_{Глава 43}

Грязно-синий микроавтобус с задрапированными окнами, в который его осторожно, но довольно настойчиво подтолкнули, был без опознавательных знаков, примечательных надписей, синих маячков и антенн – серая лошадка инквизиторов – незаметный, безликий и оттого еще более устрашающий.

Но деваться некуда, молодой сопровождающий крепкой рукой направил его в открывшуюся боковую дверцу, сам залез следом. Женщина с мужчиной постарше уселись спереди. Денис успел заметить, как она сделала взмах рукой, и полицейский автомобиль, круто развернувшись, скрылся в подворотне.

– Ну вот, – она повернулась, блеснув очками. – Все обошлось, ты отличный парень, Денис. Будешь вести себя так же хорошо, считай, половина твоих проблем рассосется сама собой.

Денис хмыкнул. Грязные сиденья микроавтобуса с какими-то крошками, темными бурыми пятнами, которые почему-то показались ему кровью и ничем иным, совсем не давали повода для оптимизма. Где-то в глубине проскочила мысль, что он сам им вообще не нужен, им нужно что-то другое, о чем они пока предпочитали помалкивать. За все время жизни с теткой он не мог припомнить случая, чтобы его судьбой интересовались органы опеки – как он там, в каких условиях живет, нормально ли питается, может быть, тетка его маньяк или алкоголичка-наркоманка. Но нет, они появились только теперь, когда до конца школы остались сущие пустяки, но, так или иначе, до полного совершеннолетия ему было еще почти два года, и только новый опекун мог спасти ситуацию. Которого назначают… органы опеки.

– А вторая половина? – спросил он, придав лицу простодушное глуповатое выражение. Быть дебилом, вернее, казаться дурачком всегда выгодно – противник расслабляется, думая, что имеет дело с недалеким отпрыском шимпанзе. Несколько раз побывав в отделении полиции, Денис быстро находил там общий язык с младшим составом, от которого, собственно, и зависела судьба в обезьяннике. Они принимали его за своего – все эти сальные шуточки, туповатый смех, помноженные на внутреннюю ожесточенность, даже ненависть ко всему инородному: голубым, пиндосам, и всем тем, кого в данный момент было принято ненавидеть. Играл он самозабвенно, впрочем порой переигрывая, и, глядя на себя со стороны, лыбящегося с одновременно перекошенным от ненависти лицом, он думал, а что, если в один прекрасный день он не сможет выйти из роли? Что, если он так и останется внутри нее, и эта роль срастется с ним, станет его частью навсегда, и эти ненавистные ему люди примут его как своего по-настоящему, за его выдуманные качества, которые он уже и сам не сможет отличить от настоящих.

«Наверное, так и становятся мудаками», – подумал Денис, выворачивая приторную улыбку. Может, стоит быть принципиальным и не подстраиваться под обстоятельства? Рубить правду матку, и дело с концом? Но что-то (скорее всего, обыкновенный здравый смысл) подсказывал ему, что в таком случае он долго не протянет и кому будет нужна его жертва – тоже вопрос.

А если это вообще все розыгрыш и они хотят выяснить про их бизнес с Лариным? Такое тоже исключать нельзя. Впрочем, женщина показала документы, она в курсе смерти тетки, так что, судя по всему, они те, за кого себя выдают – представители органов опеки.

– Вторая половина? – Она взглянула на проспект, заполненный машинами. Они ехали куда-то на север, Москва большая, и Скоков с трудом узнавал местность. – Вторая половина зависит от нас. Правда, Борис Николаевич?

Крупный мужчина на месте водителя кивнул. Толстые складки на его шее на мгновение развернулись, выпрямились, как меха аккордеона, а потом вновь сомкнулись, правда, совершенно беззвучно.

– Если подопечный нам нравится, не доставляет проблем, то мы идем навстречу. Как правило.

