Глава 13

Харлоу

ПРОХОДИТ ВСЕГО ЧАС из моей пятичасовой смены на NBC, и мне звонит Сальваторе, чтобы сказать, что он согласен на мое предложение. Ему нравится моя идея, и еще он хочет найти местечко для меня в своей компании.

– Хватит, черт возьми, перекладывать с места на место бумажки в этой дыре, – говорит он. – Ты должна быть в другом месте, детка!

И впервые я соглашаюсь. Я готова.

Я с трудом могу сосредоточиться на огромной стопке папок, которые нужно разобрать, на том, какие копии я делаю и кому подаю кофе. Я все время думаю о том, что, возможно, у нас есть решение, которое устроит всех: это может спасти бизнес Финна, а мне позволит бывать рядом с ним гораздо чаще.

Первое, что я делаю в этот полдень понедельника, выходя с работы, – набираю сообщение Финну:

Ты у Оливера?

Вижу, что он начинает печатать, а потом останавливается. И потом я уже в лифте, потом выхожу из здания и иду к машине, глядя в телефон и почти врезаясь в столб, меня сбивает велосипедист, потому что я не смотрю, куда иду, а смотрю в телефон.

Сообщение от него приходит только тогда, когда я уже почти дома:

Да.

О’кей, тогда жди там, – отвечаю я, посмеиваясь над тем, сколько времени ему понадобилось, чтобы написать одно-единственное слово.

Вечность уходит у него и на то, чтобы открыть дверь, хотя его грузовик припаркован снаружи. А когда он наконец открывает, выглядит он… плохо. Даже мрачно.

– Эй. – Я подхожу ближе и тянусь, чтобы поцеловать его. Точно могу сказать, что он только что принимал душ, но не побрился: он колючий и пахнет мылом и кофе. И он не наклоняется ко мне, а только подставляет свой щетинистый подбородок для поцелуя.

– Эй.

Он делает шаг назад, избегая смотреть мне в глаза, и пропускает меня вперед себя в дом.

– Ты ужасно… суровый, – бормочу я, усаживаясь на диван Оливера. У меня тревожно начинает булькать в животе, я изучаю выражение его лица, мысленно пытаясь сообразить, что я сказала или сделала за последние двадцать четыре часа, что могло бы заставить его так себя вести. – Я что-то натворила?

Он хмыкает, пожимая плечами, и спрашивает:

– Так в чем дело?

Я делаю паузу. Он вообще не ответил на мой вопрос.

Но хорошие новости, которые я принесла, вытесняют все остальное из моей головы. Что бы там ни было с его настроением, у меня точно есть средство ему его поднять.

– Я пришла, потому что хочу рассказать тебе кое-что. Что-то по-настоящему хорошее.

– Что-то хорошее? – повторяет он, глядя мне в глаза, и его лицо озаряется надеждой. – Это хорошие новости о твоей маме?

Я застываю, надеясь, что ослышалась:

– Что ты сказал?

– Твоя мама, – произносит он. – Это хорошие новости про нее?

– Как? – Я замолкаю, закрываю глаза, а сердце обрывается у меня в груди. Я ведь не говорила о маме Финну, значит, он узнал от кого-то другого. – Нет. Я… Как ты?

Я начинаю ходить по кругу, пытаясь успокоиться. Кто ему рассказал? И что именно ему известно? Желудок у меня сжимается. Теперь мне становится понятно его настроение.

– Финн, я собиралась поговорить с тобой об этом, но это не потому, что…

Его лицо снова каменеет, зубы сжимаются:

– Ты понимаешь, что у твоей мамы та же болезнь, которая убила мою маму? Я думал, что с некоторых пор ты хочешь доверять мне, хочешь делить со мной свою жизнь, хочешь, чтобы я лучше понимал то, что ты, возможно, чувствуешь. Хотя бы потому, знаешь ли… потому что ты меня любишь.

Я поворачиваюсь, обида, словно волна, вскипает у меня в груди:

– То есть ты устраиваешь мне все это дерьмо из-за того, что я не поделилась с тобой немедленно?

