Молодость фаворита

Если Леонора Дори (теперь Галигаи) по рождению принадлежала к самым низам флорентийского общества, то Кончини – к одной из самых родовитых и древних тосканских семей графов Катенайя, возвышенных до ранга князей Священной Римской империи Фридрихом I Барбароссой. Отец Кончино, Джанбатиста, служил аудитором и первым секретарем великого герцога Тосканского, а дядя, Белизарио Винта, – государственным секретарем. Юношу отправили набираться ума-разума в университет Пизы, где преподавали ученые уровня Галилео Галилея. Неизвестно доподлинно точно, закончил ли он это почтенное учебное заведение, но современники не испытывали ни малейшего сомнения в том, что ему пришлось покинуть город, скрываясь от преследования кредиторов. Не задержался Кончино и в Риме, где его поначалу приняли в секретариат кардинала Лотарингского, посла Франции при Святом престоле. Однако его вскоре с позором выдворили оттуда, обвинив в нечистоплотности: молодой человек имел скверное обыкновение подслушивать под закрытыми дверями и торговать полученными сведениями весьма конфиденциального характера. Ему не оставалось ничего другого, как вернуться в родной город.

Нельзя сказать, чтобы природа обделила его качествами, нужными для успеха. Молодой человек был привлекателен, держался с необыкновенной уверенностью, обладал выдающимися способностями перевоплощения и приспособления к самым невероятным ситуациям. Язык у него был, что называется, без костей, он умел виртуозно расцветить свою речь как изысканнейшими оборотами речи, так и простонародными вульгаризмам. Поток лившихся без запинки слов подкреплялся хорошо рассчитанными жестами и тончайшей игрой мимики. Он искусно скрывал свои мысли, и мог убедить кого угодно в чем угодно. Кончино прекрасно владел шпагой, ездил верхом, танцевал и был готов скорее голодать, нежели отказаться от костюма по последней моде – для него давно не было секретом, что встречают по одежке.

Он растрачивал свою молодость на картежную игру, разгул, сутенерство. Он участвовал в спектаклях балаганов на ярмарках и использовал свой талант импровизации в комедиях дель арте. Он даже пожертвовал своими тщательно ухоженными усами и бородкой, дабы иметь возможность блистать в женских ролях, заработав прозвище «Изабель» – по аналогии со знаменитой тогда актрисой Изабель Андрейни. Ему страстно хотелось подняться над своим жалким состоянием, но не видел никакого выхода в ближайшей перспективе. У него не было за душой ни гроша; Кончино был неспособен на кропотливый скучный труд в конторах, возглавляемых его родней, или же при своем брате, Козимо, полномочном после герцогства Тосканского при австрийском императоре. Ему нужно было широкое поле деятельности, каждодневный вызов, быстрый и легкий успех. Помог дядя: он вел переговоры с французским двором по поводу брака Марии Медичи и сумел добиться включения племянника в свиту королевы. Кончини с легкостью отправился в неизвестное: ему было нечего терять, но впереди маячило загадочное и прекрасное будущее.

Оно улыбнулось ему уже в Марселе, где на него обратила свое внимание Леонора Галигаи. В Авиньоне Кончино заболел, и Галигаи взялась ухаживать за ним с таким рвением, что это вызвало неудовольствие Марии Медичи. Была ли то ревность или просто проявление нервозности перед встречей с супругом? Мария наверняка не стеснялась проявлять свое недовольство, тем более что Леонора поспешила изъявить свое горячее желание выйти замуж за Кончини. Тот уже сообразил, какие выгоды сулит ему женитьба на фаворитке королевы, – как ни пытался Кончини завязать близкие связи с французскими придворными, те чурались этого подозрительного тосканца, – и упросил ее не форсировать события, чувствуя, что их время не за горами. Леонора мудро прикусила язык, и Мария несколько успокоилась, предвкушая встречу с законным супругом.

