Королевское ложе

8 ноября 1766 года в королевской часовне замка Кристианборг состоялось венчание. Алтарь был украшен белыми розами; жених, в белом одеянии, расшитом золотом, преисполненный достоинства и осознания торжественности момента, выглядел почти что красавцем. Служба была долгой и торжественной, небесной возвышенности музыка и ангельски чистые голоса хора мальчиков взлетали под величественные своды, как бы вознося жениха и невесту на небеса, где и совершаются браки, тем более королевские. Каролине-Матильде пришлось нелегко в жестком от золотого шитья платье, тяжелый шлейф не позволял шевельнуться, оттягивая грузом плечи, но она старалась двигаться с достоинством и изяществом. Невеста отчетливо и достаточно громко произнесла требуемые церемонией слова на датском языке. Когда вопрос с ее замужеством был окончательно решен, Каролина высказала было пожелание начать изучать датский язык, но мать странным образом воспротивилась, сочтя это блажью.

– При датском дворе говорят либо на немецком, либо на французском языках, в которых ты преуспела. Нет необходимости учить ненужную тарабарщину служанок и лакеев.

Каролине-Матильде было неведомо, что мать в молодости, переусердствовав по части освоения английского языка, случайно подслушала разговор служанок, сочувственно называвших ее «бедняжкой», – малоприятная оценка особы королевских кровей из уст простонародья, лишний раз бередившая рану осознания того, насколько гулящий у нее муж.

После венчания был дан свадебный пир на сто пятьдесят человек, вся посуда до последней вилки была изготовлена из золота. После обеда состоялась сложная церемония посвящения двенадцати знатных особ в рыцари Ордена Даннеборга, высшего знака отличия королевства.

Далее состоялся бал; слава Богу, что ввиду танцев с платья отстегнули тяжеленный шлейф. Невзирая на свое предпочтение резвиться на лоне природы, Каролина-Матильда хорошо усвоила уроки учителя танцев, изящного итальянца с крошечной скрипочкой, смахивавшего на кузнечика, и безбоязненно открыла бал с Кристианом традиционным менуэтом. Она непринужденно и с величавой грацией исполнила свой первый танец королевы. Затем последовали неизменные гавоты, котильоны и пасспье.

К полуночи она чувствовала усталость во всем теле и как во сне ощущала на себе проворные руки камеристок и горничных, раздевавших ее и готовивших к первой брачной ночи. Еще в Англии мать осторожно просветила девушку насчет предстоящего испытания, несколько раз повторив, что сие есть неизбежная прелюдия на пути к выполнению основной задачи супруги монарха – вынашивания и рождения наследника престола, и призвала дочь к терпению. Обе вдовствующие королевы, и престарелая София-Магдалена, и, невзирая на возраст, свежая как утренняя роза Юлиана-Мария, дрогнувшими голосами растроганно напутствовали ее, по-видимому, вспомнив свою молодость и свадьбу.

И вот ее оставили одну в королевской спальне, огромной комнате со стенами, затянутыми нежно-розовым шелком и украшенными зеркалами в позолоченных рамах, многократно отражавших белую с золотом мебель. Ложе было бескрайним и неуютным. Появился новобрачный. Он приблизился к ложу и взглянул на молодую жену.

У Кристиана не было ни малейшего желания близости с этой женщиной, которую ему навязали. Он рассчитывал как следует напиться во время свадебного пира, чтобы винные пары затуманили ему мозг и он механически овладел бы этой куклой, подсунутой ему без какого бы то ни было согласия с его стороны. У них не было ничего общего. Она не говорила по-датски. Она любила верховую езду и, по отзывам придворных, могла заткнуть в этом деле за пояс любого. Она прекрасно и с увлечением танцевала – Кристиан вообще не видел в танцах никакого смысла. Она – его двоюродная сестра, почему он должен спать со своей двоюродной сестрой? Для этого годились совсем другие женщины.

