Книга: Ярость Антея
Назад: Глава 17
Дальше: Глава 19

Глава 18

Вероломный Сурок вынудил нас сорваться с места и пуститься в бега на полтора часа раньше. За это время темнота снаружи окончательно сгустилась бы, что здорово увеличило бы наши шансы на благополучную переправу. В принципе, ее можно начинать и сейчас, но я сомневаюсь, что восемь человек останутся незамеченными на открытом мосту, который хорошо просматривается с обоих берегов. Теперь соблюдать конспирацию и вовсе незачем. Знай себе беги во всю прыть да молись, чтобы Сурок подольше буксовал в завалах. Вполне вероятно, что на другом берегу нас уже поджидает уйма новых проблем, но пока приходится иметь дело лишь с одной – той, от которой мы, увы, не сумели отвязаться днем.
Бежим по проброшенной между путей решетчатой дорожке для путевых обходчиков. Она такая же узкая, как тоннельная, только идет на одном уровне, не вынуждая нас прыгать по лесенкам и натыкаться на все подряд. Невысокие, чуть выше колен, перильца ограждают дорожку справа и слева, а сама она гудит под ногами, выдавая наше присутствие всей окрестной нечисти. Вряд ли наш топот не слышен за шумом водоворота. Его мерный рев, конечно, силен, но не настолько, чтобы полностью заглушить гремящие по металлу шаги семерых взрослых человек. По крайней мере, под мостом нас наверняка слышно отменно.
Пялиться по сторонам некогда – мы смотрим вперед и только вперед. Однако нельзя не отметить ряд перемен, произошедших в городе со вчерашней ночи. В уцелевших зданиях по-прежнему горят и мерцают на все лады окна, но «бешеного железа» на улицах больше не видать. Впрочем, с устранением нами этой угрозы Новосибирск отнюдь не стал выглядеть спокойнее. Теперь роль главного пугала «Кальдеры» взял на себя Бивень, который в свете происходящих с ним метаморфоз успел побывать сегодня Поющим, Громыхающим, Молчащим и Дырчатым. Два последних определения присущи ему и поныне, а к ним добавилось еще одно, напрочь затмившее собой остальные.
Сверкающий.
Черный конус продолжает вращаться со скоростью секундной стрелки, и из сотен его отверстий бьют во все стороны белые световые потоки. Они похожи на старинные люминесцентные лампы диаметром с просверленный в базальтовой колонне излучатель – то есть около полуметра. А длина каждого потока равна, судя по всему, радиусу «Кальдеры» – двадцать километров. И эта раскинувшаяся на весь город мегахренотень еще и движется по кругу! Зрелище, доложу я вам, впечатляющее настолько, что хоть билеты на него продавай. Особенно примечательно, что лучи пронизывают насквозь здания и прочие препятствия, как будто те представляют собой не материальные объекты, а миражи. Из чего следует, что никакой это не свет, как могло показаться нам сразу по выходе на мост, а концентрированные формирования Mantus sapiens, нацеленные в стену «Кальдеры».
– Господи помилуй! – восклицает Ефремов, завидев расчерченные белыми лучами небеса, и спотыкается от неожиданности. Но не падает, ибо вовремя пойман за шиворот бегущим следом Дросселем. – Я, конечно, подозревал, что ее будет много, но чтобы столько! И какая чудовищная концентрация наночастиц в потоке! Тот, что вырывался из скважины у меня на буровой, был толщиной с карандашный стержень и не различим глазом, а эти, гляньте, белы, как молоко, и даже фосфоресцируют! Однако спешу вас обрадовать: раз до сих пор все тихо, значит, Финальное Слово еще не сказано, энергетические лучи не пульсируют и глобальное окаменение не началось.
– Здорово! – бросает на ходу Ольга. – Только музыки дьявольского варгана нам сейчас для полного счастья недостает!.. А что будет, если мы вдруг угодим под такой э-э-э… непульсирующий луч?
– Надо думать, отделаемся легким испугом, – отвечает академик, двигаясь трусцой следом за Кленовской. – Ведь до этого разумная мантия уже не однажды всех нас пронизывала. А Тихон даже пересек безо всякой защиты туманный барьер, где плотность наночастиц, уверен, ненамного меньше, чем в каждом из этих радиальных потоков.
– Черта с два я советовал бы тебе, брат, проверять на практике эту теорию! – подает голос Скептик. – Пульсирует мантия, не пульсирует – мало ли? По мне, уж если глобально каменеть, так с остальным миром, а не впереди планеты всей.
На самом деле братец и мы зря беспокоимся. Мост и набережная расположены ниже основания Бивня, поэтому те лучи, которые бьют из нижнего ряда его отверстий, проносятся высоко над нашими головами. И если он не изменит вдруг угол наклона, досрочное окаменение нам не грозит. Да и на том берегу вроде бы тоже. Я успеваю заметить, как от высотки, через которую только что прошел поток наночастиц, отвалился кусок облицовочной панели, попутно разбивший оконное стекло под ним. Чего явно не случилось бы, обратись это здание в монолит. А такой огромный луч сделал бы это запросто, не отличайся его свойства от приснопамятной Кольской аномалии.
