Глава 14
Грир

– О господи, ты меня напугал. – Я вздрагиваю, стоя посреди кухни, когда там словно из ниоткуда появляется Эндрю. – Я пришла попить воды.

– Тоже не можешь уснуть? – спрашивает он.

Странно видеть, как он сидит в темноте и тупо смотрит перед собой. Без ноутбука. Без айпада. Без «Уолл-стрит джорнал». Без вечно звонящего мобильника.

Я бы не удивилась, если бы он стал лунатиком.

– Нет, – отвечаю я, тихо вынимая из горки хрустальный стакан. Наполнив его отфильтрованной водой из дозатора в дверце холодильника, я поворачиваюсь к Эндрю и делаю глоток. Господи, эта вода на вкус как будто из небесного источника. – Можно вопрос?

Возможно, четыре часа утра – не лучшее время для разговора о том, что не давало мне покоя последние несколько дней, но я не знаю, когда вновь смогу застать Эндрю одного. Завтра? Или в следующем месяце? Здесь же вечно толпится народ, люди приходят и уходят весь гребаный день.

– Конечно. – Сложив руки, словно обороняясь, Эндрю откидывается на стуле.

Да, я так действую на людей: заставляю их занять оборонительную позицию. Мередит всегда утверждала, что я постоянно выгляжу напряженной, как будто мне срочно нужен массаж и оплачиваемый отпуск. А еще, по ее словам, у меня есть скверная привычка тараторить, но я ничего не могу с этим поделать. Мой разум работает безостановочно. Будет чудом, если я половину времени смогу удержать свой рот и мозг на одной странице. В детстве я коверкала слова, потому что мой маленький рот не поспевал за моими мыслями. Мать обычно вздыхала, закатывала глаза и говорила мне: «Помедленнее!»

– Почему ты не попросил полицию поговорить с лучшей подругой Мередит? – спрашиваю я.

– Я не знал, что у нее есть лучшая подруга.

– Чушь собачья. – Я стискиваю зубы и качаю головой. – Она ваша соседка. Они всегда были вместе.

– Если и были, то днем, когда я на работе. Вероятно, она упоминала ее несколько раз, но никогда не рассказывала подробно.

– Мне с трудом в это верится, Эндрю, – скептически фыркаю я, хотя начинаю понимать, что, возможно, знала родную сестру не так хорошо, как я думала… возможно, никто из нас не знал ее по-настоящему.

Эндрю раздувает ноздри.

– Мне все равно, веришь ты мне или нет. Говорю тебе, я понятия не имел, что у нее есть какие-то подруги, по крайней мере, здесь. Я всегда считал ее интровертом, одиночкой. Ей всегда было комфортно одной. Мы виделись вечером. Я никогда не спрашивал у нее, как прошел ее день, она же никогда не рассказывала мне сама.

– Извини, но в это я тоже не верю.

Мы в упор смотрим друг на друга, и его кулак на столешнице крепко сжимается. Я еще ни разу не видела его таким. Он расстроен так потому, что я указываю на трещины в этой истории, которые могут выставить его в нелестном свете? Он расстроен, потому что я на него наехала? Потому что я единственная, кто не боится задавать ему вопросы, потому что здесь явно что-то нечисто?

– Как ее зовут? – спрашивает он.

– Эллисон, – говорю я. – Эллисон Росс. Она живет в похожем на шале доме на вершине холма.

– Все понятно! Так вот о какой Эллисон ты говоришь! – произносит он, вздыхая. – В прошлом году они поссорились и не разговаривали несколько месяцев.

– У меня не возникло такого впечатления, – говорю я.

– Ты разговаривала с ней?

– Я говорила с большинством твоих соседей. – Я лгу, но это для общего блага. Я хочу, чтобы он знал: мимо меня ничто не проскользнет.

– То есть Мер с ней помирилась? Если да, то она не сказала мне, – говорит он. – Я только знаю, что сначала они были близки, а потом – нет.

Я пытаюсь представить Эндрю в роли отца Изабо и Колдера и то, каким папой он стал бы для их с Мередит ребенка. Похоже, он из тех мужчин, что взваливают всю заботу о детях на хрупкие плечи жены.

– Эллисон однажды видела на запястье Мередит синяк. – Я пробую загнать его в угол. – Сказала, что она пыталась его замаскировать.

