II. Шкатулки герцога де Блакаса

К числу подозрительных практик, которые вменялись Ордену, обнаруживается одна, заслуживающая особого внимания. Мы желаем поговорить о поясных вервиях, коими обматывались рыцари или касались ими идолов, препоясываясь затем ими на голом теле либо поверх своих рубах: мы передаем здесь определения обвинительного акта. В чем видели свидетельство принадлежности Тамплиеров к некоторым восточным сектам: пояс являлся символом посвящения у магов и брахманов.

Это вервие было белым. Все рыцари обязывались его носить. В обычных посвящениях, не имевших места на генеральных капитулах, професс брал пояс там, где пожелал, но более общий обычай заключался в том, что он получал его из рук посвятителя. Петр де Бонне-фон (Pierre de Bonnefond) узнал от свидетелей своего приема, что вервием, которым он препоясывался, прикасались в заморских странах к некоей голове. Четыре первые свидетеля из Флоренции заявили о своем участии в церемонии освящения вервия и его раздачи, как им самим, так и некоторым другим присутствующим братьям. Однажды освященные при их соприкосновении с идолом, вервия сохранялись в шкатулках и изымались оттуда постепенно по мере принятий. Эти шкатулки путешествовали вместе с тамплиерами и служили также для закрепления идолов. Госеран де Монпеза показал, что ему был дан пояс, извлеченный посвятителем из ящика, где находилась фигура Бафомета, и что посвящающий ему повелел хранить этот пояс и носить непрерывно.

В воспоминаниях, о которых мы говорили, фон Гаммер опубликовал изображения нескольких шкатулок, принадлежащих Имперскому кабинету древностей в Вене, предположив, что они служили для хранения, как вервий, так и идолов. Все были обнаружены в Германии, стране, где орден Тамплиеров, впрочем, оказался наиболее сохраненным: соборы Майнца и Трира вынесли решение в пользу его невиновности. Тем не менее, стоит удивиться, что ни один из этих обличающих артефактов не встречался ни в какой иной стране, где орден владел приорствами и командорствами. Райнуар не преминул сделать замечание о том, насколько странно, что Германия обладала единственной привилегией этих открытий. В противоположность его ожиданию они не преминули обнаружиться в другом месте. Стало известно, что в Париже в кабинете герцога де Блакаса, очень богатом на восточные артефакты, существовали две шкатулки, аналогичные тем, коими владеет Венский кабинет. Одна была найдена в Вольтерре в Тоскане, а другая в Эссаруа в Бургундии, в земле Кав, в окрестностях древнего дома храма в Вулене, «приорства большого значения, восходившего к великому приорству Шампани, и являвшемуся главным средоточием генеральных капитулов, где в определенные дни показывался идол как восполнение высшего посвящения в мистерии ордена». Эти последние строки заимствованы у одного из самых усердных учеников господина фон Гаммера.

Обе шкатулки, о которых идет речь, почти одинаковые по размерам. Шкатулка из Эссаруа, единственная обладающая крышкой, имеет около 25 сантиметров своей наибольшей длины, почти 19 сантиметров ширины и 13 сантиметров высоты, не включая крышку. Если она на самом деле принадлежала Тамплиерам, то трудно поверить, чтобы служила другой вещи, кроме хранения вервия, ибо идолы должны были быть слишком большими, чтобы содержаться в столь тесном пространстве; в противном случае они бы не смогли произвести эффекта ужаса, о котором свидетельствует большинство показаний. Тем не менее, известно, что существовали идолы разных размеров. Свидетель говорит об одном маленьком идоле из меди, которого посвятитель снял со своей груди и показал профессу. Но самая обыкновенная величина могла быть размером с человеческую голову. Стало быть, из только что упомянутого свидетельства получается, что кроме разложенной на алтаре эмблемы, имелись более мелкие, которых посвященные носили на себе: они служили показательным знаком их ереси, как христианам служил священный знак их веры.