И все равно, то, что творится сейчас в городе, пугает меня несмотря ни на какие утешения. Тьма, располосованная длинными прямыми просветами… Знакомая картина, не правда ли? Естественно, ведь это фон последнего Эдикова рисунка! Вторая деталь, узнанная мной на нем после моста. Она же – последняя деталь, встреча с которой наяву еще не гарантирует, что пророчество свершится. Такое случится, когда между ним и реальностью будет три и больше связующих элемента. И я до сих пор не выяснил, как это предотвратить. Но когда выяснять? Я угодил в натуральную вилку между Сурком и этим предсказанием и теперь ничего не могу поделать. Просто опять плыву с товарищами по волнам бурного потока событий. И чем дальше он всех нас уносит, тем становится яснее, что нам из него уже не выплыть.
А где-то там, за режущими сумрак лучами и туманной завесой догорает сейчас восхитительный багровый закат. Догорает, а наблюдающие за ним люди и не подозревают, что, возможно, они больше никогда не увидят солнце. И тем не менее я им искренне завидую. Многое бы отдал сейчас, чтобы встретить Конец Света в таком же блаженном неведении, а не гоняясь как проклятый за призрачной надеждой выбраться из этого Тартара…

 

Господу начхать на наши молитвы. Это становится очевидно, когда из-под арки на въезде в «Речной вокзал» вырывается густое облако пыли. Судя по сопровождающему его шуму, настырный Сурок пробился-таки через завалы и теперь вовсю хозяйничает на станции. Что за бесчинства он там творит, одной Душе Антея известно. Не иначе, решил, будто мы попрятались за колоннами, и взялся сносить их подчистую. И, кажется, у него это неплохо получается. Чтобы поднять за считаные секунды столько пыли без применения взрывчатки, нужен особый талант разрушителя. И, разумеется, немереная мощь. Ни в том, ни в другом этот кибермодуль недостатка явно не испытывает.
Мы достигли лишь середины моста и сейчас движемся над обнаженным речным дном. Бежим не жалея сил, поэтому все изрядно устали. Особенно Ефремов и Сквайр, которому с его сломанными ребрами приходится нести на плечах Эдика. Впереди еще километр узкой, дребезжащей под ногами тропы, а эти двое едва не валятся в обморок от изнеможения. Нет, так дело не пойдет. Не хватало еще, чтобы выдохшийся Хилл споткнулся и рухнул на рельсы вместе с мальчиком. До левого берега должны дойти все мои подчиненные, и никаких гвоздей!
– Сидней! – окликаю я скривившегося от боли и хрипло дышащего англичанина. Тот смотрит на меня мутным взором загнанной лошади и, кажется, даже не в силах отозваться. – Давай, я понесу Эдика, мистер! А ты бери мой автомат! Ю андэстэн?
Похоже, нет. Мне на помощь приходит Ольга, которая живо разъясняет еле живому Хиллу командирский приказ. Сквайр – разумный парень и прислушивается к здравому совету. Мальчик тоже не возражает и покорно перебирается ко мне на плечи. И хоть пословица гласит, что коней на переправе не меняют, к нам это правило не относится. Слишком длинна наша переправа, а конь Эдика, увы, больше не может нести наездника. Зато я еще вполне способен проскакать с ним до края моста. Или дальше – на сколько у бывшего футболиста с отбитыми ногами хватит энергии.
Худенький Эдик совсем не тяжел и устраивается у меня на плечах так уверенно, как будто раньше «фантомы» только и делали, что с утра до ночи катали его по театру на закорках. Ольга теперь бежит впереди, я с ребенком – следом, а остальные – за нами. Я и раньше старался пореже озираться, а сейчас, с Эдиком на горбушке, делать это мне и вовсе несподручно. Поэтому до тех пор, пока обстоятельства не прерывают наше бегство, я могу судить о происходящем у меня за спиной лишь по шуму и дрожанию моста под ногами. А творится там такое, на что лучше бы и вовсе не смотреть. Во избежание ненужной паники и душевного расстройства.
Я и не смотрю. Просто бегу вперед, не обращая внимания на громыхание, лязг и заходивший ходуном мост. Я истово надеюсь, что вырвавшийся из тоннеля Сурок обвалил крайний мостовой пролет и грохнулся вместе с ним на набережную. Но для падения с высоты такой массы металла шума все-таки маловато. Стало быть, это рухнула железная арка, выбитая кибермодулем из проема тоннеля. Сам же агрессор цел и взошел на переправу. А до левого берега нам еще топать и топать. И явно не дотопать, поскольку бегать наперегонки с локомотивом – отнюдь не то соревнование, в котором мы можем рассчитывать на победу.
Мост вибрирует, но стука колес не слышно. Впрочем, здесь нет ничего удивительного. Сурок прорвался через обвалившийся тоннель, где колея также была уничтожена, а значит, тварь способна перемещаться не только по рельсам. Но почему бы ей вновь не встать на колеса, ведь на переправе с путями вроде бы все в порядке? Вместо этого до нас долетают лишь лязгающие удары и пробирающий до мурашек скрежет – так, словно кибермодуль волочит за собой громоздкий неподъемный груз. И волочит быстро, хотя узкий метромост – не тоннель, и здесь нет стен, за которые можно зацепиться всеми буксировочными фиксаторами сразу.