Перед ним на ложе лежала натуральная кукла, распрямившаяся, будто по линейке, во весь рост и вытянувшая руки по бокам своего тела, – ну точь-в-точь покойница, которых он уже успел немало повидать на своем коротком веку. Еще она смахивала на кокон – вся в белом, с волосами, спрятанными под кружевным чепчиком, укутанная в объемистую шелковую сорочку, с ногами, обутыми в ночные парчовые туфельки вроде тапочек, удерживаемых завязанными крест-накрест атласными лентами. Кристиан привык к обитательницам борделей Копенгагена, которые отлично знали свое ремесло и могли за хорошие деньги побудить к соитию даже мертвеца. Но на что годится эта ледышка, уставившаяся на него испуганными глазами и невнятно промямлившая:

– Я в полном распоряжении вашего величества.

Новобрачный, унаследовавший от своего беспутного папаши садомазохистские наклонности, знал, что некоторых женщин необходимо подстегнуть, им даже нравится это, – может быть, Каролину-Матильду тоже надо раззадорить? Кристиан поспешно загасил все свечи, кроме одной, и, в предвкушении окончательного торжества, тем более восхитительного, чем труднее оно достанется, пустил в ход зубы и руки. Ледышка несколько раз дернулась и что-то простонала, но даже не изменила своего положения. Разозленный и обессиленный молодой муж упал рядом с ней и заснул как убитый. А Каролина-Матильда до утра не сомкнула глаз, размышляя, что такое произошло между ними.

После первой ночи Кристиан не спешил вновь разделить ложе со своей супругой. Казалось, он еще больше невзлюбил ее и прилагал все старания к тому, чтобы причинить ей хоть какую-то боль: требовал, чтобы она разговаривала только по-датски, запретил ездить верхом на лошади в манеже и на спектаклях в театре вызывающе громко аплодировал любым репликам актеров, либо порицающих, либо высмеивающих брачные узы.

– Любить жену немодно, – при всяком удобном случае изрекал Кристиан, сопровождая это высказывание злорадным смехом. Он не стеснялся заниматься рукоприкладством в отношении ненавистной супруги. Каролина-Матильда стоически переносила побои мужа и лишь усиленно запудривала синяки, проглядывавшие в декольте ее платьев.

Зима в тот год выдалась такой суровой, что море замерзло и в Швецию можно было попасть либо пешком, либо на санях. Необычные холода не пугали Каролину-Матильду: она с удовольствием каталась по заснеженным улицам Копенгагена, соболья шуба, подаренная женой Георга, защищала ее от пронизывающего ледяного ветра, равного которому она не знавала в Лондоне с его густыми туманами. Молодая королева наконец-то вырвалась из-под материнской опеки и наслаждалась полной свободой, с упоением танцуя на балах, посещая музыкальные вечера и концерты, которые устраивались в Кристианборге и дворцах датской знати, появляясь на оперных и драматических спектаклях. Она с удовольствием выбирала себе туалеты, подобающие каждому случаю, – по ограниченности средств и в воспитательных целях принцесса Уэльская не баловала детей модной одеждой, обеспечивая их лишь строго необходимым. Теперь же Каролина-Матильда терпеливо подчинялась манипуляциям своих камеристок – на подготовку выхода королевы на каждодневные церемонии или в свет иногда уходило около двух часов, больно сложны были предписанные этикетом и модой одеяния. Дамский туалет эпохи рококо, доведенный до совершенства несравненной фавориткой короля Людовика ХV, маркизой де Помпадур, был невероятно красив, изыскан и с виду воздушен, но на самом деле чрезвычайно сложен. Хрупкая маркиза обладала узенькими плечиками и тонкой талией, разумеется, все следящие за модой дамы стремились подражать ей. Зрительный эффект тонкой талии достигался не только жестоким утягиванием оной в корсет из китового уса, весивший около килограмма, но и ношением чрезвычайно объемной юбки-кринолина с оборками, воланами, пышной драпировкой. Для подчеркивания изящества дамских ручек рукав от локтя расширялся и расходился вширь пеной кружев, нашиваемых в несколько ярусов. Ко времени замужества Каролины-Матильды кринолин несколько потерял свою округлость, юбка постепенно становилась более плоской и сильно расширенной в бедрах. С этой целью начали использовать двойные фижмы, две объемные подкладки, отдельно для каждого бедра, соединенные тесьмой на талии. Платье украшали вышивкой, большим числом искусственных цветов, бантов и лент. Можно представить себе, сколько времени уходило у камеристок королевы, чтобы облачить ее в эти сложные одеяния и причесать. Волосы укладывали на голове, украшали нитками жемчуга, живыми цветами в крошечных бутылочках, обильно посыпали пудрой. Дабы пудра не запачкала основной туалет, на него перед сооружением прически набрасывали тонкую накидку, пудермантель, которую затем осторожно убирали вместе с лишней пудрой. Королеве надлежало подавать пример во всем, и Каролина-Матильда каждодневно героически терпела это модное насилие над собой.

