Одинокий подросток

Существует очень подробное, практически каждодневное описание жизни Людовика со дня его рождения до 1628 года. Его вел личный медик Жан Эроар (1551–1628), служивший прежде лейб-доктором королей Карла IХ и Генриха III из династии Валуа. Эроар описывал не только состояние здоровья сначала ребенка, затем подростка, юноши и молодого человека, но все его слова и некоторые его действия, и происходившие события. Из этих записей становится ясно, что Людовик с детства страдал острыми проблемами с пищеварением, которые вызывали у него подавленность и меланхолию, сменявшиеся приступами необъяснимого гнева. С самого детства его также мучили ночные кошмары и видения. Лечение тогда было весьма примитивным, клизмы да кровопускания, но Эроар старался не злоупотреблять ими.

Генрих IV был чрезвычайно чадолюбив и не делал практически никакой разницы между своими законными и побочными детьми, которые воспитывались вместе, он любил гулять со всей этой ватагой. Напоминаем, что Мария Медичи родила шестерых детей: Людовика (1601-43), Елизавету (1602-44), Кристину (1606–1663), Николя (1607-11), Гастона (1608-60), Генриэтту-Марию (1609-69). Помимо еще были два сына и дочь от покойной Габриэль д’Эстре, герцоги Вандомские, сын и дочь от Катрин-Генрэтты д’Антраг, маркизы де Вернёй, и сын графини де Море. Король не хотел, чтобы его дети обращались к нему «месье», как было традиционно принято при французском дворе, ибо это обращение отчуждало их от отца, обозначая их подчиненность и зависимость. Король желал, чтобы они звали его «папá», каковое обращение есть свидетельство нежности и любви. Естественно, что король все-таки оказывал предпочтение дофину, причем его любовь не была слепой. Так, малолетнего Людовика регулярно пороли за проступки, а когда воспитательница дофина, мадам Вантеле, попыталась обойти строгие указания короля на сей предмет, то получила от него письмо от 14 ноября 1607 года следующего содержания:

«…я хочу и приказываю вам пороть его всякий раз, когда он упрямится или творит нечто дурное: я лично знаю, что ничто лучше в мире не дает большей пользы. То, что я знаю из опыта, мне принесло пользу, ибо в его возрасте меня сильно пороли, вот поэтому-то я хочу, чтобы вы проделывали сие и заставили его понимать сие».

Несмотря на столь жестокие наказания, Людовик обожал отца, он был готов молиться на него. Однако как тот ни пытался привить ему истинно братскую любовь к своим побочным братьям и сестрам, ребенок упорно подчеркивал, что эти дети, с которыми он играл и общался, – другого поля ягода. В 1608 году, гуляя с дофином по саду, Генрих указал ему на графиню де Море и промолвил:

– Сын мой, я сделал ребенка сей прекрасной даме, он будет твоим братом.

Однако Людовик стыдливо отвернулся и пробормотал:

– Сие не есть мой брат.

В другой раз, когда шел разговор о Сезаре и Александре Вандомских, сыновьях Габриэль д’Эстре, детях Катрин-Генриэтты д’Антраг и графини де Море, он заявил:

– Они – другая порода собак (дофин обожал животных). Они не были в животе матушки. Я, мои братья и сестры – мы другой породы, лучшей.

Людовик с раннего возраста проявлял интерес к животным, склонность к военному делу и музыке. Известно, что он страстно любил балет, т. е. в том виде, в котором этот вид искусства существовал тогда: парадное придворное зрелище на мифологические или аллегорические темы, с шествиями, танцами, пением куплетов. Спектакли разыгрывали члены королевской семьи и придворные, и подросток с удовольствием принимал участие в их сочинении и исполнении. Учебой же принц занимался неохотно, уроки казались ему длинными, успехи были посредственными. В возрасте двенадцати лет он перестал изучать латынь, вскоре такая же судьба постигла геометрию и математику, единственно продолжались уроки истории, прекратившиеся в 1615 году.