Он закрывает глаза, прижимает пальцы к вискам:

– Я из-за этого сегодня целый день себе места не находил, Рыжик. Я могу понять, почему ты не хотела говорить со мной об этом в самом начале. Я понимаю. Но потом… – Он качает головой: – Я чувствовал, что не справляюсь со всем дерьмом, которое на меня свалилось, и мне очень помогло, что ты была рядом. Именно ты. Это отчасти помогло мне понять, что между нами нечто большее, чем просто физика. Но, судя по всему, тебе от меня вовсе не было нужно то же самое.

Я хочу перебить его, но он останавливает меня движением руки:

– И даже после того, как стало понятно, что это нечто большее – пусть мы еще не говорили друг другу этого, но мы уже знали об этом! – ты не рассказала мне обо всем. Я знаю, что значит для тебя твоя семья, Харлоу. Я знаю, как вы близки. Я понимаю, почему ты была в таком отчаянии, возможно, не хотела даже думать об этом, когда мы бывали вместе. Я понимаю. Но есть то, чего я НЕ понимаю. Почему прошлой ночью… почему ни в один из других моментов, когда между нами было такое полное взаимопонимание, ты не смогла просто…

Он замолкает, проводит рукой по лицу сверху вниз и опускается в кресло напротив меня.

– Я просто об этом на самом деле ни с кем не говорила…

– Да о чем ты говоришь! – перебивает он, снова начиная сердиться. – Все знают. Ансель, Оливер, Лола, Миа. Они все, мать их, знают! Я – тот, кто лежит в твоей постели, тот, на кого ты смотришь не так, как на других, и я единственный, кто не знает о том, что сжирает тебя изнутри с такой силой, которая и привела тебя ко мне первый раз…

Мне хочется встать и обнять его, но его тело говорит сейчас на незнакомом мне языке: плечи сгорблены, локти на коленях, кепка надвинута на лоб так низко, что я не вижу его глаз. Это как будто Финн несколько недель назад, когда он был просто незнакомцем, за которого я вышла замуж.

– Финн, прости меня. Я скрывала это не из-за тебя. Просто…

Он качает головой, вздыхает, и, кажется, проходит целая вечность, прежде чем он произносит:

– Я понимаю, что ты чувствуешь и как это тяжело. Я знаю, как ты заботишься о своей семье. И не знаю, когда я думаю об этом… Наверное, я мог бы поступить так же, если бы все это случилось со мной. Просто меня это удивило. Вот и все.

– Конечно.

– То есть, – начинает он, глядя на меня с растерянным выражением, – ты в порядке?

– И да, и нет.

В комнате повисает долгое болезненное молчание. Я не знаю, что еще можно сказать. Вроде бы это подходящий момент, чтобы наконец рассказать ему обо всем, что происходит с моей мамой, посвятить его во все, но настроение у меня неподходящее. Я не хочу, чтобы он чувствовал себя обязанным быть со мной сейчас нежным, но и точно не хочу говорить об этом, если он будет продолжать вот так держать дистанцию и молчать.

Я сползаю с дивана и на четвереньках пересекаю комнату с неуверенной улыбкой на губах.

– Привет, – говорю я, водружая руки ему на колени.

Он смотрит на меня, тяжело сглатывая.

– Привет, детка, – шепчет он наконец, расставляя ноги, чтобы дать мне пространство. Я скольжу руками вверх по его бедрам, животу, груди, прижимаясь к нему всем телом и взбираясь все выше, пока наконец мне не удается поцеловать его в сжатые губы.

– Мне не нравится, что между нами что-то встало. – Я и сопровождаю свои слова еще одним поцелуем. – Я планировала поговорить с тобой обо всем этом, но потом. А прошлой ночью я хотела, чтобы были только мы.

Он кивает:

– Я понимаю.

Медленно под моими короткими, сосущими поцелуями он начинает оттаивать, и я чувствую, как его руки двигаются вверх и вниз по моей спине и бокам.

