Кинжал отмщения

Утром 23 августа ему принесли письма, в которых сообщалось, что в Ла-Рошель якобы удалось перегнать стадо быков, что оказало жителям города большую помощь. Это оживило и воодушевило герцога, он приказал немедленно созвать военный совет и представителей Ла-Рошели. Он спустился на первый этаж в помещение, где имел обыкновение проводить совещания. Было около девяти утра. Ему подали завтрак, а присутствующие многочисленные англичане и французы принялись быстро, чрезвычайно шумно и увлеченно обсуждать текущие дела. Французы настаивали на немедленном отплытии, ставя под сомнение новость о быках – ведь не обладали же эти мирные жвачные крыльями, чтобы преодолеть осаду Ришелье! Герцог же явно пытался найти предлог, чтобы задержать отправление в поход, – то ли он осознавал полную неготовность, то ли его томили смутные предчувствия надвигавшейся беды. В конце концов, де Субизу удалось вырвать у него обещание не медлить с отплытием. В подобной сутолоке никто не обратил внимание на невзрачного мужчину в потрепанной, но опрятной, хоть и запыленной, одежде, затесавшегося среди присутствующих.

Закончив завтрак, Бекингем вышел из комнаты и направился по коридору к вестибюлю. Его остановил сэр Томас Фрайер, желавший показать ему какую-то карту. Мужчина был низкорослым, и герцогу пришлось наклониться к нему. Внезапно грудь его светлости пронзил кинжал. Трудно сказать, услышал ли он тихие слова, которые пробормотал убийца:

– Господь да сжалится над твоей душой!

– Мерзавец, он убил меня! – едва слышно пролепетал Бекингем. Он еще успел, шатаясь, сделать несколько шагов на уже негнущихся ногах и затем упал на руки окружавших его людей.

Правосудие свершилось столь быстро, что не все успели это осознать. Некоторые решили, что у герцога случился апоплексический удар. Другие сразу же увидели кровь и моментально поняли, что речь идет о покушении на жизнь его светлости. Кто же осмелился поднять руку на всесильного герцога? Наиболее сообразительные завопили во весь голос:

– Французы! Французы!

Офицер Фелтон – а именно он был убийцей – уже достиг кухни, куда крики доносились не так отчетливо. Он решил, что называют именно его имя. Поразив герцога кинжалом, Фелтон швырнул на пол свою шляпу, к подкладке которой были пришиты два заявления, подписанные его именем. Шляпа была быстро обнаружена, и все тотчас же принялись искать именно его, человека с непокрытой головой. Убийца, испытывавший несомненную гордость от содеянного, был готов публично признать свой акт, справедливо избавивший страну от Антихриста.

– Это я!

Он вынул свою шпагу из ножен и картинным жестом отдал ее окружавшим. Беззащитный гордый человечек был готов принять смерть мученика. Он бы ее и принял на этом самом месте – свита герцога буквально набросилась на него, – если бы его не прикрыл своим телом лорд Дорчестер. Тот живо смекнул, что дело попахивает заговором и требует государственного расследования.

Новый Давид

Кто же осмелился поднять руку на самого могущественного человека в королевстве? История Джона Фелтона – яркий и, увы, типичный пример того, на что может решиться маленький человек, затурканный либо судьбой, либо начальством, либо своим окружением, если его довести до крайности. Как правило, при решительной развязке обстоятельства ему странным образом благоприятствуют.

