Авантюра графа фон Мансфельда

Все это были, конечно, одни красивые слова, ибо смысл своей жизни герцог видел совершенно в другом. Еще в 1624 году он пригрел в своем доме графа Эрнста фон Мансфельда (1580–1626). Это был чистой воды авантюрист и наемник, по своему цинизму превзошедший, пожалуй, всех личностей подобного толка.

Он был побочным сыном графа фон Мансфельда, штатгальтера Испанских Нидерландов и губернатора Люксембурга, верного слуги Габсбургов, который в большой строгости взрастил мальчика в католической вере в своем дворце в Люксембурге. Дважды овдовевший отец узаконил свой брак с матерью Эрнста, Анной Бенцерад, лишь в 1591 году, и потому тот всю жизнь страдал от двусмысленности своего неопределенного положения. Как только подросток стал в состоянии носить оружие, отец отправил его на Турецкую войну сражаться под началом своего законного сына Карла. После того, как сводный брат скончался от неведомого заболевания, Эрнст перешел под знамена австрийского эрцгерцога Леопольда V. Со временем, в результате то ли действительного, то ли мнимого неблагосклонного отношения эрцгерцога к нему, он в 1610 году переметнулся на сторону его врагов, немецких князей-протестантов (причем так и неизвестно, вышел ли он из католической церкви) и воевал в качестве наемника и предводителя оных, в том числе и под командованием незадачливого зятя Иакова I, курфюрста Фридриха V Пфальцского. Его полубандитское воинство, нечто вроде частной армейской компании, прославилось тем, что разграбляло дочиста как земли врага, так и тех суверенов, которых было обязано защищать. В ходе военных кампаний он зачастую предпринимал вылазки с чисто грабительскими целями, предлагая свои услуги любому, кто больше заплатит, и весьма преуспел в ведении переговоров такого рода. Подобная политика привела к тому, что репутация его оказалась сильно подпорченной, и Эрнст фон Мансфельд отправился в Лондон искать новое применение своим способностям и новый источник заработка. Там его приняли как героя, и Бекингем немедленно загорелся новой идеей. Он решил, что временно оставшийся не у дел граф наберет в Англии на французские субсидии армию наемников, проведет ее через территорию Франции (кардинал Ришелье весьма туманно намекнул, что дозволит этот сомнительный во всех смыслах маневр), совершит бросок на княжество Пфальцское и вернет туда зятя Иакова I, изгнанного курфюрста Фридриха. Естественно, все плоды этого триумфа достанутся герцогу Бекингему, и Европа, и Англия будут просто ослеплены его блеском. Стини не составило труда представить фон Мансфельда королю. Иаков I поручил безработному авантюристу набрать воинство и нацелить его исключительно на восстановление в своих правах курфюрста Пфальцского. Король-миротворец утешал себя исключительно тем, что отправка на континент некоторого количества подобного сброда отнюдь не означала вступления Англии в войну – в те времена посильная помощь наемников любой национальности была делом обычным.