– Просто для меня это очень важно, понимаешь? То, через что вы сейчас проходите с твоей мамой, в моей жизни сыграло очень большую роль. Возможно, даже самую большую. И если мы собираемся…

Поняв, что он не будет заканчивать предложение, я говорю:

– Клянусь, я поговорю с тобой. Мне нужно с кем-то поговорить.

– Хорошо.

Наши поцелуи такие короткие и нежные – Финн только слегка касается кончиком языка моих губ. Его рука скользит вперед и вниз – между моих ног и обхватывает меня прямо поверх джинсовых шорт.

Я слегка вздрагиваю, инстинктивно уклоняясь от его крепкой хватки.

– Тебе больно? – спрашивает он, отклоняясь назад, чтобы посмотреть на меня.

– Совсем чуть-чуть. Ты меня сегодня объездил, как лошадь на родео.

Смеясь и снова покрывая мои губы нежными, легкими поцелуями, он шепчет:

– А хочешь, я ее поцелую и станет легче?

Когда я представляю голову Финна у себя между ног и вспоминаю о том, как он нежно посасывал меня, о всех тех вещах, которые он со мной делал, о том, какая вибрация исходила от его стонов, я начинаю тосковать по другим поцелуям, более глубоким, чем те, которые сейчас дарит мне его язык, по его звукам.

Другой рукой он берет меня за затылок и дает мне именно то, что я хочу: глубокие, возбуждающие поцелуи мужчины, который собирается завалить меня и удовлетворить.

Его член упирается мне в живот, и я не могу не обращать на это внимания. Целуя его шею, я расстегиваю ему рубашку, глажу и посасываю его горячую грудь, живот, подвздошные кости. Он приподнимается, когда я расстегиваю ширинку, и помогает мне стянуть джинсы ему на бедра.

Мне нравится честность, которая существует между нами, то, как он смотрит – внимательно, и его взгляд тяжелеет, когда я провожу языком вдоль его члена, от корня до головки, всасывая сладость его кожи.

– Черт, как хорошо, – шепчет он.

Я играю с ним, облизываю член у корня и по всей длине, делая его влажным, чтобы я могла взять его в рот целиком и так глубоко, как только возможно, втягиваю и вытягиваю его, а он смотрит на меня потемневшими глазами, приоткрыв губы.

Я выпускаю его изо рта и с улыбкой произношу:

– Мне нравится, как серьезно ты наблюдаешь, когда я берусь за твою головку.

– Я чертовски серьезно к этому отношусь. – Он обводит большим пальцем контур моих губ.

Я облизываю палец, затем лижу головку его члена, взяв и то и другое губами, играю с ними языком. Под моей распластанной ладонью его живот каменеет и напрягается.

– Пойдем в постель, – говорит он строго. – Я хочу лизать тебя, пока ты это делаешь.

Я отстраняюсь и встаю, и когда он поднимается, натягивает джинсы на бедра и наклоняется ко мне:

– Иди сюда.

Его поцелуй такой сладкий, такой страстный, что у меня подкашиваются ноги. Его руки обвиваются вокруг моей талии и спины, он прижимается ко мне своим большим телом. Я как будто взбираюсь на него, лезу выше, чтобы обернуться вокруг него.

– Это была наша первая ссора? – спрашивает он, улыбаясь и касаясь моих губ.

– Видимо, – отвечаю я. – Не так плохо.

– Эй. – Он немного отодвигается, чтобы посмотреть на меня. – А теперь расскажи мне свои хорошие новости, пока мы не разделись и не забыли обо всем на свете.

О, точно. Я сглатываю, набираю побольше воздуха. Даже не знаю, почему я так нервничаю, ведь новость действительно хорошая! Но это имеет слишком большое значения для нас обоих, и я хочу этого так сильно, что почти чувствую вкус этого желания:

– Мне кажется, я знаю, как спасти твой бизнес.

С его губ срывается короткий смешок, и он отступает еще немного назад, а потом спрашивает:

– Вот как? Ну порази меня.

Боже, это не так-то просто сделать, ведь теперь преимущество на его стороне.

