2. Линейный корабль «Мария Каннон»

Такасаго, порт Тайхоку, осень 1864 года

– Итак, «Мария Каннон». Порт приписки Сэндай. Двухмачтовый корабль, осадка 18 футов, длина 190 футов, водоизмещение 1800 тонн. Три орудия «миура» под двумя башнями, 100-фунтовое и два 7-фунтовых. Шесть пулеметов системы «Мурамаса». Толщина брони 4 дюйма, у башен 8 дюймов. Четыре паровых котла, максимальная скорость – 14 узлов.

Инспектор, встречавший корабль, предпочитал употреблять международные термины, а не японские. Отчасти из-за того, что на флоте было так принято, отчасти… это же Такасаго. Здесь столько всего намешано, что радикальные сторонники «возвращения к истокам» могут прийти в ужас. Даже главный порт острова столь же часто называют по-китайски – Тамсуй или европейским именем Формоза. Но моряка из Сэндая этим не удивить.

– Команда, включая артиллеристов и стрелков, – 150 человек. Пехотинцами не усилена, что довольно странно для корабля, недавно принимавшего участие в боевых действиях.

– Броненосный таран не предназначен для транспортировки пехоты, – отвечал старший помощник, коммандер Сато. В гражданской иерархии именно его званию соответствует чин инспектора администрации губернатора. Командир линкора остался на мостике, предоставив рутинные вопросы помощнику.

Инспектор все прекрасно понял и потому не счел неуважением. Говорил он ровно и, похоже, был из тех, кого чрезвычайно трудно вывести из себя. Несмотря на жару, на лице его не было ни следа испарины. Спокойный малозаметный человек чуть за тридцать – года на четыре старше Сато, которого трудно было назвать малозаметным.

– Мой следующий вопрос – к доктору. Вада-сэнсэй, в предоставленных документах нет сведений о раненых и больных. Не сочтите за излишнюю дотошность. В тропиках, как вам должно быть прекрасно известно, любая небрежность может привести к эпидемии.

– Понимаю вас. Но это не небрежность. В данный момент в лазарете нет больных, а без раненых, слава богам и буддам, обошлось. Если вам будет благоугодно, можете произвести проверку. – Худой, густобровый, с иронической улыбкой на правильном лице, Вада Дзюнъитиро обладал редкостным даром убеждения, что для врача, флотского в особенности, неоценимое качество.

– Что ж, памятуя о репутации вашего глубокоуважаемого семейства, полагаю, вы достаточно компетентны в этом вопросе.

Вада действительно происходил из потомственной семьи медиков, но чтобы это было известно здесь, на Такасаго? Сато про себя сделал отметку в памяти: информационная служба в Тайхоку очень хорошо поставлена. Словно в ответ, инспектор заметил:

– Мой отец был врачом, поэтому я не раз слышал о семействе Вада из Тёсю… Что ж, нет надобности в дальнейших проволочках.

Он подписал необходимые бумаги и поставил личную печать.

– Добро пожаловать в Тайхоку. И прошу вас, Сато-тюса, сообщить, что его светлость ждет капитана завтра, в своей резиденции, к одиннадцати часам утра. Сегодня генерал губернатор в Тайбэе, но к завтрашнему дню должен вернуться.

Можно было предположить, что, покончив с формальностями, инспектор захочет узнать подробности об инциденте, который еще недавно назвали триумфом японского оружия, а теперь – позором японской дипломатии. Но тот ничего не спросил. Еще одно свидетельство, решил Сато, что источники информации здесь хорошо налажены. Наверняка и передатчик не простаивает.

Они покинули рубку. Солнце близилось к зениту, и даже легкий ветер с моря не мог полностью развеять жару.

Гавань, сколько мог охватить взор, была заполнена судами всех возможных типов. У пирсов высились суда местной военной флотилии – особенно выделялся флагман, крейсер «Харада», названный именем выдающегося флотоводца смутных времен Харады Киемона, в святом крещении Пабло, и славный не только размерами, но и боевым прошлым. Множество торговых кораблей, в том числе европейских. Тайхоку был одним из мировых центров торговли чаем, и недавние вооруженные действия между Японией и Голландской конфедерацией не могли этого изменить. И уж совсем не поддавались подсчету малые суда – джонки, дау, паровые катера, просто лодки рыбаков и торговцев. Несколько таких уже крутились вокруг «Марии Каннон», норовя, как только представится возможность, приткнуться к бортам со своим товаром.

Свободные от вахты матросы, да и младшие офицеры, с нетерпением ожидали этого момента: все знали, что педантичный Сато сразу в город увольнительную не даст, а за время перехода от Пусана они соскучились – кто по свежей пище, кто по свежей прессе.

Однако кто бы там ни толпился, все мгновенно расступились и вытянулись в струну, пропуская человека в мундире с нашивками капитана первого ранга, твердой походкой шагавшего по палубе.

Инспектор учтиво поклонился.

– Всего наилучшего, Эномото-тайса. Мы, люди князя Мацудайры, рады видеть вас в Тайхоку. Обо всем прочем вам расскажет…

Капитан Эномото Такеаки ответил коротким наклоном головы и прошел в рубку.

Инспектор чуть расслабился.

– И вам, господа, всего доброго. Желаю приятного отдыха. Хотя вам, северянам, вероятно, тяжело при нашей жаре…

Он обращался к Сато, чья светлая кожа свидетельствовала, что тот – не из южных провинций.

– Я служил на севере, но родом из Тама, что в округе Эдо, – сказал помощник капитана.

