III. Главная идея секретного учения тамплиеров

Один из последних по времени и, быть может, наиболее глубокий из историков, которых когда-либо встречали Тамплиеры, немец Вильке, человек широких взглядов, но авантюрный, делает из этих монахов предшественников Кальвина и Энциклопедии: «По взгляду с благой стороны, это предстает в своих выражениях: их секретная доктрина являлась не чем иным, как протестантизмом, в общем, и рационализмом, в частности: тамплиерство не увенчалось успехом только потому, что пришло слишком рано». В другом месте тот же самый писатель видит в этой доктрине магометанский гностицизм – идея, представленная в этой сжатой и абсолютной форме, кажется сложной для примирения с первой, но которая, тем не менее, приемлема для рассмотрения. Автор, очевидно, имел в виду влияние, оказанное на их религиозное мнение рационалистской и философской доктриной исмаилитских сект, с коими Тамплиеры находились долгое время в контакте. Отсюда проистекает вопрос, который мы обсудим позже.

Ограничимся, сказав в данный момент, что если бы орден Храма проповедовал доктрину свободомыслия и чистого деизма, то он составлял бы в религиозной истории Средневековья одно из самых своеобразных исключений. С X-го по XIV-го столетия учения почти всех великих сект имеют общее основание, абсолютно противоположное этому мнению. Верные в этом традициям гностицизма и манихейства, почти все из них принимают либо чистый дуализм, то есть сосуществование двух вечных начал: одного – отца душ и творца добра, другого – господина над материей и источника зла; либо умеренный дуализм в теории единого Бога, не только сотворившего самого демона, но предоставившего этому последнему образование материального мира и управление над ним. Все, по сути, исходят из идеи абсолютного антагонизма между Богом и миром; все подтверждают сложность для простых душ, чуждых высшим метафизическим умозрениям, примирить существование зла с ведением о едином добром и всемогущем Боге, представив себе соотношения духа и материи, совершенного и несовершенного, и подняться над этими великими проблемами к столь возвышенным и философским разрешениям христианства.

Наряду с дуализмом, общая точка для всех современных или наименее удаленных по отношению к учению Храма ересей это докетизм или система иллюзорности. Данная система очень древняя, и если она и не происходит от гностицизма, то, по крайней мере, современна ему, поскольку мы ее видим уже осужденной, пускай в смутных определениях, в Послании к Евреям, приписываемым Святому Апостолу Павлу. Позже мы проследим ее отклонения; но рассматриваемая в своем источнике она подытоживается в следующей идее: божественной сущности по существу претит всякая телесная скверна. Значит, Христос не предстает воплощенным началом. Наделенный воображаемым и иллюзорным телом, Он жил, действовал, страдал лишь внешне. Или больше того: Он находился только в контакте с человеческим существом, служившим Ему сосудом; другой человек Его замещал на кресте. Отсюда это выражение: человек Иисус, которое часто встречается в языке докетов, и которое мы обнаруживаем тотчас в устах одного Тамплиера. Докетизм придерживался в своих основаниях того же самого гнозиса; он был общим для школ Симона, Сатурнина, Василида и Валентина; он просочился в исламизм и отсюда, несомненно, с некоторыми маздаистскими доктринами, введенными позже у Шиитов, один из фундаментов мнения, делающего из Тамплиеров магометанских гностиков. И все же, из писаний гностиков, распространявшихся в подложных евангелиях в Аравии, понятно, что Магомет, кажется, почерпнул эту традицию. Почти все катарские секты проповедовали более или менее видоизмененной данную доктрину. Некоторые из них даже ее продвигали до своих крайних пределов, желая видеть в «человеке Иисусе» лишь лжеца, приговоренного на смерть за свои преступления.

Сделав эти предварительные замечания, обратимся к памятникам, относящимся к осуждению рыцарей Храма: в текстах их процесса, в сближениях, позволенных с гетеродоксальными принципами, которые мы поспешили набросать, исследуем то, что являлось их доктриной.

Идея, представляемая Тамплиерами о сотворении и происхождении зла, никак не отличалась от воззрения большей части других великих сект, им предшествующих или современных. Например, Гностиков первых веков, Павликиан девятого века, Катаров одиннадцатого столетия: все они были дуалистами. Они признавали изначально высшего Бога, верховное существо, пребывающее на небе. И отсюда примечательный факт, подытоживающий многочисленные признания.

Брат Иоанн де Сарнаж (de Sarnage), прецептор дома Тамплиеров Суассона, принимая Бертрана де Монтиньяка (de Montigniac), и вслед за ним неоднократно повторившего клятву благоговейно соблюдать секретные статуты, показывает ему крест, на котором находился образ Иисуса. Он увещевает его нисколько не верить последнему, поскольку оный являлся лишь лжепророком без всякой силы, sine ullam valorem, но верить в высшего Бога небес, единственного, Кто мог Того спасти.

