… Она действительно будоражит воображение. Есть и другие, еще более невероятные… Просто я не люблю, когда жителей Бельца называют психами. Те, которые так говорят, неспособны даже объяснить, что такое безумие. А вот я вам скажу, Марк. Это всего лишь иной способ воспринимать действительность, умение видеть такие вещи, которых обычные люди просто не замечают; они запутались в собственных обманчивых представлениях о том, что истинно и ощутимо, и неспособны постичь сущность вещей и их теневую сторону. Каждый предмет на свету дает тень – и тот, кого они называют сумасшедшим, видит и предмет, и его тень, в то время как человек со «здравым» рассудком распознает только предмет и непреложно верит в то, что тени не существует. А вот мы с вами знаем, что тень существует, как и предмет. Разве не так?

– Э-э-э… Все так.

– Добро пожаловать к безумцам! – провозгласил Венель. – Марк, здешние жители побывали в разных уголках земли, как и вы, и видели мир во всем его многообразии… Им есть с чем сравнивать. Они сохранили некий релятивизм, некую отстраненность от франко-французского картезианства. Некоторые называют это безумием. Лично я называю это просвещением.

– Но эти истории… Вы говорите, что есть и другие?

– Да, но они недоступны для тех, кто хочет все просеивать через сито разума. Чтобы постичь их суть, нужно на время отложить в сторону ваш ум, слушать душой, интуицией, без предрассудков…

Венель приблизился к своему гостю:

– У нас на Бельце бывали удивительные истории, это правда. Я сейчас расскажу вам одну, об Анри Гийоне: к ней я питаю определенную слабость. Она мне кажется более интересной и, к слову, более познавательной, чем история обломка «Бискароссы». Это произошло примерно три года назад. Анри Гийон был рыбаком, ловил сардину, как и все здесь, на острове. Он никогда не ходил в церковь и, поверьте мне, кюре в полной мере воспользовался этим, чтобы начать бить в набат… Однажды утром Гийон за завтраком заговорил на неизвестном языке. Его жена не разобрала ни слова. Напрасно он ей повторял, она по-прежнему ничего не понимала. И даже рассердилась, сочтя, что он над ней потешается. Ну что ж, Гийон вышел из дома и отправился на свой ежедневный рыбный промысел, надеясь, что к его возвращению голова жены придет в порядок. Но когда он прибыл в порт, случилась та же самая история. Он говорил с товарищами – но никто его не понимал. А между тем его речь нисколько не походила ни на бессмысленное бормотание, ни на невнятное завывание. Он не лепетал, как двухлетний малыш. Не орал как безумный, а производил впечатление человека, который полностью владеет собой и своей речью. Просто звуки, вылетавшие из его горла… – Венель изобразил, будто что-то вытягивает пальцами изо рта, – не доходили до сознания тех, кто был рядом, с кем он только накануне вытаскивал из моря сеть. Не прошло и суток, как он стал изъясняться на языке, незнакомом окружающим: могу это засвидетельствовать, потому что слышал все собственными ушами. Нужно смириться с очевидным: этот человек, проснувшись утром, вместо родного языка заговорил на тарабарском. На языке, непохожем ни на какой другой. Он обращался к специалистам, и все они вынесли один вердикт: это неизвестный науке язык. Так прошло несколько месяцев, и наш рыбак говорил все меньше и меньше, потому что никто его не понимал; в итоге, год спустя, он умер. Никто так и не сумел объяснить этот феномен. Что вы об этом скажете?

– Это невероятно.

– Я же вас предупреждал. Согласитесь, легко в этом случае объявить Гийона сумасшедшим, не так ли?

– Да уж.

– Знаете, Марк, вам надо перечитать Блаженного Августина. У него в деталях описан этот феномен. Аббат Лефор скажет вам то же самое. Впрочем, в то время он часто виделся с Гийоном. Он единственный не воспринимал эту странность Гийона как безумие. Он сам владеет иностранными языками. У нас с Лефором разные взгляды, но он образован, и я это признаю. И он читал Блаженного Августина. Вы знаете, Марк, что такое «язык Блаженного Августина»?

– Нет.

– Язык христиан, которые выражают свои чувства и вместе поют на нем, и этот язык неизвестен другим людям, как неизвестен и им самим, но это их общий язык. Язык, на котором говорят не с людьми, а с Богом.

– И Гийон говорил на этом языке?