Если дофин обожал отца, то с матерью у него с самого начала установились прохладные отношения. Мария держалась отстраненно, вообще мало занималась детьми, за исключением своего любимчика Гастона. Как ни странным может это показаться, но к мальчику с большой теплотой относилась бывшая жена Генриха IV, Маргарита де Валуа, королева Марго. После того, как она передала королю те сведения, которые стали ей известны о заговоре семьи д’Антраг и герцога Ангулемского (именно в его пользу в свое время Марго была лишена наследства своей матери, Катарины Медичи), тот вновь стал благоволить ей. Ребенок очень нравился Марго, она считала его красивым и осыпала подарками, покупая на большой ярмарке в предместье Сен-Жермен все, что тот пожелает. Она подарила ему прелестную статуэтку купидона, осыпанного бриллиантами и восседающего верхом на дельфине (дельфин – символ дофина, наследника престола). В 1606 году Маргарита завещала ему все свое имущество, и впоследствии дофин во время всех своих посещений Парижа предпочитал останавливаться в ее особняке.

После убийства Генриха IV Людовик не нашел у матери того тепла и любви, которые изливал на него отец. Мария была властной, высокомерной, ей нравилось внушать страх и уважение. К тому же она не любила старшего сына, непривлекательного, болезненного и неприветливого, ей нравился красивый, живой и ласковый Гастон, по свидетельству современников, «похожий на девочку». После смерти мужа она, под влиянием Леоноры и Кончини, решила поощрять любовь Людовика к охоте и ловчим птицам. Его посредственные наставники не преподавали подростку ничего такого, что требовалось для выполнения обязанностей короля. Его даже как следует не обучали письму. План Кончини был таков: со временем признать Людовика неспособным к правлению и заключить в монастырь, на трон же посадить его брата, Гастона Орлеанского, на семь лет моложе. Таким образом, регентство Марии Медичи будет продлено, и флорентийская клика будет продолжать набивать свои карманы деньгами.

Помимо оглупления Людовика, делались попытки подорвать его здоровье. Невзирая на протесты лекаря Эроара, ему при малейшем поводе ставили клизмы и пускали кровь. Его часто унижали и наказывали; известно, что мать лично порола его уже в достаточно большом возрасте. Из непосредственного живого мальчика он становится молчаливым, скрытным, неприступным, чья реакция зачастую оказывается непредвиденной. Современники писали, что, испытывая страх перед матерью, он боялся совершить любую оплошность, которая могла бы вызвать неудовольствие Марии.

Единственная отдушина и любимое занятие юного короля – охота. Она давала ему возможность забыть враждебное окружение во дворце, насладиться запахом леса, бешеной скачкой на резвом коне, звуками охотничьего рога, исступленным лаем собак, опьянением погони. Ему нравилась стрельба из пистолета и аркебузы, облава на крупного зверя, но больше всего – соколиная охота. Она оказалась самой занимательной, требовалось постоянно дрессировать новых кречетов. Сокола можно было использовать всего три месяца, в сезон любовных игр он вообще не повинуется охотнику. Соколиная охота влекла Людовика тем, что требовала больших знаний и ловкости. И всем этим тонкостям его учил сокольничий, Шарль д’Альбер де Люинь (1577–1621).

Братья Шарль, Оноре и Леон были сыновьями капитана де Люиня, которого Генрих IV ценил за верную службу в своих войсках. Их род происходил из Прованса, и некоторые современники и даже историки ставили под сомнение дворянство этого семейства. Уже в двадцатом веке какой-то дотошный историк откопал, что родиной дальних предков Люиней была все та же Флоренция. Именно по рекомендации короля капитану удалось пристроить всех трех сыновей пажами в аристократические семьи, в частности, Шарль попал к графу де Люду. Тот в свою очередь порекомендовал юношу на службу в штат монарха, где его определили при королевском вольере, в котором содержали и обучали птиц для соколиной охоты. Шарль стал выполнять обязанности егеря, неся ответственность за снаряжение, щенков и, в первую очередь, обученных хищных птиц. Де Люинь сделался настоящим специалистом по псовой охоте, а со временем – истинным экспертом по обучению хищных птиц. У него не было оснований жаловаться на свою судьбу, когда она нанесла ему жестокий удар: 14 мая 1610 года был убит король. К тому времени де Люиню исполнилось тридцать три года, он был весьма привлекательным блондином, которого не портил даже слишком крупный нос. Однако по меркам того времени он был уже немолодым человеком, а ему надлежало коренным образом изменить свою жизнь.

