Глава IX

У зрителей, пришедших в тот вечер в голографический кинотеатр на премьеру разрекламированного исторического фильма «Полночь, XXI век», имелся серьезный повод для недовольства. Точнее, целых три повода – два молодых человека и девушка, сидевшие в последнем ряду и громко, не стесняясь соседей, комментировавшие чуть ли не каждый эпизод киноэпопеи.

На экране расстреливали одного из друзей главного героя, большинство зрителей нервно сжимали руками подлокотники кресел, а с последнего ряда слышалось сдавленное хихиканье и громкий циничный шепот:

– Да кто ж этих идиотов консультировал?! Какой еще расстрел за анекдот в девятьсот восемьдесят седьмом?!

– Ага, тогда анекдоты про политиков даже дети в школах рассказывали!

– Позорище, гнать таких режиссеров из профессии!

Другие посетители кинотеатра, сидевшие рядом с болтунами и впереди них, оборачивались, шикали на всех троих и грозились позвать контролера. Нарушители порядка торопливо извинялись и ненадолго затихали, но вскоре все начиналось сначала. В фильме шел разгар 1990-х годов, и главный герой со своей подругой стояли перед стендом со старинной бумажной газетой – прочитав опубликованную в ней статью о «темном прошлом» России, они повернулись друг к другу, и героиня, хлопая горящими от восторга глазами, произнесла патетичный монолог о том, что теперь они живут в мире свободы. В заднем ряду снова раздалось презрительное хмыканье:

– Засунуть бы этих артистов в тот год! Пусть бы они там с голоду поумирали – на свободе!!! Пусть бы их во время бандитской разборки перестреляли!

– А представьте, мальчики, вдруг в будущем такую же хрень про наше время снимают?! Жаль, туда не попасть и не проверить!

– Да уж, если когда-нибудь мы научимся прыгать в будущее – стоит первым делом проверить, что наши потомки о нас думают!

На комментаторов заворчали громче, а откуда-то из первых рядов прозвучало обещание вызвать полицию. Троица ответила возмущенным фырканьем, после чего стала шептаться немного тише. Однако все, кто сидел достаточно близко к ним, все равно имели возможность узнать во всех подробностях, что эти люди думали об умственных способностях и знаниях в истории создателей фильма.

А в фильме тем временем наступил XXI век, и свободу, которой наслаждались положительные герои, начали душить «консерваторы-мракобесы». Невоспитанная молодежь в последнем ряду уже не могла сдержать смех, кинозал то и дело оглашался фырканьем, хрюканьем и еще какими-то нечленораздельными звуками. Впрочем, остальные зрители, требуя от весельчаков тишины, теперь уже тоже не стеснялись в выражениях.

На экране же разыгрывался трагический финал. Шел 2012 год, и пару главных героев собирались сжечь на костре на главной площади за то, что они хранили у себя дома запрещенные учебники биологии. Героиня произнесла второй красочный монолог о наступившей в России «полночи», а герой в качестве утешения напомнил ей, что они «по крайней мере, несколько лет дышали свободным воздухом».

– Мальчики, ну пошли отсюда, ну невозможно же такое смотреть! – почти в полный голос стала ныть недовольная фильмом девушка с последнего ряда. Оба ее спутника не возражали, и, не дожидаясь титров, троица начала пробираться к выходу. Вслед им неслись требования больше никогда не ходить в кино и сожаления, что они не ушли из зала раньше.

– Нет, ну что за идиоты?! Ну где они этой чуши набрались? Для чего вообще мы работаем, если историю все равно так перевирают, и то, как все было на самом деле, никому нафиг не нужно?! – возмущалась Эмма в гардеробе, пристраивая перед зеркалом на своих густых непослушных волосах крошечную шляпку с искусственной розочкой. – В режиссеры теперь только полные кретины идут!!!

– Или, наоборот, не кретины, а очень умные люди, которым не надо, чтобы все знали правду… – задумчиво возразил ей Аркадий.

– Думаешь? – с сомнением покосился на него Любим. – Но кому это нужно?

– А кто нас раньше взрывал, а теперь постоянно нам звонит и угрожает, кто письма идиотские шлет, кто Торжецкого в начале года машиной сбил? – с мрачным видом пожал плечами Светильников. – Большинству людей не нужна правда, им нужна та ложь, что они вбили себе в головы. Вернее, другие люди им вбили. А вбивают сейчас всем одно и то же: власть всегда плохая, а те, кто против нее борется – всегда герои.