– Шире шаг! Не отставать! – рявкаю я, но при этом чувствую, что не смогу вдохновить товарищей собственным примером. Боль в израненных ногах дикая, перед глазами пульсируют багровые круги, а воздуху с каждым вдохом становится все недостаточнее. Еще двести-триста шагов и, глядишь, от изнеможения я превращусь в такой же ходячий труп, как Сквайр, а Эдика придется перепоручать кому-то другому. Но пока подгибающиеся ноги способны нести меня вперед, я не собираюсь позволить себе и секундную передышку.
Как далеко еще я провез бы на загривке мальчика, неизвестно, потому что не проходит и минуты, как все мои планы рушатся. Мы находимся уже над левой набережной и до конца моста остается примерно треть пути, когда позади слышится исполненный отчаяния голос Тукова:
– Товарищ капитан, погодите! Дроссель и Максуд, они… они!.. Вы им приказали не отставать, а они все равно отстали! Оба! Нарочно, зараза! И ничего никому не сказали!
Забыв, что у меня на руках ребенок, я разражаюсь грязной бранью и останавливаюсь. Ольга тоже слышит окрик Миши и оборачивается. Что она собирается делать, меня не интересует. Сняв Эдика с закорок, я ставлю его на дорожку перед Кленовской, которая, похоже, намерена повернуть обратно и броситься на выручку отставшей парочке.
– Следи за ребенком! – приказываю я «фантомке», перекладывая на нее обязанности няньки, хочет она того или нет. Ольга одаривает меня гневным взором, но не перечит. А я разворачиваюсь и вместе с Ефремовым, Хиллом и Туковым смотрю назад – туда, куда настойчиво тычет дрожащим пальцем Миша.
Мы действительно успели здорово оторваться от Хакимова и байкера, которые остались почти на том же месте, где я забрал у Сквайра Эдика. И остались явно не по вине нечаянной задержки кого-либо из них, а с конкретным умыслом. Каким именно, легко догадаться по запасному пулемету, который перекочевал от Дросселя к Максуду, и позициям, занятым ими на мосту. Эти двое все время бежали замыкающими, так что сговор между ними и впрямь мог состояться. И теперь они намереваются встретить плотным кинжальным огнем Сурка, и, если не остановить, то хотя бы задержать его, дав нам дополнительный шанс добежать до берега.
Вращающиеся над нами, подобно многолопастной крыльчатке вентилятора, лучи и свет окон прибрежных зданий мало-мальски рассеивают сумрак и позволяют рассмотреть настигающего нас монстра. Он не похож ни на один из известных мне кибермодулей, равно как и локомотивов. Его вообще трудно с чем-либо сравнить: специфический комбайн, предназначенный исключительно для метрополитенных работ. Я не угадал: движется Сурок все-таки по рельсам, но за счет не столько двигателя, сколько двух вспомогательных конечностей-стабилизаторов. Ими кибермодуль беспрерывно подтягивает себя вперед, вставляя их в специальные пазы, проделанные с двух сторон железнодорожной колеи.
Причина, по которой врагу не хватает мощности обычного движка, проста. На носу у комбайна установлена громоздкая навеска, предназначенная для прокладки и расчистки тоннелей. Многотонный каркас, усеянный разнокалиберными бурами, шипастыми измельчителями, заборными ковшами и шнеками, появился у Сурка уже после того, как он прикончил Яшку и покушался на меня. Где чудовище нацепило намордник, неведомо, но явно не на «Октябрьской». Скорее всего, это произошло далеко, в каком-нибудь транспортном депо. Чем и объясняется то, что, во-первых, кибермодуль не начал расчистку завалов раньше, а, во-вторых, не мог скинуть тяжелую обузу самостоятельно и был вынужден тащить ее, как каторжник колодку.
За стеной из вращающихся, свистящих и лязгающих механизмов не разглядеть самого Сурка, который и без буровой установки являет собой превосходную машину для геноцида. Нам видны лишь шагающие стабилизаторы, что тянут комбайн навстречу поджидающим его Дросселю и Максуду. Вот первый что-то кричит второму и тот вместе с оружием и запасным магазином перебегает со своего края моста к напарнику. После чего оба становятся плечом к плечу и вскидывают пулеметы. У самовольно ринувшихся в бой товарищей определенно есть план, как остановить монстра. А иначе с чего бы им сосредоточивать огонь лишь на правом борту кибермодуля? Отчаянные старики – исключая Ефремова, они являются самыми пожилыми из выживших на этот час «фантомов», – пытаются спасти нас, молодежь, ради чего готовы принести себя в жертву. Храбро, слов нет. Но стоим ли мы, как Эдик, этой благородной жертвы?
Я полагаю, что нет, потому что без нашей огневой поддержки остановить тысячетонную махину вряд ли получится даже огнем из двух пулеметов.
– Ольга, уводи Эдика на берег! – раздаю я оперативные приказы. – Лев Карлович, вы идете вместе с ними! Без возражений! Хилл и Туков – за мной!
И, забрав у Сквайра свой автомат, двигаю обратно, на подмогу «старикам». Чтобы присоединиться к ним, мне, Сиднею и Мише надо отмахать расстояние шагов в двести. Пока трудно сказать, окажемся ли мы там раньше или позже Сурка, поэтому приходится спешить. Оглянувшись напоследок, я вижу, как Кленовская вручает свою винтовку Ефремову и подхватывает ребенка на руки. Пожелав им мысленно удачи, я надеюсь, что последнее пророчество Эдика все же не сбудется, ведь новой предпосылки к этому пока не появилось.