Марии Медичи претило неряшливое, грубоватое и простоватое окружение ее покойного супруга. Она мечтала создать при себе нечто вроде флорентийского двора, утонченного, блестящего, элегантного и благоухающего изысканными ароматами. Надо сказать, что братья де Люинь, не получившие особого образования, недалеко ушли от знатных вельмож того времени. При дворе самым главным было иметь щегольский внешний вид, хорошо танцевать, восхвалять сильных мира сего до небес и льстить дамам. Шарлю удалось заказать в кредит модные костюмы для всех троих братьев, которыми они обменивались. Шарль попробовал потолкаться в приемной королевы, но у него ничего не вышло. Леонора Галигаи пронюхала, что де Люинь беден как церковная мышь и не в состоянии заплатить ей за предоставление придворной должности. Попытка получить место при дворе королевы провалилась.

Если Генриха IV снедала страсть к женщинам, то его сына, Людовика ХIII, всю жизнь снедала страсть к охоте. Ребенком он чрезвычайно интересовался птицами. Для Люиня же не было никаких секретов в соколиной охоте и обучении хищных птиц. По-видимому, он как-то узнал об этой склонности молодого короля и обратился к его воспитателю, Жилю де Сувру, хорошо знавшему покойного де Люиня-отца. Встреча состоялась прямо в вольере, де Люинь потряс Людовика своими познаниями по части охотничьих птиц. Мальчику понравилась и спокойная, уважительная манера разговора этого человека, годившегося ему в отцы. В конце концов (дело не обошлось без хитроумной многоходовой интриги) была учреждена личная королевская вольера Людовика, и де Люинь приписан к ней в качестве «хранителя королевских соколов». Помимо обладания всеми секретами дрессировки соколов и кречетов, де Люинь был прекрасным наездником, передавшим королю все приемы виртуозной верховой езды.

Эта затея вызвала гнев Кончини, но он не мог отменить решение юного короля, тем более что против этого не особенно возражала Мария Медичи. В конце концов фаворит смирился с этим пристрастием Людовика, рассчитывая, что увлечение охотой будет способствовать его отуплению и опрощению. Он даже не стал возражать, когда позднее Людовик пожелал назначить де Люиня губернатором Амбуаза, совсем незначительного городишки, но выделявшегося из ему подобных крохотных образований тем, что он вырос подле одного из самых величественных королевских замков, Амбуаза. В его создании принимал активное участие гений Возрождения Леонардо да Винчи, там он и скончался.

Тем временем между де Люинем и Людовиком завязалась тесная дружба. Они вместе отправлялись на охоту почти каждый день. Надо сказать, что Людовик всегда предпочитал мужское общество. С пятилетнего возраста и очень долго у него сохранялась привязанность к охранявшему его капралу Деклюзо, позже к лакею Арану, к сводному брату Александру Вандомскому, которого королева-мать приказала разлучить с ним, невзирая на мольбы сына. Но именно Шарль де Люинь дал ему то, в чем так нуждался одинокий подросток: теплоту и заботу, разделение общих интересов, уважительное, бесхитростное отношение без какой бы то ни было примеси фальши. При дворе царили жадность, низость, наглость, предательство; того, кто не плетет интриги, считали глупцом. На фоне этих черствых и корыстолюбивых людишек де Люинь выглядел человеком, излучавшим тепло и любовь, чего так не хватало одинокому королю-подростку. Его привязанность к сокольничему росла, и в начале 1615 года, выезжая на охоту с ним, он отдавал капитану гвардии де Бленвилю приказ «не допускать, чтобы кто-то приблизился к ним».