– Вот как. Что ж, господа, до свидания.

– До свидания, Ямадзаки-сан, – ответил Вада.

По понятным причинам, выход в город был намечен на вечер, пока же господа офицеры собрались в кают-компании на обед. Никаких разговоров о политике при сем не было. Не то чтобы капитан это запрещал. Но если у кого-то имелись мысли насчет того, будто у Японии становится традицией оставлять Корею после того, как она практически была в их руках, это было высказано во время перехода. И вообще, в военном флоте приказы не обсуждаются, а после того, как на Бомбейском конгрессе Евро-Азиатского альянса было достигнуто мирное соглашение, «Мария Каннон», не приспособленная для транспортировки войск, получила приказ идти на Такасаго. Зачем – возможно, станет известно завтра. Пока же можно позволить себе некоторый отдых и обсудить развлечения на вечер, благо Тайхоку – город крупный, богатый и многое может предложить морякам. Для этой цели мичман Судзуки и приобрел, помимо прочего, свежий выпуск местной газеты «Ежедневное яблоко», заполненной объявлениями, сулящими радости для тела и души, включая праздник фейерверков на набережной Пятого сёгуна и открытие новых бань в османском квартале.

– Думается, первый вечер по прибытии не стоит тратить на пустые развлечения. Мы должны показать себя достойными офицерами Сэндайской флотилии и не уподобляться тем, кто, вернувшись с военных действий, сразу торопится в веселые кварталы, – сказал капитан.

Может, кто-то здесь и желал уподобиться, но возражать капитану не решился. Тот продолжал:

– Судзуки-хэсоте, посмотрите, что там пишут о театрах и концертах.

– О, этого добра тоже достаточно. – Судзуки Коскэ, невысокий, круглолицый, с жесткими блестящими волосами, точно облитыми лаком, перелистнул страницу. – В итальянской опере дают «Сороку-воровку». В театре Бао-цзы Чуня идет «Дождь в платанах, или Великая наложница». В зале торгового союза силами хора сотелианской коллегии исполняется кантата Хосокавы Дзёанна «Король Саул»…

– Здесь что, нет национальных театров?

– Отчего же? Вот, пишут: «Новая труппа Усаги Кадзамы представит спектакль "Тридцать лет, или Жизнь игрока" в лучшей современной европейской манере». А вот еще: гастрольная труппа Окуни Пятнадцатой: «Родовые сокровища трех миров» нашего великого Тикамацу Мондзаэмона.

– Тогда я немедленно отправлю вестового за билетами.

– Отлично. Господа офицеры, все свободные этим вечером – готовьтесь к выходу в город.

Не все они хотели бы провести вечер подобным образом. И не обязательно в веселом квартале. К примеру, старший штурман Ватари готов был с жадностью проглотить приложение к столичной «Асахи». Он страстный любитель сёги, международный турнир Ямагучи Хадзимэ – Симон Винавер – в полном разгаре, и в газете публикуются разборы партий.

Но все это придется отложить. Капитан прав. Они должны показать этому городу: каковы бы ни были итоги конфликта с Голландией – военный флот его императорского величества не знает поражений.

Труппа Окуни Пятнадцатой была довольно известна, ведущая актриса не зря носила это славное имя. Пьеса для постановки также была выбрана неслучайно: в ней воздавалась дань дому Мацудайра. Правда, в ней шла речь о другой ветви рода, на Такасаго правили потомки младшего брата первого сёгуна, а не приемного сына. Но на такие вещи нынче мало обращали внимание. И нетрудно было догадаться, что зал будет полон. Однако посланец старшего помощника не только добыл билеты, но и на приличные места. Как ему удалось это – вопросов не задавали, подчиненные у Сато были хорошо вышколены. Настроение по сему поводу было приподнятое. Даже у тех, кто планировал провести вечер повеселее. По нынешним временам, женщины в театры допускались открыто, среди публики было немало привлекательных дам, а эти дамы не упустили случая построить глазки мужественным офицерам в летних кителях с бело-синими шевронами клана Датэ. Пьеса старая, традиционная, если бы ставили ее целиком, шла бы полтора дня, но сейчас из девяти частей охотней представляют первую, пятую и, конечно, последнюю, девятую, про Драконий камень, которая и шла сегодня в гордом одиночестве. Но поскольку «Родовые сокровища трех миров» переиздают не реже, чем шекспировские «Хроники», то все зрители знают, что случилось до начала последнего действия.

Обратно решили пройтись пешком, по ночной прохладе. Разумеется, по пути говорили о просмотренном представлении. Все были согласны, что постановка была хороша, но касательно прочего мнения разошлись.

Во времена Маньчжурской войны, третий сёгун издал указ, запрещающий мужчинам выступать на сцене (естественно, за вычетом театра Но и храмовых танцев), ибо это ремесло отвлекает их от службы в армии и других полезных государству обязанностей. И указ этот официально не был отменен, хотя теперь, по прошествии двухсот лет, соблюдался не так строго, и в некоторых труппах мужчины представляли на театре, правда, пока только в иностранных пьесах. За японские браться не решались. Однако в обществе раздавались голоса в пользу полноценной театральной реформы, которая вернула бы мужчин на сцену.

Самым ярым сторонником этой точки зрения среди офицеров «Марии Каннон» был доктор Вада, противником – старший помощник Сато.

– Спору нет, Окуни Пятнадцатая – превосходная актриса, – говорит врач, – а искусство должно сторониться прямого копирования реальности. Но нельзя же полностью игнорировать правдоподобие! Когда женщина изображает мужчину, который изображает женщину, – это уже чересчур.