– Так утверждал Лефор. Я этого не знаю и не уверен, что аббат знал это наверняка. Но такое возможно. Заметьте, что языки – это доказанная и научно обоснованная реальность. Но что касается Гийона… Я даже не знаю…

Марк бросил взгляд на черный экран компьютера, который совершенно затих.

– Ваш компьютер не очень-то любит работать.

– Как же он мне надоел! Эта проклятая машина работает только тогда, когда захочет. Боюсь, придется начинать все сначала.

И Венель, ни слова не говоря, нажал на кнопку «Пуск». Марк поморщился, словно ему наступила на ногу женщина в туфлях на шпильке.

– Немного терпения. Налить вам еще кофе?

– Нет, спасибо. Достаточно.

Через пару минут Венель вновь заговорил ликующим голосом, словно профессор в большой аудитории:

– Так на чем мы остановились? На Блаженном Августине… Марк, вы читали Блаженного Августина?

И, не дожидаясь ответа, он снова направился к книжным полкам.

* * *

У Рене Ле Флоша не входило в привычку встречать гостей на пристани. Обычно он сидел в своей теплой конторе и ждал, когда ему сообщат об их прибытии. Но на этот раз он сделал исключение. Лейтенант полиции Пьер Николь предупредил, что приплывет на одиннадцатичасовом пароме, – но не его пришел встречать на пристань портовый начальник. Николь сделал карьеру у Ле Флоша на глазах, с тех пор как, будучи рядовым агентом, поступил в полицейскую школу. В этот раз он сопровождал нового комиссара Лорьяна Паскаля Фонтана́, занявшего место Филиппа Бертрана, вышедшего на пенсию на прошлой неделе. Ле Флош – отчасти из почтительности, отчасти из любопытства – рассудил, что следует проявить вежливость и встретить нового комиссара лично, когда тот сойдет с парома, совершая первую официальную поездку на остров Бельц. «Танги Нев» причалил на пять минут раньше расписания. Ле Флош помахал Оливэ, капитану «Танги», который подавал ему знаки с мостика. Среди немногочисленной группы пассажиров ровным шагом шли двое мужчин, один высокий, другой ростом пониже.

– Капитан Рене Ле Флош. Рад знакомству.

– Комиссар Фонтана, – отозвался мужчина пониже, крепко сжав Рене руку.

– Надеюсь, путешествие было приятным?

– Скучным, – без намека на улыбку ответил комиссар.

Ле Флош пожал руку Николю и проводил гостей к себе в контору. Полицейские расположились в двух белых пластиковых креслах. Обменявшись с гостями несколькими банальными фразами о красоте моря и, в отличие от нее, скверной экологии Парижского региона, откуда перевели к ним Фонтана, Ле Флош принес ведро Жюгана, поставил на стол и открыл крышку.

На дне ведра оказалось не меньше литра морской воды: за ночь она вытекла из обрубка, потерявшего свою мертвенную белизну и ставшего бледно-сиреневым с черными прожилками вен, откуда сочилась темная густая жидкость. Дряблая разорванная плоть напоминала медузу. Но от нее шел такой сильный запах тухлого мяса, что полицейские невольно отшатнулись. Ле Флош рассказал им, при каких обстоятельствах была найдена эта нога, о рыбаках с траулера, обнаруживших ее в сети в районе Корбо-Бельц, примерно в пятнадцати милях от Бельца. Ле Флош поднялся и показал точное место пальцем на морской карте, прикрепленной кнопками у него за спиной.

– Жюган был один? – спросил комиссар.

Ле Флош сообщил название траулера и имена четверых матросов. Упомянул и о ссоре, разгоревшейся на борту, и тут же пожалел, что затронул эту тему при новом комиссаре.

– Суеверия, знаете ли, – добавил он. – Если хотите знать мое мнение, это все сущая ерунда.

– Хм-м-м… – задумчиво протянул Фонтана, которого, судя по всему, совершенно не заинтересовала эта часть истории.

Он поделился с Ле Флошем своими соображениями относительно находки. Начал с того, что это действительно человеческая ступня… и, скорее всего, где-то непременно имеется от нее тело. Вполне вероятно, труп. Что предполагает факт насильственной смерти. Необязательно криминального характера, хотя это довольно необычно – потерять ногу в открытом море. Как бы там ни было, они самым внимательным образом исследовали материалы о случаях насильственной смерти в этом департаменте, которые попали в отчеты за последние две недели. В Южном Финистере поиски также ничего не дали. Дело, разумеется, завели. Они распутают эту темную историю, постараются с этим не тянуть. Фонтана предложил Николя опросить моряков с «Наливая».