О Фелтоне известно совсем немногое, и имеющиеся сведения очень приблизительны. Джон принадлежал к захудалому дворянскому роду, постоянные отпочкования от которого в виде младших сыновей и их потомков не оставили его отпрыскам никакой собственности, кроме благородного имени. В семье был еще брат Эдмунд и сестры, и они не бедствовали, пока ее глава, Томас Фелтон, служил на должности так называемого pursuivant – грубо говоря, охотника за врагами протестантской веры, лицами, отказывавшимися посещать богослужение в англиканской церкви. Таковым вчиняли иск на уплату крупных штрафов, на тех же, которым особо не повезло, заводили дела по уголовной статье. Вероятно, Фелтон-старший либо не особо рьяно выполнял свои обязанности, либо слишком усердствовал в пользу своего кармана, но начальство осталось недовольно им. В 1602 году его уволили, передав должность более ретивому борцу за священное дело. По-видимому, запасы семьи в звонкой монете были невелики, ибо в 1611 году Томас Фелтон скончался в долговой тюрьме на Флит-стрит, куда попал за неуплату крупных денежных обязательств. Правда, неведомо какими путями вдове Элинор Фелтон впоследствии удалось выпросить себе у короны ежегодную пенсию в сто фунтов, на которые семейство и влачило в Лондоне весьма убогое существование.

Джон рано поступил на службу в армию. Он получил в детстве некоторое образование, ибо умел читать и писать, к тому же очень любил чтение. Родители воспитали его набожным человеком, свято верившим в догматы англиканской церкви и приверженным пуритантству. Впоследствии знавшие его по службе люди отзывались о нем как человеке угрюмом и замкнутом. Вполне возможно, это произошло потому, что надежды на блестящую карьеру в армии рухнули очень скоро: он получил рану, в результате которой у него отказала левая рука, повисшая безжизненной плетью. В любое другое время его тотчас списали бы в инвалиды, но в те времена в английской армии подобной разборчивости не проявляли. Внешность у Джона была далека от понятия о бравом вояке: невзрачный, маленький, щуплый, бороденка жидкая, усы печально обвисшие, волосы напоминали бесцветную паклю. Даже непотребные девки, к услугам которых ему изредка приходилось прибегать, не скрывали глубокого презрения к этому пасынку судьбы, старались побыстрее выполнить свое дело и корчили гадливую гримаску, засовывая в грязный чулок заработанные жалкие монеты.

Все-таки он считал себя верным слугой короны и надеялся честными заслугами на поле брани добиться в жизни большего. В частности, он сумел дослужиться до лейтенанта и рассчитывал на получение звания капитана, но тут Джон как будто попал в заколдованный круг: вожделенное звание постоянно ускользало от него, будто заговоренное. Фелтон принял участие в провалившейся экспедиции в Кадис, где погиб его командир, но в капитаны его не произвели: Фелтон имел несчастье разругаться с более высоким по рангу офицером, который, к тому же, нажаловался на него Бекингему. После возвращения из похода его отправили на службу в Ирландию, где капитан его части скончался от какой-то хвори, но, невзирая на поданное прошение, злополучного Фелтона вновь обошли чином.

Вернувшись в Англию, он прослышал о подготовке экспедиции на остров Ре и, пользуясь знакомством с двумя членами парламента, попытался быть зачисленным в нее. Ему не удалось попасть в первую очередь, но его зачислили во вторую, где он прочувствовал на собственной шкуре все ужасы осады цитадели Сен-Мартен и катастрофической эвакуации с острова. Мало того, что его опять не повысили в звании, так еще и не выплатили жалованье в размере 80 фунтов (напоминаем, что общая задолженность казны офицерам составляла 250 тысяч фунтов). Фелтон обратился к писарю, набившему руку на сочинении подобных кляузных бумаг, и тот живо состряпал ему прошение на выдачу задолженности, но оно так и осталось без ответа. Пользуясь своими знакомствами с парламентариями, Джон добился личной аудиенции у герцога Бекингема. Сей жалкий проситель имел наглость заявить главнокомандующему о своих претензиях на капитанское звание, заявив, что ему невозможно жить без оного. Его светлость со свойственным ему остроумием заметил, что, если лейтенанту невозможно жить, тогда ему должно повеситься, после чего слуги незамедлительно выпроводили докучливого просителя из роскошного особняка лорда-адмирала.

