Известно, что ни один приличный английский замок не может считаться таковым, если в нем не обитает парочка, а еще лучше, несколько привидений, – видимо, климат для них в этой стране особо благоприятен. Призраки не слоняются праздно по темным углам и переходам, пугая припозднившуюся прислугу и влюбленных, одной из их важнейших обязанностей является предсказание всяческого рода грядущих бед. Смерть самого могущественного человека Англии также будто бы предварило подобное пророчество, так что все происходило в полном соответствии с вековыми традициями, которыми так кичатся жители туманного Альбиона.
Эту историю привел в своей книге о вызревании революции и течении гражданских войн лорд Кларендон (1609–1674), придворный и вельможа, дослужившийся до лорда-канцлера и ставший дедом двух английских королев. Поскольку он услышал ее во вполне вменяемом возрасте 19 лет, не стоит пренебрегать этим рассказом, во всяком случае, сие предание придаст нужный колорит нашему повествованию и объяснит поведение герцога в последние дни его жизни.
Будто бы в Виндзорском замке среди челяди королевской гардеробной тянул служебную лямку незначительный пятидесятилетний индивид по фамилии Таус. В ранней молодости ему оказал какую-то помощь сэр Джордж Вильерс, отец Бекингема. Однажды ночью, после того, как часы зловеще пробили роковые двенадцать часов, Таус увидел, как у подножья его ложа возник призрак, одетый подобно сэру Джорджу. Привидение вопросило у перепуганного мужчины, помнит ли он его. Таус, у которого от страха зуб на зуб не попадал, подтвердил, что признает сэра Джорджа Вильерса. Тогда призрак потребовал оказать ему услугу: отправиться к его сыну и предупредить того, что, если он не успокоит гнев народа Англии, то ему не суждено прожить долго.
Наутро Таус счел ночное видение дурным сном, но ночью призрак появился вновь, осыпал беднягу упреками и пригрозил, что если он не доставит сообщение герцогу, то отныне ему не ждать покоя.
На сей раз Таус утром более серьезно обдумал создавшуюся ситуацию, но, понимая безнадежность попытки проникнуть на аудиенцию к герцогу, решил все-таки воздержаться от выполнения просьбы нематериального существа. На третий день привидение появилось уже с угрозами, но Таус резонно возразил, что как гонца со столь дурной вестью его просто-напросто либо заподозрят в дурных намерениях, либо сочтут полоумным. Тогда призрак доверил ему в качестве ключа кое-какие семейные тайны, которые не мог знать никто, кроме самого Бекингема. Услышав их, герцог будет способен поверить всему. И призрак растаял в ночной тьме, предварительно как следует пригрозив испуганному мужчине.
На следующий день Таус отправился в Лондон и через одного из знакомых, довольно высокопоставленного чиновника сэра Ральфа Фримена, запросил срочную личную аудиенцию у герцога. Тот ответил, что, поскольку утром отправляется на охоту с его величеством, может принять просителя в пять утра у моста Ламбет, где его светлость ожидают верховые лошади. Фримен и Таус отправились туда, Фримен предусмотрительно держался в стороне. Герцог беседовал с Таусом в течение около часа, причем было заметно, как фаворит переменился в лице и даже один раз вскрикнул. Он впоследствии сказал Фримену, что, наверное, Таус встречался с дьяволом, ибо иначе нельзя объяснить тот факт, что он знал вещи, неизвестные более никому.
Охота в тот день прошла без обычного азарта и веселья. Герцог с трудом дождался конца этой жестокой забавы и поспешил во дворец в Уайтхолл, где проживала его мать. Они заперлись и проговорили три часа. Бекингем вышел из покоев встревоженный и разозленный. Что касается его матери, та пребывала в глубоком горе.
Несколько позже его светлость появился в театре на представлении пьесы Шекспира «Ричард III». Когда по ходу действия его однофамильца Стаффорда, герцога Бекингема, повели на эшафот, он потерял выдержку и покинул театр.