– Театр Кабуки в том виде, в каком он существует, – одна из великих национальных традиций. Да, мы меняемся, но традиции есть становой хребет этих перемен. Не говоря уж о том, что женщины по природе своей лучше приспособлены для игры на сцене. Возьмите хотя бы голоса. Одна и та же роль – как ее будет читать актриса-женщина и кукловод-мужчина в кукольном театре? Разница очевидна, и она в пользу женщины, даже если роль – мужская.

– Никто не требует полной отмены традиций. Но после того, как видишь достижения западного театра, некоторые вещи в постановках Кабуки выглядят нелепо. Вот представьте себе, например, что вас играет женщина…

– Ну и что? – Старпом пожимает плечами. – А когда великого господина регента играет женщина? И вообще, Дзюн-сэнсэй, вряд ли я буду настолько знаменит, что меня станут представлять на театре.

– Не надо зарекаться, Тошизо-сан. – На губах доктора привычная ироническая усмешка. – Никогда не надо зарекаться.

Капитан не принимает участия в этом споре. Он погружен в собственные размышления.

В личном деле капитана первого ранга Эномото, хранящемся в императорском адмиралтействе, есть строчка: «Склонен к нестандартным решениям».

Эномото Такеаки не знал, похвала это или упрек. Но тот, кто написал это, не ошибся. При внешней холодности, которая окружающим казалась даже чопорностью, он был импульсивен и подвержен смене настроений. Из нынешней кампании экипаж Эномото вышел без потерь, но было ли то следствием пресловутых нестандартных решений или же просто удачным стечением обстоятельств? Эномото не таков, как его старший помощник, который всегда просчитывает одновременно несколько вариантов развития событий. Сато в Сэндае прозвали Ходячая машина Бэббиджа, и капитан успел убедиться, что прозвище дано недаром. Именно поэтому, выезжая на прием к генерал-губернатору, Эномото помощника с собой не взял. Он хотел во всем полагаться только на себя.

Вчера при возвращении из театра трудно было составить впечатление о городе в свете ночных фонарей. Сегодня, пока он ехал в наемном экипаже, капитан смог видеть Тайхоку во всей красе.

Эномото побывал во многих странах и городах – и когда учился, и по долгу службы. Но даже при этом Тайхоку не мог не удивлять безумным смешением всевозможных стилей – в архитектуре, в одежде и повадках жителей. И даже в растительности. Правда, при беглом осмотре китайский элемент казался преобладающим. Хотя город, основанный при первом сёгуне, Токугава Хидэтаде, около ста лет оставался, как и весь остров, чисто японским. Ну, может, японским с примесью туземцев, ассимилированных завоевателями. И уже после того как пятый сёгун подписал торговое соглашение с династией Мин, китайцы, оценив все выгоды, которые получает Такасаго из-за своего месторасположения, потянулись сюда и, как водится, размножились чрезвычайно. Но, видимо, администрация князя Мацудайры не находила в том вреда. Город, судя по всему, процветал – или это южное солнце и зелень во всем том буйстве, которое отличает весну в этих широтах, создают такое впечатление? Цветущие деревья и кустарники окружали торговые пассажи и особняки, церкви и буддийские храмы, здания банков и биржи.

Миновав площадь с памятником просветителю Такасаго – блаженному епископу Сотело, экипаж свернул на проспект, ведущий к резиденции генерал-губернатора.

На первый взгляд, зодчий, строивший ее, сильно перегрелся на местном солнце. Но те, кто одним взглядом не ограничивался, понимали, что дело не в полном отсутствии вкуса и не в стремлении к оригинальности. Первоначально на этом месте находилась крепость первого даймё Мацудайры. Она и сейчас, собственно говоря, здесь находилась: из уважения к заслугам предков последующие правители сносить ее не стали. Но позже оборонительные свойства для княжеской резиденции стали менее важны, зато возникла потребность в расширении. Потому из поколения в поколение резиденция достраивалась, а запросы у хозяев были разные. И к старой аскетичной твердыне приросли галереи в духе замка Эдо, крыша с изображениями драконов была в совершенно китайском стиле, псевдоготические башни напоминали о том, что кто-то из князей учился в Европе, а фасад украшала колоннада из белого мрамора. На ветру бились флаги с гербами – императорским, сёгунским и княжеским. Все яркое, броское, ослепляющее глаза… примета этого острова.

Внутреннее убранство, не то чтобы простое, но достаточно строгое, составляло с наружной пестротой прямой контраст.

У резиденции стояла охрана, но капитана, узнав его имя, сразу пропустили, а у входа Эномото встретил секретарь, сообщив, что немедленно проводит к его превосходительству.

Кабинет генерал-губернатора – с высоким потолком, французскими окнами, выходящими в сад, был залит солнечным светом. В простенках стояли книжные шкафы, посредине кабинета – письменный стол, а за столом, в кресле расположился правитель Такасаго, князь Мацудайра Кейки. Довольно молодой, невысокий, не отличавшийся крепким телосложением, скорее наоборот, с приятным, несколько удлиненным лицом. Ни тяжелых церемониальных одежд, ни парадного мундира – это было бы слишком для встречи с офицером в ранге Эномото. На князе – темно-серый костюм, сюртук полумундирного кроя призван напоминать, что предки князя были воинами, на груди – ленточка ордена Восходящего солнца, бело-красная. С алым диском в центре.