Мать, брат и сестры Джона проживали в Лондоне, но он снял жилье отдельно от них. По-видимому, он не хотел пугать их своими ночными кошмарами, ибо сестра потом признавалась, как он жаловался, что ему во сне видятся «стычки и выстрелы». Оставшийся не у дел воин целыми днями предавался меланхолии и уныло делил свое время между посещением церкви и таверен. Как в святых храмах, так и в злачных местах повсюду проклинали герцога Бекингема, видя в нем источник всех бед, постигших несчастную Англию. Фелтон окончательно убедился в том, что Бекингем являет собой никого иного, как истинного «зверя Апокалипсиса», когда ему в руки попала копия парламентской ремонстрации. В ней герцог объявлялся ответственным за все поражения и развал вооруженных сил, застой в торговле, попустительство в отношении католиков, катастрофу при острове Ре, которая «бездарно разбазарила наследие чести королевства». Вывод был таков, что причина всех этих напастей кроется в чрезмерном могуществе фаворита.

Фелтон постоянно перебирал в уме содержание ремонстрации, оно постоянно преследовало его, а в тавернах накачавшиеся дешевого хереса посетители в открытую сожалели, что не нашлось пока еще добропорядочного англичанина, у которого хватило бы духа исполнить волю Господа – избавить королевство от Антихриста. Постепенно личные обиды в его мозгу переплелись с общественными, и он пришел к убеждению, что Всевышний возложил именно на него обязанность воплотить в жизнь его завет и привести в исполнение приговор этому преступнику.

19 августа Фелтон выпросил у матери немного денег под предлогом поездки в Портсмут для истребования жалования и купил за десять пенсов нож-кинжал. Затем он написал и пришил к подкладке своей шляпы две бумаги.

«Если меня убьют, да не проклянет меня ни один человек, но пусть проклянет себя самого. Это – искупление наших грехов, поскольку наши сердца стали жестокими и бесчувственными, в противном случае мы бы не терпели столь долгую безнаказанность.

Джон Фелтон».

И вторую:

«Недостоин называться ни дворянином, ни солдатом тот, кто боится пожертвовать свою жизнь во имя своего Бога, своего короля и своего отечества.

Джон Фелтон».

Он попросил священника церкви на Флит-стрит молиться за него как за человека, «дух которого блуждает в потемках», и тронулся в дорогу. Он проделал большую часть пути пешком, зачастую под дождем. В Портсмуте царило оживление, связанное с предстоящим отплытием в поход. Возможно, Фелтон не раз молил Господа вложить силу в его слабую руку, чтобы он смог поразить нечестивца и остановить эту святотатственную экспедицию, ибо под предлогом помощи осажденному протестантскому городу она лишь служила прикрытием для ублажения гордости и низменных страстей погрязшего в грехах человека.

Для него не составило труда проникнуть в окружение его светлости. Он заранее засунул свой кинжал в правый карман, дабы без труда извлечь его своей единственной действующей рукой. Действительно, он без труда поразил Бекингема прямо в сердце. Выше уже было описано, как убийцу схватили.

Тем временем здание наполнили рыдания и причитания семьи Бекингема – родню уведомили о происшедшем. Герцогиня Кэтрин в порыве отчаяния хотела броситься вниз с балюстрады второго этажа, но ее вовремя удержали.

На сэра Джона Хиппсли возложили неблагодарную задачу сообщить ужасную новость его величеству. Он прибыл в Саутвик в тот момент, когда в часовне шла служба и король с обычной для него истовостью молился. По его свидетельству, Карл «почернел как его шляпа», но, со свойственной ему выдержкой, не шевельнулся, не вымолвил ни слова и не изменил благочестивого выражения лица. Только когда служба завершилась и его величество удалился в свои покои, он дал волю слезам и прорыдал почти сутки. Рука злодея лишила жизни Стини, – и свет всего мира погас для Карла.