Сгоравший от нетерпения поскорее обзавестить наследником король 9 декабря прибыл в Лион и тут же потребовал свидания с Марией. Поскольку Генрих IV никогда не мылся, курил, обожал вино и блюда, приправленные луком и чесноком (его основная любовница об ту пору, Генриэтта д’Антраг, без малейшего стеснения заявляла, что от короля «несет как от сточной канавы»), от него исходил такой смрад, что привыкшая каждое утро сбрызгивать себя испанской туалетной водой с ароматом цветов померанца Мария упала в обморок. Это не помешало королю быстро овладеть ею. Впрочем, лично он остался вполне доволен доставшейся ему суженой, заявив, что, не будь она ему законной женой, он вполне мог бы взять ее в любовницы. Вторичное венчание состоялось на следующий день, а уже 15 декабря новобрачная радостно заявила о своей беременности. Но в Париже ее ожидал чрезвычайно неприятный сюрприз.

Любовница по наследству

После смерти прекрасной Габриэль д’Эстре 10 апреля 1599 года Генрих очень быстро утешился. Верноподданически желая отвлечь короля от мрачных мыслей, губернатор Орлеана, граф Франсуа де Бальзак д’Антраг пригласил его на охоту в свой замок, где ему была представлена дочь хозяина, двадцатилетняя Генриэтта. Надо сказать, что история матери этой девицы была весьма любопытна. Урожденная Мари Туше (1549–1638), дочь лейтенанта-гугенота, в свое время была любовницей короля Карла IХ из династии Валуа, сына Катарины Медичи, и в 1573 году родила ему единственного сына, который был признан принцем крови и получил титул герцога Ангулемского. Тот, кто читал роман «Королева Марго», возможно, вспомнит главу, в которой Карл IХ посещает свою любовницу в сопровождении молодого Генриха Наваррского. Карл вскоре скончался, Мари вышла замуж за уже упомянутого графа д’Антраг, а сына ее, по завещанию брата, воспитал последний король Франции из династии Валуа Генрих III. Мари в замужестве родила двух дочерей, Катрин-Генриэтту и Мари-Шарлотту, которые считали себя имеющими полное моральное право на место любовницы короля (и обе претворили это твердое убеждение в жизнь). Генрих IV моментально воспылал страстью к кокетливой Катрин-Генриэтте, но папаша оценил ее девственность в 100 000 ливров. Однако казна государства была пуста, и канцлер Сюлли отказался заняться изысканием необходимой суммы.

Но девица настолько прельстила короля, что тот опрометчиво дал письменное обещание жениться на ней при условии, что она родит сына. Семейство д’Антраг приложило все усилия к тому, чтобы беречь драгоценную бумагу пуще зеницы ока: ее поместили в небольшую стеклянную бутылку, горлышко которой надежно запаяли, и вложили ее, обернутую в ткань, в бутылку побольше, которую также как следует запаяли и замуровали в стене. Девица благополучно забеременела, но летом в крышу комнаты замка Фонтенбло, где она проживала, ударила молния. Испуг от столь неординарного потрясения вызвал преждевременные роды, младенец появился на свет мертвым, так что обязательство по договору оказалось невыполненным. Переговорам по браку с принцессой Медичи тем временем был дан ход, завершившийся заключением брачного контракта. Дабы Катрин-Генриэтта не устраивала скандала, король сделал ее маркизой де Вернёй, подарив соответствующие земли.

По прибытии в Париж Марии в Лувре были представлены французские придворные дамы, причем когда к королеве приблизилась Катрин-Генриэтта, Генрих представил ее таким образом:

– Эта дама была моей любовницей, и она желает быть вашей нижайшей служанкой. – Согласно этикету, дама должна была поклониться как можно ниже и поцеловать край платья королевы. Маркиза лишь слегка присела, тогда Генрих взял ее за руку и весьма грубо заставил склониться до ног Марии.