Две шкатулки из старой коллекции де Блакаса (мы говорим старой, поскольку сегодня она уже рассредоточена) сделаны из известнякового камня и снабжены надписями и барельефами. На крышке шкатулки из Эссару изображен андрогинный персонаж, обладающий одновременно бородой и свисающими женскими грудями. Убранный зубчатой короной Кибелы, он поднимает обеими руками вытянутые цепи. Возле его головы находятся солнце и луна, а у его ног – череп, звезда и пентаграмма. Звезда является никак не пятилучевым светилом Пифагора, которую ученики философа должны были рассматривать каждый день на восходе как символ постоянства и чистоты, но звездой Гностиков с семью лучами, выражающими семь первых эманаций божества. Вокруг этой фигуры простирается надпись арабскими письменами. Шкатулка из Вольтерры несет на одной из своих больших сторон аналогичную надпись, хотя и менее полную. Наконец, тождественные надписи, по крайней мере, по словам фон Гам-мера, можно прочесть на шкатулках из Имперского кабинета в Вене. Поначалу мы займемся данными надписями.

Герцог де Блакас поручил сделать с двух шкатулок литографии и отправил их фон Гаммеру, который, вспомнив о полемике, опубликовал в 1832 году подробную интерпретацию данных артефактов, где сблизил их уже с описанными им и находящимися в Вене. Согласно ему, одни и другие принадлежат к сообществам Средневековья; характер скульптур и букв предстает особенностью артефактов XIII-го столетия. Надписи, как на венских, так и на парижских предметах, представляют собой те же самые неправильности: неуверенные черты, беспорядочность слов, путаница и перестановка букв, – все это может ввести в заблуждение переводчика и открывает путь для произвольностей самых крайних интерпретаций, находящегося там. Данные недостатки фон Гаммер приписывал частично невежеству западных граверов, воспроизводивших эти надписи в соответствии с текстом, которого они не понимали, и частично намерению утаить истинный смысл от профанов, даже от тех, кто, умея читать по-арабски, не были посвящены в секрет учения.

Подобные испорченные надписи должны были с готовностью соответствовать тому, что от них требовалось. Итак, понадобилось для торжества бафометических фигур, чтобы андрогинный персонаж, изображенный на крышке шкатулки из Эссаруа, носил имя Мете, которое входит, по мнению немецкого ориенталиста, в состав слова Бафомет. Невежество гравера произвольно переставляло буквы; знание фон Гаммера их поставило на место с большей произвольностью, и благодаря всем видам усилий и сочетаний он достиг получения из надписи формулы, которую мы спешим воспроизвести и которую он вложил в уста Мете. Это имя представляет собой высшую значимость, поскольку является связующей нитью шкатулки из Эссаруа с Бафометом, и благодаря последнему с Тамплиерами; это имя в надписи было просто написано TE. M., будучи достигнутым только посредством прибавления одной буквы, переставляя и возвращая другие, поставив тем самым слово, изготовленное из всяких частей, на место, которого оно в тексте не занимает. Связанный с древностями ориенталист из музея Левра, коего мы упросили заняться данной надписью, считает, что она не несет в себе никакого значения, и что в ней можно прочесть почти все, что заблагорассудится. Слова Zonar, завершающего восстановленную фразу, согласно правилам арабской грамматики, не существует, следующее за ним только в воображении фон Гаммера, и оно здесь то же самое, что и слово Мете.

Как бы то ни было, вот смысл, приписываемый надписи: «Пусть Мете, заставляющая произрастать, будет превознесена! Наш источник – это я с семью другими. Ты, кто отрекаешься, стань нечестивым распутником». Надпись шкатулки из Вольтерры содержит лишь часть этой формулы, тем самым представляя собой неполное средство подтверждения. Но справедливости ради скажем, что на нескольких сосудах и шкатулках из Имперского кабинета Вены обнаруживаются надписи, почти подобные надписи со шкатулки из Эссаруа, правда, все некорректные, все представляющие опущения и перестановки букв, все несущие те же самые вольности в интерпретаци, все пораженные теми же самыми подозрениями.