Набравшись духу, я говорю:

– У меня появилась идея у Сальваторе вчера вечером, но я не хотела ничего тебе говорить, пока не обсудила с ним, может ли это сработать. – Глаза Финна сужаются. – Смотри. Новая кинокомпания Сальваторе совместно с моим отцом запускает съемки большого фильма в апреле. Большая часть съемок будет проходить на воде, на большой шхуне.

Он продолжает смотреть на меня, никак не реагируя. Желудок у меня сжимается.

– Я подумала: может быть, они смогут починить ваши лодки в счет платы за использование их в съемках весной. И я согласилась работать у него в компании, так что смогу много и часто бывать с тобой.

Он медленно кивает, все так же не сводя с меня изучающего взгляда:

– Не уверен, что понимаю, о чем ты говоришь.

– Я говорю, что рассказала о тебе Сальваторе, и он хочет заплатить за то, чтобы использовать ваши лодки в съемках, которые будут идти несколько месяцев. Но самое лучшее в этом то, что снимать они будут в основном в самое странное время, например посреди ночи, так что, думаю, ты сможешь по-прежнему рыбачить по утрам и…

– То есть ты договорилась использовать мои семейные лодки для съемок, даже не сказав мне об этом?

Я вдруг холодею, в груди поднимается паника:

– Не договорилась. Я просто хотела посмотреть, существует ли такая возможность.

– Но ведь очевидно, что ты задействовала достаточно ресурсов, чтобы Сальваторе позвонил тебе лично и дал согласие. И все это произошло без моего ведома. – Он опускает руку и застегивает штаны. – Я просто хочу убедиться, что правильно все понимаю.

– Финн, я…

Он издает короткий, презрительный смешок:

– Они хоть представляют себе, сколько может стоит ремонт этих лодок?

– Ну они сначала починят «Линду», но ведь и это большое подспорье для тебя, правильно? Я хочу сказать, это ведь несколько сотен тысяч долларов или даже больше, которые помогут тебе снова встать на ноги.

– Вы уже даже обсудили, какую именно лодку? И деньги?

Глаза Финна теперь открыты так широко, что я впервые вижу, насколько зелеными они могут быть:

– Харлоу, ты же никогда не видела мои чертовы лодки! Ты вообще серьезно все это говоришь?

Весь это разговор похож на холодный душ. Я все еще чувствую вкус и тепло его члена во рту. Руки у меня трясутся, глаза наполняются слезами:

– Финн, мы всего пару раз поговорили. Они знают, что тебе нужно отремонтировать твои лодки.

Его лицо становится красным, челюсть каменеет, и я поспешно добавляю:

– И они в восторге, что будут работать с тобой.

– То есть хренова туча решений может быть принята во время пары маленьких бесед. Они рассчитывают на это?

Я чувствую, как скручивается мой желудок в узел.

– Я думаю, они готовы со своей стороны договариваться, да.

Выражение его лица становится грозным.

– А почему ты не могла поговорить со мной, прежде чем обсуждать все это с Сальваторе? – спрашивает он, разворачиваясь и начиная мерить шагами комнату. – Почему ты решила, что вмешаться во все это – хорошая идея? Это МОЙ бизнес, Харлоу. И это МОЯ жизнь. МОЯ семья. Откуда ты вообще знаешь, что нам это подходит? Ты сидишь здесь, перекладывая бумажки в NBC и покупая пончики для продюсеров, в то время как я пытаюсь спасти единственный бизнес, который мой дед начал в восемнадцать лет, мать его. Мой отец и братья и я – мы все зависим от него! А я даже не знаю, что именно ты сказала этим ребятам!

– Я тебе все могу рассказать, – говорю я, идя за ним. – Когда я говорила с Сальваторе там, на вечеринке…

– О черт, Рыжик, – перебивает он, не слушая меня и снова начиная ходить по кругу. Он стаскивает с головы кепку и обеими руками трет голову и лицо. – Это просто гребаное дерьмо.

От этого разговора у меня почва уходит из-под ног, я все пытаюсь сообразить, что же сказать, чтобы объяснить, что на самом деле это хорошая идея.