Знал ли герцог, что, согласно предсказаниям леди Элинор Дэвис, прославившейся своими пророчествами, август 1628 года должен был стать для него роковым? К концу июня он совершенно лишился своей неизбывной жизнерадостности и той уверенности, которая делала его неуязвимым для ударов судьбы. Когда-то для него не было ничего невозможного, он фактически помыкал двумя королями, достиг вершины власти в своей стране – но так и не смог облечь себя воинской славой и сложить ее к ногам дамы, которая, похоже, являла для него идеал женщины.
Государственный совет и королевский двор с неудовольствием смотрели на возобновление войны с Францией. Народ был настроен решительно против, армия и флот не испытывали никакого желания вновь проходить через ужасные испытания походов на Кадис и остров Ре. Кое-кто даже считал, что стоит подумать о защите берегов Англии от французского вторжения.
Только французские гугеноты во главе с де Субизом продолжали призывать Карла I и герцога Бекингема на спасение Ла-Рошели, где люди уже начали питаться крысами. Король выражал сочувствие, но отделывался общими фразами. Герцог же чувствовал, что на кону стоит его честь и репутация рыцаря без страха и упрека. Несомненно, он получал и воодушевлявшие его письма из Парижа и Нанси, где находилась в ссылке неугомонная мадам де Шеврёз.
Наконец, после некоторых колебаний, Бекингем решил вступить в новую кампанию. Невзирая на общее возмущение в стране, ему удалось сколотить какое-то подобие армии, собрать эскадру, сопровождавшую караван судов с провизией. Он выразил твердое намерение лично возглавить этот поход. Члены его семьи, опасаясь покушения, советовали ему носить кольчугу. Бекингем ответил:
– Сие есть смехотворная защита против людского гнева, я же не страшусь одинокого убийцы. Времена древних римлян прошли!
Тем не менее дурные предчувствия не покидали его. Накануне отъезда из столицы он отправился попрощаться с Лодом, епископом Лондонским, и сказал ему:
– Мне известно, что его величество король питает к вам большое доверие. Прошу вас побудить его величество проявить милость к моей бедной жене и детям.
На следующий день король отправился в Саутвик, расположенный возле Портсмута, а Бекингем выехал из столицы в сопровождении жены, брата, графа Энглси, и его супруги. В Портсмуте они разместились на Хай-стрит в особняке капитана-казначея порта Мейсона. 17 августа карета герцога направлялась в Саутвик, когда путь ей преградили три сотни моряков, требовавших выплаты жалованья. Один из них пригрозил вытащить фаворита из кареты. Герцог выскочил из экипажа, схватил его за шиворот и самолично дотащил до дома Мейсона, где посадил бунтовщика под арест. Толпа устрашилась, и лорд-адмирал смог продолжить свой путь. Но как только карета исчезла вдали, моряки осадили особняк и добились освобождения своего товарища. Через несколько дней военно-полевой суд приговорил заключенного к повешению. Герцогиня молила мужа о помиловании, он не стал спешить.
Утром 22 августа король в сопровождении нескольких сановников нанес фавориту визит. Они долгое время оставались вдвоем, а когда вышли, было видно, как оба взволнованы. Перед тем, как распрощаться, монарх и герцог бросились в объятия друг к другу и несколько минут не могли разомкнуть их. День закончился трагически. Моряки взбунтовались, требуя спасти приговоренного. Лорд-адмирал вскочил на коня и в сопровождении своих офицеров двинулся прямо на массу бунтовщиков, гоня их к своим кораблям. Два человека погибли, несколько были ранены.
После подобных вспышек любое милосердие привело бы к потере всякой дисциплины. Герцог лично сопроводил приговоренного к виселице и проследил за исполнением приговора. В сумерках он вернулся в особняк под крики и улюлюканье толпы, требовавшей его смерти.
Считается, что именно в этот вечер он написал последнее послание Анне Австрийской. Жена в очередной раз стала умолять Джорджа не отправляться в поход.