Эномото раньше приходилось видеть представителей высшей власти, даже самого сёгуна, но не лицом к лицу. Капитан – человек просвещенный, во многом скептически настроенный, он учился в Европе и не склонен идеализировать прошлое. Но князя он приветствовал так, как вассалу надлежит приветствовать господина: опустившись на одно колено, склонив голову и прижав ладонь к полу. Ибо в жилах этого хрупкого человека слилась кровь Минамото и Фудзивара, родов, происхождение которых ведет в такую древность, что поневоле кружится голова.

– Эномото Такеаки прибыл.

И князь ответил так, как отвечали его предки – сто, пятьсот, тысячу лет назад:

– Поднимите голову.

А потом уже обычным, светским тоном:

– Здравствуйте, капитан, прошу садиться.

Когда Эномото занял место напротив, Мацудайра сказал:

– Полагаю, вы поняли, что вас ждет новое задание. Но не всякое задание требует личной встречи…

– Слушаю вашу светлость.

– Когда вы покидали Цусиму, намерением командования было перебросить ваш корабль для усиления местной военной флотилии. Рутинный поход… Но за его время кое-что произошло. – Внезапно он резко сменил тему: – Вам наверняка известно, что десять лет назад эскадра коммодора Кацу Кайсю подошла к берегам Содружества Галаад и вынудила это государство подписать торговые соглашения.

Эномото, конечно же, это было известно. Большинство граждан метрополии почти не обратили внимания на это известие, но военные моряки должны были о таком знать.

– Галаад – закрытое государство, бывшая английская колония, в позапрошлом столетии отвоевавшая независимость. Они ревностно охраняли свои границы не только от военного вторжения, но также препятствовали любому другому проникновению иностранцев на территорию Содружества. Контакты с внешним миром были сведены к минимуму… Как там можно жить, мне никогда не понять. О ситуации в Галааде в цивилизованных странах мало что известно, но все же на протяжении этих лет Евро-Азиатский альянс получал данные, что после того, как наши корабли появились на их рейде и прорыва в изоляционистской политике, их стабильность, казавшаяся незыблемой, стала сходить на нет.

– Болото забурлило… Простите за грубость, ваша светлость.

– Пожалуй, вы нашли верное определение. Очень многие в Галааде недовольны политикой своего правительства и особенно – уступками дикарям, то есть нам. Страна на грани гражданской войны… и никто не возьмется предсказать, сколько месяцев или дней осталось до того, как грань будет пройдена. Так что, помимо вопроса о прекращении военных действий на Корейском полуострове, кулуарно на Бомбейском конгрессе обсуждалось положение в Галааде.

– Гражданская война… Но чего именно добиваются инсургенты?

– Вот это альянс и желает знать точно. Было решено послать к берегам Галаада наблюдателей. И незамедлительно это не сделали только потому, что участники конгресса не сразу определились, каким странам следует предоставить наблюдателей для этого задания. Велик соблазн непосредственного вмешательства в события, особенно для тех, кто имеет прямые интересы в этом регионе – Англии, Франции, Испании… и, естественно, Нидерландов. Поэтому в итоге в качестве стран-наблюдателей были выбраны Япония и Россия. И, после получения радиограммы из адмиралтейства, решено было избрать для этой миссии «Марию Каннон».

– Вас понял, ваша светлость.

– Итак, сколько времени вам понадобится для подготовки к переходу?

Эномото слегка промедлил с ответом.

– Не менее недели. Это дальний рейс, мы должны запастись углем, провиантом и, пусть мы идем в качестве наблюдателей, должны восполнить боекомплект.

– Что ж, пусть будет десять дней, за это время вас снабдят всем необходимым.

– Так точно. Но… ваша светлость, будет ли дозволено задать вопрос?

– Спрашивайте, тайса.

– Вы сказали – для того, чтобы отдать приказ, не нужна была личная встреча. И пока что я не услышал ничего, что выходило бы за рамки приказа. Я ошибаюсь?

На сей раз с ответом помедлил Мацудайра.

– Вы правы. Есть вещи, которые я хотел бы донести в приватной беседе. Отсутствие интересов в регионе? Прямых в настоящее время у нас, может быть, и нет – хотя источники сырья и рынки сбыта не бывают лишними. Но есть обстоятельства, которые мы не можем игнорировать. Если в Галааде разразится гражданская война, другие государства на территории Североамериканского континента могут воспользоваться ими, вторгнуться и аннексировать земли Содружества. И, что еще важнее, земли индейских племен, в настоящий момент прикрытые с востока территорией Галаада. Я не думаю, что вам нужно смотреть на карту, чтобы оценить этот потенциал. И первый кандидат – ДеРюйтерштаадт, входящий в Голландскую конфедерацию. Иными словами, наш главный противник получит в Америке дополнительный плацдарм, важность которого в дальней перспективе экономическая разведка не берется оценить. Этого нельзя допустить. Так считают и его императорское величество, и сёгун-сама, и мы, соратники их, включая министра иностранных дел.

– Иными словами…

– Да. Не исключено, что вам придется вмешаться в события непосредственно. Но действовать следует в правильный момент и в правильных обстоятельствах. Поэтому из капитанов выбраны вы, а из кораблей – «Мария Каннон», а не «Харада», например. Вы понимаете?

– Да. Мой линкор не приспособлен для перевозки войск и потому не вызовет подозрений у сторонних наблюдателей. С другой стороны, его боевых качеств достаточно, чтобы в правильный момент изменить обстоятельства в нашу пользу.