– Эти деньги позволят тебе починить вашу главную шхуну, – напоминаю я ему, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – И использовать ее точно так же, как вы использовали ее до поломки. Вам не надо будет принимать участия в шоу, чтобы сохранить лодки. Это позволит вам спасти ваш бизнес, ты сможешь работать со своими братьями и…

– Ты хоть понимаешь, насколько наивно все это звучит?

Я смотрю на него в упор, чувствуя, как бьется жилка у меня на шее – так сильно стучит сердце.

– А знаешь что? Давай-ка ты позвонишь мне попозже, и мы обо всем сможем поговорить. Ты ведешь себя сейчас просто как мудак.

Он поворачивается, чтобы ошарашенно на меня взглянуть:

– Я веду себя?..

Прикрыв глаза, он делает глубокий вдох, затем выдох и снова открывает глаза:

– Да, возможно, действительно будет лучше, если ты сейчас уйдешь.

МИА ВЫНИМАЕТ третью чашку кофе из моих трясущихся рук.

– Не думаю, что тебе нужен еще кофеин, милая.

Она пожертвовала драгоценным временем с Анселем, чтобы прийти ко мне и поддержать в кризисный момент. Я опускаю голову на сложенные на столе руки и издаю стон:

– Я что, дура? Или это он придурок?

Лола ковыряет свой черничный маффин:

– Оба, я думаю.

– Может кто-нибудь объяснить мне, как устроен мужской мозг? Сначала он злится из-за моей мамы, а потом, когда я почти открываю в его жизни новую главу, когда пытаюсь спасти его бизнес, он вдруг устраивает мне истерику! – Я чувствую, что слезы вот-вот могут вернуться снова.

– Что за хрень вообще происходит???

– Ну, – начинает Лола, – ты по сути вытряхнула все его грязное белье перед его потенциальным деловым партнером и договорилась о чем-то, не удостоверившись, что он этого хочет.

Я снова издаю стон:

– Господи, когда ты говоришь вот так, я выгляжу полной идиоткой.

Лола делает лицо «Да ладно?» и сочувственно морщится.

– Эта штука с Сальваторе – она отличная, Лола. Да, это рискованно, но это может сработать, если только он перестанет вести себя как пещерный человек и бить себя в грудь кулаками, а немножко подумает! – глядя на них по очереди, говорю я. – И кстати! Не рассказывайте ничего Оливеру и Анселю – Финн им еще не сказал.

Лола кивает сразу, а вот Миа слегка ерзает на своем стуле. Наконец она произносит:

– Ладно. Но я очень надеюсь, что он расскажет им как можно скорее, потому что… Секреты между мной и Анселем? Опыт показывает, что это не очень хорошо.

– Я понимаю, Сахарок, и прости, что я ставлю тебя в такое неловкое положение. – Я перегибаюсь через стол и кладу ладонь на ее руку. – Но если ты забыла, то я напомню: ведь именно твой болтливый муженек сообщил Финну детали о болезни моей мамы, не оставив мне шанса сделать это самой, а значит, вы, ребята, в каком-то смысле мои должники.

– Сегодня вечером я собираюсь кончить всего один раз, чтобы его наказать, – шутит она.

Я смеюсь:

– Тролль.

– Хотя если серьезно, Ансель ведь наполовину Адонис, наполовину щенок. А ты хочешь, чтобы я злилась на него за то, что он беспокоится о тебе и просто забыл, что нельзя говорить о твоей маме? – Ее приподнятые брови говорят, что она заранее знает ответ на свой вопрос.

Я снова опускаю голову на руки.

– Нет. Он очаровательный и милый, а я идиотка, которая сунула свой нос в чужие дела, как обычно, – говорю я, вздыхая. – Но обычно это хорошо работало.

– Чего я совершенно не понимаю, так это того, что между вами двумя происходит? – спрашивает Миа. – Я думала, вы просто спали вместе, а потом не спали, а теперь? Что теперь? Не люблю говорить очевидные вещи, но, Харлоу, ты ведь никогда раньше не созывала экстренных собраний по поводу парней.