Комната Катрин-Генриэтты располагалась рядом с покоями королевы, и король совершенно безо всякого смущения переходил от одной женщины к другой. Катрин-Генриэтта вовсю поносила новую королеву и называла ее не иначе как «жирной банкиршей». В результате непостоянства чувств венценосного супруга 27 сентября 1601 года королева родила дофина Людовика, а 4 ноября появился на свет сын Катрин-Генриэтты, Гастон-Анри, получивший титул маркиза де Вернёй. В 1603 году у него появилась единоутробная сестра Габриэль-Анжелика (королева в 1602 году родила дочь Элизабет), также узаконенная королем. Можно представить себе, какие отношения сложились между королевой и фавориткой, постоянно напряженная атмосфера в Лувре регулярно разряжалась громкими скандалами. Опираясь на данное королем обязательство и состоявшееся рождение обещанного сына, Генриэтта считала, что место королевы теперь по праву принадлежит ей, именно ее ребенок является наследным принцем, а брак Генриха с Марией является недействительным и их сын – незаконнорожденным. Мария постоянно требовала от мужа, чтобы тот уничтожил свое опрометчивое обещание, данное семейству д’Антраг. В 1604 году Катрин-Генриэтта вместе со своим отцом и единоутробным братом, герцогом Ангулемским, составила заговор против короля. Когда об этом донесли (и не раз) королю, беспокойной семейке пригрозили, что им придется расстаться с жизнью, если они не вернут обещание; наконец, в июле 1604 года пресловутое обещание было возвращено. В сентябре Катрин-Генриэтту изгнали от двора, родню примерно наказали, а детей отобрали, и они в дальнейшем воспитывались при своем биологическом отце. Тем не менее оскорбленная до глубины души дама продолжала называть себя королевой и законной женой Генриха, требуя правосудия. Король как-то высказался, что, если следовать логике рассуждений опальной маркизы, то ему надлежит объявить свою законную жену шлюхой, а детей – бастардами.

Генрих после ее изгнания незамедлительно вступил в связь с графиней де Море, родившей сына Антуана, а потом с сестрой Катрин-Генриэтты, Мари-Шарлоттой. Последней безумной страстью короля стала пятнадцатилетняя Шарлотта-Маргерита де Монморанси. Она совершенно потрясла его своей красотой и грациозностью на репетиции балета, когда изображала нимфу богини охоты Дианы с луком в руках. Прибегнув к испытанному методу, Генрих поспешил выдать ее за принца де Конде, известного своими нетрадиционными наклонностями, надеясь получить нимфу в девственном состоянии. Однако принц увез молодую жену в Брюссель, и, по легенде, Генрих решил отправиться со своим воинством во Фландрию именно со страстным желанием заполучить эту красавицу. Неудивительно, что посол Флоренции писал великому герцогу: «Поистине, никогда не было видано такого борделя, как при французском дворе!»

Под давлением жены Генрих назначил Леонору камер-фрау королевы. По правилам, на эту должность назначались только замужние женщины, и король дал согласие на брак Леоноры и Кончини. Их обвенчали 12 июня 1601 года, причем королева гарантировала невесте приданое в размере семьдесят тысяч ливров. Оно было полностью выплачено ей в 1605 году. Любопытно, что в их брачном контракте с самого начала было оговорено раздельное владение имуществом. Поначалу, желая отделаться от Леоноры, король приказал новобрачным отправиться обратно в Тоскану. Мария устроила истерику, пригрозив, что отъезд Леоноры печально скажется на ее беременности. Король уступил и даже стал более снисходительно смотреть на Кончини, уже завоевавшего благосклонное отношение придворных. Он умел нравиться, скрывая свою истинную натуру циника, преуспевал в фехтовании, верховой езде и прочих физических упражнениях, проявлял приятный нрав, шутил, развлекал общество, прикрывал похождения Генриха IV на стороне и усмирял ураганы ревности Марии Медичи, которые не переносил король. Он ухитрился наладить отношения и с Катрин-Генриэттой д’Антраг. С 1602 года карьера Кончини резко пошла в гору: он стал первым метрдотелем королевы. На следующий год она установила ему ежегодное содержание в 25 000 ливров. Леоноре, которая ввиду своих обязанностей гардеробмейстера должна была находиться поблизости от королевы, в Лувре выделили три комнаты с поваром и служанкой. Плохое здоровье Леоноры ставило под сомнение ее способность обзавестись потомством, но она воспользовалась услугами повитухи королевы, Луизы Буржуа, первой женщины-француженки, написавшей книгу о родовспоможении. По-видимому, ее советы оказались весьма дельными. 8 июня 1603 года королева стала крестной матерью сына четы Кончини, Анри, названного в честь короля, в роли крестного отца выступил принц крови, граф де Суассон. В 1605 году Кончини становится мажордомом королевы, в 1606 году – первым конюшим. Патент на эту должность надлежало купить, естественно, 30 000 ливров за мужа заплатила Леонора.