Посвятитель Фулька де Труа (Foulques de Troyes) ему равно предписывает верить не в лжепророка Иисуса, но в верховного Бога. Посвятитель Иоанна де Шуна (de Chounes) ему говорит: «Веруй только в Бога небесного, но не в Него». Ниже прочтем важное показание Гальсерана де Теуса (Galcerand de Teus). Фульк де Труа сообщает весьма примечательную подробность: один из свидетелей его принятия, показывая образ Иисуса на кресте, произносит следующие слова: «Не доверяйте ему большого дела, поскольку он слишком юн». Хотелось бы обратить внимание на данную фразу: она заключает глубокий смысл.

В показаниях, относящихся к началу догмы, исследуемой нами, это обыкновенно осуществляется в противопоставлении с Иисусом, определяемым лжепророком, высшего Бога, изображаемого в качестве истинного Бога, которому одному подобает верить. Именно этот смысл выражен в нескольких показаниях: «Веруйте в Бога небес, но не в Него. – Верьте не в Иисуса, но в высшего Бога».

Но стало бы заблуждением заключать из данных выражений, что Тамплиеры рассматривали этого высшего Бога как единственную силу, которой они обязаны культом. Они одинаково поклонялись идолу, и оный, как мы увидим, являлся вовсе не образом небесного Бога, но отображением низшего Бога, устроителя и господина материального мира, творца всякого дольнего блага и зла, того, благодаря которому зло было введено в творение, первоисточника всего, что появляется на свет, дабы как радоваться, так и страдать.

Определенные показания устанавливают, что божество, изображаемое идолом, было скорее злым Богом, демоном. Это maufe, следуя выражению Рауля де Жизи (de Gysi), и это слово на языке эпохи точно обозначает злого Бога, дьявола. Он же – дьявол преисподней согласно Петру де Монкаду (de Moncade). «Как назывался этот идол?», – спрашивает инквизитор у Иоанна де Кассанаса (de Cassanhas). Он отвечает: «Демон, в которого я мог верить». Итак, тот же самый Иоанн де Кассанас нам сообщает, что его посвятитель, показывая ему идола, имевшего человеческий облик, ему говорит: «Вот друг Божий, который беседует с Богом, когда хочет. Воздай ему благодарность за добро, которое он вам делает, и он исполнит ваши желания». Эти столь определенные понятия, сопоставленные с обозначением демона, данного тем же свидетелем предмету своего культа, ясно доказывают, что в теологии ордена злой Бог никак не являлся высшим Богом, но был Его другом, божеством в хороших отношениях с Ним, обладавшим достаточным могуществом, чтобы исполнять пожелания своих почитателей.

В отсутствие столь положительного показания, качества, атрибуты, данные Тамплиерами своему идолу, были бы достаточны, чтобы показать, что он вовсе не представал образом высшего Бога. Рыцари его призывали «как Бога и как спасителя» (статьи 49 и 50 обвинительного акта); больше того, как спасителя всего ордена. Они обращались к нему с христианскими словами: “Deus adjuva me”. Согласно им он мог их обогатить и дать всему ордену любой вид блага.

Наконец, и это атрибуты, которые необходимо тщательно отметить, изображенное идолом божество обладало силой заставлять цвести деревья и произрастать землю (статьи 56 и 57). Эти определения не являются терминами обвинительного акта: они – те же самые выражения, коими пользуется брат Бернард из Пармы, второй из свидетелей, заслушанных во Флоренции, в важном документе, приводимом для чтения в конце исследования. То же самое показание в устах четвертого свидетеля Николая Регинуса (Reginus) и Якова де Пигаццано (de Pighaczano). Итак, в точности те же самые определения использовались инквизицией в Тулузе для обозначения злого бога альбигойских Катаров: новый проблеск посреди мрака.

Значит, высший Бог, отодвинутый в небесные пространства, чистый дух, чуждый миру, как и земному злу, совершенное существо, несовместимое с несовершенствами и страданиями дольнего мира; затем идет злой бог, устроитель материи, ее обрабатывающий и оплодотворяющий, заставляющий ее произрастать и цвести, который может спасти и обогатить своих верных, – именно отсюда происходят первые принципы теологии Тамплиеров, как ее можно вывести из их признаний.

Что касается Иисуса Христа, то Он не является ни посланником высшего Бога, посланного для спасения людей, ни даже творением злого бога, вызванного к жизни, чтобы ввести их в заблуждение, тем самым воспрепятствовав работе по спасению, которая должна совершиться благодаря идеальному Христу, обитающему не на земле, но в небесном Иерусалиме. Эти две идеи, образующие всякую христологию двух главных ветвей большой альбигойской секты, чужды Тамплиерам.

Их мнение о Христа наиболее грубое и свидетельствует о доктрине, весьма соседствующей с материализмом, каковой ее должно было ожидать от невежественных и сладострастных солдат, презирающих высокие философские умозрения. Для них Иисус, как и все другие, лишь человек из плоти и костей, разбойник, лжец, осужденный на смерть не для того, чтобы искупить прегрешения людей, но за свои собственные преступления. Если и есть пункт, который выделяется среди внушительной массы свидетельств, то это, конечно же, он.