У Скокова затеплилась надежда. Может быть, они оформят документы и отпустят его восвояси? Ради такого исхода он был готов играть кого угодно, хоть придурка, хоть Гамлета: «О, бедный Йорик! Я знал его, Горацио!» – прошептал он, глядя на живородящий затылок.

– Вы что-то сказали, Денис? – напряглась тетка в деловом костюме.

– Хотел попить пивка вечерком с моими друзьями Йориком и Горацио, но, видимо, придется отложить ненадолго, – он испытующе глянул на нее, но ни один мускул не дрогнул на ее натянутой, словно на стальную чушку, коже лица. Она не просекла. Она не знает таких друзей. Тем лучше.

– Странные клички у ваших друзей.

– Они румыны, – не моргнув глазом ответил Денис.

Тот, что помоложе, сидящий рядом с ним и не спускавший с него глаз, брезгливо сморщился.

– Друзей в молодости надо тщательней выбирать, – сказал он. – Не дай бог что, бросят и не вспомнят.

– Теперь точно бросят, раз не проставлюсь, – сказал Скоков, – обидятся. Сегодня моя очередь была.

– Вот я об этом и говорю, – удовлетворенная ухмылка повисла на лице молодого сотрудника опеки.

– А долго ехать еще? – поинтересовался Денис, отстукивая ладонями по сиденью и перебирая в уме варианты. Везут явно куда-то на окраину города.

– Не очень, потерпи, – ответила женщина.

Денис забыл, как ее зовут, а переспрашивать не хотелось.

И когда спустя полчаса вдоль пути их следования возник длинный мрачный забор, сложенный из темного сбитого кирпича, местами выщербленного как будто автоматными очередями, с завитой кругами колючей проволокой поверху, он понял, что они приехали и, судя по всему, он останется тут надолго.

Микроавтобус притормозил у наглухо задраенных железных ворот, справа от которых была проходная, вмонтированная в забор. Вдали, на внутреннем периметре виднелась вышка, там наверху стоял маленький человечек и смотрел на них.

Все это напомнило какой-то концентрационный лагерь, только без черных труб крематория. «Впрочем… еще не вечер», – подумал Денис, чувствуя, как холодный липкий страх начинает свое путешествие по его внутренностям.

Как же Ларин найдет его? Кажется, это невозможно. Он с сожалением подумал, что мог собрать сумку заранее и припрятать там сотовый маячок-трекер, какие продают в салонах связи для слежения за детьми.

Впрочем, если они все же упрячут его сюда, то наверняка затребуют документы в школе, Ларин должен об этом знать и непременно выяснит, кто и куда увез Скокова.

– Если, конечно, он меня не кинет.

– А ты бы сам его кинул? Подумай, у тебя налаженная система по добыче денег, на кой черт тебе лишний рот?

– Я бы нет, он же мой напарник.

– Ты хорошо подумал? Это говорит какой Денис? Тот, что паяц, или другой, тот, что читает Фейнмана?

– Какое тебе дело? Это имеет значение?

– Для меня да.

– Я бы не бросил его, отстань от меня, дебил! И так дело – дрянь.

– Ты это говоришь от страха. Страх придает тебе силу, которой у тебя нет, ты хотел бы, чтобы она у тебя была, но у тебя нет силы. Ты дохлая курица.

– Иди на хрен!

– Вот види…

– Выходи! – его внутренний диалог внезапно прервался, боковая дверца отворилась, заодно он заметил, что и дверь проходной также отворилась. Там стоял водитель, о чем-то разговаривая с мужчиной в военной форме. – Давай быстрее, – с нажимом произнесла женщина.

Скоков выскочил на потрескавшийся асфальт. За ним из автобуса вышел молодой сопровождающий.

– Идем, – сказал он, взяв Дениса за локоть. – Заседание комиссии уже началось, нужно поторопиться.