По всем графствам кое-как наскребли 12 тысяч деревенских парней, ничего не смысливших в военном деле, и отправили их в Дувр. Там никто не собирался их ни кормить, ни размещать, но Мансфельда это ничуть не смущало, ибо его подход всегда был таков, что солдат-наемник должен жить подножным кормом. Именно этим объяснялись те ужасающие опустошения, которые его воинство учиняло в войнах на континенте. То же самое произошло и в Дувре: оголодавшие наемники грабили дома, уничтожали стада в округе и обдирали крестьян как липку. Все попытки офицеров навести дисциплину ни к чему не привели. Когда власти Дувра попытались призвать распоясавшихся буянов к порядку, они чуть не сожгли город и пригрозили повесить мэра. Денег в казне на выплату жалования не было, принц и фаворит пожертвовали на сие святое дело по двадцать тысяч фунтов стерлингов из собственных средств, но их хватило всего на несколько недель. Надобно было срочно переправлять эту неуправляемую орду на континент. Ее погрузили на 195 плохоньких судов, кое-как приведенных в порядок адмиралтейством, но как только был дан сигнал к отплытию, как из Франции примчался курьер с запретом Мансфельду высаживаться во Франции. Флотилия взяла курс на Республику Соединенных провинций (объединение 7 северных провинций Нидерландов), где ей не дали разрешения на высадку. Тем временем зимние холода крепчали, голод и болезни каждый день пожинали свою смертельную жатву. В конце концов голландцы сжалились и позволили воинству Мансфельда высадиться на своем берегу. Им было нечего бояться: от первоначального числа осталась лишь треть, так что никакой речи о захвате княжества Пфальцского и быть не могло. С этими жалкими остатками и некоторым количеством свежего пополнения фон Мансфельд еще пытался заниматься своим своеобразным частным промыслом, но потерял всех и вскоре скончался сам от инсульта во время поездки в Венецию на предмет изыскания финансовых средств.

Французский вояж

Иаков I был глубоко потрясен неудачей Мансфельда, но она совершенно не обескуражила Бекингема. Тот решил лично внести свою лепту в укрепление отношений с Францией, собственной персоной явиться в Лувр и очаровать всю верхушку королевства: молодого и робкого Людовика ХIII, его недавно заступившего на свое место министра кардинала Ришелье, тщеславную королеву-мать и, безусловно, молодую королеву, которая наверняка не устоит перед ним. Он задумал предложить Ришелье заключить союз, направленный против австрийской династии. С этой целью герцог поторопил принца с женитьбой и взял на себя миссию доставить принцессу Генриэтту-Марию к ее супругу.

Герцог тщательно подготовил свой отъезд и, прежде всего, свой гардероб и свиту. Вот как документы свидетельствуют об этом:

«Господин герцог в среду, 31 марта сего года [1625], должен отправиться в Париж. Его светлость берет с собой двадцать семь расшитых костюмов, украшенных серебряным кружевом, помимо того чрезвычайно богатый костюм из белого атласа, отделанного бархатом, костюм и плащ, украшенные бриллиантами стоимостью около четырех тысяч фунтов, плюс большое перо, сработанное из крупных бриллиантов со шпагой, гардой, украшением для шляпы и шпорами, украшенными бриллиантами, костюм, который его светлость намерен одеть для въезда в Париж.

Второй богатый костюм изготовлен из красного атласа и полностью расшит жемчугом. Плащ сшит по испанской моде. Стоимость всего туалета составляет двадцать тысяч фунтов. Предполагается, что этот костюм герцог наденет в день церемонии бракосочетания в Париже. Прочие костюмы настолько богаты, как сие только можно себе вообразить…

Его светлость берет с собой: двадцать дворян, семь пажей, тридцать йоменов, двух шеф-поваров, каждый должен быть снабжен тремя костюмами.

В числе его слуг: двадцать пять подручных поваров, четырнадцать йоменов второго разряда, семнадцать лакеев для их обслуги, сорок пять поварят, двенадцать пажей (по три костюма для каждого), двадцать четыре ливрейных лакея (по три костюма и два богато украшенных плаща для каждого), шесть егермейстеров (по два богатых костюма), двенадцать лакеев (по одному костюму), шесть кавалеров (по одному костюму), восемь конюхов.

Три богатых кареты, обтянутые внутри бархатом и отделанные золотым галуном; восемь лошадей для каждой кареты и шесть богато одетых кучеров; восемь богато одетых музыкантов; двадцать два гребца, одетых в тафту небесно-голубого цвета с вышитым гербом его светлости для передвижения лодки его светлости…, все это за счет его светлости».

В разгаре этих приготовлений произошло нечто непредвиденное: довольно неожиданно скончался король Иаков I. Жестокие приступы подагры и состояние душевного неравновесия постоянно терзали его, но свою лепту в ухудшение здоровья 2 марта 1625 года внесла смерть его двоюродного брата, маркиза Гамильтона. 5 марта король слег от «жестокой лихорадки», ему становилось все хуже и хуже. Он всегда опасался всяких лекарственных средств, но теперь в отчаянии был готов принимать любые.

