3. Божьи воины

Декабрь 1864 года. Индейская территория

Когда Илай Нокс, в начале года избранный верховным вождем Союза трех племен, подъезжал к Такертокер-Крик, он был невозмутим, как скала на склоне Аппалачей. Во всяком случае, так казалось его спутникам. Вождь был хорошо обучен держать лицо и не выказывать страха перед окружающими. А ему было страшно. На земле Такертокера его могло ждать самое худшее. И не только потому, что последователи старого Айзека открыто утверждали, будто молодой вождь не тверд в вере, не чтит обычаи предков и заповеди Господни и даже якшается с иноземцами.

Все обстояло куда как круче. Кланы Ноксов и Такертокеров давно состояли в кровной вражде, было немало убитых с каждой стороны, и пока что в счете вели Ноксы. Правда, Айзек Такертокер признал власть Дэвида Нокса, отца Илая, как верховного вождя. Но одно дело отец, совсем другое – сын. Айзек Такертокер славен своим благочестием, люди его воинственны, Илай же пока что ничем не может похвастать, кроме родового имени и звания вождя.

Однако отступить было невозможно. Илай сам отправил в Такертокер-Крик с предложением о встрече, и Айзек на нее согласился. Если он сейчас повернет назад… Нет, не то чтобы Илай Нокс придавал такое значение понятиям «честь», «слава» и «вечный позор».

Просто лучшего случая может и не выпасть.

Когда десять лет назад правительство Содружества без боя уступило требованиям чужеземцев и подписало позорное соглашение о расширении торговли и праве иностранных кораблей заходить в гавани Галаада, это было встречено всеобщим возмущением. Генеральный судья Джобсон вынужден был уйти в отставку. Но это лишь ненадолго успокоило граждан. Соглашение не было отменено, корабли филистимлян показывались у берегов Галаада, и, что гораздо хуже, нынешний генеральный судья Мофрут Мэйсон подписал указ, разрешающий филистимским государствам открывать посольства в Нью-Бетлехеме и консульства в Хевроне, помимо существующих факторий. На острове Нантакет существовало уже несколько торговых представительств, которые, в сущности, уже исполняли функцию консульств, но в силу удаленности острова, с этим мирились. Но то, что нечестивцы получили право – и возможность творить свои беззакония в самом сердце святой земли, вызвало новый взрыв возмущения. Гидеониты, до того скрывавшиеся по окраинам Содружества, теперь почти открыто появлялись в городах, совершая нападения на иностранцев и правительственных чиновников. Порой кого-то из ревнителей ловили и подвергали суду и казни, но на место павших мучеников приходили новые.

И уж конечно, все происходящее не могло не затронуть исконных жителей этих земель.

Миссионерское рвение первых поселенцев принесло достойные плоды: иные племена приняли христианство еще в прошлом веке, а уж после того, как среди них появились подлинные просветители, подобные великому мудрецу Джону Сикомору, который перевел Библию на язык чероки, и слово Божие стало доступно каждому, слово это стали толковать по-своему.

Города поселенцев представали в глазах неофитов истинным прибежищем греха, Эдомом и Моавом, где изначальная вера предана забвению. Они не должны избегнуть кары. И если с карой медлят небеса, не должны ли исполнить ее верные воины Бога, новый избранный народ? Споры вызывало лишь утверждение, какой именно народ считать избранным – чероки, семинолов или алгонкинов? А теперь, когда правительство Содружества вошло в союз с блудницей Вавилонской, это был явный знак: час пробил, и прибежища греха должны быть уничтожены.

Однако и здесь среди чероки, а также некоторых других племен, не было полного единства. Довольно многие считали, что лучше выждать, пока порочное правительство подточит себя изнутри, и заодно заручиться союзниками. Другие полагали, что нельзя откладывать битву со злом. Изначально первая точка зрения возобладала, и племена подчинились решению вождя Дэвида Нокса – сохранять спокойствие, вести переговоры, внимательно следить за происходящим. Но Нокс умер, и никто не мог сдержать яростного порыва сторонников войны. Они не хотели думать о том, что правительственная армия, не посмевшая выступить против чужеземцев, способна дать отпор божьим воинам.