Дроссель и Хакимов не видят, что половина из нас возвращается, поскольку открывают шквальный огонь по Сурку. Я вижу, куда именно лупят очереди обеих «Гадюк». На сочленении правого стабилизатора с корпусом кибермодуля установлен сервомотор, который и хотят уничтожить пулеметчики. Метрополитенный комбайн – не боевая техника, и его ключевые узлы защищены не броней, а обычными стальными кожухами. «Старики» избрали грамотную тактику, хотя, по большому счету, выбирать, куда палить, им не приходится. Стабилизаторы – единственное, до чего могут дотянуться стрелки, потому что прочие уязвимые части Сурка скрыты за бурильной навеской как за щитом.
Наша вспомогательная команда еще слишком далеко, чтобы вести прицельный огонь по конечностям монстра, поэтому мы пока лишь наблюдаем за начатым товарищами боем. И не без удовольствия отмечаем, как свинцовый град срывает с сервомотора кожух и разносит на клочки не защищенный от таких повреждений агрегат. Разумеется, не все пули поражают нужную цель. Часть из них лупит по корпусу кибермодуля, некоторые попадают в стабилизаторную стойку, остальные улетают в «молоко». И, тем не менее, когда Сурка и пулеметчиков разделяет порядка полусотни шагов, в разбитом сочленении монстра раздается хруст и оно, роняя детали и лопнувшие тяги, рассыпается прямо на ходу. Стабилизатор отскакивает от комбайна с легкостью, совсем не вяжущейся с деталью весом в десяток тонн, и, сломав перила, падает под мост.
Что ж, вот и пролита первая кровь в сражении со стальным чудищем. И кровь эта, к счастью, пока не наша.
Пока…
Следующий эпизод противостояния людей и машины продолжается всего полминуты и заканчивается аккурат тогда, когда мы с Хиллом и Туковым прибываем на поля боя. За это время события развиваются столь быстро, что я едва успеваю следить за ними, а перепады моего настроения от победного к пораженческому молниеносны, как дрожание маятника сейсмографа при сильном землетрясении. Тем паче что мост под нами и впрямь трясется не переставая, того и гляди норовя обвалиться.
Утратив один стабилизатор, Сурок не переворачивается, но из-за резкого смещения центра тяжести опасно накреняется на левый бок. Что при наличии у кибермодуля бурильной установки грозит ему неминуемым падением в пропасть. Однако этого не происходит. Узел сцепления комбайна с тяжелой навеской снабжен системой безопасности, отвечающей за недопущение таких эксцессов. И как только крен усиливается, она тут же автоматически срабатывает. Крепежные замки синхронно раскрываются, вмиг избавляя Сурка от балласта, который сам он скинуть был не в состоянии. Заметно облегченный враг вновь становится всеми колесами на рельсы. А отстегнутая навеска продолжает падать и в следующий миг всей своей нешуточной массой валится на дорожку обходчиков и соседний путь.
Последовавший за этим удар вынуждает всех нас непроизвольно подпрыгнуть. И мост, я уверен, выдержал бы его, будь сброшенная установка отключена. Но кибермодуль собирался превратить нас в кровавое месиво, и потому его бурильный агрегат молотил на всю катушку. Раскрученные до максимальных оборотов буры и измельчители вгрызаются с размаху в поверхность моста, деформируя несущие балки и раздирая опорный каркас, как гнилую рыболовную сеть. Не по всей ширине переправы, а лишь на той ее половине, куда упала навеска. Впрочем, и этого надреза вполне хватает, чтобы пролет начал прогибаться под тяжестью движущегося по нему комбайна.
Протяжный стон, который издают тысячи тонн гнущегося металла, сравним с унылым криком больного кита. Уцелевшие мостовые балки не лопаются, а продолжают прогибаться, но мелкие распорки со звоном отскакивают от них и падают на дно речного русла, словно сухая хвоя с елки. Дроссель и Максуд оказываются аккурат на провисшем фрагменте моста и резво пускаются наутек, пока оба не скатились в пропасть. Они бегут не оглядываясь и явно не сомневаясь в том, что пролет сейчас рухнет. А вместе с ним и Сурок, которого падение с такой высоты гарантированно прикончит.
Однако не успевают «старики» сделать и дюжины шагов, как опять случается непредвиденное. Подпиленный пролет вздрагивает в последний раз и останавливается, прекратив сгибаться и выказав тем самым недюжинную крепость. Угол его провисания невелик и позволяет нашим товарищам без труда бежать вверх по наклонной плоскости. Что, увы, хорошо не только для них, но и для Сурка. Который, утратив навеску, становится значительно легче и, как следствие этого, быстрее.
Сбросив балласт, враг стремительно набирает скорость, даже несмотря на то, что ему приходится мчаться по идущей в гору колее. Сообрази пулеметчики перебежать на соседние пути, возможно, им удалось бы разминуться с догоняющим их комбайном. Впрочем, памятуя историю с Яшкой, вряд ли Хакимов и Дроссель увернулись бы от гарпунных фиксаторов кибермодуля. Но так у «стариков» имелся хотя бы маленький шанс на спасение. А при беге впереди несущегося локомотива у них нет ни единой надежды выжить.