Этим воспользовалась мать Стини, графиня Бекингем, которая в своей не терпящей возражений манере принялась за лечение государя, накладывая ему какие-то чудодейственные примочки. Однако королю становилось хуже, а его лекари отказались пользовать государя, пока примочки не уберут.

Наступило некоторое улучшение, но тут вмешался герцог Бекингем, предложивший столь же чудодейственное питье. Иаков немедленно согласился выпить это зелье из рук своего дорогого Стини. Однако сделав пару глотков, он оттолкнул чашу.

Возможно, сие питье было не вреднее прочих, предписанных медиками. Однако же сам факт дал впоследствии основание народной молве обвинять Бекингема в отравлении своего благодетеля, предположение в высшей степени нелепое. Тем не менее герцог совершил один из своих в высшей степени непоследовательных поступков, которые лишь усугубили ситуацию. Он после смерти Иакова попытался заставить лекарей подписать декларацию, что примочки и питье не несли в себе никакого вреда, но большинство докторов отказались.

Король преставился 27 марта 1625 года в присутствии принца Карла и состоянии полного блаженства, ибо, по легенде, его голову держал в руках фаворит. И современники, и историки поспешили выставить на первый план слабости и ошибки Иакова I и задвинуть в тень достоинства и достижения. Главное из них назвал епископ Гудмен: «Тогда как все христианство встало под ружье, он единственный правил своими народами в мире».

Сын, унаследовавший короны Великобритании и Шотландии, был полной противоположностью своему отцу и с виду воплощал в себе все качества настоящего монарха. Вместо косноязычного и неуклюжего Иакова на троне оказался молодой, представительный, величественный, степенный король, одним ледяным жестом или словом умевший указать свое место любому вельможе. Иаков был добрым, фамильярным в обращении, жизнерадостным. Обычно приводят в пример типичное развлечение короля: в 1606 году первый министр Роберт Сесил устроил во своем Теобальдс-палис в Херфордшире маскарадное представление в честь Иакова I и посетившего его с официальным визитом свояка, короля Кристиана IV Датского. Оба давно пользовались репутацией завзятых пьяниц, и сложное театрализованное действо превратилось в настоящую оргию пропойц. Поскольку не все английские и датские придворные обладали способностью своих повелителей поглощать такое неимоверное количество алкоголя, то представление вскоре держалось исключительно на мужестве принимавших в нем участие профессиональных танцоров, певцов и музыкантов, знатные же участники, напившись в стельку, один за другим валились на пол чертогов первого министра. Представление завершилось настоящим провалом. Карл тотчас же навел строгости: ушли в прошлое пьянство, сквернословие, пирушки низкого пошиба, исчезли из дворцов наиболее одиозные персонажи, к числу которых принадлежал один из братьев Бекингема. Кое-кому из придворных, не выказывавших особого рвения в соблюдении благочестия, было предложено выбирать между ссылкой в провинцию и усердным посещением церковных служб. Доселе ни один британский монарх не проявлял такой мелочной набожности, как Карл I.

Казалось бы, человек с такими почти пуританскими склонностями должен был бы отказаться от фаворита. Ничуть не бывало: в вечер его восшествия на трон Бекингем лег почивать подле него в собственных покоях короля. Ничто не ослабило фанатическое восхищение, которое молодой монарх испытывал в отношении своего друга. Если Иаков еще мог обуздать свои слабости, для Карла было характерно сказочное упрямство, ничто в мире не могло заставить его отказаться от идей, которые он вбил себе в голову, в частности, уверенность в непогрешимой правоте и гениальности герцога.