В то время, пока близкие герцога в Портсмуте и Саутвике предавались горю, народ приветствовал Джона Фелтона, которого везли в Лондон в Тауэр. Женщины подносили своих детей, дабы он благословил их, а какая-то старушка во весь голос воскликнула:

– Господь да благословит тебя, маленький Давид!

Это сравнение укрепилось за ним, и в лондонских тавернах без малейшего стеснения пили за здоровье убийцы. Небеса дали несомненный знак, что его поступок был угоден Господу: все лето лили дожди, но в день убийства Бекингема вернулась хорошая погода.

Один из слуг королевы Генриэтты сумел пересечь Ла-Манш и явился с этим потрясающим известием к Людовику ХIII. Новость была настолько из ряда вон выходящей, что ему не поверили и чуть было не упекли в тюрьму, дабы он как следует одумался. Затем, когда новость подтвердилась, гонец получил от короля в награду тысячу экю.

Анна Австрийская не поверила своим ушам и неосторожно воскликнула:

– Это невозможно! Я только что получила письма от него!

Но она должна была молча признать достоверность этих сведений и глубоко страдать от того, что ей пришлось прятать свое горе от окружавших ее людей.

Герцогиня де Шеврёз при получении этого известия упала в обморок. Хотя она также пережила увлечение Бекингемом, но вряд ли это проявлением скорби об утраченном любовнике – несмотря на свою молодость, Мари уже успела сменить нескольких возлюбленных. Смерть Бекингема стала сокрушительным ударом по ее замыслу свалить Ришелье, ибо именно на герцога она возлагала все надежды по освобождению Ла-Рошели. Помощь герцога была краеугольным камнем в основании тщательно организованного при ее самом активном участии заговора, который должны были поддержать видные представители знати и герцог Клод Лотарингский. Что же касается самого первого министра, то тот философски расценил убийство фаворита как яркое свидетельство всей тщеты мирского величия, к которому так стремился покойный.

Тем временем хирурги произвели вскрытие и бальзамирование трупа убиенного герцога. Выяснилось, что размеры его мозга и сердца превышали обычные. Их поместили в урны и установили в соборе Портсмута; что же касается тела, то еще король Иаков даровал Бекингему милость быть погребенным в Вестминстерском аббатстве среди английских королей. Склеп семьи Вильерс разместили в часовне Генриха VII, там уже были установлены гробики старшего сына герцога и ребенка его сестры.

Король хотел устроить Стини помпезные похороны, которые обошлись бы в сорок тысяч фунтов стерлингов, но родственники усопшего попросили его уберечь покойника от гнева пуритан и оскорблений толпы. Герцога похоронили тайно ночью 11 сентября, а на следующий день пустой гроб в сопровождении солдат и небольшого кортежа отвезли в аббатство.

Как бы желая взять реванш за столь скромные проводы света своих очей в последний путь, Карл решил воздвигнуть ему памятник, превосходящий все известные на белом свете. На сей раз его отговорил от безумного шага лорд-казначей, справедливо указавший:

– Что скажут христиане, если вы поставите памятник герцогу прежде, чем вашему отцу? – И король отказался от своей затеи.

Только в 1634 году вдова поставила памятник супругу с его статуей в доспехах, с высшими знаками отличия, при горностаевой мантии и герцогской короне. Памятник явно перегружен аллегорическими фигурами, среди которых присутствуют Марс и Нептун в память о военных подвигах усопшего на суше и море. Длинная эпитафия на латинском языке перечисляет все титулы и добродетели того, кто был «фаворитом двух королевских особ и достоин любви всех человеческих созданий». К этому супруга прибавила еще одну фразу: «Загадка мира».