Мы уже цитировали несколько показаний, собранных во Франции, как в 1307, так и в 1310 гг., где Иисус расценивался лжепророком; мы найдем много подобных и на страницах двух допросов, указанных в примечании. Признания, собранные в Тоскане, еще более четкие. Послушаем Гвидо де Чиччику (de Ciccica), третьего из свидетелей, заслушанных во Флоренции. Он приводит несколько глав, где он слышал исповедание следующей доктрины: «Иисус не является истинным Богом; это лжепророк. Он был распят не для спасения человеческого рода, но за свои собственные злодеяния; нельзя и не должно быть спасенным Им». Четвертый свидетель брат Николай Регинус воспроизводит ту же самую доктрину в мало отличающихся определениях. Он вспоминает, что два великих прецептора ордена Вильгельм де Нове (de Nove), великий прецептор Ломбардии и Тосканы, и Яков де Монтекукко (de Montecucco), на капитуле, проходившем в Болонье, говорили и проповедовали, что Христос являлся не Богом и не истинным Господом, но лжепророком; что Он претерпел смерть не для спасения рода человеческого, и что спасение, которое от Него невозможно было ожидать, происходит от некоей головы, находившейся в капитулярном зале, которую присутствующие почитали и которой поклонялись в качестве Бога. Там пребывало двести братьев, распростершихся перед идолом.

Вот важные показания, которые Райнуар, защитник слишком обвиняемого ордена, нисколько целиком не проанализировал. Сама малая часть, высказанная им о них, служит скорее для введения в заблуждение, нежели для руководства мнения. Их можно будет прочесть в продолжении неизданного документа, опубликованного в конце этого произведения. Свидетельство, цитируемое Мольденгафером (Moldenhaver), энергично подытоживает идею, придаваемую посвященными ереси Храма личности Христа: «Человек Иисус умер лишь за свои грехи». Следовательно, показания, собранные в Германии, подтверждают в этом главном пункте признания, заслушанные в Тоскане. Обратимся теперь к показаниям братьев с Сицилии. Вот определения отпущения грехов, присвоенного для себя руководителями по окончании капитулов: «Я молю Бога, дабы Он простил ваши грехи, как Он простил их Марии Магдалине и разбойнику, распятому на кресте». Хотелось бы отметить эту ассоциацию Магдалины с распятым на кресте разбойником; мы тотчас убедимся, что она обладает большим значением в вопросе.

Свидетель, ознакомивший с формулой отпущения грехов, только что приведенной нами, это Гальсеран де Теус, заслушанный в храме Святой Марии на Сицилии в апреле месяце 1310 года делегатами папы. Райнуар видит лишь экстравагантности в его показании. Более углубленное знание о гетеродоксальных учениях Средневековья, коим мы теперь обладаем, позволяет, наоборот, уточнить его важность и вероятность. Дабы ничто не препятствовало ясности, Гальсеран де Теус добавляет: «В разбойнике, о котором говорит руководитель капитула, должно, согласно нашим статутам, разуметь Иисуса или Христа, и хотя Он и назывался Богом и Царем Иудеев, это являлось оскорблением по отношению к истинному Богу, который на небесах. Когда Иисус за несколько мгновений перед Своей смертью был пронзен ударом копья Лонгина, то покаялся за то, что назывался Богом и Царем Иудеев, попросив прощения у истинного Бога: тогда истинный Бог Его простил. Вот почему мы применяем к распятому Христу эти слова: как Бог простил разбойнику, распятому на кресте».

«Что касается Магдалины, – продолжает тот же самый свидетель, – то ее прегрешения были прощены истинным Богом, который на небесах, поскольку оная являлась Его подругой, и чтобы Ему служить, она посещала церкви и монастыри и зажигала церковные лампы».

Значит, по сокровенной мысли ордена Храма Иисус только человек, поистине виновный и наказанный за свои преступления: «Человек Иисус умер лишь за свои грехи». Бог не воплощался; Он не страдал, Он не умирал на кресте: «Вы не должны верить, будто бы Бог умирал, – говорит один из руководителей братьев, – поскольку это невероятно». Отсюда презрение, выказываемое орденом в отношении креста и оскорбления, направленные на него; отсюда навязываемая посвящаемым обязанность трижды плюнуть на распятие, осквернив его еще более гнусным образом, – и это в пятницу, даже в Страстную Пятницу. «Это не более чем кусок дерева, – говорит Герард де Пассаж (de Passage), – наш Господь на небесах», и требует поднять на смех и попрать ногами крест, и посвящаемый тотчас слушается. Отсюда, наконец, ибо все вовлекается в эту систему, опущение освящающих слов мессы: “Hoc est corpus meum”; о чем следовали признания нескольких священников ордена. Всякая секта, отрицающая божество Иисуса, отрицает тем самым пресуществление даров: таково обязательное последствие.