– Понятия не имею, о чем ты, – заявляет он. – Но я знаю, к чему ты клонишь, Грир, и тебе нужно следить за тем, что ты говоришь.

У меня отвисает челюсть, пульс учащается.

– Я не утверждаю, что ты имел к этому отношение. Я лишь говорю, что если все же имел, то правда все равно всплывет. Она всегда всплывает. – Я стараюсь говорить тихо, однако не смягчаю резкости своих слов.

– Какой мне резон делать больно своей жене? – спрашивает он, проводя рукой по волосам. – Я ее люблю. Я люблю ее так, как тебе никогда не понять. И она носит моего ребенка. Ты думаешь, я не хочу, чтобы она вернулась домой? Чтобы была со мной? Как ты думаешь, почему я сейчас сижу здесь, один, в темноте, в четыре утра? Потому что днем не могу ни минуты побыть один. Я только и делаю, что кому-то звоню или даю интервью, и у меня нет ни единой лишней секунды на то, чтобы тосковать по моей чертовой жене или беспокоиться о ней. Так что я не сплю. Я не сплю. Я лежу в кровати и думаю о ней. Я думаю о том, где она. С кем она. Холодно ли ей, голодно или страшно. Думает ли она обо мне. Знает ли, как сильно я хочу ее найти.

Сев напротив него, я зарываюсь лицом в ладони и вздыхаю. Возможно, я несправедлива к нему. Возможно, я лишь потому указываю на него пальцем, что мне больше не на кого указывать.

– Извини, – бормочу я и поднимаю на него взгляд. Мне кажется, что в его глазах блестят слезы.

– Думаешь, я не знаю, что я уже под микроскопом? – спрашивает он. – Что полиция, СМИ, общественность… все они следят за каждым моим движением? Я бы предпочел уехать отсюда, заняться ее поисками, но когда Конни Мэйвезер хочет записать интервью со мной, ты представляешь, как это выглядело бы, если бы я отказался? Если бы я хранил молчание, СМИ тотчас бы вцепились в него как в доказательство моей вины, и ты это прекрасно знаешь. Вместо того чтобы призывать людей присоединиться к поискам, они бы принялись трубить о том, что я наверняка что-то скрываю.

– Что ж, тоже верно. – Мне неприятно, что он прав, но отрицать это невозможно. – Темная история.

– Наша соседка Мэри Джо Босма, – говорит он, – чью подъездную дорожку я чистил всю прошлую зиму, когда ее мужу сделали операцию по замене тазобедренного сустава, на днях пришла в полицию, чтобы сообщить им о ссоре, свидетельницей которой она как-то раз стала. Мы орали, спорили по поводу какой-то ерунды, и, наверно, окна были открыты. В любом случае она не поленилась поехать в полицейский участок и сообщила о нашей ссоре год назад. Вот это аргумент. У каждой пары есть свои разногласия. Это не значит, что я что-то сделал с моей женой.

Он прав. По крайней мере, формально.

– Сочувствую. – Я вздыхаю. – Это несправедливо по отношению к тебе.

– Вот с чем я имею дело, Грир. И когда ты делаешь свои выпады в мой адрес, намекая, что я имею к этому какое-либо отношение, не думай, будто я ничего не замечаю. – Эндрю встает и отодвигает стул. – Тебе повезло, что ты ее сестра, иначе бы ты спала сегодня на улице.

Это довольно грубо с его стороны, но я это заслужила. Отчасти. Наверное, мне стоит временно прекратить наскоки на него и держать подозрения при себе, пока у меня не появятся веские, неопровержимые доказательства того, что они не беспочвенны.

– Спокойной ночи, Грир, – цедит он сквозь зубы. – Постарайся немного поспать.

– Ты тоже.

Допив воду, я ставлю стакан в посудомоечную машину. Я двигаюсь медленно и тихо, стараясь не производить шума. По пути к лестнице я прохожу мимо кладовой, и мне в глаза бросается календарь. Последний день месяца обведен красным, причем дважды.

День рождения Мередит. Ей исполнится двадцать шесть.

В этот день она получит доступ к своему трастовому фонду в пять миллионов долларов. Какое, однако, любопытное совпадение, чтобы я поверила утверждениям Эндрю о его невиновности… по крайней мере, пока.