Когда они только причалили, небо было затянуто облаками, а теперь же полностью прояснилось. Оно сияло безупречной насыщенной синевой. От легчайшего бриза не становилось зябко, хотя температура воздуха не поднималась выше десяти градусов. Фонтана и Николь шагали по набережной.

– Сделайте запрос на исследование конечности, – сказал лейтенанту Фонтана. – Что у нас с патологоанатомом?

– Франком Мартинесом? Тот еще деятель. А история с этой ногой, отрезанной посреди океана, и правда какая-то странная.

– М-да… Самый подходящий повод нанести визит местным жителям. В котором часу отходит судно?

– Примерно через пятьдесят минут.

– Отнесите это на паром и приходите ко мне в бар. Пойду представлюсь лидерам общественного мнения.

Фонтана похлопал Николя по плечу и направился к «Тихой гавани». Комиссар произвел впечатление на лейтенанта. Его послужной список, его спокойствие, ощущение, будто он знает ответ прежде, чем ему успевают задать вопрос. У них в комиссариате бывали великие сыщики, честные, харизматичные, обладающие изрядным интеллектом и при этом одаренные тонким чутьем. Такие, кем даже против своей воли восхищались подчиненные. Фонтана был одним из них. Николь свято верил – и коллеги были с ним солидарны, – что у Фонтаны можно многому научиться. Он их начальник, и стал им наверняка небезосновательно. Однако в данный момент у Николя возникло тревожное чувство, возможно нелепое, что Фонтана совершает ошибку. Некое предчувствие, ничем не обоснованное; и он решил держать его при себе. Он пожал плечами, окликнул Оливе и попросил спустить трап, чтобы занести на борт ведро.

* * *

Марк щелкнул мышкой. Они с Венелем в конце концов укротили строптивого зверя. Пришлось дважды запускать компьютер, и в итоге они достигли цели. В книжную лавку зашел покупатель, и Венель поспешил к нему навстречу.

С момента отъезда из Одессы – сто сорок пять непрочитанных писем, целых семь страниц. Темы писем обозначены жирным шрифтом: Марк пробежал глазами по строчкам, пропуская предложения по увеличению пениса и инструкции, как заработать миллионы долларов, не вставая с дивана. На Украине, как и в любой другой стране мира, письма на электронную почту сыплются с одинаковой быстротой.

Интересно, как долго может течь этот стихийный беззвучный поток, если не отвечать на сообщения и даже их не просматривать? Вот погиб бы он, упал за борт? Сколько потребуется времени, чтобы этот ручей иссяк, пересох окончательно? Марк представил себе, как электронные послания льются на него нескончаемым потоком и он утопает в них и умирает.

Касса Венеля издала мелодичное «дзынь», и Марк очнулся от раздумий. Среди всего этого множества писем, кроме спама и рекламы, были такие, которые он открывал по привычке, хотя чаще всего они не представляли для него никакого интереса.

Баланс вашего банковского счета отрицательный… черная пятница, экономия до 66 %… Предложения для вашего бизнеса… Безлимитный интернет за… Призовой фонд составил 29 000 евро… Она посмотрит на тебя другими глазами, если… Баланс банковского счета… Zoyavor: Где ты, Марк? Баланс вашего банковского счета отрицательный. Чтобы пополнить его…

Он никому ничего не сказал. Даже маме и Зое. Двум главным женщинам в своей жизни, которые теперь, наверное, места себе не находят от беспокойства. Он кликнул мышкой на ZOYAVOR. Зоя Воронина. В строке «Тема» она написала просто: Где ты, Марк?

Где ты, Марк? Я отправляю тебе уже четвертое письмо. Ты ни на одно не ответил. Мы с мамой тут с ума сходим от волнения. Если ты уехал, напиши, прошу тебя. Не хочешь говорить, где ты, и не надо, просто откликнись. Надеюсь, с тобой все в порядке.

Сердце Марка готово было выскочить из груди.

Он кликнул на «Ответить» и застучал по клавишам.

Зоя, дорогая моя сестричка!

Не тревожься обо мне. И успокой маму. У меня все хорошо. Поверь, мне искренне жаль, что все это время не писал, но у меня не было доступа к интернету. Теперь все наладилось, и я смогу почаще тебе писать. Зоя, я уехал из Одессы. И вообще с Украины. Пересек Европу, и сейчас во Франции. Не спрашивай, зачем я это сделал. Я не рассказывал вам об этом из соображений безопасности, – и ты, конечно, понимаешь, на какой риск мне пришлось пойти. Но, к счастью, уже все позади.