Тем временем англичане вовсю прославляли Фелтона, который решил раскаяться в том, что пролил кровь человеческого существа, и был готов к казни, дабы своей кровью искупить пролитую. Это ни на йоту не смягчило гнев и жажду мести короля, приказавшего подвергнуть его пыткам, дабы выведать, не было ли у него сообщников. Как это ни покажется странным, против воли монарха выступил судья, сочтя, что в этом нет никакой необходимости. Фелтона приговорили к повешению. Приговор был приведен в исполнение 29 ноября в Тайбернской тюрьме; далее бездыханное тело отправили в Портсмут, где его выставили на позор в назидание подобным удальцам, но вместо этого труп убийцы стал объектом почитания. Стремясь загладить свой просчет, власти поспешили захоронить его в неизвестном месте, что вызвало поток сочувственных брошюрок и виршей.

Смерть лучшего друга коренным образом изменила отношения между Карлом и Генриэттой-Марией. В душе молодого человека воцарилась полная пустота, ибо ранее ее полностью занимал Стини. Карл оказался в абсолютном одиночестве. Но тут на помощь пришла Генриэтта-Мария, которая в спешке покинула Лондон и направилась навстречу мужу.

По-видимому, советы леди Люси Карлайл, с которой она сдружилась, оказались более полезными, нежели рекомендации ее французских придворных. Король с королевой уже несколько сблизились во время длительного отсутствия Бекингема во время операции на острове Ре. Наверняка смерть герцога, причинившего ей столько горя, наполнила душу Генриэтты-Марии облегчением, если не сказать радостью. Но она и виду не подала, а горевала вместе с мужем, проливала слезы вместе с ним, была нежна, внимательна, бесконечно терпелива. Жена оказалась единственным человеком, которому Карл мог безбоязненно излить свои страдания.

Напомним, что королева была замужем уже три года, но потеряла всякую надежду обеспечить корону наследником. Уже через полтора месяца после убийства Бекингема она почувствовала признаки беременности. Пришла любовь, и Карл с Генриэттой-Марией стали одной из тех немногих пар монархов, которые являли собой пример идеального супружеского союза. Господь благословил эту чету девятью отпрысками. Генриэтта стала также верной советчицей мужа, хотя в большинстве случаев ее рекомендации, мягко говоря, были малопригодными, за что ей впоследствии пришлось заплатить очень высокую цену. Счастье королевской четы так и светится на многочисленных портретах этого семейства. Скажем прямо, волшебная кисть придворного художника, фламандца Антониса Ван Дейка, очень тонко польстила их ничем не выдающейся внешности.

Смерть фаворита поставила Карла в тяжелое положение, ибо прежде все бразды правления держал в своих руках герцог Бекингем, оставив ему в наследство две войны и назревавшую революцию. Отменять поход на Ла-Рошель не представлялось возможным. Вакансия лорда-адмирала так и осталась не занятой, его обязанности выполняла спешно учрежденная комиссия, командующим же флотом был назначен Роберт Берти, лорд Линдсей. 3 сентября 114 судов с пятью тысячами воинов отплыли в направлении Ла-Рошели.

Хотя Линдсея было не сравнить со свояком покойного герцога лордом Денби, он потерпел полную неудачу. Его попытки поджечь дамбу и затеять артиллерийскую перестрелку провалились. Разношерстное воинство не желало подчиняться никакой дисциплине, военный совет также не мог принять никаких обоснованных решений. В конце концов, Линдсей хотел начать переговоры с французами, но ему вежливо отказали. 23 октября он отдал приказ об отступлении, а 29-го измученные тяготами осады жители Ла-Рошели сдались на милость победителя – Ришелье восторжествовал.

Теперь Карл трезво смотрел на окружавший его мир своими глазами, а не через искаженную манией величия призму мировоззрения Бекингема. Был заключен мир сначала с Францией, затем с Испанией, что позволило избежать участия в Тридцатилетней войне.