Поклонение божеству, заставляющему произрастать землю, отречение, приглашение к самому постыдному разврату, в чем на самом деле обвинялся Орден, дозволяя его своим членам, – вот соответствия, которые обнаружил австрийский ориенталист между этой формулой и ересью, вменяемой Тамплиерам. Он увидел в ней пародию на христианское песнопение: Cantate laudes Domini. В действительности арабское слово, соответствующее латинскому слову cantate читается внизу андрогинной фигуры, изображенной на крышке шкатулки из Эссаруа, и формула предваряется словом Yallah, Господи! Оно и поныне на устах у всех Арабов. Значит, это слово в точности то, которое объявил Тамплиер Рамонд Рубеи, услышав его из уст начальника, когда последний лобызал подножие идола, где изображалась фигура Бафомета.

Но что же представляет собой божество Мете? «Оно, – отвечал фон Гаммер, – святой дух Гностиков, называемый Ахамот, София, Барбелот, Пруникос, мать, овечка, земля, Иерусалим, Огдоада, Бахомед или Бафомет, и который под различными именами является после предвечного Отца первым лицом гностической иерархии… Фигура Софии, Ахамот, Бахомеда, Бафомета или просто Мете (как отмечают надписи) вырезалась иногда на округлом рельефе, иногда в форме статуи, а иногда в барельефе, что видно на гностических шкатулках и сосудах».

Значит, Мете было сокращением от Бафомета, и эти два слова представали синонимами Софии, святого духа Гностиков. В примечании и как доказательство своих слов фон Гаммер отсылает к произведению Святого Иринея Лионского «Против ересей», глава V, стр. 25. Мы имеем перед глазами этот фрагмент, где, в самом деле, ставится вопрос о Софии, последнем эоне, удалившемся от божественной Плеромы, эоне, управляющем земным миром посредством Демиурга. Хорошо! Что тут сказать? Святой Ириней в своем фрагменте никак не дает этому эону наименований Бафомета и Мете, и мы не находим этих названий ни в какой другой части его произведения. Что думать с тех пор об апломбе, с каким немецкий эрудит объявляет о документах, заимствованных в данной книге? Господин Миньяр из Дижона, который в двух воспоминаниях, относящихся к шкатулкам из коллекции Блакаса, взял на свой собственный счет тезис фон Гаммера, ничего не достиг в создании правдоподобностей для дерзновений своего рискованного предшественника. Он действительно нашел в греческой мифологии богиню с именем Метис, а в теогонии неоплатонического философа Дамаския, жившего в VI-м столетии, одного персонажа, тоже называемого Метис, сына Эреба и Ночи; но он никак не установил, что это слово когда-нибудь являлось одним из обозначений гностической Софии, как у Валентиниан, так и у Офитов, двух главных школ, происходящих от гнозиса. Значит, весьма вероятно, что Мете вышла во всеоружии из мозга господина фон Гаммера и для нужд его системы. Надо сказать, по тем же самым причинам и о Бафомете, слове, в которое входят в качестве образующих элементов, следуя фон Гаммеру, эта фантастическая Мете и греческое существительное, обозначающее крещение.

Чтобы завершить с Бафометом, мы объясним здесь это слово, игравшее столь важную роль в гипотезах, относящихся к секретному учению Храма.