Они слышат стук колес по рельсам и суматошно оборачиваются. Слишком поздно. Напоминающий забрало рыцарского шлема, нос махины уже практически нависает над ними, как прибойная волна – над ползущими по отмели крабами. Хакимов спотыкается и падает, что для него, в общем-то, уже не имеет значения. Дроссель вскидывает пулемет и даже успевает спустить курок. Несколько выпущенных «Гадюкой» пуль со звоном и визгом рикошетят от «морды» комбайна, оставив на ней лишь безобидные царапины. А затем очередь умолкает. И стрелок, и его оступившийся напарник просто-напросто исчезают, мгновенно затянутые под отбойник наехавшего на них локомотива.
Я готов волком взвыть от страха и безысходности. Два растерзанных человека под колесами Сурка. Так, как и было предсказано Эдиком…
До нас не долетают ни крики, ни звук удара. Их не расслышать за грохотом разогнавшегося кибермодуля и лязгом отрывающихся от моста распорок. Только брызги крови на отбойнике Сурка да выпавший из рук Дросселя и теперь скачущий по рельсам, раскуроченный пулемет напоминают о случившейся на наших глазах очередной трагедии. А комбайн продолжает как ни в чем не бывало мчаться вперед и через считаные секунды поравняется с нами.
И ни я, ни мои последние соратники не представляем, каким образом теперь его остановить…
– Огонь по кабине! – кричу я, с трудом удерживаясь от искушения отбежать в сторону. И, вскинув автомат, начинаю поливать свинцом лобовое стекло операторского отсека кибермодуля. Больше мне на ум ничего не приходит. Повредить из автоматов ходовую часть комбайна или прострелить скрытый в корпусе двигатель за столь короткое время нереально. Все, что нам сейчас по силам, это разнести случайным попаданием какой-нибудь из узлов САФ, чей центральный процессор установлен в рубке Сурка. А она, в свою очередь, расположена там, где у обычных локомотивов – кабина машиниста.
Хилл и Туков тоже понимают, что, уйдя с дороги монстра, мы просто-напросто пропустим его без сопротивления, да еще при этом сами будем нанизаны на его фиксаторы. Поэтому мы не тратим драгоценные мгновения на собственную защиту, предпочитая за это время выпустить по врагу как можно больше пуль. Они вышибают стекло и разносят в клочья все, что находится за ним. К несчастью, это «все» – совсем не то, что нам хотелось бы уничтожить. Комбайн продолжает мчаться к нам, набирая обороты, и уже практически достиг границы провисшего участка моста.
И вот тут набранное Сурком ускорение неожиданно оборачивается против него. Наскочи он на изгиб полотна с меньшей скоростью и, глядишь, преодолел бы его без проблем. Но Душа Антея раскочегарила его настолько, что, попав с разгона на выгнутые пузырем рельсы, передние колеса махины отрываются от них, как от трамплина. Невысоко и всего на миг, но этого вполне хватает, чтобы при приземлении они соскочили с колеи. После чего пошли бороздить поверхность моста, вырывая шпалы и задирая железнодорожный путь.
Угодивший в очередную передрягу Сурок спешно выпускает убранный было стабилизатор и пытается не дать себе опрокинуться. Что ему удается, но в ходе этой короткой, суматошной и шумной борьбы он сходит с рельсов уже всеми колесами. И, собрав перед собой отбойником груду шпал и искореженного металла, останавливается в паре десятков шагов от нас.
Победа? Вряд ли. Как учит опыт войны с Сурком, поврежденная колея для него – всего лишь кратковременная преграда. И верно. Не успеваем мы перезарядить магазины, а тварь уже спрятала колеса внутрь корпуса наподобие того, как самолет убирает шасси, и открыла отсеки с манипуляторами. Помимо этого, отбойник комбайна трансформируется в подобие внушительного секатора. Им было бы очень трудно стричь кусты, зато запросто можно вырезать под корень рощу деревьев. И Сурок действительно приступает к стрижке, взявшись срезать нагромождение рельсов, чьи перекрученные железные кудри мешают ему проехать.
– Отходим! – командую я, заметив торчащие из манипуляторных отсеков кибермодуля наконечники гарпунов.
Туков и Сквайр поспешно отступают за мной на полсотни шагов назад, перезаряжая на бегу автоматы. Пока мы бежим, Сурок выстреливает нам вслед полдюжины фиксаторных тросов. Но, очевидно, сейчас его цель – не прищучить нас, а вернуться на рельсы, и все гарпуны впиваются в мост, не долетев до нашего нового рубежа. Вдобавок к ним комбайн пускает в ход уцелевший стабилизатор, хотя тянуть себя одной «рукой» значительно неудобнее, нежели двумя. Впрочем, эта преграда смехотворна в сравнении с пройденными кибермодулем завалами, и он однозначно преодолеет ее. После чего затянет себя обратно на рельсы и вновь возьмется за нас со всем присущим ему «человеколюбием».
– Отстреливайте тросы! – ору я. Хотя мог бы и не надрывать голосовые связки. Миша и Сидней сами догадываются, как насолить врагу с наибольшей для нас выгодой. Прежде чем Сурок извлекает из моста уцелевший гарпун и сматывает лебедки, мы успеваем перебить прицельным огнем пять из шести тросов. Неплохой результат? Смотря с какой стороны посмотреть. Судя по проценту пораженных целей – да. И – нет, если при этом оказывается, что главная цель остается недостигнутой.