Они ошибались. Может, генеральный судья Мэйсон сам по себе был слаб и робок, но армия Галаада имела многовековой опыт войны с индейцами. А правительство, презрев традиции, закупило у иностранных купцов стрелковое оружие. Конечно, все это ничего не стоило бы, не будь у правительственной армии годных командиров – а командующего Пибоди и генерала Коулза таковыми не считали. Но вот полковник Джон Камминс успел составить себе прочную и заслуженную славу в нескольких кампаниях. И именно с ним столкнулись объединенные силы трех племен в устье Иордана.

Что было причиной поражения – то, что у правительственных сил было единое командование, а разноплеменные индейцы слушались каждый своих вождей? Или то обстоятельство, что правительство Галаада, как выяснилось, закупило у иноземцев не только винтовки – линейный корабль «Благодать» обстрелял божьих воинов с моря? Об этом судили по-разному. Однако всякому было понятно: поражение не превратилось в полную резню только благодаря Айзеку Такертокеру, военному вождю чероки. Он со своими людьми держал оборону, дав возможность прочим отступить, а когда и чероки покинули поле боя, солдаты правительства были настолько измотаны, что Камминс не стал преследовать противника. Многие, многие пали в бою, но не все. Те, кто уцелел, вернулись в свои дома, ибо давно прошли те времена, когда чероки обитали в кочевых шатрах. А старый Айзек залечивал свои раны в родовом поместье. И туда Илай Нокс отправил гонца с предложением о встрече.

Такертокеры владели этой землей еще с прошлого века. Первоначально в полях вокруг большого дома паслись табуны коней, но постепенно поля стали обрабатывать, и скотоводы превратились в плантаторов. Главным образом, здесь выращивали табак, но также и кукурузу. Сейчас, когда Нокс ехал по дороге к поместью, он мог хорошо рассмотреть, насколько благодатна эта земля. Урожай обещал быть хорошим, и военные действия не отвлекали работников от полевых трудов. И то – в боях участвовали лишь чероки, на земле же трудились черные рабы и белые арендаторы, которых, впрочем, здесь было немного: Такертокеры с неохотой допускали белых переселенцев в свои владения, даже если те изъявляли готовность работать. Надо было доказать свою преданность клану, а это не всякому было под силу. И по пути Илай белых работников не видел. Только черных. Они трудились усердно, как могут лишь рабы-ханааниты, не выказывая усталости или недовольства, некоторые при этом еще и тянули свои тягучие, разнеживающие песни.

Но Илай не мог позволить себе не только разнежиться – даже слегка расслабиться. Он не сомневался – как бы мирно ни было все кругом, за их продвижением неотрывно следят. И стоит верховному вождю или кому-то из его спутников сделать неосторожное движение – из-за стены маиса полетят пули. В лучшем случае. Айзек Такертокер во многом был сторонником прадедовского обращения с пленными.

Миновав поля, они проехали поселок, расположенный на пути к поместью, – жилища воинов клана и арендаторов, хижины женатых рабов и бараки молодняка, молельный дом и школу, по старой памяти именуемую Длинным домом. Над крышами курился дым, но сказать, что жизнь в поселке была ключом, никак нельзя. На улице не то чтоб было пустынно, но Илай видел исключительно мужчин, которые курили трубки, либо чистили оружие подле своих домов. Ни малых детей, что так любят возиться в пыли посреди дороги, ни женщин, что чинят одежды на пороге. Хотя Нокс-младший приехал в сопровождении только четырех воинов, встречали его настороженно. И не мудрено. Двадцать лет назад Нокс-старший убил Такертокера-старшего и нескольких его родичей, заманив их в ловушку. И от сына также ждали проявления воинского коварства.

Затем со стороны поместья показался десяток всадников – судя по форме, из личной гвардии Такертокера. Форма отчасти была скопирована с парадных мундиров правительственной армии, но различий было немало. В Галааде греховным считалось украшать любую одежду, мужскую в особенности. У чероки вышивка и вставки на одежде воина могли рассказать о его происхождении, семье, одержанных победах, убитых врагах и боевых ранах. Ранее для этого служили также татуировки, но от них пришлось отказаться, потому что их запрещало Писание. Поэтому личной летописью служила форма, расшитая бисером, мелкими раковинами и перьями. Рядом с гвардейцами вождь Нокс и его товарищи смотрелись блекло. Нокс носил скромный серый костюм цивильного покроя, сапоги вместо мокасин и в Нью-Бетлехеме или Хевроне ничем не выделялся в толпе горожан. Только вышитая лента на шляпе указывала на его ранг. Примерно так же были одеты и его сопровождающие.