– Вижу, вы меня отлично поняли. И не думайте, что останетесь без поддержки. До отхода мы еще обсудим ваш маршрут и то, в каких портах по пути следования вы получите дополнительные инструкции. Есть ли еще какие-то вопросы?

– Ваша светлость, я сделаю все, чтоб исполнить приказ командования. Пока я вижу только одну проблему. У меня мало данных о Галааде, за исключением тех, что можно найти в морских картах и изданиях по геополитике. Где и от кого я могу получить дополнительные сведения?

– А вот это, Эномото-тайса, и есть причина, по которой я продлил ваше пребывание в Тайхоку. Людей, располагающих подробными сведениями о внутреннем устройстве Галаада, вообще не так много. Но в ближайшие дни на Такасаго должен прибыть именно такой человек. Это замечательный первопроходец и этнограф, который занимается проблемами быта и нравов малоизученных стран и народов. Пакетбот, на котором он отбыл из Африки, ожидается в пределах десяти дней. И я собираюсь прикрепить его к вашей экспедиции в качестве советника.

– Благодарю вас, ваша светлость.

– Тогда – на сегодня вы свободны, капитан. Инспектор Ямадзаки передаст вам все необходимые документы. И до отхода корабля из гавани, думаю, мы с вами еще увидимся.

Говорят, моряк на суше подобен рыбе – быстро портится. Но тот, кто пустил в ход эту поговорку, не принимал во внимание, что во время стоянок в портах моряки не только и не столько проводят время в кабаках и веселых домах. В особенности – военные моряки.

Как справедливо отметил Эномото, для дальнего перехода нужно было запастись необходимым, и пусть казна выделила деньги, а на складах не чинили препон, загрузка занимала время. Доктор Вада пропадал в госпитале святой Ирохи, ему также необходимо было возобновить запасы медикаментов, приобрести кое-какие хирургические инструменты, а также получить сведения о медицинской картине в точке назначения. Впрочем, кое-кто из младших офицеров болтал, что доктор там задерживается не из-за лекарств, а из-за хорошеньких сестричек, которые приходят в госпиталь прямо из медицинской школы, носящей тоже имя супруги первого правителя острова первой католической святой Такасаго.

Помимо закупок и погрузок у команды было достаточно дел. Нужно было заново осмотреть паровые котлы и двигатели, очистить днище и подновить краску на бортах – в белый цвет, в целях устрашения, ибо белый – есть цвет смерти, военные корабли стали красить с начала века, когда колесные суда пришли на смену парусным. Тоже традиция, хоть и не такая древняя, как те, что ценил Сато.

Сато умудрялся быть везде: отслеживал, как проходит ремонт и погрузка, проверял сметы и накладные, представленные счетоводом Цудой, и, что самое главное, они вместе с Эномото просчитывали наилучший маршрут для «Марии Каннон». Командный состав уже знал, куда они направляются, но от команды это пока сохранялось в секрете, сообщили только, что рейс будет дальним. Трудоспособность старпома внушала остальным зависть, а порой и пугала. Впрочем, порой он давал передышку и себе, и другим. Тогда можно было и прогуляться в город, выпить в компании приятелей, ласковых девиц или дам-горожанок, готовых приветить моряка не за деньги, а по зову сердца и плоти. Или просто выспаться и почитать свежие газеты, как штурман, который наконец дорвался до разбора партий гроссмейстера Ямагучи.

В отличие от Ватари, инженер-механик Макино интересовался не репортажами из парижского ресторана «Кампаку», где происходил турнир. Он вообще почитывал не правительственную прессу, а оппозиционное издание «Летучие уши, большие глаза» – просто по старой памяти о Киотском технологическом, где вольнодумство было в моде.

В нынешней передовице ведущий обозреватель «Летучих» Кусака Гэнсуй, как и ожидалось, обрушивался на итоги Бомбейского соглашения, которое в правых кругах иначе как преступным сговором называть было не принято. Разумеется, в первую очередь досталось министру иностранных дел Есиде Сёину, представлявшему Японскую империю на встрече в верхах. Но этим дело ничуть не ограничивалось. Пламенный обличитель клеймил слабость и дряблость нынешнего правительства в целом, не щадя ни сёгуна, ни вице-сёгуна, позорящих высокий воинский дух своих благородных предков. Впрочем, писал Кусака, чума этой слабости поразила правительство бакуфу не сегодня и не вчера. Если бы поступательное движение, начатое при первом сёгуне дома Токугава, не было остановлено, мы бы сейчас владели не пригоршней островов и жалкими клочками земли на американском и азиатском континентах, но, по меньшей мере, половиной мира, и ни одна держава не смела бы выставлять нам условия. Нет, нет, все началось еще тогда, когда третий сёгун отказался от планов полного подчинения династии Мин. Воинский дух, путь меча – вот что всегда вело сыновей Яма-то к славе, а жалкие дети великих отцов сменяли славу на обогащение. И какой спрос со штатского чиновника Ёсиды, никогда не служившего ни в армии, ни во флоте? Продав победу ради какой-то несчастной концессии на добычу южноафриканских алмазов, он всего лишь действовал в духе нынешнего правительства. Несравнимо больше вина тех, кто, развязав военные действия, не сумел должным образом их завершить, в первую очередь бригадного генерала Сайго Такамори. Именно он, спровоцировав конфликт с голландской колониальной администрацией в Корее, вызвал нападение мобильных голландских частей на японские пограничные посты, чем дал повод для введения войск на территорию Кореи. Ответный удар – так называл он свои действия. Но удар хорош, когда он поражает противника, а генерал Сайго завяз в позиционных боях под Ханяном. Это позволило амстердамской клике выиграть время, чтобы созвать конференцию в Бомбее. Чем это кончилось – известно каждому. И виновник национального позора еще имеет наглость показываться перед его величеством? Действия генерала Сайго безусловно свидетельствуют о сговоре с англо-русским лобби в Евро-Азиатском альянсе, продавившим решение о мирном соглашении, если прямо не со штатгальтером и голландским генштабом. Необходимо тщательное расследование преступных действий генерала, и весь народ Ямато, в лице лучших его сынов, требует справедливого суда над предателем. Но, может быть, следует напомнить ему значение слова «сэппуку»?