Все это совершенно не оценил парламент, вновь собравшийся в январе 1629 года и продолживший яростные нападки на корону, пытаясь лишить ее доходов от таможенных сборов и учредить нечто вроде пуританской инквизиции. Король был вынужден распустить парламент и одиннадцать лет правил самодержцем, вовсю преследуя лидеров сего непокорного института. Впоследствии этот период окрестили «Одиннадцатилетней тиранией».

По-видимому, какие-то дурные предчувствия толкнули герцога Бекингема перед роковым отъездом в Портсмут обратиться к епископу Лондонскому Лоду с просьбой замолвить словечко за свою семью перед королем. Карл I испытывал явное отвращение к леди Бекингем. Невзирая на свою слепую преданность мужу, в 1635 году Кэтрин вышла замуж за эрла Энтрима, каковой шаг король счел оскорблением памяти покойного Стини. Монарх отобрал у нее детей и лично занялся их воспитанием, они росли вместе с его собственными отпрысками, будущими королями Карлом II и Иаковом II. Естественно, король ставил своей целью сделать из них чистой воды монархистов, и они выросли таковыми. Младший сын герцога Фрэнсис (1629–1648) погиб в возрасте 19 лет в одной из битв гражданских войн; старший Джордж (1628–1687) пережил многих, сподобился дожить до Реставрации. Это был прекрасно образованный, чрезвычайно умный и талантливый человек, одаренный литератор, но чудовищно развратный. Достаточно привести такой щекотливый факт из его биографии: в 1661 году дочь Карла I и Генриэтты-Марии, принцесса Генриэтта-Анна выходила замуж за своего кузена, герцога Филиппа Орлеанского, брата короля Франции Людовика ХIV. Сопровождение невесты из Лондона в Париж было доверено молодому герцогу Бекингему. Он настолько донимал юную принцессу совершенно бесстыдными домогательствами, что король Карл II, сам первостатейный распутник, был вынужден отстранить его от выполнения этого почетного задания. Хотя после Реставрации Бекингем-младший стал советником монарха, однако же свой незаурядный ум употребил на критику и интриги против королевской власти и постепенно стал в оппозицию к ней. Правда, к тому времени он промотал огромное состояние отца, интерес в обществе к нему угас, и он скончался в бедности и забвении. Детей у него не было, и титул герцога Бекингема вновь перешел в разряд выморочных.

Бурные катаклизмы в английском обществе закончились революцией, в результате которой в 1649 году Карл I был казнен. Его жене и детям пришлось перенести много тягот в изгнании и нужде, прежде чем в 1660 году Стюарты триумфально вступили в Лондон. Но, видно, этому роду не было суждено удержать власть: в 1714 году его сменила на троне так называемая Ганноверская династия, потомки дочери короля Иакова I Элизабет, курфюрстины Пфальцской.

Теперь поговорим о дамах, чья судьба не закончилась со смертью герцога Бекингема. Александр Дюма пошел по проторенному пути, и его герои-мушкетеры самостийно казнили преступную миледи Винтер – если уж добродетель в лице погибшей Констанции Бонасье не могла восторжествовать, так, по крайней мере, зло должно быть назидательно наказано. Только поступил писатель совершенно необдуманно, ибо лишил свои дальнейшие продолжения романа колоритнейшей героини. Подлинная жизнь графини Люси Карлайл была наполнена намного более интересными событиями, нежели примитивные злодеяния миледи.

Как уже было сказано выше, Люси и ее муж, граф Карлайл, были одной из самых влиятельных пар при дворе. Несмотря на свою красоту, многочисленные романы и любовь к искусствам, графиня больше всего интересовалась хитросплетениями политики.