Но вооружены были и те и другие примерно одинаково: винтовки за спиной, боевые топоры у пояса, хотя у Нокса топорик выглядел не вполне уместно. Однако с какими бы намерениями ни явился он на землю Такертокеров, без оружия его бы не стали уважать. Конвой окружил пришельцев, и все вместе молча поехали к поместью.

О главном доме Такертокер-Крик Илай слышал много, в том числе и от отца, который, при всем определенном миролюбии, не раз сожалел, что не сумел его сжечь. Ибо это принесло бы Дэвиду Ноксу великую славу.

Поначалу это был обычный дом, только очень большой. Но затем Джекоб Такертокер, отец нынешнего военного вождя, вознамерился построить себе новое жилище. Оно должно было превзойти поместья белых плантаторов, кичащихся своим богатством, нажитым лишь торговлей, а не воинскими походами. Тем более что благодаря этим воинским походам в плен попал некий ученый человек из Новой Франции, в своих ученых путешествиях неудачно пересекший границу Содружества. Пленник, помимо прочего, оказался опытным зодчим, за что его прозвали здесь Хирамом, и сумел представить план поместья, который пришелся военному вождю по нраву. Правда, строительный лес и камень пришлось возить издалека, но рабов для этого у Такертокера хватало – а когда не хватало, чероки шли в поход и захватывали новых.

Результат получился впечатляющий, и Нокс-младший, успевший в жизни кое-что повидать, вынужден был признать это, когда домашние рабы распахнули ворота и фасад поместья предстал перед приезжими во всей красе. Вот уж какой дом воистину следовало называть Длинным, настолько он был велик и просторен.

И все же первое, что видел всякий, вступающий во двор поместья, – не высокие ступени, не белые колонны и застекленные окна, а разбитый прямо перед главным входом вигвам из выделанных конских шкур. Тот самый кочевой шатер, в каких предки хозяев поместья жили от сотворения мира.

Он настолько притягивал к себе взгляд, что Илай не сразу заметил, как на парадной лестнице появился хозяин поместья. А ведь нельзя сказать, что Такертокер двигался быстро и бесшумно. После ранения он сильно хромал, да и без того от природы был крупным и тяжеловесным. Волосы его сильно пробила седина, и даже сквозь загар по цвету кожи было видно, что в нескольких поколениях Такертокеры брали в жены белых женщин. Но никто бы не осмелился сказать военному вождю, что он не чистой крови. И, несмотря на хромоту, он не позволил никому из слуг поддерживать себя, пока спускался по лестнице.

Единственная вольность, которую он дал себе из-за ранений – отсутствие сюртука или мундира, ибо правая рука его все еще покоилась в лубке и на шелковой перевязи. Он был в белоснежной рубашке, вышитом замшевом жилете, мундирные брюки заправлены в мягкие сапоги. Голова не покрыта, но также перевязана цветным платком, ибо военный вождь был контужен при отступлении. Если его подчиненные могли своим видом восхищать и устрашать, то Айзек Такертокер в первую очередь внушал почтение: суровый, сильный и прямодушный старый воитель.

И убереги Господь того, кто в это поверит, – думает Илай. Спору нет, Такертокер – выдающийся полководец и храбрец, но сверх того он хитер, жаден, расчетлив и безжалостен. И Нокса-старшего он не убил не потому, что простил гибель родных. Просто на тот момент ему это было невыгодно. Так рассказывал Илаю отец.

Такертокер выказал достаточно уважения, выйдя ему навстречу. Впрочем, все может измениться в любое мгновение. Старик ранен, но кругом его воины и слуги, все они вооружены, и Айзек может завершить отложенную кровную месть, когда захочет. Он это знает, так же, как и Нокс.

Илай спускается с седла, протягивает руки ладонями вперед и первым произносит слова приветствия. Он выше рангом, но моложе годами, и славы пока не стяжал.

Такертокер величественно кивает тяжелой головой. Ноксу так никогда не суметь, даже если повезет дожить до преклонного возраста. Он невысокого роста, худощав, круглолиц, с глазами-щелочками под высоко поднятыми бровями. Шляпу, здороваясь, он не снимает – так делают только рабы и чужестранцы.

Илай представляет двух своих спутников, входящих в объединенный Совет племен. Даже если они встречались с Айзеком и раньше, за пиршественным столом или на поле боя, этого требует обычай.