Коммандер Сато газеты игнорировал. Если доходило до чтения, он предпочитал новые издания по морскому делу и военной тактике, а также классиков. Кроме того, он использовал свободное время для написания писем родным и друзьям, благо ему, как и капитану, полагалась отдельная каюта, и никто не мешал.

Предки коммандера первоначально были самураями невысокого ранга на службе дома Токугава, но потом довольно удачно занялись коммерцией. Сам он вовсе не горел желанием продолжать семейный бизнес и с юных лет мечтал о море. Но в морское училище без дозволения семьи не брали, а ближайшая родня была категорически против. На счастье, он нашел понимание у сестры и ее мужа, которые предложили ему пройти через усыновление. Он согласился, принял фамилию Сато и с тех пор успел пройти путь от гардемарина до помощника капитана. Однако приемных родителей никогда не забывал и регулярно писал им, равно как и ближайшему другу юности, который в настоящее время преподавал в военной академии в Эдо.

В этом состояла сложность. Если в письмах к супругам Сато можно было обойтись обычным «пользуясь случаем, спешу передать весточку, желаю здоровья и долгих лет жизни», то от инструктора академии такими словами не отделаешься, ему хочется знать, что происходит на самом деле. А разглашать сведения о будущем рейсе Сато не имел права. Здесь нужно было тщательно подбирать слова, надеясь, что адресат сам сумеет сложить в уме нужную картину. Взявшись за кисть, старпом вывел:

Дорогой друг и брат Кацугоро!

Прежде всего хочу рассказать, как у меня дела. В начале месяца мы благополучно прибыли на Такасаго (последнее не являлось военной тайной, наверняка сведения были в газетах). Если тебе не составит труда разобрать мои каракули, расскажу тебе о Тайхоку…

Далее следовало развернутое повествование о красотах города, о посещении театров, о местных женщинах, и между делом – о милости, проявленной к команде его светлостью князем Мацудайрой, и о личном приеме, который тот оказал капитану.

Затем Сато извинился, что долгое время не сможет писать, так как корабль пробудет в море длительное время.

Вряд ли ты получишь от меня какие-либо вести ранее следующего года. Желаю тебе здравствовать и жить долго, как южные горы. Если увидишь кого-нибудь из наших прежних друзей, передай, что у меня, как всегда, все в порядке. При встрече поговорим не спеша.

С глубочайшим уважением,

твой брат Сато Тошизо

Не успел старпом отложить кисть, как из-за двери раздался голос одного из вахтенных:

– Сато-тюса, разрешите обратиться.

– Войди и спрашивай. – Сато убрал письмо в ящик.

Вид у появившегося в дверях матроса был несколько озадаченный.

– Сато-тюса, тут какой-то человек спрашивает капитана, а его нет сейчас.

– Пусть приходит позже.

– Так я сказал, а он не уходит… странный он какой-то.

– Так гони в шею.

– А он уверяет, что пришел от его светлости и что никуда не уйдет… говорит, что его фамилия – Сакамото.

Приложение:

Тикамацу Мондзаэмон

«Родовые сокровища трех миров»

Часть девятая. «Встреча у Драконьего камня»

Краткое содержание

Прогневала Небо старая династия Мин, вторглись в ее пределы беззаконные маньчжуры, пожирая и проглатывая ее земли заживо, как олени беззащитный урожай. Кто станет волком бескрайним стадам захватчиков, кто защитит страну? Некому, ибо уже пал жертвой клеветы и интриг бесстрашный адмирал Чжэн Чжилун и погибла его жена-японка, пытаясь с невеликой своей конницей остановить врага в поле, уже сгорел, отказавшись покинуть столицу, последний император старой династии, не в родителей своих добрый и справедливый правитель. И никто еще не знает, что, увидев их доблесть и человеколюбие, изменило Небо свой приговор, тем более что среди небожителей обнаружился у людей покровитель.

И с его помощью и защитой отыщет сын адмирала, Тагава Мартин (ну и что, что прославленному флотоводцу и правителю в реальности тогда было шесть лет, кто в театре обращает внимание на такие мелочи?), в пылающей стране печать императорского дома и наследника императора (который окажется наследницей и поднимет над Фуцзянем победоносное знамя Южной Мин)… Но пока что Тагава Мартин и Чжу Анна, переодетые паломниками, только ждут вельмож, обещавших им поддержку, – если они, конечно, смогут показать печать и наследника истинной крови старой Мин – на большом постоялом дворе, неподалеку от священного источника, куда упал некогда с неба огненный дракон и обернулся огромным синим камнем, из-под которого на благо людям бьет целебная вода.

Множество паломников приходит туда, и потому это место, почти на границе новых владений Присолнечной на материке, так удобно для тайной встречи. Особенно, если речь идет о тех, кто уже поклялся маньчжурам в верности и не желает потерять голову попусту.

