Битва с парламентом

В такой обстановке герцог Бекингем убедил своего повелителя созвать парламент, дабы тот профинансировал мероприятия, связанные с Гаагским договором. После роспуска предыдущего парламента произошло поражение Англии на море, маячила перспектива бессмысленной войны с Францией, воцарилось всеобщее возмущение поведением королевы, возросла непопулярность фаворита.

Парламентская сессия открылась 6 февраля и была отмечена событием, чрезвычайно неприглядным для величия короля. В последний момент королева отказалась появиться там под предлогом, что дождь испортит ей туфельки при пересечении улицы. На самом деле Генриэтта не желала, чтобы бок о бок с ней сидела мать фаворита.

Раздосадованный король произнес подобающую случаю речь, и встал больной вопрос о запрашивании кредитов. Однако палата общин устами Джона Элиота выразила свое недовольство:

– Наша честь запятнана, наши корабли погибли, наши люди поплатились жизнью, сраженные не мечом, не врагом, не жестокой судьбой, но теми, кому мы доверились… Просим вникнуть в суть дела, выявить упущения и найти виновного!

Далее поднялся депутат Тёрнер, который первым осмелился назвать имя герцога, задав ему шесть вопросов:

– Разве не герцог причинил потерю кораблей его величества?

– Не связано ли обеднение короны с поблажками, предоставленными семье Вильерс?

– Не мешает ли занятие герцогом множества должностей разумному управлению государством?

– Не потакает ли переход графини Бекингем в католичество сторонникам этой религии?

– Не велась ли продажа должностей и почестей при посредничестве герцога?

– Не стал ли сей факт, что герцог, лорд-адмирал и генерал-аншеф, остался в Англии, причиной провала экспедиции против Кадиса?

Далее в палате лордов появился разжалованный посол лорд Бристль, потребовавшей правосудия у пэров. Он подтвердил, что герцог вступил в сговор с послом Испании Гондомаром, что привело к погибели княжества Пфальцского, и потребовал ареста Бекингема.

Карл выступил в защиту фаворита, утверждая, что главным виновником является парламент, который выделял смехотворные суммы на проведение в жизнь политики этого человека, признанного тем же парламентом спасителем отечества. При этом он не постеснялся оскорбить парламент, напомнив ему, что созыв, работа и роспуск парламента зависят исключительно от его воли.

Герцог никак не мог постичь это остервенение парламента. Ему и в голову не приходило, что он мог совершить ошибки, причинил ущерб королю и отечеству. Бекингем попытался успокоить парламентариев, похвастался своими достижениями в заключении Гаагского договора, пообещал закрепить союз с Францией и обеспечить славное будущее.

– Я думаю лишь о чести моего повелителя, службе государству, безопасности как его величества, так и отечества.

Но парламент настаивал на том, что не может выделять средства правительству, лишенному доверия парламента. Историки полагают, что любой другой монарх для умиротворения парламента принес бы в жертву своего фаворита. Но Карл I не был способен мыслить политически, он вел себя как человек, которого хотят лишить объекта его сердечной привязанности.

Парламенту оставалось только одно средство – добиться отстранения фаворита от должности. Согласно регламенту, восемь членов палаты общин должны были зачитать в палате лордов обвинительный акт, в котором обоснованные претензии соседствовали с совершенно фантастическими вымыслами. Первый из них в лучшей пуританской традиции назвал герцога «зверем Апокалипсиса», и это прозвище прилипло к нему намертво, перед ним померкли такие метафоры, как «червоточина казны и ржавчина, разъедающая истинную добродетель». Все прочие парламентарии занялись перечнем обвинений: герцог проявлял чрезмерные амбиции – незаконно купил некоторые свои должности, а именно: передал 3000 фунтов Ноттингему за должность лорда-адмирала и 1000 фунтов лорду Зуршу за место управляющего пятью портами; позволил пиратам кишеть в Ла-Манше; захватил суда дружественной державы Франции и тем самым спровоцировал ответные репрессии; направил флот его величества убивать французских протестантов; обогатил свое семейство – не делал различия между своей собственностью и собственностью государства. Последнее обвинение было самым непредвиденным и абсурдным: герцог давал лекарства покойному королю против мнения его лекарей. Вывод был таков: необходимо спасти Англию от безумных поступков этого заигравшегося дитяти, в чьих руках скипетр уподобился игрушке.

Сама идея отлучения Бекингема от должности задела Карла за живое, ибо подрывала божественную сущность монархии, святотатственно покушалась на личность монарха и его непогрешимого друга. Потребовав от палаты лордов защитить честь своего суверена, он отправил в заключение в Тауэр наиболее рьяных парламентариев, Дигза и Джона Элиота, бывшего друга герцога. В ответ палата общин отказалась работать до тех пор, пока они не будут освобождены. Вместо того чтобы умиротворить взбунтовавшихся парламентариев, король принялся угрожать им. Эти запугивания не произвели на них ни малейшего воздействия, и испугавшийся Карл отдал приказ освободить узников. Собственный провал поверг его в отчаяние, но он был готов на все, лишь бы отвести опасность от своего дорогого Стини. Об этом свидетельствуют записки, адресованные Бекингему:

«Что еще я могу сделать для тебя? Я дал слово моему дяде, датскому королю, и другим суверенам. Я потерял любовь моих подданных. Что ты хочешь, чтобы я сделал еще?»