Советников зовут Итан Хаббард и Джабез Крафт, а также Онодути и Вохали, но этих имен молодой вождь не произносит. Из уважения к дому сему, славному благочестием, языческие имена не должны звучать в его стенах. Но также из древнего, неискоренимого чувства не следует называть истинного имени тому, кто может стать твоим врагом. Истинные имена Ноксов ведомы только Ноксам.

Айзек Такертокер приглашает Илая и советников в дом, а воинов охраны примут воины клана.

Вначале гости выражают свое почтение семейным святыням Такертокеров. Они склоняют головы перед Библией на языке чероки, переписанной самим просветителем народа Джоном Сикамором, и боевым стягом клана, где изображена Юдифь, снимающая скальп с Олоферна. Вышили знамя жены Джекоба Такертокера по рисунку покойного Хирама. Сейчас те их них, кто был во здравии, почитались как мудрые женщины клана и доживали свой век в дальних пристройках поместья. Жены же самого Айзека готовились подавать угощенье для гостей.

Разумеется, в поместье имелась столовая, устроенная наилучшим образом, мебель и утварь для нее отчасти была сработана плотниками в поместье, отчасти захвачена во время военных походов. Но сегодня всю мебель из столовой вынесли, оставив только люстру – гостей принимали по обычаю предков, разложив на полу ковры и выделанные шкуры. В самом торжественном случае прием был бы оказан в вигваме во дворе, но такого почета Илай еще не заслужил.

Войдя в дом, верховный вождь и советники оставили свои винтовки охране. Илай не возражал против этого. Если их захотят убить – убьют в любом случае, а пировать с ружьем за спиной не слишком удобно. Достаточно будет топоров и ножей.

После благодарственной молитвы женщины дома, предводительствуемые Лией Такертокер, старшей женой, почти ровесницей Айзека, внесли кушанья, в изобилии предоставленные владениями военного вождя – поставленные как скотным двором, так и охотниками (миссионеры в свое время объяснили, что запрет на убоину в наше время соблюдать не обязательно), маисовую кашу, пироги и бочонок самого лучшего кукурузного виски, что выкуривалось тут же, в поместье, белыми арендаторами. Оставив угощение, женщины удалились. Со стороны хозяина оставались его доверенные люди: капитан ополченцев клана Мозес Паун, два лейтенанта, и советник, служивший еще Джекобу и выживший в резне, устроенной Ноксами, как живое напоминание о том, что Такертокеры ничего не забыли.

Мозес выбил днище у бочонка и разлил виски по фарфоровым чашкам, давним трофеям дома. Сам хозяин сделать этого не мог из-за раненой руки. И первую чашу выпили, как водится, во имя святого Великого духа. Потом принялись неспешно трапезовать, дошел черед и до славного здешнего табака: у Такертокеров принято было курить сигары, а не трубки.

По правде говоря, как бы того ни требовали исконные обычаи, Илай предпочел бы обойтись и без сигары, и без трубки. И, распробовав заморское виноградное вино, ценил его больше виски. Да и желудок набивать сверх меры не любил. Но он терпел и обжорство, и курево, и обжигающее пойло, потому что знал: прежде чем гости не отведают все, что предложено, Айзек говорить о деле не будет. Таков его нрав.

И верховный вождь дождался.

С момента прибытия гостей Айзек не то чтобы не промолвил ни слова, но произносил лишь молитвы и тосты. Но, сочтя, наконец, что формальности выполнены, сказал:

– Не желает ли молодой Нокс взглянуть на Такертокер-Крик с балкона? Да и курить там приятнее.

Он назвал гостя «молодым Ноксом», а не «верховным вождем» – не очень хороший признак. Но Айзек предоставил возможность переговорить наедине. Это следовало ценить.

– Почту за честь.

Один из лейтенантов помог хозяину подняться, но потом Такертокер отстранил его. Однако принял из рук дряхлого советника трость, ибо ему предстояло подняться по лестнице. Следуя за ним, Илай чувствовал, как ему смотрят в спину – и свои, и чужие. Но и его советники, и люди Айзека оставались на своих местах.