В 1635 году скончался граф Карлайл, успешно растративший все свое состояние. Тем не менее Люси осталась все еще сохранившей красоту и обеспеченной вдовой – надо полагать, ей что-то оставил в наследство состоятельный отец. Несмотря на свой успех у мужчин, она предпочла сохранить полную свободу и так и не вышла замуж вторично. У нее возникла прочная любовная связь с Томасом Уэнтуортом, эрлом Страффордом (1593–1641). Этот непримиримый политик одно время выступал за сохранение прав парламента и против королевской прерогативы, но постепенно превратился в одного из самых ярых сторонников короля. В конце концов он стал одним из двух главных советников Карла I (вторым был епископ Лод). По мере того, как в стране росло недовольство королем и дело запахло гражданской войной, теперь уже Страффорда сочли источником всех зол, и парламент потребовал его отлучения от должности. Поскольку король отказывался уступить, парламент принял резолюцию о виновности Страффорда в государственной измене (в Англии был такой закон, позволявший обойти предание суду) и потребовал его казни. Для сохранения власти Карл был вынужден принести советника в жертву, подписав смертный приговор, который и был вскоре приведен в исполнение.

Люси, все время чутко державшая нос по ветру, сумела вовремя отойти от Страффорда, так что его падение не повлекло за собой ее опалы. Она начала снабжать ценной информацией одного из наиболее страстных сторонников парламента, Джона Пима. Довольно важным сообщением, считавшееся именно той искрой, которая запалила гражданскую войну, было заблаговременное предупреждение лагеря оппозиции, что король намерен арестовать Пима и четырех его наиболее активных сторонников. Пятерка сумела вовремя скрыться и триумфально через неделю возвратиться в парламент, чтобы возобновить борьбу с королем. Но Люси не откачнулась окончательно от своей среды и продолжала снабжать информацией первостепенной важности как парламентариев, так и партию короля, разжигая таким образом политическую вражду между ними. Лично у нее тоже начала вызывать отвращение королевская прерогатива, она придерживалась умеренных взглядов, согласно которым аристократия сохраняла свои привилегии, дабы не зависеть от капризов монарха. Когда в конце первой гражданской войны графиня Карлайл почувствовала, что в парламенте берут верх фанатичные пуритане, она вновь перешла на сторону роялистов.

Во время второй гражданской войны (1647-48) Люси занималась сбором денег для сторонников короля и даже заложила за 1500 фунтов свое роскошное жемчужное ожерелье, каковое присутствует на всех ее портретах, выступала в качестве связной между роялистами на севере и королевой Генриэттой-Марией. Все ее старания пошли прахом: король попал в плен, был предан суду и казнен.

Тем временем она организовала заговор с графами Холлендом, Эссексом и Дензелом Холлисом, которые искали пути примирения с королем. Именно по этой причине ее арестовали и заключили в Тауэр для проведения расследования. Люси продержали там 18 месяцев, причем графиня ухитрялась через своего брата, Алджернона Перси, поддерживать шифрованную переписку с принцем Карлом, будущим королем Карлом II. Ей угрожали пытками, но она никого и ничего не выдала. В конце концов, графиню выпустили из заключения под честное слово, но окончательно освободили от всех предъявленных обвинений лишь в 1652 году. Люси продолжала работать на восстановление династии Стюартов на троне, но, серьезно подпортив свою репутацию двурушническим поведением, уже не пользовалась прежним влиянием и доверием роялистов. Эта замечательная во всех отношениях женщина скончалась от апоплексического удара в своем поместье через полгода после восхождения Карла II Стюарта на трон.

Так что Александр Дюма вполне мог бы не убивать миледи в конце романа «Три мушкетера», а задействовать ее полномасштабной героиней во всех последующих продолжениях книги. Естественно, он просто убоялся глубокого проникновения в сложные перипетии истории английской революции – был велик риск запутаться в них.