Я живу в маленьком домике. Окно моей комнаты выходит на пшеничное поле – совсем как в деревне у дяди Саши. Помнишь поле люцерны за окном свинарника? В остальном здесь все для меня в новинку. Говорить по-французски довольно утомительно, но я вроде справляюсь. Найти людей, на которых можно положиться, было непросто, но все же кое с кем удалось подружиться. Я работаю. Встаю очень рано, в 4 часа утра. Ты бы меня не узнала.

Хочу вот о чем попросить тебя, Зоя. Моя поездка прошла не слишком гладко. Но проблемы возникли не у меня, а у тех, кто нас вез. В общем, они сильно на нас разозлились и имеют на меня зуб. Боюсь, как бы они не отыгрались на вас с мамой. Вы – самое дорогое, что у меня есть, и я очень за вас переживаю. Но не пугайся, я все продумал, вам только нужно сделать, что я скажу. Договорились? Обещай, что, прочитав это письмо, поступишь по-моему.

Уезжайте из Одессы, вместе с мамой, – и никому не сообщай, куда направляетесь, никого не проси получать твою почту. Можете поехать к тете Оле, например, или куда-нибудь еще – куда сама захочешь, – место не имеет значения. Объясни маме, что это необходимо, что дома вам оставаться небезопасно. Не думайте об оставленных вещах, вам нужно торопиться. Свяжемся, когда устроитесь на новом месте.

И еще: смени электронный адрес, так будет лучше.

Крепко тебя целую. Тебя и маму.

Марк

Марк несколько раз перечитал письмо и нажал на «Отправить». Ему было невероятно приятно писать на родном языке, после того как все последнее время ему приходилось говорить на французском. Он вышел из программы и выключил компьютер. Венель забился в дальний уголок магазина и сидел там, листая книгу.

– Месье Венель!

– А? Ну что, получилось?

– Да. Спасибо. Вы оказали мне огромную услугу, – сказал Марк, поднимаясь с места.

– Пустяки. Я же вам сказал, вы здесь у себя дома. Приходите, когда захотите.

– Я приду, – отозвался Марк, с теплотой пожав руку книготорговцу.

* * *

С тех пор как Пьеррик Жюган привез на берег отрезанную ступню, а потом и полицейские принялись расспрашивать матросов, на Бельце только об этой истории и говорили. Был четверг. К девяти часам должен был начаться прилив, и метеорологи предупреждали, что до следующего утра не стихнет пятибалльный по шкале Бофорта ветер, поэтому выходить в море следовало с осторожностью, соблюдая взаимную обходительность. Необходимость рыбачить в таких условиях особо не радовала, и по такому случаю моряки собрались в «Тихой гавани», чтобы немного согреться и пожелать друг другу не дрейфить.

Разливал пиво хозяин бара Люсьен Перрон, – прозванный за свои метр восемьдесят пять Малышом Лю, или Малю, – худой мужчина с очень светлыми курчавыми волосами и редкой бородкой. Когда снаружи штормило, капитан вставал на вахту и сам обслуживал клиентов.

– Малю, так полицейские тебя расспрашивали или нет? – бросил Фанш, облокотившись о стойку и запустив пятерню в миску с арахисом.

– Ну да. Новый комиссар приходил представиться.

– А старый что, сбежал? Как там его?

– Бертран. Он уже две недели как на пенсии.

– Считай, ему повезло.

– Он тебе сказал, что обо всем этом думает?

– О чем?

– Об… этом. – И Фанш поднял глаза к потолку. – О ноге. Он говорил или нет?

– Ну… Мне кажется, они ни шиша не знают. Открывают дело. Спросили, много ли здесь было яхтсменов. Я ему сказал, что да. Но только не в январе.

– Это не яхтсмен, – раздался густой голос откуда-то слева.

Это был Ив Питр, кряжистый рыжеволосый мужчина, который ходил на «Пижоне в тумане» вместе с Жюэлем.

– Наверное, какого-нибудь узкоглазого бросили за борт, и его отнесло к Корбо. Такое часто происходит на этих грузовых помойках. Ну или поранился парень, ногу отрезали и выбросили за борт. И никто ничего не видел и не знает.

– А иногда вместе с ногой выбрасывают и парня, – внес свою лепту Лоик, сухощавый и жилистый, как борзая.

– Это да. Чертовы филиппинцы. Настоящие дикари.