Хотя первоначально датское придворное общество дружелюбно отнеслось к появлению юной английской невесты в Копенгагене, теперь сотни глаз ревностно следили за каждым ее шагом и с готовностью осуждали каждую оплошность. По мнению датской знати, молодая королева была слишком живой и увлекающейся, она с чрезмерной страстью отдавалась танцам, с излишним жаром аплодировала на спектаклях, слишком много времени уделяла катанию на санях по заснеженному Копенгагену. К тому же, время шло, но никакого известия о беременности королевы не поступало. То, что Каролине-Матильде было всего пятнадцать лет, а Кристиану – восемнадцать, никого не смущало. У всех перед глазами был более чем красноречивый пример служения отечеству французского короля Людовика ХV: в возрасте двадцати лет тот уже был отцом пятерых детей. Правда, его жена, дочь потерявшего трон Польши короля Станислава Лещинского, была на семь лет старше венценосного супруга, но подобные детали для широкой публики никакой роли не играли. Точно так же, как и горестный итог, который подвела своей жизни эта бесцветная королева: «Вечные принуждения к утехам в постели, вечно брюхата, вечные роды». Пока Мария не отлучила мужа от своего ложа, она произвела на свет десять детей, в числе которых восемь дочерей.

София-Магдалена донимала Каролину-Матильду своими желаниями как можно скорее увидеть правнука. Мать в каждом письме осведомлялась, не ощущает ли она признаков беременности. Окружающие прожужжали ей все уши о необходимости обеспечить Данию наследником. За Кристиана, который демонстративно отказывался посещать спальню жены, взялись даже его фавориты, Конрад Хольк и Эневольд фон Брандт. Эти сиятельные собутыльники короля никак не хотели терять свое положение любимчиков и опасались, что слабый здоровьем монарх, да еще не обзаведшийся наследником, станет ненадежным покровителем. У них перед глазами мельтешил сын вдовствующей королевы Юлианы Фредерик, который, невзирая на свое физическое убожество, набирался ума и знаний, а его интриганка-мамаша была готова на что угодно, лишь бы посадить его на трон. К тому же увлечение Кристиана хождением по проституткам перешло уже все мыслимые пределы.

В начале 1767 года молодой король обзавелся более или менее постоянной любовницей, одной из самых скандальных личностей Копенгагена. Официально она носила имя Анна-Катрина Бентхаген (1745–1805), но более была известна в определенных кругах как Стёвлет-Катрин (нечто вроде «Катрин-башмачница»). Почему к ней прилипло столь странное прозвище? Кто-то из современников утверждал, что у нее были красивые ноги, а кто-то весьма прозаично объяснял тем, что матерью девицы была некая весьма пригожая лицом Анна-Мария Шрёдер, промышлявшая ремеслом башмачницы.

Девочка родилась от связи упомянутой Анны-Марии с князем Георгом-Людвигом Брунсвик-Бефернским, скончавшимся то ли от оспы, то ли от чахотки в возрасте всего 26 лет. Однако, невзирая на молодость, он проявил дальновидную заботу о своем чаде. Выступив в роли крестного отца, князь назначил девочке некоторую сумму на содержание и определил в качестве приемной дочери в семью офицера своей лейб-гвардии. Мать же выдали замуж за солдата Иоганна-Эрста Бентхагена, чью фамилию и получила новорожденная.