Человек в военной форме кивнул, взял бумаги у мужчины-водителя. Ни слова не говоря, пошел внутрь, за ним женщина, потом Денис, и замыкал процессию сопровождающий.

– Ни слова! – тихо предупредил он Дениса. – Идешь и делаешь все, что тебе говорят. Ясно?

– Да.

– Вот и молодец. Шагай.

На том конце длинной проходной человек в пятнистой форме, видимо караульный, провернув ключ, открыл толстую решетку, преграждавшую им путь. Сверив бумаги и окинув взглядом Дениса, он кивнул, пропуская процессию.

Они вышли на тщательно убранный тротуар, на котором нельзя было различить ни одной пылинки. Вдали виднелось серое угрюмое четырехэтажное здание, напоминающее школу, но гораздо большее по размерам.

И Скокову почудилось, что из каждого окна на него уставилась невидимая дюжина глаз – недоверчивых, злобных и ждущих.

Они ждали его. Они ждали его давно. Он был уверен в этом. Потому что кое-что в этой жизни он делал неправильно, не так, как следовало бы. И где-то в глубине души, там, куда никто не имел доступа, он представлял этот день, как ждут убийцы дня правосудия. Иногда такой день никогда не наступает, ни сегодня, ни завтра, но от этого ожидание становится еще более тягостным. Становится абсолютно не важно, что ты натворил, абсолютно ясно – ты сделал это НЕПРАВИЛЬНО. И отвечать придется не перед кем-то, а перед самим собой. Рано или поздно.

Он вспомнил перекошенное лицо Фаины Карповны из двенадцатой квартиры после того, как с утра ушел в школу и забыл выключить недавно вышедший альбом Канье Уэста «My Beautiful Dark Twisted Fantasy», зациклив воспроизведение по кругу. Тяжелый бит вывел старуху из себя настолько, что та сначала вызвала ментов, потом пожарников, а когда экстренная бригада отказалась вскрывать квартиру, нагло пританцовывая у двери Скокова под двусмысленную (кто знал язык) «Devil in a New Dress», у нее начался припадок и пришлось вызывать скорую.

Денис схлопотал от тетки звонкую затрещину, которую он принял безропотно, как подобает малолетнему гордецу, в глубине которого еще не совсем угасли человеческие качества. Хуже было презрительное осуждение тетки, Ирины Альбертовны, которую он уважал выше любых других людей. Она была для него полубожеством, витающим в суперкомпьютерном эфире.

Он извинился перед Фаиной Карповной и месяц ходил в магазин для нее за молочными продуктами и свежим хлебом. Разумеется, поклялся тетке, что такого больше не повторится, и с тех пор возненавидел Канье.

Какого черта?! Если поразмыслить хорошенько, таких эпизодов на его недолгом извилистом пути наберется на пожизненное заключение. Недаром говорят: «Любого человека, ничего ему не объясняя, можно посадить в тюрьму лет на десять, и где-то в глубине души он будет знать, за что».

Он будет знать.

Лишь бы Ларин нашел его, прежде чем…

Процессия, возглавляемая тщедушным старичком, больше похожим на эльфа, нежели на человека (он и появился непонятно откуда), с огромными остроконечными ушами, в костюме, на два размера больше то ли для солидности, то ли просто другого не нашлось, достигла здания школы. За стариком шла Елена Викторовна из опеки, потом Денис, а позади него, прикрывая путь к бегству, – молодой цепкий юноша, выполняющий функции конвоира. Тот, что постарше, водитель, остался по ту сторону ограды.

Денис поднял голову и увидел вывеску – прямоугольный кусок желтого металла, покрытый пылью и царапинами, но блестевший, словно был отлит из чистого золота. Чуть пониже серебряного двуглавого орла было выгравировано: «Минобрнауки России». А еще ниже – заглавными черными буквами: «Федеральное государственное бюджетное специальное учебно-воспитательное учреждение для детей и подростков с девиантным поведением».