Первыми распоряжениями молодого короля было наделение голландцев полномочиями создать из жалких остатков воинства Мансфельда более или менее боеспособное соединение и созвать новый парламент. Угодливый Уильямс, перепуганный такой спешкой, попросил дать ему некоторую отсрочку, дабы подготовить избрание парламентариев, угодных для короны, но ему было указано, что срочно нужны деньги для войны с Испанией, дабы к лету подготовить флот. Надо сказать, что время для начала войны было самым неподходящим. Действия двух молодых авантюристов основывались на союзе с Францией, весьма зыбком и чреватом многими осложнениями и дурными сюрпризами.

В течение последнего десятилетия Франция была вынуждена выбирать между гражданской войной и войной за пределами королевства. До того, как у кормила власти утвердился Ришелье, страна практически жертвовала своими интересами в Европе в пользу бесплодной борьбы с протестантами, каковыми там являлись гугеноты. Заручившись дружескими отношениями с англичанами, что, по мнению кардинала, должно было умиротворить протестантов, Ришелье, невзирая на свое положение князя церкви, решил бросить вызов папе и могуществу Габсбургов (напоминаем, что в Испании и Австрийской империи на троне восседали представители разных ветвей этой династии, очень тесно породненные между собой). Дело в том, что папа Урбан VIII, официально соблюдая подобающий его положению нейтралитет, на самом деле был настроен сильно происпански. В частности, именно папским войскам были переданы основные крепости и дороги стратегически важной местности Вальтеллина, плодородной долины, принадлежавшей герцогству Миланскому, также в ту пору являвшемуся частью испанских владений на Апеннинском полуострове. Долина обеспечивала необходимый проход из Испании в немецкоязычные владения Габсбургов. Осенью 1624 года французское десятитысячное войско под командованием маркиза де Куэвра захватило Вальтеллину, одновременно французы поддержали герцога Савойского, осадившего Геную, вассала Испании, а богатая и могущественная Венецианская республика присоединилась к лагерю, противостоявшему Габсбургам.

Такие чувствительные выступления против Испании привели в восторг Бекингема, ибо подтверждали прозорливость проводимой им политики. Однако все испортили братья по протестантской вере, французские гугеноты. Они сочли отвлечение сил на внешние фронты подходящим временем для нанесения удара в спину своему ослабевшему государству. В начале 1625 года граф Бенжамен де Субиз, один из вождей гугенотов, захватил остров Ре, затем форт Блаве на побережье Бретани и семь кораблей французского королевского флота, чрезвычайно чувствительный урон для оного. Воодушевленный таким успехом, он поднялся вверх по Жиронде и чуть было не взял Бордо. Невзирая на возмущенные крики противников Ришелье, обвинявших кардинала в ведении войны на двух фронтах, внешнем и внутреннем, тот не собирался отступать. Он потребовал от голландцев и англичан предоставить корабли согласно союзническим договорам. Триумф Бекингема обернулся полным поражением: вместо ожидаемой поддержки от Англии он был вынужден выступить против собственных братьев по вере! Однако Карл, не убоявшийся возмущения пуритан, подтвердил, что сдержит свое королевское слово.

Тем временем Людовик ХIII колебался, стоит ли ему продолжать войну со Святым престолом, ибо королева-мать, его духовник и набожная часть придворных каждодневно напоминали ему о том, какой опасности он подвергает спасение своей души. Бекингем начал опасаться, как бы союзник не переметнулся во враждебный лагерь. Он считал, что ему необходимо лично нанести визит в Париж, дабы ослепить тамошний двор и заставить короля отбросить все колебания.

Масла в огонь подливал посол во Франции граф Холленд, вступивший в любовную связь с неисправимой интриганкой, герцогиней Мари де Шеврёз. Она настолько возненавидела Людовика ХIII, равным образом невзлюбившего ее, что задумала далеко идущий и, казалось бы, невероятный план: содействовать любовной связи между Анной Австрийской и герцогом Бекингемом. Посол и его любовница считали, что смогут впоследствии оказывать сильное влияние на обоих.