Горькое возвращение

Прибыв 22 ноября в Портсмут без звуков фанфар и пушечных залпов, герцог получил исполненное любви письмо от своей жены, которая уже все простила ему. Это было единственным слабым противовесом хору возмущенных англичан, взбешенных унижением их отечества. Теперь они требовали не просто отстранения и предания фаворита суду – они жаждали его крови, которая единственно могла смыть этот позор.

Тем временем к герцогу прибыли три посланца из Ла-Рошели, обеспокоенные отступлением англичан. Герцог успокоил их, что ни за что не оставит на произвол судьбы доблестный оплот французских протестантов, который осадили посланные Ришелье войска. Твердо уверенный в том, что английский народ поддержит его, лорд-адмирал посулил доставку провизии в изобилии и посылку новой флотилии, которая освободит город.

Встречавшие его родственники сообщили ему тревожные вести о якобы готовившихся покушениях на него и подосланных убийцах, но герцог и ухом не повел. Когда его племянник, сын сестры Сьюзен, предложил дяде обменяться с ним одеждой, дабы ввести предполагаемых татей в заблуждение, тот с улыбкой отказался. По пути в Лондон его встретил гофмейстер короля, вручивший ему письмо от Карла и подарок – браслет с бриллиантами. Помимо обычных изъявлений бурной радости по поводу скорой встречи, там содержалось следующее сообщение:

«Я чрезвычайно одобряю ваш план относительно Кале, укажите мне, что необходимо для того, чтобы довести его до успешного завершения».

Из одной этой фразы становится ясно, насколько слепа была любовь Карла, закрывавшая ему глаза на истинное катастрофическое положение армии и флота и лютую ненависть подданных к его любимцу. При виде «Антихриста» чернь теперь поспешно осеняла себя крестным знамением, но придворные лизоблюды по-прежнему пели ему осанну, а лорд-казначей заверил герцога, что является «его рабом навек». Карл совершенно не осознавал, что авантюризм фаворита поставил его в наихудшее положение из тех, в которые когда-либо попадал английский король. Он считал виновником этого себя, ибо не сумел оказать своему другу своевременную помощь.

Тем временем Ришелье, всячески стремившийся скомпрометировать Анну Австрийскую, не переставал твердить Людовику ХIII, что Бекингем возобновит военные действия, поскольку его снедает все та же страсть. Королева чувствовала, что отношения между нею и супругом находятся на грани разрыва. Ситуация еще более осложнилась, когда по приказу кардинала был арестован основной связной между заговорщиками и герцогом, лорд Монтэгю. Шпионы из обширной сети Ришелье, опутавшей не только Францию, но и соседние государства, сообщили о прибытии англичанина в Лотарингию. В результате хитроумной операции его выкрали и под конвоем жандармов отправили в Париж.

Узнавшая об этом королева пришла в ужас. Здесь стоит напомнить историю с прогулкой герцога Бекингема и Анны Австрийской в саду Амьена, после которой были удалены от двора верные слуги королевы Пютанж и Лапорт. Королева тогда пристроила Лапорта юнкером в отряд жандармов, под охраной которых Монтэгю везли в Париж. Она обратилась теперь к этому надежному человеку с заданием выведать, нет ли у Монтэгю каких-либо документов, могущих скомпрометировать ее. Лапорт успешно выполнил это поручение таким образом, что не возбудил никаких подозрений со стороны охранявших пленника людей. Монтэгю успокоил королеву, заверив Лапорта, что в его бумагах нет ни малейшего упоминания об участии королевы в заговоре и никакие пытки не вырвут у него признания, которое хоть как-нибудь может скомпрометировать ее имя. Монтэгю заключили в Бастилию, но через несколько месяцев выпустили на свободу. Однако этот арест до смерти перепугал монархов Лотарингии и Савойи, которые отказались от активного участия в заговоре. Этого только и ждал Ришелье, умножив усилия по осаде Ла-Рошели. Тогда посланцы города, задыхавшегося в тисках осады, принялись еще усерднее обхаживать Карла I, опасаясь, как бы он не заключил сепаратный мир с Людовиком ХIII. Король торжественно принял их в парадных покоях своего дворца и поручил герцогу Бекингему дать ответ от своего августейшего имени.

Ответ был получен через два дня и отдавал изрядной долей фарисейства – по-видимому, герцог более трезво оценил отношение к нему в отечестве и попытался спасти остатки своей репутации. В обмен на обещанную помощь Ла-Рошель должна была прислать в Лондон в качестве заложников некоторое количество детей из самых видных семей и дать обязательство принять британский флот. Король Карл проговорился венецианскому послу, что таким образом он бы сохранил Ла-Рошель после того, как французы будут разбиты наголову. Однако власти Ла-Рошели не попались в эту расставленную ловушку, и договор был подписан только о том, что город примет лишь «суда его величества, которые застрянут в их порту из-за дурной погоды», и обязались не заключать никакой особой договоренности с королем Франции. Англия же обязывалась оказать немедленную помощь провизией и, через непродолжительное время, направить вторую экспедицию, столь же мощную, как и первая.