– Скорее уж – чертовы судовладельцы, – заметил Фанш. – А эти бедолаги делают то, что им велят.

– Там в основном греки, – вставил Антуан.

– Греки или филиппинцы – один леший. И мне совсем не по нутру делить с ними наши бретонские воды. Это наша территория, черт побери! Они если не соляркой море загадят, так трупов в воду накидают. Не успеем оглянуться, как у одного из нас на траулере обнаружится мертвое тело.

– В любом случае тот, кто его выудит, платит за выпивку, – подвел итог Ле Шаню.

– Вот это дело! – проревел Каллош, грохнув пивной кружкой о деревянный стол.

– Бред все это! – отрезал Малю. – Точно говорю, это какой-нибудь мужик на своей яхте, который решил повыпендриваться. Столичный бездельник, не справился со шквалом и упал за борт. Знаете, из тех, кто ходит с немытой головой и строит из себя Керсозона! Выпил лишнего, что-то пошло не так – и готово!

– А вот я считаю, что в трале Жюгана запутался один из утопленников с «Бискароссы», – невнятно пробубнил Фанш, рот которого был набит арахисом.

Каллош, Ле Шаню и Питр дружно расхохотались, а Фанш, недовольно ворча себе под нос, загреб очередную порцию арахиса.

– Мы никогда не узнаем, чья это нога, – раздался нетрезвый голос из глубины зала.

Во время общего разговора его владелец не проронил ни звука. Головы резко повернулись в его направлении. Человек ерзал на диванчике и кашлял, пытаясь прочистить горло, чтобы голос звучал яснее.

– Вот те на! Да это наш артист! – со смешком заявил Антуан.

Все без исключения уставились на диванчик.

– Хотите знать, почему мы никогда не узнаем, что случилось?

– Ну ты-то уж точно знаешь. А знаешь – так говори! – откликнулся Морис.

– Потому что тело не найдут. А почему тело никогда не найдут? Потому что его нет.

Фанша рассмешило заявление Папу, но кроме него никто даже не улыбнулся. Остальные ждали продолжения.

– Тела нет, и вы хорошо это знаете. Боитесь сказать вслух, но про себя прекрасно все понимаете. Тела нет. И утопленника нет.

– И ноги тоже нет, если верить твоим словам, – сердито возразил Фанш. – По моему разумению, мужика свалил резкий порыв ветра, он упал за борт, и его слопали рыбы – кошачья акула или морской угорь. И точка.

Фанш постучал по виску указательным пальцем, намекая на то, что он думает об умственных способностях «артиста». Но остальные молчали. Их застывшие лица выражали недоумение и страх. Версия Фанша их не убедила. Все взгляды снова нацелились на Папу.

– Пьеррик и его матросы подняли на борт черную метку. Если хотите, можете спрятать головы в песок, только это ничего не изменит. На одного из них скоро обрушится беда. Я тут ни при чем, вот и все. Обещаю бочку килкенни тому, кто выловит тело с отрезанной правой ступней. В Корбо или где-нибудь еще…

– Метка, говоришь? – недоверчиво проговорил Ле Шаню. – Но зачем?

– Откуда я знаю? – ответил Папу.

– Кто мог послать знак Пьеррику?

– Пьеррику или одному из его матросов, – поправил Папу. – О том, когда и зачем, не имею ни малейшего понятия. А вот от кого…

Папу обвел взглядом оцепеневших рыбаков. В «Тихой гавани» не раздавалось ни звука, кроме тихого жужжания холодильника за стойкой.

– Посмотрите правде в глаза, – произнес Папу. – Знаю, это никому не понравится, но он вернулся. Он пробудился. Одному Богу известно почему. Только, думаю, в наших же интересах сидеть дома в тепле и не выходить в море.

– Тебе легко говорить. А мне через час с якоря сниматься, – заметил Жюэль.

– Мне тоже, – поддержал его Ле Шаню.

– А зачем он вздумал вернуться? – спросил Ив.

– Если б я знал…

– Это все из-за грека! – заорал Фанш. – Стоило тому появиться, как Пьеррик выудил из моря это…

– Это да.

– Верно сказано.

– Может, и так, – согласился Папу.

– А я вам говорил, – напомнил Антуан. – От греков и узкоглазых всегда одни гадости.

Папу подошел к бару и поставил пустой стакан на деревянную стойку. Все молча смотрели на него. Он с громким щелчком положил монету и, пошатываясь, вышел за дверь.