Мы не можем удержать кибермодуль. Махом разделавшись с рельсовым буреломом, он уже подбирается к неповрежденному пути. Лебедки, которыми Сурок успел-таки подтянуть себя к стартовой позиции, вышли из строя, но теперь они врагу ни к чему. Для самостоятельного возврата на рельсы у него имеются другие приспособления. Нам не отстрелить их при всем старании, ибо они располагаются под днищем комбайна. К тому же он обладает еще уймой всяческих манипуляторов, коими дотянется до нас не хуже, чем гарпунами.
И это отнюдь не безосновательное опасение. Кибермодуль выпускает их отовсюду, где только они у него установлены. Глядя на количество и разнообразие «щупалец», я невольно отмечаю, что прежде мне редко доводилось сталкиваться с такой многофункциональной техникой. И уж тем более кто бы мог вообразить, что однажды подобный уникум растерзает меня на куски.
Чтобы отстрелить у Сурка каждый манипулятор, потребуется гораздо больше времени и патронов, нежели есть у нас в запасе. Поэтому я возвращаюсь к прежней тактике и, глядя, как комбайн, перебирая вспомогательными опорными конечностями, устанавливает себя на рельсах (ни дать ни взять наседка усаживается на яйца!), вновь командую:
– По кабине – огонь!
– No, Тьихон! – возражает Сидней, глядя на меня широко раскрытыми и горящими сумасшедшим пламенем глазами. – No shoot on the cockpit! Вы мой прикрывать! Cover me, brothers! Я все сдьелать, как должен!.. Let’s go!
И, издав непереводимый боевой клич, от которого, наверное, дрогнули бы даже король Артур и Ричард Львиное Сердце, бросается на стального дракона…
Я ничуть не сомневаюсь в том, что Сквайр напрочь спятил. Однако отдавать его на растерзание Сурку задаром все равно не намерен, как бы ни рвался англичанин поскорее свести счеты с жизнью.
– Бей по передним «щупальцам»! – кричу я Тукову и начинаю стрелять по тем из них, на какие Хилл может нарваться в первую очередь. Монстр, естественно, все это видит и пытается до него дотянуться. САФ кибермодуля фиксирует бегущего человека, а манипуляторы разворачиваются и нацеливаются на него, готовясь вот-вот пронзить Сквайра. Но и мы не лыком шиты. Прежде чем наш самоубийца оказывается перед Сурком, я и Миша ампутируем тому пару самых опасных для Сиднея конечностей. Теперь Сквайру не суждено испытать, каково это – быть расчлененным лазерным резаком и лишиться головы путем отрезания ее огромными кусачками. К сожалению, в списке уготованных англичанину смертей еще слишком много пунктов, чтобы мы успели отменить их все.
Яростно вопя, он бежит с автоматом наперевес прямо на лязгающий секатор, который Сурок еще не трансформировал обратно в отбойник, но почему-то не стреляет. Вряд ли у Сквайра кончились патроны. После уничтожения лебедок он перезарядил автомат и с того момента не сделал ни одного выстрела. Странное поведение для впавшего в смертельных раж человека, разве только он…
…Разве только он не окончательно спятил и у него есть конкретный план. И будь я проклят, если не догадываюсь, что задумал Хилл!
Так и есть! За миг до того, как секатор отхватил бы ему ноги, Сидней делает финт вправо, заодно увернувшись от гарпуна, которым враг стреляет по нему практически в упор. Миша, не мешкая, уничтожает последнюю лебедку, но англичанину она так и так уже не страшна. Он движется вдоль левого борта комбайна, в мертвой зоне его «орудий». Куда и зачем? Естественно, к ведущей в кабину лесенке, дабы сделать то, что нам не удалось осуществить, стреляя по Сурку издали.
Сквайр вваливается в операторский отсек, когда комбайн полностью становится на рельсы и вновь трогается в путь. Из-под его прокручивающихся на месте колес летят искры, но многотонной махине нельзя сорваться с места, как гоночному автомобилю. И потому она лишь ползет к нам, клацая секатором, размахивая манипуляторами и бешено хлеща по воздуху лишенными наконечников, лебедочными тросами. Одно из «щупалец» пытается выдернуть Хилла наружу, но он вовремя захлопывает за собой люк, не дав стальной клешне сомкнуться у себя на лодыжке.
– С дороги! – кричу я Тукову. Стрелять по кабине больше нельзя, поэтому мне и Мише нет смысла торчать на пути у комбайна. Теперь вся надежда исключительно на Сиднея. Только бы ему хватило времени и патронов, чтобы добраться до мозга чудовища! Мы бежим к пешеходной дорожке и запрыгиваем на нее. После чего отскакиваем еще дальше – на соседнюю колею, – потому что крюк одного из манипуляторов Сурка волочится по металлическому покрытию, грозя подцепить кого-нибудь из нас. А вылетевший из лебедки трос – отстегать так, что вряд ли мы переживем даже один удар этой исполинской плетки.
Прочие конечности монстра также могут нанести нам увечья, но его гнев направлен сейчас не на нас, а на Сквайра. Который, в свою очередь, выплескивает ярость, расстреливая все, что кажется ему важным и обязательным к уничтожению. Кабина озарена всполохами выстрелов, в люке и стенках множатся дыры от пуль, а из выбитых окон летят стекла и обломки оборудования. Но, несмотря на это, кибермодуль продолжает разгоняться и орудовать манипуляторами, намереваясь прорваться в операторский отсек. То есть фактически Сурок терзает самого себя, пытаясь избавиться от проникшего к нему в утробу паразита.