Судьба новой авантюры

Каким образом два друга собирались выполнить эти обязательства, известно лишь одному Господу. Никак не удавалось разместить и содержать воинство, возвратившееся с острова Ре и насчитывавшее тысячу двести раненых; только за декабрь умерло пятьсот человек, а тысяча двести дезертировало, так что адмиралтейство опасалось, что вскоре на флоте останется больше кораблей, нежели моряков. Для их размещения вновь прибегли к реквизиции жилья у населения, что вызвало очередной взрыв негодования. Для снаряжения похода на Ла-Рошель требовалось, по меньшей мере, сто десять тысяч фунтов, тогда как долги казны одним только офицерам составляли двести пятьдесят тысяч. Были пущены в ход все средства, проданы земли, принадлежавшие короне.

Правда, когда до прихожан англиканской церкви дошли вести о том, в каком бедственном состоянии находятся их протестантские собратья в Ла-Рошели, возник некоторый всплеск сострадания и желания сильным ударом снять осаду. Власть немедленно воспользовалась этим, весьма меркантильно призвав священников проявить щедрость на снаряжение нового похода. Но, как ни скребли по сусекам, набрать нужных средств оказалось невозможно, и герцог Бекингем потребовал от короля созвать парламент. Как ни обожал Карл своего дорогого Стини, но даже он понимал опасность такого шага, не для себя, не для своей династии, но для самого герцога. Монарх же ни в чем не мог отказать своему любимцу, в особенности когда тот склонился перед ним и обнял его колени. Карл провел предварительные совещания с некоторыми членами палаты лордов и получил от них заверение, что «импичмент» – отлучение от должности – не будет предпринят. Вечером 30 января 1628 года он созвал парламент.

Двумя днями позже Бекингем отпраздновал рождение сына, крестными родителями которого стали король и королева. Осыпаемый проклятиями всей Англии герцог достиг апогея своей власти. Как писал в своем донесении посол Венецианской республики, «Бекингем может делать, что ему заблагорассудится, без короля, тогда как король не осмеливается и шагу ступить без герцога».

На сей раз никто не позаботился о том, чтобы провести «хорошие выборы» и подобрать парламент, угодный королю. В этом осином гнезде собрались все враги деспотизма: сельское дворянство, крупные дельцы, законоведы, все верные дети церкви и Бога. Уже тогда, по оценкам историков, совокупное состояние членов палаты общин в три раза превосходило богатство членов палаты лордов. 17 марта 1628 года Карл I открыл сессию парламента в Вестминстере. В своей речи он упирал на патриотизм, но в конце весьма необдуманно заявил, что, если парламент не исполнит свой долг, он будет вынужден использовать иные средства, которые Господь вложил в его руки. Еще более необдуманно прозвучали заключительные слова:

– Не примите это за угрозу, ибо я угрожаю лишь равным себе!

Далее началось длительное изматывающее противостояние парламента и короля: Карл отстаивал самодержавную власть, а парламентарии – право контролировать управление государством. Были выставлены основные претензии к власти: самоуправные аресты и заключение подданных в тюрьму, введение налогов без одобрения парламентом, насильственный набор рекрутов для прохождения службы в заморских странах, реквизиция жилья для постоя солдат и введение закона военного времени. Парламентарии ставили выделение средств на военные расходы в зависимость от принятия так называемой «Петиции о правах», путем которой они хотели точнее определить старинные права нации и закрепить их подтверждением короля, «дабы ничья злая воля не намеревалась ополчиться на них». Карл сражался как мог, но остервеневшие парламентские лидеры стояли намертво.

Тем временем заваривший всю эту кашу герцог Бекингем следил за этими словесными баталиями весьма отстраненно. Его ум был занят одной мыслью: как можно скорее добиться реванша и вернуться во Францию победителем. Еще в январе 1628 года король подписал указ о восстановлении флота, и лорд-адмирал, вовсю прибегая к вышеописанным методам, к апрелю ухитрился снарядить шесть десятков никудышных кораблей, укомплектованных несколькими тысячами моряков и отчаянной солдатни. Поскольку из-за работы сессии парламента Бекингем не мог возглавить поход лично, герцог занялся поисками человека, чья отвага и стратегическая мудрость обеспечили бы успешный исход дела. Он нашел такового в лице лорда Денби, супруга своей сестры Сьюзен.

Стремительным восхождением новоиспеченный главнокомандующий был обязан исключительно браку с сестрой фаворита и уже во время экспедиции в Кадис выказал свою полную несостоятельность, неопытность и даже робость. 7 мая флотилия отплыла в направлении Ла-Рошели, жители которой жестоко страдали от голода и атак осадивших город войск Людовика ХIII. Появление английских кораблей вселило огромные надежды в их сердца, но командующий оными, по-видимому, убоялся капитальный дамбы, с помощью которой Ришелье закрыл вход в бухту, фортов, защищенных пушками, армии, действовавшей с методичным расчетом и поддержанием боевого порядка. На мольбы французских протестантов, находившихся на борту его флагмана, силой сокрушить преграду и войти в порт, лорд Денби отвечал, что ему был отдан приказ «только крейсировать, облегчать поступление помощи, но беречь флот». 18 мая, произведя несколько бесполезных залпов, флот взял курс на Англию.