В языке Средневековья Бафомет, Мафомет, Магом, Магомет являются такими же синонимами; и они выражают не только, как думал Райнуар, имя основателя ислама; они обозначают также в широком смысле ложного бога, демона, какой-нибудь идол: «Девственная вера первой половины Средневековья, имевшая о культах, чуждых христианству, лишь смутные сведения, выражала Мафометом (Maphomet), Бафометом, Бафумом (Bafum) как бы ложного бога, которому приносились человеческие жертвоприношения». Так говорит господин Ренан. Отсюда баффумерия (baffumerie), магомерия (mahomerie), момерия (momerie), чтобы обозначить все суеверные и нечестивые культы и места, где эти культы практиковались.

Следовательно, слова, приводимые заслушанными свидетелями, как в Каркасоне, так и во Флоренции, обозначают весьма просто: голову, сделанную в виде демона. И все же, здесь необходимо различение. В устах рыцарей Бафомет не мог иметь кощунственного смысла, который их правоверные современники связывали с этим словом. Он не брался с плохой стороны, поскольку выражал идею божества, почитаемого орденом. И мы видели, что в метафизике Храма злой бог являлся не предметом ненависти или ужаса, но, наоборот, покровительствующим и помогающим божеством.

Слово Yallah, которое читается в показании Тамплиера Раймонда Рубеи и которое столь обосновано, является просто арабским именем Бога. Оно доказывает лишь одну хорошо известную вещь: для рыцарей Храма идол был их богом, но никак не то, что они стали посвященными ислама. Почти все существование многих рыцарей протекало в Святой Земле, и они бегло говорили по-арабски. Из показания Раймонда Рубеи можно предположить, что это было именно так. Впрочем, имелись и Сарацины в ордене Храма: секретарь великого магистра был Араб. Эта легкость с принятием в свой состав неверных справедливо являлась одним из тяжких мотивов подозрения, возникшего против Ордена.

Следовательно, слово Yallah представляется неинтересным в теме. От того, что оно встречается сразу в показании одного Тамплиера и на надписи нескольких шкатулок, это никак не позволяет заключить, что данные шкатулки являлись произведением ордена Храма. Что касается слова Бафомет, то оно не имеет того смысла, который ему приписывался; оно вовсе не состоит из двух греческих слов, обозначающих крещение и мудрость; оно абсолютно ничего не разоблачает гностического; предполагаемое гностическое божество, называемое Мете, отнюдь не входит в качестве образующего элемента в состав этого слова. Вырезанные на шкатулках и чашах, существующих в Париже и Вене, андрогинные фигуры не должны называться бафометическими. Всякая взаимосвязь между ними и фигурами, почитавшимися Тамплиерами, основанная только на соответствии наименования, незаконна и не имеет прочного основания.

Но не стоит обманываться: как бы они плохо не назывались, эти фигуры не существуют вовсе. Опровержение филологического заблуждения никак недостаточно, чтобы отмыть орден Храма от укоризны, произведя их и почитая. К ним нужно присмотреться ближе: необходимо знать находятся ли их атрибуты, их символические знаки и сцены, их сопровождающие, в гармонии или в противоречии с доктриной Тамплиеров, такой, какой мы ее вывели из их показаний.

На одной из узких сторон тосканской шкатулки фигурирует ребенок, голова и руки которого свисают в объятиях смерти: два человека заняты омовением трупа, наполовину погруженного в чан. Другая сторона изображает этот труп на костре, охваченный пламенем. Один из присутствующих отворачивает голову, закрывая ее рукой жестом жалости или ужаса. Фон Гаммер не пожелал понять этот барельеф, тем не менее, очень ясный. Он видел в нем персонаж, посвящаемый в офитические мистерии, Адамита-кочегара, готовящегося к постыдным вожделениям. И все же сомнение кажется неразрешимым. Его тело явно изображено мертвым: голова запрокинута, повисшие руки и ноги, – все на это указывает, и подтверждает еще данную интерпретацию скульптура с противоположной стороны, отображающая очищение трупа.