После смерти князя оставленные им средства быстро иссякли, и в 1753 году девочку вернули к матери, вновь из-за нужды принявшейся за свое старое ремесло башмачницы. Внешность повзрослевшей Катрин оказалась весьма оригинальной для датчанки: высокая, с прекрасной фигурой, возбуждавшей у мужчин самые греховные помыслы, рыжими волосами, смуглой кожей и черными глазами. Откуда взялись эти явно южные черты у жительницы побережья Северного моря? Говорят, она унаследовала их от матери, во внешности которой явно присутствовали признаки предков-африканцев. В восемнадцатом веке в этом не было ничего удивительного, уж не говоря о том, что Копенгаген был портовым городом и датские купцы, правда без особого успеха, делали попытки набить свою мошну за счет торговли рабами из Африки (монополией на нее владели их английские и голландские собратья). Помимо этого, среди великосветских европейских дам царило поветрие на содержание малолетних темнокожих пажей, чья внешность лишь подчеркивала белизну кожи хозяйки. Дамы всеми силами старались задержать рост этих живых игрушек, заставляли их спать в ящиках комодов, скудно кормили, но игрушки, в конце концов, вырастали во весьма неприглядных верзил, и тогда их просто вышвыривали на улицу. Что происходило далее с таким человеком, привыкшим к совершенно другому образу жизни и зачастую даже толком не овладевшим местным языком и не умевшим ничего делать, никого не интересовало. Так что, вполне вероятно, в жилах Катрин-башмачницы текла кровь именно такого домашнего слуги.

Катрин рано вступила на путь порока. Она явно не желала гнуть спину за гроши, корпя от зари до зари за сапожной лапкой, подобно матери, и решила эксплуатировать свои природные данные, недурной голос и хорошую фигуру, поступив танцовщицей и актрисой в столичный театр. Смуглокожая красотка официально числилась служительницей Мельпомены весьма длительное время, но на самом деле девушке со столь незаурядной внешностью не пришлось долго прозябать на подмостках в ожидании успеха. Ее тут же взял на полное содержание посол Великобритании, вследствие чего с легкой руки завистливых подружек за ней закрепилось прозвище «Миледи». После того, как дипломата отозвали в родное отечество, Катрин без особого труда нашла себе покровителя в лице австрийского посла. Она была неглупа, остроумна и очень напориста: если хочешь пробиться на этом свете, надлежит действовать энергично.

Катрин крепко забрала в руки слабовольного Кристиана, и тот буквально не отходил от нее. Она появлялась с ним на маскарадах в придворном театре, сопровождала в походах по борделям и даже играла с ним в карты во дворце, зачастую одетая в мужской костюм. По-видимому, Кристиан по уши влюбился в нее и называл это недостойное создание «хозяйкой вселенной». Такое поведение монарха выглядело уж слишком скандально, и обеспокоенная знать принялась ломать голову над тем, как бы отвлечь короля от этой в высшей степени недостойной особы.

Поскольку образцом для подражания всей знати Европы всегда оставался блестящий французский двор, некоторые придворные умы решили, что недурно бы и в Дании королю перенять обычай обзаводиться официальной любовницей. Во Франции эта особа получала покои во всех королевских дворцах, право въезжать в карете в резиденцию короля, место подле короля в церкви (такой чести удостаивались только члены монаршей семьи и представители наиболее родовитой знати), содержание по собственному цивильному листу, причем ей негласно вменялось в обязанность покровительствовать искусствам (если сия особа была поумнее, то и наукам). У европейских дворян еще не стерлось из памяти почти двадцатилетнее царствование прекрасной маркизы де Помпадур, мертвой хваткой забравшей в свои изящные ручки как бесхарактерного короля Людовика ХV, так и все управление внешней и внутренней политикой Франции. Подобную же женщину надлежало бы найти и для Кристиана, причем совершенно не требовалось, чтобы она совала свой нос в государственные дела. Ими занималась бы сделавшая ее официальной любовницей клика.