За время пиршества наступила ночь, но нельзя сказать, что на Такертокер-Крик пала полная тьма. Множество огней освещало поселение – в домах воинов и арендаторов, хижинах рабов, вдали мигали отблески пастушьих костров, а может быть, подумал Илай, до ночи работают печи в мастерских. Может, для того Такертокер и вывел его на балкон, чтоб показать: пусть его клан потерпел поражение, он все равно силен, и Такертокер-Крик процветает… а ты что мне можешь предложить?

Военный вождь раскурил угасшую было трубку, блик огня осветил его тяжелое резкое лицо. Тени рисовали скулы еще более выступающими, чем те были на деле, а подбородок еще тяжелее.

– Теперь говори, молодой Нокс: зачем на самом деле ты пришел?

Как и в столовой, Такертокер изъяснялся на английском. Но если прежде его английский был безупречен, хоть в Совете Содружества выступай, сейчас в нем внезапно прорезался выговор чероки, в котором добрая половина согласных из английского не выговаривалось, и все они заменились слогом «ку». И фамилия вождя прозвучала как «Ноку».

– Я отвечу. – Илай понимал такой выговор, но предпочитал говорить не на ломаном английском, а на чистом чероки. И то, что он отвечал на языке предков, было странным контрастом его словам.

– Военный вождь наверняка слышал, что я, Илай, сын Джекоба, не чту обычаев предков и заповедей Господних, ношу непристойную одежду и пользуюсь богомерзкими механизмами, завезенными из-за моря. Читаю книги, которые проклял бы праведный Сикомор, и вожу дружбу с чужеземцами. – Он сделал паузу. – Так вот, военный вождь, все это правда.

– Ты пришел сюда, чтобы повиниться?

– Вовсе нет. Я пришел, чтобы сказать: нет ничего, что я не сделал бы ради блага нашего народа и нашего государства.

Такертокер усмехнулся.

– Какая польза народу от твоего недостойного поведения? И о каком государстве ведешь ты речь? О Союзе трех племен? Или о Галааде? Нельзя служить и тому и другому, как нельзя служить Великому духу и мамоне.

– Конечно, Содружество Галаад, такое, каким мы его знаем, обречено. Его правители и законники мнят себя опорой государства, но опора эта сгнила и набита трухой. Но и Союзу племен не устоять. Не верю, что военный вождь не понимает, что война, которая сейчас закончилась, – только предвестие большей, что грядет. И в ней могут проиграть не только люди трех племен, но и все, кто исконно населял эту землю.

– Ты бредишь, молодой Нокс. Война – эта наша жизнь. Сейчас мы отступили, но у нас достаточно храбрых вождей, а у противника – лишь Камминс.

– Признаю, что из одаренных командиров у противника – только Камминс. Но он способен подчинить себе всю армию Содружества, а наши вожди хотят вести каждый свой клан. Свое племя. У Союза племен достаточно винтовок, но не хватает артиллерии и нет кораблей, а ты видел, на что способен даже один линкор. Но дело даже не в этом. Содружество не способно само производить пушки и боевые корабли современного образца. Оно может их только закупать.

– И что из этого?

– Неужели не ясно? Не только Совет Содружества может вести дела с чужеземными странами.

– Ты предлагаешь Союзу племен закупать корабли и пушки у язычников? – Лицо Такертокера оставалось неподвижным, но в глазах впервые за все время разговора промелькнул интерес.

– Если б дело было только в этом, нам не стоило бы встречаться. Рано или поздно вожди придут к этой мысли, а кое у кого налажены торговые связи. Но всего этого недостаточно.

– К чему ты клонишь?

– Галаад – богатая страна. И слабая страна – даже в сравнении с соседями, не говоря уж о тех, что за морем. Чужеземцы давно смотрят на эту страну жадными глазами. Одно из двух: или они придут сюда как завоеватели, или помогут тому правительству, которое будет им выгодно. Выгода – вот все, чего жаждут они. Я знаю, я говорил с ними. И если дать им понять, что правительство Содружества им невыгодно, и если заставить их с собой считаться…

Нокс не знает, чем кончится беседа, но одного он добился: Такертокер слушает его внимательно.

– С чего ты взял, что чужеземцы станут с нами считаться?

– Они не едины, хотя любят твердить о противном. У них не меньше разногласий, чем у наших племен. – Нокс вновь переходит на английский, потому что в чероки нет нужных понятий. – Вопрос лишь в масштабах. Разные страны, разные интересы… Если сыграть с одними против других…

– Все равно, белые всегда останутся нашими врагами.