Что касается шкатулки из Эссаруа, то мы замечаем на одной из ее малых сторон персонажа, одетого в иератические облачения и привлекающего к себе двух маленьких детей, один из которых стоит на крокодиле. Крылатый гений поднимает над головой другого ребенка корону и несет в своей левой руке позвоночный хребет, освобожденный от плоти. Последний персонаж протягивает верховному жрецу топор и держит в своей другой руке инструмент, который фон Гаммер считает дышлом, символом исполнительной власти. С противоположной стороны шкатулки изображен в одном из углов телец, коего жрец, кажется, держит за рога; центр занимает большая пылающая емкость, где будто бы выпекаются круглые хлеба; нагая фигура с глазами, остановившимися на емкости, по-видимому, роняет слезы.

Господин фон Гаммер не уделяет никакого внимания этой фигуре. В круглых хлебах, помещенных посреди печи, он видит поначалу гостии, которые еретики истребляют в огне после их похищения, в соответствии с обвинением, содержащимся в булле, цитируемой нами выше и провозглашенной папой Григорием IX против ереси Стадингиан. Двумя строками дальше он заявляет о признании здесь «евхаристии Гностиков Средневековья». Необходимо выбирать, поскольку обе интерпретации противоречат друг другу. Если рассматриваемый барельеф изображает выпечку хлебов, предназначенных для причастия Гностиков, то он не обозначает осквернения и уничтожения гостий, похищенных у католиков.

Не притязая ничего утверждать, нам представляется трудно не сделать сопоставления между сценами, изображенными на двух узких сторонах тосканской шкатулки и теми, которые вырезаны на подобных же сторонах ее аналога. Заклание и сожжение ребенка кажутся хорошо представленными на первой, а изготовление гостий из крови и пепла жертвы – на второй. Если эта интерпретация правдоподобна, то представляет собой единственное основание для обвинений, выдвинутых церковными писателями, которые мы приводили в предыдущих главах. Но являются ли эти обличительные скульптуры произведением Тамплиеров, о чем думали господа фон Гаммер и Миньяр? Являются ли они, по крайней мере, произведением секты, от которой воинство Храма усвоило философские и религиозные принципы? Вот вопрос, и каким бы он сложным ни казался, мы увидим сейчас, что он не предстает абсолютно неразрешимым.

Продолжим в данное время описание шкатулок, и что мы уже знаем об их четырех сторонах.

На одной из больших сторон шкатулки из Эссаруа в одном из углов замечается статуя, возвышающаяся на постаменте. Это андрогинная фигура с длинной бородой и свисающими женскими грудями, подобная изображению на крышке шкатулки, но, в отличие от него, имеющая очень выразительные мужские половые части, которой, кажется, поклоняются два персонажа в виде собаки и кота: один из них даже касается гениталий статуи рукой. В противоположном углу изображается постыдная сцена с двумя персонажами, в которой иерофант с головой, увенчанной зубчатой короной, является главным действующим лицом. «Его рука, – говорит фон Гаммер, – занята безобразием, результат которого вроде бы падает на землю». Рядом с этой группой находится нагая фигура, сидящая верхом на спине молодого тельца, приподнимающего своих задних ногах. Противоположная большая сторона той же самой шкатулки аналогично представляет две различные сцены: нагой мужчина, удерживаемый на открытой печи другими равно обнаженными персонажами, тогда как с другой стороны, – две плохо одетые фигуры, как и их соседи, омывают и очищают мертвого тельца; второй телец или скорее юный бычок, поскольку уже видны рога у животного, схвачен последним персонажем, держащим его в своих руках.