Кибермодуль поравнялся с нами, успев набрать довольно приличную скорость. Мы встречаем его очередями, стараясь помочь Сквайру и, пока монстр проносится мимо, повредить ему еще хотя бы парочку манипуляторов. Удалось нам это или нет, выяснить уже нельзя. Комбайн грохочет по рельсам, уносясь туда, куда мы всячески старались его не пропустить. И если у англичанина не получится его остановить, через полминуты Сурок настигнет Ефремова, Ольгу и Эдика…
Мы с Мишей бросаемся вдогонку за монстром. От бесконечной беготни легкие мои горят, а дыхание представляет собой один нескончаемый судорожный хрип. Про больные ноги вообще молчу. Порой мне кажется, что вместо меня их переставляет кто-то другой, поскольку сам я двигать ими уже не в состоянии. Тукову не легче, пусть он и моложе. Мы бежим из последних сил за удаляющимся врагом, пытаясь высмотреть сквозь застилающий глаза пот, что происходит впереди.
Вскоре нам начинают попадаться разбросанные по мосту фрагменты кабины, среди которых валяется выдранный люк. Обломков много и на некоторых из них видна кровь. Мы оба замечаем ее, но молчим, потому что сейчас нам не до разговоров – и так выдыхаемся. Да и о чем тут говорить? Все предельно ясно и без слов. Надеюсь, Ольга и товарищи добрались до края моста и сошли с него. В противном случае тот остаток жизни, который отмерила мне судьба, окажется на порядок мучительнее, чем он грозит стать для меня в действительности.
Впрочем, когда маячащая впереди корма Сурка сначала перестает уменьшаться, а затем начинает мало-помалу увеличиваться в размере, Миша нарушает наше обоюдное тревожное молчание.
– Встал… зараза! – хрипло восклицает он, чуть ли не выплевывая на бегу каждое слово. – И граблями больше… не машет! Неужто… издох?
– Погоди радоваться… солдат, – я даже пугаюсь собственного севшего голоса – настолько чуждо он сейчас звучит. – Возможно, тварь… просто решила… нас подождать… Надо с ней… поосторожнее!
Сурок проехал дальше того места, где мы распрощались с Ольгой и остальными. Намного дальше. Он остановился всего в трехстах метрах от левобережной арки. Приблизительно там, где должны находиться в настоящий момент наши убегающие товарищи. Я не желаю думать о худшем и тешу себя мыслью, что без боя Кленовская точно не сдалась бы. А стрельбы перед остановкой комбайна мы не слышали.
Последние выстрелы стихли минуту назад. Это было тяжелое уханье дробовика, который, помимо автомата, имелся у Сквайра и висел у него за спиной, когда он рванул в свою самоубийственную атаку. Судя по всему, Хилл опустошил все автоматные магазины и взялся за дробовик, но перезарядить его уже не успел. Однако удалось ли ему остановить Сурка до того, как тот настиг беглецов?
Он их не настиг. Я замечаю их разновозрастную троицу, едва мы с Туковым добегаем до замершего без движения комбайна. Эдик и Лев Карлович стоят вдалеке от него, а Ольга уже спешит нам навстречу, поскольку завидела нас раньше, чем мы – их.
Внезапно Кленовская останавливается, резко разворачивается и, не спрашивая нас ни о чем, бросается к кибермодулю.
– Сидней! – кричит она срывающимся голосом, подбегая к ведущей в операторский отсек лестнице. – Сидней, ты там?
Англичанин не отвечает, чему я нисколько не удивлен. Кабина Сурка выглядит так, словно в ней разорвалась мощная осколочная мина. Крыши нет, стены пробиты пулями, а обшивка на них изодрана в клочья. Учинившие этот разгром (не беря в расчет пулевые пробоины) конечности монстра все еще нависают над раскуроченным отсеком, но лишь немногие из них повреждены. Зато каждая заляпана кровью, а в стальном зажиме одной из них застрял согнутый пополам автомат. Я сильно сомневаюсь, что Хилл выжил, и полагаю, что его вообще нет на борту Сурка. Скорее всего, тот растерзал Сквайра на куски и сбросил их с моста, как только содрал с кабины крышу. А остановился уже потом, когда дали о себе знать множественные повреждения, которые успел нанести взбесившейся машине обезумевший человек.
Однако в который раз за сегодня мой прогноз не сбывается. Сидней находится в кабине и более того – он еще жив. Правда, жить ему осталось совсем недолго, а уготованную ему смерть нельзя назвать желанной даже с большой натяжкой.
Я хочу предупредить Ольгу о том, чтобы она пока не приближалась к Сурку, но та, один черт, не подчинилась бы. Нам с Туковым остается лишь взобраться на комбайн следом за ней – рисковать, так вместе, чего уж там. А затем – лишь стоять рядом и беспомощно наблюдать, как Кленовская обнимает истерзанного до неузнаваемости Сиднея, плачет и что-то без умолку твердит ему по-английски. Что именно, я не понимаю. Да и не хочу понимать, поскольку слова эти – явно не для наших с Мишей ушей. Сквайр еще не утратил рассудок и способен расслышать Ольгу. Он пытается ей отвечать и все время судорожно тянет к ней левую руку, желая, видимо, коснуться ее волос или щеки. Правой руки у Хилла нет – она оторвана выше локтя и где находится – неизвестно. В залитой кровью кабине царит хаос, и если бы наш британский друг не подавал признаков жизни, мы и его самого отыскали бы с большим трудом.