Лола кивает:

– Я вообще была уверена, что ты первая женщина в истории, которая отметит двадцать два года без мужекризисов.

– Мы признались друг другу в любви сегодня ночью, – сознаюсь я.

– Что? – хором восклицают они, и несколько посетителей кафе оборачиваются на нас.

– Боже, сбавьте обороты, психопатки, – говорю я, невольно смеясь. Им явно все это доставляет слишком большое удовольствие. – Сначала он был для меня просто развлечением и способом отвлечься от того, что случилось с мамой, от моей неудовлетворенности работой и вообще от кризиса первой четверти жизни, который ни один уважающий себя человек после тридцати на за что не сочтет достойным сочувствия.

Я вытаскиваю бумажную салфетку и начинаю рвать ее на узкие полоски:

– Потом я начала думать о Финне больше, чем обо всем остальном и всех остальных, а у него были все эти проблемы со шхуной. Хотя я до сих пор всех деталей не знаю, поэтому мы вроде как решили все это остановить.

– И? – спрашивает Миа.

– И… потом я развлекалась, пытаясь придумать, как решить его проблемы, и мы проводили много времени вместе, потому что вы, задницы, очень заняты своими мужьями или тем, чтобы не обращать никакого внимания на парней, которые откровенно в вас влюблены.

– Подожди-ка… Что? – вмешивается Лола.

Игнорируя ее, я тихо продолжаю:

– Финн милый, и веселый, и стойкий, что мне совершенно чуждо, но я это очень ценю на самом деле, потому что сама из семьи, где принято все обсуждать. И он сексуальный. Боже мой, девочки, Финн в постели – это вам не шутки. И он точно не маменькин сынок из Ла-Хойи, он мужчина, который рожден, чтобы делать дело, а не плакать над заусенцем. Финн может сломать тебе вагину и потом аккуратно и нежно собрать ее обратно. – Я тереблю рукав своего свитера и понижаю голос еще сильнее. – Он смотрит на меня так, словно восхищается мной, но потом может надо мной посмеиваться. А мне это нравится, как выяснилось, и он начал чувствовать себя моим парнем, понимаете?

Я не подбираю слова, не думаю, что говорю, – просто позволяю им литься потоком:

– Он смотрит на меня так, будто у нас есть общий маленький секрет, и он у нас есть. Мой секрет в том, что я, черт возьми, его люблю. А он сегодня оказался таким придурком.

Миа кладет руку мне на плечо и гладит меня, а потом переплетает свои пальцы с моими:

– Харлоу?

Я поднимаю на нее глаза.

Миа с Анселем поженились в июне, но меньше двух месяцев назад между ними произошла серьезная ссора, нечто такое большое и болезненное, что я видела по ее лицу, как она боится, что может потерять что-то самое нужное и ценное в мире – то, чего она хотела даже больше, чем стереть из своей жизни тот несчастный случай, который разрушил мечту всей ее жизни. И это что-то было ее замужеством.

Поэтому я понимаю, что она хочет сказать, еще до того, как она открывает рот.

– Ты должна все исправить, – говорит она просто. – Он злится, тебе больно. Но как бы банально это ни прозвучало, все это не имеет никакого значения для будущего. Просто иди и поговори с ним.

Я ПОДНИМАЮ ДВЕРНОЙ МОЛОТОК в виде R2-D2 и опускаю на входную дверь Оливера, но мой желудок уже как будто исчезает, растворяется, покидает свое место в теле, оставляя вместо себя зияющую, ноющую пустоту.

На обочине нет грузовика Финна.

Оливер открывает дверь, он без рубашки и в легких штанах, которые висят слишком низко, обнажая мускулистые бедра слишком сильно для парня, которого я решительно и навсегда поместила в свою френд-зону. Он явно только что вышел из душа: волосы у него влажные и взъерошенные, а очки немного запотели. Даже несмотря на панику, которая клокочет у меня в горле, я не могу не оценить мысленно, как здорово они смотрелись бы вместе с Лолой, если бы он все-таки включил мужика и пригласил бы ее наконец на свидание.