– Там не только белые. Есть люди с таким же цветом кожи, как у нас. И у них собственное государство, сильное и процветающее.

– Это, по-твоему, причина, по которой они могут нам помочь?

– Нет, конечно. Когда дело дойдет до реальной военной помощи, они выдвинут ряд условий. Совет Содружества заведомо не сможет их выполнить. А мы можем.

– Какие условия?

– Предоставить право голоса всем свободным мужчинам Галаада. Уравнять всех, невзирая на племя и сословие.

– Ты и впрямь спятил, молодой Нокс. И твои язычники тоже. Если Совет Содружества отвергнет такие условия, кто осудит их? Как можно равнять воина и арендатора, чероки, пауни и белого?

– Это возможно. Они там, за океаном, называют это «демократия». Но это не все, военный вождь. Большинство стран, входящих в заморские союзы, отменили у себя рабство. И они могут потребовать – и, скорее всего, потребуют – отмены рабства в Галааде.

Вот тут Такертокер пришел в неподдельную ярость.

– Если ты не лжешь – пусть они лучше приходят нас завоевывать! Потому что отмена рабства разорит не только Союз племен, но и весь Галаад! Кто будет работать на плантациях? Чем мы будем торговать?

– Именно так ответит посланникам язычников генеральный судья.

Такертокер взял себя в руки.

– И что ты предлагаешь? Уничтожить себя самим? Самоубийство запрещено Писанием, знаешь ли.

– В первую очередь я предлагаю взять власть. Чем слаженней будут наши действия, тем меньше потери. У нас будет сила. А с силой считается всякий.

– Горожане никогда не признают власти Союза племен, да и нам не нужны их города. Наименьшие потери, говоришь? Это будет всеобщая резня.

– Я не говорю, что новое правительство будет правительством Союза племен. Есть такое слово «коалиция», я позже объясню, что оно значит. Наши представители войдут в новое правительство. Но ты прав: белое большинство нас не признает. Поэтому нам нужны союзники, которые устроят это большинство.

– И где нам таких найти?

– Искать не придется. Это братство Гидеоново.

– Нокс, мы курили сегодня чистый табак с моих плантаций, а не дурную траву! С какой стати гидеониты будут договариваться с чужеземцами? Для них даже нынешнее правительство Содружества погрязло в грехах, в чем я обязан с ними согласиться, – а чужеземцы и вовсе гнусные идолопоклонники. Я уж промолчу о том, что они – белые и наши враги.

– В первую очередь, они враги правительства. А враг правительства – наш союзник, не так ли? И среди них есть разумные люди. Они знают, что могут вести партизанскую войну до бесконечности, но выиграть эту войну сумеют, лишь создав полноценную армию. Это они способны сделать лишь с нашей помощью – и оружием чужеземцев.

– Все это лишь твои домыслы, Нокс. Гидеониты – ревнители слова Божия и ненавистники нашего народа. Они никогда не примкнут к нам.

– А если их вожди придут к тебе – ты будешь с ними разговаривать?

– Если они придут и предложат союз… Что ж, посмотрим. Но этого никогда не будет, молодой Нокс. И никогда эта страна не примет условий этой – как ты сказал? – демократии.

Правительство вело борьбу с братством Гидеоновым так давно, что жителям Галаада казалось, что это противостояние было вечным. Хотя в сравнении с квакерами гидеониты были еще молоды. В последние годы, когда вооруженные столкновения из пустошей и предгорий переместились на улицы городов, противостояние стало и особенно жестоким. Стража Совета и городские полицейские рыскали по улицам в поисках тайных молитвенных домов гидеонитов, одновременно служивших им оружейными складами. И нередко находили. Но искоренить заразу в корне не удавалось никак: слишком уж она распространилась, слишком уж много было тех, кто винил правительство во всех несчастьях Галаада, и по этой причине готов был предоставлять убежище гонимым ревнителям заповедей.

Об этом размышлял Илай Нокс, сидя в отдельном номере питейного дома вдовы Корбин. Да, в Галааде, славном строгостью нравов, имелись и такие заведения, в последние годы даже и в Нью-Бетлехеме, а уж в Хевроне, городе портовом, тем более. Впрочем, в Нью-Бетлехеме индейца, какое бы высокое место в иерархии Союза племен он ни занимал, могли бы и не пустить на порог. Иное дело Хеврон – в питейные дома допускались не только индейцы и темнокожие вольноотпущенники, но и чужеземцы. Нередко это заканчивалось драками – еще один повод возмутиться падением нравов. И за домами, где такое случалось, следили особенно бдительно.