В 1607 году великий герцог Тосканский писал: «Избыток нежности Марии к Кончини и его жене является отвратительным, если не сказать скандальным». В этой фразе звучит плохо скрываемое раздражение. В 1606 году Мария доверила Кончини миссию при великом герцоге Тосканском, назвав «своим первым мажордомом и лучшим советником». Король снабдил его рекомендательным письмом, в котором обязал Кончини информировать великого герцога о том, «что происходит в этом королевстве, чему я вас прошу верить как мне самому». Великий герцог полагал, что на основании этих сведений сможет вмешиваться во внутренние дела королевства, оказывая влияние на свою племянницу через чету Кончини. Но эта парочка работала только на свой собственный карман. Сам Кончини получает право жить в Лувре, заезжать во двор в своей собственной карете и садиться в карету короля. В марте 1608 года Леонора рожает дочку, которую назовут Марией, восприемники у крестильной купели – принцесса де Конде и сам король. Кончини часто признавал, что своим головокружительным успехом он обязан супруге, однако же обычно добавлял, что «она заставляла его дорого платить за сие».

Все годы, которые супруги Кончини провели при королевском дворе, Леонора маялась от плохого здоровья. Она перебрала всех парижских докторов, выезжала на курорты с термальными водами, и Кончини пришел, в конце концов, к выводу, что его жена одержима нечистой силой. Из Милана выписали нескольких видных специалистов по изгнанию бесов, которых в Париже сочли шарлатанами и колдунами. Толку от них не было никакого, больной стало несколько легче только после паломничества в Шартр. Все равно ее регулярно били припадки, во время которых Леонора открыто поносила Марию Медичи, называя ее «безжалостной» и «неблагодарной». Успокаивающее воздействие на страдалицу оказывала музыка неаполитанца Андреа де Лицца, который служил у нее секретарем и поваром. Ему удалось убедить ее, что она стала жертвой сглаза. В покоях Леоноры кишели маги, колдуны, знатоки каббалы и астрологи. Она, невзирая на прекращение интимной близости, оставалась близка к мужу, с которым активно переписывалась. Мария Медичи не жаловала никаких милостей без одобрения Леоноры. Кстати, Галигаи первая признала исключительные качества Ришелье и в 1616–1617 годах включила его в перечень новых министров, призванных содействовать королеве и Кончини.

В начале 1610 года Генрих активно вел подготовку к войне против Испании. Здесь уже упоминалось об увлечении короля пятнадцатилетней Шарлоттой де Монморанси, граничившем со старческим слабоумием: он переодевался почтальоном только для того, чтобы издали полюбоваться красавицей, стоявшей у окна замка. Как уже было сказано выше, муж Шарлотты, принц де Конде, увез ее в Брюссель, находившийся тогда на территории Нидерландов, принадлежавшей Испании, а через некоторое время из соображений безопасности уехал в Милан, оставив жену в одиночестве. Прослышавший об этом Генрих потребовал от эрцгерцога Альберта Габсбурга, правителя Испанских Нидерландов, выдать молодую женщину и получил отказ. Тогда он решил похитить красавицу и, не мудрствуя лукаво, поручил организовать эту сложную операцию Марии Медичи, – поистине, разум его помутился. Мстительная Мария тотчас же уведомила об этом испанского посла, тот принял соответствующие меры, и кое-как состряпанное похищение провалилось.