Вот то, что касается больших сторон бургундской шкатулки; перейдем теперь к рассмотрению тосканского артефакта. Здесь четко виден телец или бычок, играющий главную роль. Одна из сторон показывает животное, поставленное на алтарь и окруженное почитателями: все в состоянии полной наготы. Двое из них коленопреклоненные; третий подносит богу корону; последний держит в одной руке свиток, на котором нарисована птица, а в другой крест-анх – истинный гностический ключ и символ божественной жизни, по словам фон Гаммера. На другой стороне основным мотивом служит жертвоприношение животного, являющегося либо бычком, либо скорее буйволом, судя по форме рогов. Животное, стоящее на своих задних ногах, находится в руках приносящего жертву, зажавшего его между своих ног и перерезающего ему горло, поднимая рогатую голову к небу: струя крови сочится из горла животного и собирается в вазу. Вверху над его головой скульптор изобразил картуш, содержащий арабскую надпись, где фон Гаммер видит усеченное воспроизведение надписи, выгравированной на шкатулке из Эссаруа.

Те, кто знакомы с памятниками митраизма, несомненно, признают аналогию, существующую между этой последней фигурой и несколькими из изображений, описанных господином Феликсом Лажаром (Félix Lajard) и представляющих Митру, своими руками приносящего в жертву тельца, который всегда с головой, задранной к небу: положение, выражающее совершаемое заклание великим богам. Они знают, что, согласно митраистской доктрине, самое достойное жертвоприношение Ормузду было заклание жизни. Это и есть в действительности жертвоприношение жизни, которую на нескольких памятниках, интерпретированных Лажаром, Митра приносит в жертву верховному богу под символом тельца, животного, чье имя gueie имеет двойной смысл жизни и тельца.

Представляется вполне закономерным увидеть вместе с фон Гам-мером на барельефах, о коих идет речь, следы доктрины митраизма, особенно если задуматься, что на восьми сторонах, целиком образующих боковые стенки обоих шкатулок, телец изображен не менее пяти раз.

Но это не все; какой бы она ни была секта, выразившая свой религиозный символизм на шкатулках, она, вероятно, образовывала смешение обрядов мистерий Митры и Офитов, одной из главных гностических сект. Этот важный факт обладает сам по себе не меньшей вероятностью, чем первый. На самом деле, шкатулки подобного рода, как и артефакты из коллекции де Блакаса, существуют, о чем мы уже говорили, в Имперском кабинете Вены и были описаны фон Гамером в его воспоминаниях о Бафомете, включенных в VI-й том Каменоломен Востока. Они принадлежат к тому же самому семейству, как и те, о которых мы говорим, поскольку, как на одних, так и на других, мы видим андрогинную фигуру в убранстве Кибелы, поднимающей вытянутые цепи, которая является вместе с тельцом наибольшей характеристикой всего того, что мы на них замечаем. Но венские шкатулки, в отличие от тех, что потеряла Франция, несут на себе сцены, явно вдохновленные офитизмом. На них видим: крест-анх, обмотанный змеей; нагих женщин, обвитых змеями и играющих с ними; наконец, оргии, где змея исполняет главную роль. Совершенно правдоподобно, что эти обряды и символы идут от Офитов и, следовательно, от указанного сближения, когда секта, создательница артефактов, сплавила и сочетала в себе определенные офитические обряды с другими, заимствованными у культа Митры. Мы подытоживаем здесь, ища для них вящей ясности и вящей правдоподобности, к которой они только восприимчивы, идеи, выраженные фон Гамме-ром по данной теме.

Но какая точно секта произвела этот синкретизм, и можно ли установить, что Тамплиеры позаимствовали мифологию этой секты? Именно здесь становится сложно следовать за фон Гаммером в его умозаключениях и даже согласовывать это с ним самим.