Однако питейный дом вдовы Корбин к таким заведениям не относился. Вдова правила здесь железной рукой, не допуская никаких безобразий. Из напитков подавалось только пиво – но уж пиво водой не разбавлялось, а девушки, подававшие его, были не из тех, кого в прежние времена выставляли к позорному столбу и побивали камнями. Но и такое заведение добрых правил было, по понятиям гидеонитов, гнездилищем всех пороков. Многие из них предпочли бы отрубить себе руку, чем переступить порог подобного притона.

Но когда, в сопровождении одной из служанок вдовы, в номер вошел человек в матросской робе и шляпе с обвислыми полями, Нокс не выразил никакого удивления. Между тем, человеком этим, если внимательно приглядеться, был Эзра Скарборо, один из вождей братства Гидеонова.

– Эбби, принеси нам кувшин стаута и дай знать, если заметишь что подозрительное.

Девушка – опрятная, в темном платье, чистом переднике и белом чепце – кивнула. Быстро выполнив заказ, она удалилась. Скарборо не выразил негодования по поводу греховности места сего, а также присутствия Нокса (что бы там ни твердил Такертокер, в братстве Гидеоновом состояли не только потомки белых поселенцев).

Он уселся за стол, налил себе в кружку стаута – коричневого, цвета хорошей пахотной земли, и без предисловия заявил:

– Раз ты вернулся живым, значит, все прошло не так плохо.

Эти двое были примерно одного возраста, Скарборо – на два года старше, повыше ростом и сложением не столь плотен, однако сильно ошибся бы тот, кто счел бы его слабым. Как и Нокс, он был смешанной крови, хотя это заметил бы только очень внимательный наблюдатель – а от взглядов таких Скарборо удавалось уклоняться.

– Угадал. Я говорил тебе: если старик не убьет меня сразу, полдела сделано. Я изложил ему все, что нужно… в общих чертах. Не могу сказать, чтоб он встретил это с великой радостью, но, уверен, мне удалось заставить его задуматься.

– Но что он сказал насчет союза?

– Не отказал напрямую. Но, как нетрудно понять, моего посредничества недостаточно. Он хочет личной встречи с вождями гидеонитов.

– Я бы мог с ним встретиться хоть сейчас.

– Но что скажут остальные? Преподобный Эпес? Сеттл Пламенный?

– В этом и дело. Я прячусь тут не столько от ищеек Совета, сколько от своих же. Для них выпить кружку пива в воскресный день – хуже, чем убить человека. А убить язычника – гораздо, гораздо лучше, чем выпить ту кружку… И если речь пойдет о том, чтоб заручиться поддержкой филистимлян, они мне глотку перервут.

– Такертокер тоже много чего сказал насчет вероятных условий, которых нам выставят. Особенно насчет отмены рабства.

– Наши почтенные старцы также мечут громы, стоит лишь упомянуть об этом. Как так! Ведь сие же прямо против Писания – «проклят будь Ханаан, раб рабов будет он у братьев своих»…

– Такертокер такого не поминал, его больше волновала торговля.

– Что ж, во многом до сих пор Галаад стоял на торговле рабами. Но все больше стран отменяют рабство – и рано или поздно этой торговле придет конец. Пожалуй, вернее рано, чем поздно. Живой товар больше не сможет поступать на рынки. Об этом ты старику не сказал?

– Нет. Я хочу, чтоб он сам дошел до этой мысли. О нем много можно сказать дурного, но он не глупец.

– А наши вожди из прежнего поколения этого не примут никогда. Тех, кто понимает свою выгоду, можно убедить. Но моих старших братьев выгода не волнует. Они бескорыстны, воистину бескорыстны. Ибо таковы и есть вожди братства Гидеонова.

– Значит, усилия наши напрасны?

– Иногда, мой краснокожий друг, ты мудр как змий, а иногда… ты уж прости. Мы вместе пришли к выводу: если правительство Галаада изжило себя, нам следует его заменить. И если я не смогу убедить вождей братства Гидеонова в своей правоте, – Скарборо отставил кружку, посмотрел на собеседника ясными серыми глазами, – стало быть, братству нужны другие вожди.