Подступало совершеннолетие Людовика – для короля, согласно закону, оно было определено возрастом 13 лет. Надо сказать, что флорентийская троица ожидала этой даты в ужасном душевном трепете. Они не исключали того, что Людовик полностью отстранит мать от власти – какая судьба ожидает их в таком случае? Леонора Галигаи умоляла мужа уехать во Флоренцию и спокойно наслаждаться жизнью на накопленные обоими огромные деньги. Но жизнь в родных пенатах подобно удалившимся от дел купцам не устраивала ни Кончини, ни Марию. Во-первых, это было, с их точки зрения, позорно, во-вторых, они настолько привыкли к неограниченной власти, что не могли отказаться хотя бы от какого-то ее подобия. Мария Медичи начала вести переговоры о покупке карликового княжества Мирандола, расположенного на территории Апеннинского полуострова, но этому воспротивилась Испания, владевшая в ту пору там значительными землями. Правда, ей удалось привлечь внимание папы Павла V к своей идее позволить ей пользоваться правами управления герцогством Феррарским, где законной наследнице, внучке сестры Марии Медичи, Элеоноры, было всего пять лет. Кончини сделал попытку купить крошечное княжество Монбельяр поблизости от Эльзаса, владение герцогов Вюртембергских, равным образом безуспешно. Однако вступление короля в совершеннолетие произошло вполне мирно.

2 октября 1614 года на заседании парламента Парижа вдовствующая королева-регент опустилась на колени перед королем, заявив, что передает ему правление. Людовик помог матери подняться и заявил, что благодарит ее за мудрое правление, что отныне он берет правление королевством на себя, а ее назначает главой Государственного совета, дабы она оказывала ему содействие в этой трудной задаче. Присутствующие одобрили это в высшей степени разумное решение. Таким образом, она сохранила свою власть и своих фаворитов.

Теперь Мария Медичи, которая по матери была из династии Габсбургов, положила все силы на исполнение своей мечты: заключить прочный союз с Испанией, будь то даже во вред интересам Франции. Напоминаем, что политика короля Генриха была антигабсбургской. Мы уже говорили о чадолюбии Генриха IV, но оно не было лишено политической подкладки. Король собирался использовать всех своих детей, как законных, так и побочных, для заключения союзов, которые укрепили бы положение Франции и поставили его династию выше всех прочих. В конце 1609 года он как-то в приватной беседе изложил своему другу Ледигьеру матримониальные планы для своих отпрысков. Генрих планировал женить дофина на дочери герцога Лотарингского Николь, наследнице короны (Лотарингия была тогда независимым государством) и, таким образом, присоединить Лотарингию к Франции. Старшая дочь, Елизавета, предназначалась в жены соседу, герцогу Савойскому. Кристина должна была пойти под венец с младшим инфантом испанским при условии, что король Филипп III должен назначить его герцогом Фландрии, дабы отделить управление Испанских Нидерландов от управления Испанией. Младший сын Гастон получал руку самой богатой невесты Франции, мадмуазель Монпансье; младшая же дочь Генриэтта предназначалась в жены будущему королю Англии.

В 1614 году, когда Людовик ХIII был объявлен совершеннолетним, Франция и Испания бесспорно находились на вершине шкалы традиционных монархических ценностей. Папа римский хотел бы видеть прочный союз между этими столпами христианства, который положил бы конец старой вражде между ними.

Мария Медичи так и не стала француженкой, в отличие от своей знаменитой родственницы Катарины. Хотя Мария и стремилась войти в историю фигурой, равной Катарине Медичи, она не обладала ни ее умом, ни дальновидностью. Она не выучилась безупречно говорить по-французски, еще в детстве наставники внушили ей, что сие есть язык еретиков, а потому ее акцент ужасно резал слух. Королева больше чувствовала себя испанкой по матери, Иоганне Австрийской, и бабке, Элеоноре Толедской, и, прежде всего, принцессой из рода Габсбургов. Ярая католичка, она желала быть верной слугой Рима.

Мария отказалась преследовать цель мужа: ограничить правление короля Филиппа III только Иберийским полуостровом. Она сочла, что союз с Филиппом будет для нее источником всех выгод и даст ей возможность спокойно заняться внутренними делами, которые обстояли отнюдь не блестяще: феодальная знать вновь начала наводить смуту. С этой целью она повела себя как истинная представительница рода Габсбургов: договорилась о заключении двойного брака между отпрысками испанского и французского королевских домов.