Конечно, стремление обладать Шарлоттой было не единственным предлогом для начала войны, хотя и сильно напоминало историю троянской войны, возникшей из-за похищения прекрасной Елены. Официально речь шла об оспаривании прав на наследование немецких герцогств Клевского и Юлихского.

Мария Медичи, по наущению Леоноры и прибывшей из Тосканы монашки Пасситеи Креджи, потребовала от мужа, чтобы ее короновали, ибо эта предсказательница напророчила, что король не переживет возраст 58 лет. Мало ли что может случиться на поле брани! Напомним, именно эта монашка предсказала возвышение принцессы Медичи, за что благодарная супруга короля дважды приглашала ее во Францию и издала там книгу о ней. Двойная церемония – коронование и торжественный въезд в Париж, – должны были состояться давным-давно, еще на следующий день после венчания Марии с Генрихом IV, но были отложены на неопределенное время по вульгарной причине отсутствия средств. Настойчивости Марии было не занимать, и 13 мая ее в роскошном одеянии, расшитом королевскими лилиями, жемчужинами невиданной красоты и величины, а также крупными изумрудами, торжественно короновали в аббатстве Сен-Дени, усыпальнице французских королей. 14 мая во время переезда короля в Арсенал кинжал фанатика Жана-Франсуа Равальяка оборвал жизнь Генриха IV.

Хотя убийцу и схватили, тайна организации покушения так и осталась нераскрытой. Равальяк настаивал на том, что действовал в одиночку по собственным убеждениям, стойко вынес все пытки и смиренно принял смерть. Многие современники были уверены, что дело не обошлось без участия королевы, четы Галигаи-Кончини и герцога д’Эпернона, состоявшего в пору своей молодости фаворитом последнего короля из династии Валуа, Генриха III, известного своими нетрадиционными наклонностями. Все эти персоны и их сторонники были приверженцами происпанской и ярой католической политики, направленной на полное подавление гугенотов во Франции. Через несколько лет выяснилось, что Равальяк состоял в странной мистической католической группе под названием «Клуб Октагон», или «Восьмерка». Его членами были католики-фанатики, присягнувшие на слепое повиновение римскому папе, обладавшие военной подготовкой, в особенности в части использования специального оружия, готовые отдать жизнь во имя религии. Символом организации был восьмиугольник с именем Иисуса, написанном на каждой стороне, а девизом: «Готов на боль мучений во имя Бога». Якобы такой знак с такой же надписью на клочке пергамента был обнаружен в кармане Равальяка. В книге Эрика Фраттини «Святой союз, пять веков ватиканского шпионажа» (2011) упоминается, что Кончини стал одним из самых надежных источников информации папы римского в Париже, одним из самых значительных папских шпионов ХVII века.

Был и другой след – заговор якобы организовали неугомонная Катрин-Генриэтта д’Антраг и герцог д’Эпернон (любопытно, что дочь Катрин-Генриэтты от Генриха IV впоследствии вышла замуж за сына герцога). Было даже заведено уголовное дело, но расследование кончилось ничем, а бумаги сгорели в пожаре во Дворце правосудия.