Буквами еще крупнее: «Специальное профессиональное училище закрытого типа № 41».

– Что за черт?! – вырвалось у него самопроизвольно. Он прекрасно знал значение слова «девиантный», в смысле отклоняющийся, преступный, как и начал понимать в целом, куда попал.

По спине поползли мурашки, он стал как вкопанный, но резкий тычок сзади буквально впечатал его в открытую дверь, которую удерживал старик в костюме на вырост, укоризненно покачивая головой.

– У нас запрещено ругаться матом, молодой человек, – сказал он утробным, каким-то мокрым, замогильным голосом. Из его рта несло отвратительной вонью, он, кажется, знал об этом и откровенно наслаждался реакцией собеседников.

Денис промолчал, хотя его так и подмывало ответить что-то типа: «Почисти пасть, папаша, кажется, у тебя там крыса сдохла». Или еще лучше: «Свежее дыхание облегчает понимание».

Кто-то в школе, он уже не помнил кто, пугал их в туалете подобными заведениями, мол, туда попадают те, кто вылетел из обычных интернатов и детдомов, в которых, как известно, тоже медом не намазано. К тому же, если ему не изменяла память, на одной из протокольных встреч для повышения морального облика старшеклассников, которые устраивала Песчинская, пока сама не загремела под следствие, перед ними выступал майор из полиции, пугая подобными штуками. Но… чтобы туда попасть, нужна статья, уголовная статья. Другими словами, это почти та же самая тюрьма или колония, только для малолеток. Он точно не знал всю эту иерархию, как, куда и за что туда попадают малолетние преступники, и знать не хотел.

– Налево, в кабинет начальника училища, – проскрипел старик, закрывая дверь на ключ.

«Значит, это не начальник, – подумал Денис. – Можно было и послать его в таком случае. Конечно, на начальника он не был похож, впрочем, кто их разберет, как они выглядят и на кого похожи. Если этот так выглядит, то начальник, судя по всему, настоящий гоблин».

В просторном, но пустынном фойе они повернули налево, поднялись на три ступеньки, затем пошли по коридору – решетки на окнах, на стенах – выцветшие плакаты по гражданской обороне, действия на случай ядерного взрыва, использование средств индивидуальной защиты, мероприятия при внезапном нападении, но Скокову бросился в глаза другой, висящий чуть поодаль. На нем старшеклассник закрывает рукой плачущего мальчугана, сжимающего в руках огромный красно-синий мяч. На поясе у мальчика болтается деревянная рогатка. И надпись в левом верхнем углу: «Этот вот кричит: „Не трожь тех, кто меньше ростом! Этот мальчик так хорош, загляденье просто!“» Буквами поменьше чуть ниже указан автор: «В. Маяковский». Кажется, они проходили Маяковского в седьмом или восьмом классе, но что-то он не мог припомнить такого двусмысленного стихотворения.

Молодой подтолкнул его сзади, Денис фыркнул, дернул плечом, показывая, что терпеть тычки долго не намерен.

Спертый казенный воздух заведения не располагал к веселью, и, хотя ему хотелось высказаться по поводу плаката, все же он решил промолчать.

ЕМУ НЕ НРАВИЛОСЬ ЭТО МЕСТО.

Тревожное, пугающее, угнетающее своей тишиной и – решетками на окнах. Ни одного человека вокруг.

Он почувствовал нарастающее волнение, даже страх, который списал на то, что собираться пришлось впопыхах, не предупредив Ларина.

Наконец около одной из дверей Елена Викторовна остановилась, сверкнув очками. Она выпрямилась, видно было, что ей тоже не слишком здесь нравилось, – плотно сжатые губы, неуверенные бегающие зрачки – она старалась не встречаться с Денисом взглядом, словно осознание того, что она делает, не даст ей уснуть еще долгие месяцы.

Она постучала и, дождавшись безликого «войдите» откуда-то издалека, отворила дверь.