Таков был нехитрый замысел Клода-Луи, графа де Сен-Жермен (1707–1778), французского маршала, повоевавшего под знаменами чуть ли не всех королевств Европы и приглашенного в Данию на предмет реорганизации армии. Ему удалось сплотить вокруг себя группу единомышленников, которые с жаром принялись за проведение этой идеи в жизнь. Было замечено, что король проявляет внимание к придворной даме Биргитте-Софи Габель (1746–1769) и даже делает неуклюжие попытки соблазнить ее. Эта молодая женщина вызывала всеобщее восхищение своими красотой, умом и образованностью. Один из современников утверждал, что ее образованность и познания ничуть не меньше, чем у большинства мужчин. В возрасте шестнадцати лет Биргитта-Софи, дочь барона Розенкранца, вышла замуж за придворного Карла Габеля и в 1764 году была удостоена «Ордена совершенного союза». Заговорщики попытались вовлечь Биргитту-Софи в свой комплот, но та и слушать их не стала: она находила короля отталкивающим и к тому же переживала увлекательный роман с его двоюродным братом, принцем Карлом Гессен-Кассельским.

Тогда придворные решили доконать короля, если не мытьем, так катаньем, настойчиво требуя от него сделать, наконец, свой брак фактическим. Фавориты даже призвали на помощь швейцарца Ревердиля, бывшего преподавателя математики и французского языка Кристиана, а теперь придворного, получившего должность докладчика и советника, жилье во дворце и право вкушать пищу за королевским столом. Этот ярый сторонник идей Просвещения всячески старался обратить внимание Кристиана на тяжелое положение крепостных в Дании и внушить ему ответственность за судьбы народа и государства. Под давлением окружающих Кристиан, в конце концов, поборол свое отвращение к Каролине-Матильде, и после нескольких мучительных для молодой жены посещений та забеременела.

Когда придворные доктора подтвердили факт беременности королевы, Кристиан счел свой долг перед отечеством выполненным и вновь пустился в похождения с Катрин-башмачницей. Он по-прежнему ни в грош не ставил жену и даже отпускал язвительные шуточки насчет ее полнеющей талии. Та не обращала на это ни малейшего желания и досконально следовала всем тем советам, которыми ее засыпала мать, родившая девятерых детей. Летом Кристиан в компании друзей отправился поразвлечься в Шлезвиг-Гольштейн, а Каролина-Матильда переехала во Фредериксборг, одну из летних резиденций датских королей. Окрестности немного напоминали ей родной Кью. Близость королевского замка сказывалась на окружавшем его пейзаже: крестьянские дома в округе выглядели вполне справными, скот – упитанным, а фермеры – довольными и пристойно одетыми. Каролина-Матильда с удовольствием проводила много времени на свежем воздухе, передвигаясь либо в карете, либо пешком, наблюдая все виды каждодневных сельскохозяйственных работ и разговаривая с крестьянами на своем ломаном датском языке, который помаленьку совершенствовался. Те сначала шарахались от нее, но потом привыкли и с видимым удовольствием отвечали на вопросы молодой пригожей королевы.

Дело шло к завершению беременности, и наиболее консервативная и патриотично настроенная часть придворных во главе с вдовствующей королевой Юлианой-Марией решила положить конец шокирующим похождениям короля с Катрин-башмачницей. Его публичные появления в обществе этой безнравственной особы компрометировали репутацию правящей династии и оскорбляли честь молодой королевы, к тому же девица все больше и больше наглела. Именно влиянию Катрин приписывали отставку и высылку из страны швейцарца Ревердиля, мирно занимавшегося подготовкой государственных реформ в духе Просвещения. Крестовый поход против этой недостойной фаворитки возглавила вдовствующая королева София-Магдалена, с которой, как это ни покажется странным, Катрин связывали некоторые родственные узы. Как уже было сказано, Катрин считалась побочной дочерью князя Георга-Людвига Брунсвика-Бефернского, чья сестра была замужем за одним из братьев Софии-Магдалены. Подобное родство позорило вдовствующую королеву-бабушку, и необходимость избавиться от сей паршивки просто вопияла.