На Сиднее в буквальном смысле нет живого места. Мы видим переломанные кости, торчащие из-под кожи по всему телу англичанина. Видим неестественно вывернутую в колене правую ногу и изуродованную левую – такое ощущение, что ее частично обглодали пираньи. Видим глубокие зияющие раны на груди и животе. Видим сплошную багровую маску вместо лица, которое Ольга никак не может обтереть, потому что его моментально вновь заливает кровь. А ее вытекло и продолжает вытекать столько, что даже удивительно, как Хилл до сих пор способен шевелиться и разговаривать. Мы все это видим и осознаем, что уже ничем не можем помочь умирающему товарищу.
Осознает это и Ольга. И пусть они со Сквайром были заранее готовы к тому, что, каждый из них – а не исключено и оба вместе, – могут в любой момент погибнуть, свыкнуться с этой мыслью до конца у Кленовской явно не получилось. Она плачет молча, без заламывания рук и стенаний. Возможно, причина тому – присутствие поблизости Эдика, возможно, Ольга попросту не способна горевать иначе, но вряд ли ее сдержанность говорит о том, что творится сейчас в душе у «фантомки». Это выражают лишь ее глаза, в которых – беспросветное отчаянье. А также дикая боль – часть той боли, что терзает истекающего кровью Сиднея. Безусловно, ему гораздо легче умирать вдали от дома рядом с человеком, который разделяет с ним его боль. Вот только та ее половина, какую взяла на себя Кленовская, будет отныне мучить ее всю оставшуюся жизнь. Или до скончания веков, что в нашем случае одно и то же.
Хилл живет еще целую минуту. Живет в сознании, не прекращая разговаривать с Ольгой и гладить ей волосы. Просто немыслимо, как вообще истерзанное и переломанное тело Сквайра способно столь долго удерживать в себе жизненные силы. И тем не менее покидают они его легко, практически на одном выдохе, а агония длится и того меньше. Рука Сиднея обмякает и падает, а сам он умолкает на полуслове, издает короткий судорожный всхлип и роняет голову Кленовской на колени. Успел он сказать ей все, что хотел или нет, нам теперь никогда не узнать. Но даже если нет, вряд ли Ольга не сумеет догадаться, о чем он ей недоговорил.
– Прощай, – негромко и уже по-русски шепчет она. После чего закрывает лицо ладонями и продолжает все также беззвучно рыдать, вздрагивая и размазывая по щекам перемешанные с кровью Хилла слезы.
Я вспоминаю о том, что нахожусь в «Кальдере» не как гражданское лицо, а как выполняющий боевую задачу армейский офицер и, приняв строевую стойку, отдаю геройски павшему товарищу воинскую честь. Ему, а заодно Дросселю и Максуду Хакимову, без которых мы не сокрушили бы это стальное чудовище. Рядовой Туков следует моему примеру, а стоящий в отдалении с Эдиком Ефремов, понурив голову, обессиленно усаживается на свой контейнер и начинает тереть виски. До Льва Карловича, видимо, только сейчас доходит, в какую дорогую цену обошлась нам наша победа.
И лишь Эдик продолжает взирать на нас бесстрастными, не по-детски проницательными глазами. Он стоит, прижимая к груди планшет, и, я уверен, отлично понимает, что вокруг него происходит. Не может не понимать, пусть он вроде бы и не предсказывал гибель своего опекуна. Мальчик позволял ему глядеть на свои картины – пожалуй, единственный признак, по которому можно определить, значишь ты что-нибудь для Эдика или нет. И раз так, следовательно, он просто обязан проявить в связи со смертью Сиднея хоть капельку скорби. Ту самую малость, по которой нам стало бы понятно, что он тоже горюет о постигшей всех нас невосполнимой утрате.
Ничего подобного я ни в глазах мальчика, ни в его поведении не обнаруживаю. Ни единого, даже еле заметного намека на эмоции. И я не удивлюсь, если сейчас он усядется рядом с Ефремовым и вновь приступит к рисованию. Что ж, вот она, оборотная сторона Эдиковой невозмутимости. С этим ребенком не возникает проблем в экстремальных ситуациях, и там, где другие дети давно извели бы взрослых истериками, он воспринимает все свалившиеся на нас лишения с прямо-таки вселенским хладнокровием. И им же он отвечает на смерть своих лучших друзей – мягко говоря, не вполне нормальная реакция для ребенка. Не знаю, как Ольгу, а меня слегка коробит такое его отношение к Сиднею. Ведь он, полагаю, любил Эдика не меньше, чем своего оставшегося в Англии сына, и пожертвовал ради него жизнью.
Но, с другой стороны, ведь Эдику еще очень мало лет, так что какие у нас вообще могут быть на него обиды? А тем более накануне грядущего Конца Света, который может состояться практически с минуты на минуту. И до которого мы, невзирая на откровенную парадоксальность нашего желания, все еще надеемся дожить. Пускай не ради шанса увидеть напоследок солнце, так хотя бы во имя погибших товарищей, благодаря кому у нас до сих пор есть этот шанс.
Светлая, но эфемерная мечта. Но разве она не достойна того, чтобы продолжать за нее бороться?..
Назад: Глава 17
Дальше: Глава 19