Как оказалось, Анна Австрийская питала к герцогу более глубокие чувства, чем можно было предположить, учитывая краткое время их общения. Она не только не забыла его, но, похоже, навсегда сохранила в сердце память об этом прекрасном и учтивом рыцаре, поклонявшемся ей по всем канонам паладинов-крестоносцев, отправлявшихся на край света для свершения подвигов во имя прекрасной дамы. Об этом упоминает в своих знаменитых мемуарах ее фрейлина, мадам де Моттвиль. Любопытно, что первой поверенной в испытанном ею горе стала ее золовка Генриэтта-Мария, с которой она обменялась безутешными письмами. Как это ни странно, хотя Генриэтта много претерпела от Бекингема, из этой переписки видно, тем не менее, что она также подпала под обаяние этого неотразимого соблазнителя. Придворные из штата королевы, зная, сколь трогательные воспоминания хранит она о герцоге, часто заводили разговоры о нем, и она всегда с удовольствием принимала участие в них. Приводят также эпизод, когда, шестнадцать лет спустя после смерти Бекингема, в 1644 году, овдовевшая королева, теперь регент при малолетнем короле Людовике ХIV, беседовала со своим любимым поэтом В. Вуатюром (1598–1648). Тот, заметив, что августейшую особу томит какая-то грусть, экспромтом прочел ей стихотворение:

 

Фортуна к вам была несправедлива,

Жестокие страданья ниспослав;

Но лик ее сменился прихотливо,

Хвалой и славой вас короновав.

 

 

Ах, вы были более счастливой,

Вдаль унесясь от суеты мирской

В тот край, где нет молвы ревнивой

И можно отдохнуть от зависти людской.

 

 

Вы б испытали там прилив любви,

Которой в жизни вам так не хватало;

Она кипит у каждой женщины в крови,

Но королеве знать ее не подобало.

 

 

Как ваши настроенья мне назвать?

Их неспособна описать поэма.

Но, верю, вы б хотели увидать

На месте père Венсан милорда Бекингема.

 

И Анна Австрийская печальной улыбкой подтвердила поэту, что он правильно угадал причину ее грусти. Понятно, что для пренебрегаемой мужем женщины, окруженной врагами, любовь герцога, собственно и погибшего из-за нее, была ярким лучом света в окружавшем ее мраке. Невзирая ни на что, она сохранила редкостную выдержку и не поддалась женской слабости вплоть до смерти мужа. Примечательно, что Ришелье, представляя ей кардинала Джулио Мазарини, итальянского дипломата, в ту пору известного своим редкостным умом лишь в узких кругах, весьма дерзко заявил королеве:

– Он вам понравится, мадам, он столь схож лицом с милордом Бекингемом.

Сравнение портретов подтверждает его правоту. Известно, сколь дорожила впоследствии Анна своим первым министром, та же госпожа де Моттвиль говорит даже о тайном браке, заключенном между ними.

Так ярким метеором на небосклоне Европы зажглась и угасла необычная жизнь Джорджа Вильерса, герцога Бекингема, обязанного головокружительной карьерой исключительно своей редкой красоте. Он сумел подчинить своей воле двух королей, ускорить развитие политических событий в государстве, погубить массу людей и способствовать падению династии Стюартов – ну чем не «Загадка мира»?

Джон де Критц «Портрет Иакова I Стюарта, короля Англии и Шотландии»

Антонис Ван Дейк «Портрет Карла I Стюарта, короля Англии и Шотландии»

Януш фон Миревельдт «Портрет Элизабет, курфюрстины Пфальцской и королевы Богемии, дочери короля Иакова I Стюарта»

Джон Хоскинс «Портрет Роберта Карра, графа Сомерсет»

Уильям Ларкин «Портрет Фрэнсис Карр, графини Сомерсет, урожденной Говард»

Пауль-Петер Рубенс «Портрет Джорджа Вильерса, герцога Бекингем»

Антонис Ван Дейк «Герцог Бекингем и его супруга Кэтрин Мэннерс в виде Адониса и Венеры»

Антонис Ван Дейк «Портрет Люси Хэй, графини Карлайл, урожденной Перси», дамы, послужившей прообразом миледи Винтер

Антонис Ван Дейк «Портрет Генриэтты-Марии Французской, королевы Англии и Шотландии»