В январе 1768 года Катрин арестовали и упекли в каталажку с весьма скверными условиями содержания в Гамбурге. Позднее ее перевели в тюрьму в герцогстве Гольштейн, где обстановка была более терпимой, но узницу содержали под строгим надзором. Все ее попытки доставить письмо королю Кристиану пресекались. Когда Кристиан во время поездки по Европе пытался увидеться с ней, у него также ничего не получилось. Далее Катрин выслали из страны, но в 1770 году дали государственную пенсию в 500 риксдалеров, и с таким неплохим приданым она вышла замуж за адвоката. Бывшая союзница по распутству вновь не оставляла попыток донести вести о своей несчастной доле до Кристиана, однако этому противодействовал всесильный лейб-доктор короля Штруэнзее, речь о котором пойдет позднее.

28 января 1768 года, после почти двух суток страданий, Каролина-Матильда родила мальчика. Ребенок был слабым, синюшным, весил всего пять фунтов и выглядел настоящим заморышем, видимо, сказалось и близкое родство родителей, и слабое здоровье отца. Молодая мать решила сама кормить младенца грудью, что в то время для королевской особы было поступком из ряда вон выходящим и почти что героическим. Рождение сына укрепило положение королевы при дворе, и жители обеих королевств прославляли Каролину-Матильду, так быстро выполнившую свой долг перед новым отечеством. Ее буквально осаждали депутации со всех концов королевства с поздравлениями и подарками. Таким образом, шестнадцатилетняя мать, ничего не сведущая в политике, теперь невольно должна была приобщиться к ее хитросплетениям. Прабабка младенца, вдовствующая королева София-Магдалена, одной из первых посетившая роженицу, сердечно обняла жену внука и доверительно сказала ей, понизив голос – известно, что во дворцах у стен бывают уши:

– Только не отдавай его на воспитание Юлиане. Она отравила жизнь дорогому Кристиану и вырастила из своего Фредерика негодного злобного старичка.

Если подданные встретили рождение наследника бурным ликованием, этого никак нельзя было сказать о его отце. Кристиан при первом же посещении выразил свое удивление неприглядным видом новорожденного, по его выражению, «похожего на освежеванного кролика». Он пожелал, чтобы ребенка назвали Фредериком в честь деда. Мнения Каролины-Матильды никто не стал спрашивать, но та и не имела намерения возражать – это было также и именем ее отца. Она теперь была полностью захвачена новыми заботами по взращиванию своего сына – единственного родного существа в этом чужом обществе, которое никак не хотело принять ее. Младенец стал для нее центром жизни, на нем были сосредоточены все ее чаяния и надежды. С материнским кормлением грудью ребенок постепенно поправлялся и вскоре принял вид того здорового и красивого дитяти, о котором грезила мать, вынашивая его.

Каролина-Матильда чрезвычайно сблизилась со своей обергофмейстериной госпожой фон Плессен. Если сначала та с некоторым снисходительным, хорошо скрываемым презрением в душе относилась к этой недалекой девочке, волей судеб вознесенной на такую высоту и совершенно не осознающей этого, то теперь она оценила терпеливость и уравновешенность Каролины, ее выдержку и умение переносить дикое поведение мужа. Рождение первенца не уменьшило ненависть Кристиана к постылой жене. Ему доставляло наслаждение причинять ей боль. Необходимости делить с ней ложе теперь можно было избегать, но он всячески старался уязвить ее. Такая блестящая возможность для мелкой мести не заставила себя ждать.

Его фаворит Хольк пожелал заполучить место обергофмейстерины королевы для своей сестры, Маргрете фон дер Люэ, и по его наущению госпожа фон Плессен была смещена со своего поста и отправлена в изгнание. Семьи у этой вдовой дамы не было, она уехала в Германию и поселилась в герцогстве Ганноверском, в городе Целле. Вторым ударом для Каролины-Матильды стало заявление мужа, что в мае 1768 года он собирается совершить путешествие по Европе, начав его с посещения Англии. Королева было обрадовалась, надеясь увидеть близких и показать им своего сына, но муж тотчас же разочаровал ее сообщением, что не рассчитывает брать ее с собой. Каролина-Матильда сумела вовремя взять себя в руки и спокойно ответила:

– Как будет угодно вашему величеству, – вдоволь наплакаться ей предстояло ночью, в тиши своих покоев.