Ему даже не приходило в голову удалить от себя фаворита, а у Бекингема – уйти в тень. К размолвке с парламентом, как нарочно, добавилась еще одна скандальная история. Освободилось место почетного ректора Кембриджского университета. Его величество порекомендовал кандидатуру Бекингема, хотя, в принципе, оно предназначалось кальвинисту, графу Беркширскому. Выборы прошли в исключительно бурной обстановке, но герцог одержал вполне законную победу. Это дало палате общин лишний повод для возмущения. Король высокомерно заявил, что эта история их не касается.

Герцог очень ловко защитился перед палатой лордов, отметая все обвинения в свой адрес, но возмущение его особой переместилось на улицы Лондона и оттуда растеклось по всему королевству. Перед королевским дворцом Уайтхолл собирались толпы, требовавшие немедленного ареста Бекингема. Карл вновь в приказном порядке предложил парламенту вынести постановление по выделению субсидий. В ответ палата общин выдвинула встречное требование сначала вынести решение по обвинениям, выдвинутым против Бекингема, т. е. парламент хотел, чтобы советники короля были подотчетны именно его воле, а не королевской.

Обычно для сравнения приводят факт из истории государства, позднее ставшего воплощением чистого абсолютизма, Франции. Примерно в это же время Людовик ХIII писал Ришелье: «Пусть вас не беспокоит то, что о сем скажут. Довольно того, что сего хочу я».

Карл был оскорблен поведением парламентариев, покушавшихся на его королевскую прерогативу, но оказался неспособен поставить государственные интересы выше своей привязанности к фавориту. Единственным способом помешать обвинению Стини во всех смертных грехах, был роспуск парламента. Против этого решения выступила палата лордов, умолявшая короля не торопиться с таким опрометчивым решением, и даже сам герцог, заявивший, что он не хочет «из-за своих частных интересов подвергать угрозе авторитет повелителя». Но Карл закусил удила, и 15 июня 1626 года парламент был распущен. Бекингема это чрезвычайно огорчило, ибо он считал, что сумел бы с триумфом оправдаться на суде. Герцог потребовал, чтобы его дело было передано на рассмотрение так называемой Звездной палаты – чрезвычайного суда при короле. Но из этого ничего не вышло, ибо лидеры парламента, непременно желавшие выступать в роли представителей народа, отказались появиться на этом судилище. Тем не менее отлучение от должности провалилось. Политическая ситуация зашла в тупик. Было ясно, что фаворит может продержаться еще какое-то время, но крах его неизбежен.

Однако Бекингем не собирался отказываться от своих планов и попытался потребовать ввести налоги, за которые парламент не проголосовал. Умудренная жизненным опытом палата общин предвидела подобное развитие событий, и перед тем, как разойтись, парламентарии объявили незаконными все налоги, введенные без их согласия. Разгневанный король лично вырвал листок с этим решением из регистрационной книги. После этого он собрал Государственный совет, потребовал от него заменить собой палату общин и ввести налоги, необходимые для снаряжения нового флота. Карл продал свою посуду из золота и вновь, опять-таки безуспешно, попытался заложить драгоценности короны. Город Лондон отказался дать заем в один миллион фунтов. У олдерменов (старших советников муниципалитета) потребовали крупные суммы, но все они отказались исполнять королевскую волю. Отказалась и знать, не желавшая платить налоги, не утвержденные парламентом, и напомнившая королю о своих правах согласно «Великой хартии вольностей».

Но требования денег сыпались со всех сторон: от датчан, шведов, немецких князей и, прежде всего, моряков, не получавших жалованье. Шестеро таких бедолаг вломились в особняк герцога, добрались до его покоев и начали поносить герцога последними словами, требуя от него денег. Бекингем сначала держался весьма надменно и даже принялся угрожать им, но, поняв всю опасность положения, сменил тактику, пообещав быстро уладить все их претензии.

Но его больше заботило поведение католической Европы, которая откровенно насмехалась над жалким состоянием британского флота. Это было выше его сил.

Невзирая на опасность раздражения общественного мнения, герцог учредил комиссию, задачей которой было ввести новые налоги, для их сбора направили отряды военных. 200 000 фунтов вытрясли с Лондона. Король завладел двумя третями имущества католиков. Одним словом, денег наскребли. Теперь Бекингему предстояло с толком употребить их, дабы оправдать свои безумные затеи. Обаятельный идол двора превратился в безжалостного диктатора, не обращавшего ни малейшего внимания на сыпавшиеся на него проклятия. Дружба короля обеспечивала ему неограниченную власть. Карла не беспокоило то, что, наделяя Бекингема этой властью, он ставил под угрозу свой трон.