– Готовишься к свиданию? – спрашиваю я, не сводя глаз с его лица.

Он откусывает огромный кусок от яблока и жует с кривоватой ухмылкой. Проглотив, наконец говорит:

– Думаю, мы оба знаем, что нет. – Он подносит яблоку ко рту и произносит: – Я просто оделся так, как обычно одеваюсь, когда остаюсь дома один, как и ты.

– Один, – повторяю я. – Потому что Финна нет?

– Уехал около часа назад.

– Уехал в…

Оливер указывает на север:

– В Канаду.

Его австралийский акцент превращает это слово в «Кнада», и хотя я заранее знаю, что он хочет сказать, все равно мне требуется напрячь мозг, чтобы переварить информацию о том, что Финн уехал из города, даже не попрощавшись со мной.

Он уехал из города, не поцеловав меня на прощание, не убедившись, что я не забеременела от нашего спонтанного секса в машине, даже не попытавшись найти меня. Что за козел!

Я вдруг начинаю так злиться, что мне хочется схватить долбаное яблоко Оливера и запустить им в стену.

– Сегодня ночью я сказала ему, что люблю его, – сообщаю я Оливеру, как будто это его касается, как будто ему следует об этом знать. Но это так чертовски здорово – объяснять, почему у меня сейчас в венах бушует кровь, почему мне хочется кричать от боли и обиды. Мне нужно подтверждение, что Финн действительно такой эпический придурок, каким кажется мне сейчас. – А знаешь, что самое смешное? Что он сказал это первым. А теперь он просто вот так взял и уехал, не попрощавшись, мать его!

Даже если Оливер удивлен, он это отлично скрывает. В этом его суперсила, думаю я. У героев комиксов всегда есть суперсила, и Оливер вот сохраняет невозмутимое выражение лица, по которому даже Святая Троица не определит, о чем он думает. Жаль, что суперсила Лолы заключается в том, что ей не нужна информация, которая не лежит на поверхности. Поэтому они будут до конца света ходить вокруг да около.

– Хочешь войти? – спрашивает он.

Я трясу головой, обхватываю себя руками за плечи. Сейчас почти семьдесят градусов, но меня бьет озноб. Значит, вот как разбивается сердце! Как будто мне в грудь воткнули раскаленный шампур, и мне холодно, и я не могу вздохнуть, и хочется расплакаться, уткнувшись в неуместно голое плечо Оливера…

Разбитое сердце – это отстой. Мне хочется пнуть кого-нибудь по яйцам.

– Слушай, Харлоу, – начинает он, заключая меня в объятия. – Ой, детка, да ты вся дрожишь.

– Я просто схожу с ума, – признаюсь я, прижимаясь к нему. – Как же Финн мог просто уехать из города? Оливер, что за хрень?

Он отстраняется и смотрит на меня сверху вниз. Черт, Оливер действительно очень высокий.

– Я знаю Финна уже очень давно, – говорит он медленно. – Его трудно расстроить, а еще труднее заставить показать, что что-то его расстроило. – Он немного морщится, а потом продолжает: – Я вижу, что ты тоже очень расстроена, но он только буркнул несколько слов, сказал, что мы поговорим потом, а потом просто уехал на своем грузовике. Не знаю, что там с ним происходит, не знаю, почему он уехал или… Ничего не знаю, правда, что могло бы тебя утешить. Ты уверена, что не хочешь войти?

Я снова трясу головой:

– Он не сказал тебе, что случилось?

Оливер издает короткий смешок:

– Финн вообще редко нам что-то рассказывает. Он обычно говорит о чем-то только тогда, когда сам уже во всем разобрался. Если у него что-то случилось и он тебе в этом признался, значит, он не врал и тогда, когда сказал тебе это первым.

– Сказал что? О! – До меня доходит, что Оливер имеет в виду признание в любви.

Ух. Удар под дых.

Оливер наклоняется и заглядывает мне в глаза:

– Позвони ему, ладно?