Итак, в гостинице и вокруг гостиницы понемногу собираются китайские вельможи-заговорщики – не зная, что один из них подчинился маньчжурам не для вида, а от всего сердца, и предупредил своих новых владык о встрече, так что к Драконьему камню уже вышло войско. Не знают они также, что другой вельможа собирается похитить печать, тайком убить наследника и провозгласить императором себя.

Среди паломников – герои прочих частей пьесы: двое доблестных самураев, преследующих вора, похитившего родовое сокровище дома Мацудайра – драгоценную тушечницу. Тушечницу эту сёгун Токугава Хидэтада некогда подарил приемному сыну Хидэёри, и то, что ей позволили пропасть, непременно будет сочтено признаком непочтительности и может даже послужить поводом к войне между верной сёгунам Присолнечной и владениями Мацудайра Хидэёри на материке. Именно с этой целью ее и украл маньчжурский шпион и колдун, китаец, мечтающий отомстить династии Мин за безвинно сосланных и отравленных родителей. Желая, чтобы маньчжуры стали правителями Китая, он стремится погубить всех, кто мог бы оказать им сопротивление. И, конечно же, он тоже поселяется в гостинице вместе с ручной жабой, способной раздуваться в сто раз против собственного размера и в этом виде летать по воздуху.

Там же оказываются и прочие: барышня Мацу, разыскивающая семью; мудрый старик-плотник, уже не раз оказавший помощь всем персонажам; астролог и механик и езуит Маттео Риччи, желающий исследовать лекарственные свойства источника (даром что он еще и на свет тогда не родился); а также комический персонаж – безымянная рассеянная и скандальная японская вдова в паланкине, совершающая паломничество по буддийским святыням на материке и непременно влезающая вместе с паланкином, служанкой и носильщиками в самые неподходящие ситуации в самое неподходящее время – с совершенно непредсказуемыми последствиями.

И, конечно же, путаница не заставит себя ждать. Самураи, разыскивающие драгоценную тушечницу, примут Тагаву и Чжу за похитителей, а печать – за искомое сокровище и утащат его прямо из-под носа китайского колдуна-шпиона. В результате сложного сцепления совпадений и эпической бестолковости дамы в паланкине драгоценная печать окажется у вельможи-самозванца – и колдун решит, что он нашел наследника Мин, которого надлежит убить.

Мацу примется преследовать Чжу Анну, естественно, щеголяющую в мужском наряде, – так что Анна решит, что стала предметом безумной любви, тогда как на самом деле Мацу всего лишь показалось, что та по приметам похожа на ее пропавшего брата (Тагаву Мартина) – с которым у Анны и вправду имеется некоторое сходство, ибо покойный адмирал приходился дальней родней императорскому дому. Желая избавиться от «влюбленной», Анна открывает ей правду – которую подслушивает половина из собравшихся вельмож-заговорщиков. Некоторые из них теперь не готовы следовать за женщиной, иные же лелеют мысль на ней жениться и самим воссесть на трон.

Бесстрашный Тагава при помощи старика плотника выкрадет у колдуна то, что считает похищенной печатью, но сокровище – к его громогласному разочарованию – окажется похищенной же тушечницей. Тагава Мартин благородно вернет ее самураям и приобретет благодарность дома Мацудайра.

Все, уже совместные, попытки героев отыскать и разоблачить похитителя печати будут разбиваться о блуждающий паланкин – и о него же в буквальном смысле разобьется намерение Маттео Риччи покинуть гостиницу – ибо у вод источника, помимо высокого содержания серы, никаких особых свойств не обнаружилось. Падре Маттео думал было исследовать камень, отколов от него кусок пороховым взрывом, но не успел он соорудить бомбу с надежным дистанционным механизмом, как ее у него тут же и украли. Столкнувшись со скандальной дамой, падре вывихнет ногу, будет вынужден задержаться – и попадет на собрание заговорщиков, где окажется очень кстати.

Ибо только-только удалось Тагаве Мартину и Чжу Анне убедить китайских вельмож объединить усилия и вместе положить конец маньчжурскому владычеству, как посередь собрания воздвигся вельможа-самозванец и, потрясая печатью, заявил, что истинный наследник – он. Заговорщики окончательно запутались, а Чжу Анна впала было в отчаяние, ибо подумала, что само Небо не желает восстановления ее рода, – но тут в помещение, споткнувшись, влетел падре Маттео. И сказал, что многие тут должны его знать как Ли Мадоу, мастера часов и небесных знаков. В этом качестве был он некогда представлен Третьему Принцу и завоевал его благосклонность, а впоследствии и обратил его сердце к христианской вере, что тоже всем известно. Так что последний ребенок его высочества Константина, за какового ребенка выдает себя уважаемый оратор, родился уже в истинной вере и в крещении получил имя Анна. А еще у ребенка под левым глазом была родинка в виде капли, и он, падре Маттео, лично составил гороскоп, чтобы узнать, не является ли родинка знаком злой судьбы, и выяснил, что до двадцати лет дитя и вправду ждут великие горести, а после двадцати – величайшие удачи и трон предков. На что тогда никто не обратил внимания, потому что дитя был мало что четвертым ребенком третьего принца, так еще и девочкой. Каковой уважаемый оратор не является, но зато является присутствующая здесь особа с родинкой.

Самозванец на это бодро отвечает, что до двадцати лет, и верно, был девицею, а в день рождения превратился в мужчину. На него ополчаются соседи по провинции – ни единого дня не был он особой женского пола.