Получив известие об этом постыдном провале, Карл разрыдался. Он направил Денби писанный собственной рукой приказ повернуть обратно: «Пусть лучше все корабли потонут, но Ла-Рошель будет освобождена». Денби без малейшего смущения отказался повиноваться, ибо его запасы провизии были истощены. Флотилия возвратилась, потеряв семь судов, которые были потоплены по приказу губернатора Шербура. Убитый горем король на двое суток заперся в своих покоях, отказываясь видеться с кем бы то ни было и даже принимать пищу. Обманувшиеся в своих надеждах жители Ла-Рошели были вне себя от гнева; герцог де Роган, чьи жена и дочь вместе со всеми переносили тяготы осады, писал, что Бекингем вел войну «ни по приверженности к религии, ни для поддержания чести своего государя, но единственно для удовлетворения страсти нескольких сумасбродных любовных интрижек, которые он завел во Франции».

Что же касается герцога, тот жаждал мести, но дальнейшие планы зависели от средств, которые должен был выделить парламент. Однако тамошнему противостоянию не виделось конца. Парламентарии выставили приманку в виде пяти кредитов, взамен которой они получали право держать монарха в своей милости. На некоторое время король даже приостановил работу парламента. Все это кипение страстей нашло выход в том, что палата общин признала герцога Бекингема причиной всех народных бед, подав королю соответствующую ремонстрацию, т. е. парламентскую жалобу. В ней перечислялись все прегрешения фаворита, включая папизм его престарелой мамаши, и вновь ставилось требование отлучить его от власти. Однако герцог никак не хотел отступиться от своего замысла, он уговорил короля подписать «Петицию прав», кредиты были выданы, и герцог мог проводить в жизнь свой авантюрный план. Кстати, кардинал Ришелье считал герцога безумцем (напомним, что старший брат фаворита Джон помешался после того, как от него сбежала молодая жена) и имел на то полное основание: у него самого был душевнобольной брат, и, надо полагать, его высокопреосвященство был знаком с поведением подобных людей отнюдь не понаслышке.

Содержание ремонстрации стало известно в Лондоне еще до подачи ее королю. Как метко высказался один из современников, не было ни одного преступления, совершенного за последние четырнадцать лет, которое не приписали бы Бекингему, включая смерти всех более или менее важных особ. Разбушевавшаяся чернь 15 июня прикончила на улице, невзирая на наличие охраны, некоего доктора Лэма. На самом деле он был не доктором, а наиболее известным представителем целой армии астрологов, алхимиков и колдунов, которыми, как истинный вельможа эпохи Ренессанса, окружил себя герцог. По слухам, он отличался в изготовлении несравненных по силе приворотных любовных зелий, за что получил в народе прозвище «Дьявол герцога». Возмущенный до глубины души король приказал учинить следствие и наказать виновных, но, естественно, полиция не смогла выявить ни одного соучастника этой расправы. Толпы зевак на улицах безбоязненно во всю глотку распевали:

 

Пусть Карл и Джордж творят, что хотят,

Как доктора Лэма министра казнят!

 

С особым удовольствием все скандировали поговорку:

– Кто управляет королевством?

– Король!

– Кто управляет королем?

– Герцог!

– Кто управляет герцогом?

– Дьявол!

17 июня парламентская делегация зачитала королю свою ремонстрацию. Карл заявил, что, утвердив «Петицию прав», он не ожидал получить подобное заявление. Бекингем упал перед ним на колени, умоляя разрешить ему публично оправдаться. Король отказал ему и, в знак своей милости, протянул руку для поцелуя.

Разгневанные депутаты вернулись в Вестминстер, горя желанием немедленно аннулировать все пять выделенных кредитов. Но было уже поздно, ибо принятое решение делало короля собственником этих средств. Тогда они решили лишить корону получения таможенных сборов, каковое право с давних пор бесспорно утверждалось парламентом за короной. Король, естественно, выказал свое недовольство, и тогда парламентарии подготовили новую ремонстрацию, в которой, на сей раз, были изложены обвинения против самого короля. Король решил упредить их, 21 июня созвал обе палаты, с выдержкой и достоинством изложил свои жалобы и приостановил работу парламента. В результате авторитету монархии в Англии был нанесен непоправимый удар.

Похоже, виновник всех бед династии Стюартов на данном этапе действительно перешагнул все мыслимые границы, и его дальнейшая разрушительная деятельность в этом направлении становилась просто невообразимой. Он должен был исчезнуть с лица земли, что и случилось почти что незамедлительно.