Секта, о которой идет речь, была гностической и даже офитической: мы охотно соглашаемся с данным первым пунктом, на чем теперь будем основываться даже с большей силой, чем это делал знаменитый немецкий ориенталист. Мы кем являются эти таинственные сектанты, образовавшие свой культ из такого сложного синтеза? Предстают ли они Адамитами, Каинитами, Друзами, Езидами? Господин фон Гаммер плывет между всеми этими религиозными партиями, не останавливаясь ни на одной. Что же касается нас, то мы исключим поначалу Адамитов и все подобные секты, вышедшие из школы Карпократа, а именно: Барбелонитов, Продикиан, Фибионитов, Архонтиков; по причине, смысл которой станет сразу же понятен: в школе Карпократа не обнаруживается почти ни одного заметного следа сизигий, эонов и доктрины эманаций. Нельзя ли также удалить Друзов, пускай их религиозная доктрина и обладала удаленным подобием с учением Гностиков? В религии Друзов семь министров Хакема образуют вместе с Хамзой, его верховным понтификом и его единственным непосредственным творением, некое подобие огдоады, напоминающей огдоаду гностицизма. Больше того, друзы почитают своего бога под видом тельца или буйвола – символизм, который, кажется, выражен на одной из больших сторон шкатулки из Вольтерры. Наконец, друзская религия, по крайней мере, в своих началах позаимствовала нечто из кровавых предписаний и постыдных нравов своего основателя, наиболее свирепого и порочного из деспотов. Но Друзы, о чем мы уже говорили, являются монотеистами; а мы, в основном, соглашаемся признать, что религиозный дуализм четко выражен на шкатулках и на иных подобных артефактах андрогинностью божества, которое видим там изображенным.

Возможно, стоит искать решение проблемы у сект, которые ведут свое первоначальное происхождение от Мардаитов? Припоминается, что этот народ, о котором мы говорили в третьей части исследования, обитал изначально в странах на север от Каспийского моря, откуда был переселен греческими императорами в горы Ливана и Месопотамии; он и является, согласно фон Гаммеру, общим источником, откуда происходят Друзы и секты, не подчинившиеся их религиозной реформе, в частности Езиды, живущие еще на высотах Джуди и древней горе Изале. Эти племена равно почитают фигуру тельца, и поскольку данный культ у них общий с Друзами, необходимо заключить, что он предстает первоначальным фактом, восходящим к Мардаитам, возможным заимствованием, сделанным отдельной персидской сектой, рядом с которой обитал оный народ изначально. Господин де Саси на самом деле полагает, что эмблема тельца отнюдь не персонификация человечества Хакема, основателя нынешней религии Друзов, и что она намного древнее этого халифа. Секты, о которых идет речь, остаются дуалистическими: они признают одинаково два необходимых начала, равно вечных, но воздающих особое почтение злому началу: их отвратительная мораль предстает естественным следствием этой доктрины. Эти племена находились с раннего времени в контакте с Каинитами, наиболее порочной сектой, вышедшей из школы Офитов и, как известно, имевший большой успех в Сирии с IV-го столетия. Объявившие себя врагами моисеевых доктрин, Каиниты выступали в качестве мстителей за всех тех, кто был наказан Богом Евреев – Каина, Хама, Дафана, Авирона, обитателей Содома и Гоморры. Эти жертвы для них являлись истинным семейством Софии, врагами гордыни и установлений демиурга Иеговы. Именно для освобождения начала света, плененного в человеке, они предавались самым чудовищным извращениям. Итак, возможно, что культ злого начала был введен у сект Джуди Каинитами, смешавшись в этих сектах с культом огня и светил, с поклонением солнцу и половым частям женщины, которые составляли первоначальную основу их верования.

Но это лишь чистая гипотеза. Остается достоверным то, о чем мы уже говорили в третьей части нашего исследования: доктрина этих сект представляет существенные различия по сравнению с учением Тамплиеров, происходящие, главным образом, из того, что у последних не обнаруживается никакого намека на культ светил. Здесь уже пребывало сильное указание на то, что орден Храма никак не заимствовал фундаментальные верования из этих сект, и что, следовательно, артефакты, где считаются признанными их обряды, отнюдь не являются его произведением. Напомним по данной теме, что его идол не имеет ничего общего с тельцом Друзов и уж тем паче с бычком митраизма; и что все свидетельства согласны с приписыванием ему формы и лица человеческой головы.