Заговорщики обескуражены: если это самозванец, что похоже на правду, как он может владеть печатью, ведь она-то точно настоящая? И тут Тагава интересуется, не кажется ли всем присутствующим странным поведение этого вельможи. Кажется? Неудивительно. Ведь у императорской печати есть такое свойство: если она попадает в руки человека, не обладающего достаточной дэ, она сводит его сума и влечет к смерти. А между тем Чжу Анна принесла ее из самой столицы, и с ней не случилось ничего дурного.

Самозванец немедля подтвердит теорию: издав гнусный хохот, он провозглашает себя будущим владыкой Поднебесной – и падает замертво, захваченный огромным языком. Кулисы раздвигаются, и на сцену вплывает колдун-шпион верхом на летающей жабе, а за ним – войско разбойников, набранное им по окрестным горам. Колдун кричит, что месть его совершена и наследник Мин мертв, а сейчас он перебьет заговорщиков и этим своим действием окончательно предаст Поднебесную в руки новых правителей. Все герои героически сражаются с разбойниками, но с летучей жабой справиться куда труднее. Колдун направляет ее на здание гостиницы, но в этот момент падре Маттео, перекрестившись, наводит на жабу микроскоп. Жаба сокращается в размерах до нормальной и падает. Ее наездник рушится вслед за ней и разбивается. Умирая, он радуется., что все же смог покончить с ненавистной преступной династией Мин. Чжу Анна не приближается к нему, чтобы не омрачать его последние минуты. Разбойники, приведенные колдуном, в страхе разбегаются. Падре Маттео изучает жабу – он так и знал, что это естественное явление. А летала она из-за того, что, будучи многократно увеличена, заполнилась газом легче воздуха.

Опомнившиеся вельможи клянутся в верности Чжу Анне. Раскаявшийся предатель сообщает, что на подходе маньчжурское войско – небольшое, ибо маньчжуры опасались вызвать беспокойство князя Мацудайры, но достаточное, чтобы захватить гостиницу и истребить тут всех. Заговорщики в страшном беспокойстве прикидывают, куда бы им бежать, но их успокаивает старик плотник. Маньчжуры на подходе, но на подходе и войско Присолнечной – тоже небольшое и тоже достаточное. Его появление здесь – вопрос часов. Ему это известно точно, ибо он – Canada Нобусигэ, командующий экспедиционным корпусом. Нужно же было ему посмотреть сначала, стоят ли люди, намеренные воскресить династию Мин, того, чтобы их поддерживать.

Однако маньчжурский военачальник не верил предателю и, не предупредив его, шел ускоренным маршем. Так что его войска появляются у источника в самый неподходящий момент. Герои во второй раз занимают круговую оборону и молят всех богов и будд – китайских, японских и христианских – о помощи справедливому делу. И, конечно же, взывают и к духу источника. Маньчжурский военачальник громогласно заявляет, что нет ему дела до всех богов, будд и духов, – и, прежде чем отдать приказ открыть огонь, демонстративно плюет в священные воды.

И тут раздается взрыв. Когда дым рассеивается, полководец лежит на земле, а над ним – с его мечом – стоит дама из паланкина. Волосы ее развеваются на невидимом ветру, лицо искажено, вместо правого глаза – сияющая синим, красным и золотым огнем сфера. Дама поет хрипловатым баритоном о красотах природы и прелестях сбора ирисов в сельской местности, и на третьей строфе ее пение переходит в танец, а танец – в резню, поскольку головки цветов, которые она срезает в песне, не что иное как головы тех маньчжурских солдат, которых не пришибло взрывом. Голов, впрочем, немного, поскольку отряд, потрясенный тем, как быстро божество источника ответило на оскорбление, предпочитает немедля рассредоточиться с опасного места.

После их ухода пожилая дама тут же падает и засыпает. Всем очевидно, что в нее вселялось божество источника. Тагава Мартин потрясен – воистину боги и духи Присолнечной присутствуют в Поднебесной, вы же узнали, кто это был – стихи-то классические… Бедную женщину посетил дух правителя Сэндая, умершего три десятилетия назад. Видно, не зря его при жизни называли Драконом. Но уж более явного доказательства, что небеса на их стороне, искать нечего.

Падре Маттео узнает в источнике «молнии с неба» свой собственный пороховой заряд, но предпочитает об этом не распространяться. Вельможи и Тагава полны решимости отбить страну у врага.

Ночью старик-уже-не-плотник выходит к источнику, садится, раскуривает трубку, с другой стороны к тому же камню подходит дама без паланкина, опускается рядом, раскуривает свою. Свет луны падает на ее лицо, которое, без белил, румян и нарисованных бровей, очень трудно принять за женское.

– Я все могу понять, – разводит руками старик, – и женскую одежду, и беленое лицо, действительно, кто узнает вашу светлость в таком виде? И носилки, и интерес к этому делу… Но всех демонов ради, скажите, куда вы подевали свой правый глаз, он был неживой, но он у вас был, и откуда вы взяли этот, синий, золотой и огненный?

– В Венеции купил. У меня их несколько, хотите один на память?

Говорят, именно так в семействе Canada появилось одно из странных их родовых сокровищ: молочно-белый шарик, на одной стороне которого стекло становилось прозрачным и сквозь него проступал ярко-синий диск переливающийся, как крыло бабочки Юривака, а поперек диска шел удлиненный золотой вертикальный зрачок с рубиновой каплей.