15 мая Мария Медичи была провозглашена королевой-регентом при малолетнем наследнике престола. Она обожала власть, но более всего внешнюю ее сторону. Мария унаследовала деспотический характер своего отца Франческо и высокомерие матери Иоганны Габсбург. Ей нравилось видеть перед собой склоненные головы, даровать милости и наказывать согласно своим капризам, навязывать собственную волю, внушать страх и играть судьбами людей – но за этим не крылось никакой политической стратегии или здравомыслящего подхода. Она не любила читать (к тому же еще была близорука и носила очки). Конечно, воспитание семьи Медичи привило ей любовь к искусству, в особенности к скульптуре и архитектуре, она внесла свой вклад в облагораживание нравов и большую утонченность французского двора. Но из Флоренции Мария прихватила с собой истинную страсть к безумной роскоши, которая дорого обошлась истощенной казне Франции. Хотя овдовевшая королева и стремилась подражать Катарине Медичи, но не обладала ее умом. Вместо трезвого расчета этого дальновидного политика в юбке Мария всецело полагалась на астрологические предсказания и заговоры, надеясь войти в историю проницательной и мудрой правительницей.

Леоноре было прекрасно знакомо это глупое тщеславие покровительницы, и она вовсю пользовалась им. В помощь себе фаворитка привлекла целую армию астрологов, ворожей и колдунов. Тем временем Леонора и Кончино набирали все большую силу. На деньги, подаренные ему королевой (192 000 ливров), он покупает должность первого камергера короля, дающую огромные привилегии. Королева также дала ему 470 000 ливров на приобретение маркизата д’Анкр. Леонора купила особняк на улице Турнон и обставила его с неслыханной роскошью, сохраняя при этом три комнаты в Лувре над покоями королевы. Кончини же в 1611 году становится владельцем особняка рядом с Лувром, а в январе 1612 года приказывает построить крытый деревянный переход, связывающий это здание напрямую с личными покоями королевы. Это глубоко оскорбило юного Людовика ХIII. Хотя его и короновали в Реймсе в октябре 1610 года, но фактической власти у него не было. Кончини становится губернатором Перонна, Ройе и Мондидье, маршалом Франции, хотя, как говорится, и пороху не нюхал. Это назначение дало ему право называть короля «мой кузен», все прочие обращаются к нему «высокопревосходительство», итальянских дипломатов обязывают величать его «глубокоуважаемый». Кончини назначают государственным советником, хотя он предпочитает воздерживаться от посещения заседаний министров. Он вместе с женой получает право продавать должности королевства, грамоты на вступление в дворянское сословие, воинские звания, оцененные примерно в 384 500 ливров, из которых в королевскую казну поступило 14 500 ливров. При этом королева освободила Леонору, как законного приобретателя, от уплаты налогов по этим сделкам. Супруги берут взятки за заключение договоров на аренду королевской собственности, их возобновление, передачу прав и льгот. Одновременно рекой льются подарки от королевы, в одном только 1613 году общая их сумма составила 250 000 ливров. Полученные деньги Леонора вкладывала в недвижимость и помещала в банки Парижа, Рима и Флоренции. Ее личное состояние впоследствии оценивали в пятнадцать миллионов ливров, что составляло примерно три четверти годового бюджета королевства. Леонора не забыла и своего брата, который, приехав в Париж в качестве столяра-краснодеревщика, чудесным образом превратился в аббата и получил престижный приход Мармутье.

Пока Леонора занималась наполнением своей кубышки деньгами и драгоценностями, ее супруг накапливал почести и власть. В 1612 году Кончини назначили суперинтендантом двора королевы и возвели в звание рыцаря ордена Святого Духа – право носить голубую орденскую перевязь, мечта любого высокородного дворянина. Назначение Кончини маршалом вызывает глухой ропот дворянства – как можно пожаловать это звание иностранцу! – но это скрытое недовольство так и не выходит за пределы узкого круга. То же самое происходит, когда Кончини назначили главнокомандующим армии в Пикардии, невзирая на его полное невежество в военном деле. Королеве удалось уладить и это незначительное обстоятельство. Далее он становится губернатором Амьена. Итак, после смерти Генриха IV итальянцы берут верх при дворе, бросив все силы на удовлетворение непомерного тщеславия Кончини и жадности Леоноры Галигаи. А что же тем временем происходит с малолетним королем?