Трое друзей переглянулись, и на их лицах читалась уже не насмешка над автором фильма, а растерянность и тщательно скрываемый страх. Слова Аркадия звучали логично: после того как партию «Живи настоящим!» и еще несколько близких к ней общественных движений запретили, протесты против хроноисследований как будто бы прекратились, вот только теперь почему-то чуть ли не в каждом фильме, книге или статье либо исподволь продвигалась идея, что такие исследования вредны или бесполезны, либо в красках расписывалось, какими злыми и жестокими вырастают спасенные из прошлого дети, либо шло такое сильное перевирание истории, что его замечали даже плохо разбирающиеся в ней люди. И ведь даже те, кто замечал ляпы и нестыковки, почему-то не спешили критиковать за них авторов – большинство людей предпочитали сделать вид, что не увидели ничего странного.

Эмма непроизвольно придвинулась чуть ближе к Любиму.

– Как бы у тебя не случилось… проблем, когда ты со следующего задания вернешься, – она смотрела на него широко распахнутыми глазами.

Маевский, видя такое искреннее беспокойство со стороны девушки, тут же снова пришел в хорошее настроение.

– Пусть попробуют меня тронуть – им же хуже будет! – самоуверенно пообещал он подруге. Наградой ему стал еще один восторженный взгляд.

Аркадий поджал губы и сделал вид, что ничего не заметил. Любим же посмотрел на браслет связи и встрепенулся:

– Пошли скорее, уже пятый час! Фильм на двадцать минут дольше шел.

– Еще бы, в начале столько рекламы показывали… – проворчала Эмма, подбегая к двери.

Выскочив на улицу, все трое помчались к остановке, на ходу высматривая, не приближается ли к ней маршрутка. Они пока еще успевали приехать на работу вовремя, но успевали почти впритык, а значит, их ждало неодобрение нового директора ХС Лиона Шитякова и злобное недовольство диспетчера Виолетты. И то, и другое, конечно, дело привычное, но все же отправляться на задание после выговора начальства и потом поддерживать связь с раздраженной Неоновой никому из друзей не хотелось. Там, куда они обычно направлялись, требовалась полная сосредоточенность, а обиды на коллег только мешали.

Однако пока неразлучной троице везло. Им почти сразу удалось поймать такси с меняющимся маршрутом, да еще и водитель в нем не слишком старательно соблюдал правила, поэтому на работу они успели вовремя и даже смогли переодеться без спешки. Повезло им и в том, что одевались в этот раз все в рабочие комбинезоны: в том времени, куда они направлялись, их вряд ли кто-то мог увидеть, кроме тех, кто не успел бы никому о них рассказать.

Все трое почти одновременно вышли из раздевалок и в изумлении уставились на стоявшую возле перебросочной платформы Виолетту, одетую в точно такой же комбинезон.

– Да, я тоже с вами сегодня иду, – объяснила она в ответ на их не произнесенные вслух вопросы, и в ее голосе прозвучал вызов. – Георг только что написал заявление об уходе, а чтобы его не заставили отрабатывать, взял больничный.

Любим, не удержавшись, присвистнул. Георгий Грин учился в ИХИ одновременно с ним и его друзьями, только на четыре курса старше, и к тому времени, как они пришли работать в Хроноспасательную службу, уже успел сделать в ней неплохую карьеру и лично руководил довольно сложными заданиями. В тот день, когда Маевский и его однокурсники впервые пришли на работу и главный корпус, где они находились, попытались взорвать сразу на нескольких этажах противники хроноисториков, Георг собственноручно тушил вспыхнувший рядом с его кабинетом пожар, а потом разгребал обломки одной из обрушившихся стен и вытаскивал из-под них раненых исследователей, работавших в соседнем кабинете. Что же случилось с ним теперь, почему человек, не испугавшийся прямой опасности, сдался после нескольких угроз?

– У него, в отличие от вас троих, жена и две дочери. Приемных, из прошлого, – жестко пояснила Виолетта, без труда прочитав на лице Маевского все вертевшиеся у него в голове мысли. – Тем, у кого нет своей семьи, это сложно понять.

Любим и Эмма отвели глаза – вспомнили, что не так уж много думали о своих родных, пока те были живы. Аркадий же, часто навещавший своих родителей до того, как их не стало, а потому не испытывающий неловкости, наоборот, внимательно посмотрел на диспетчера, пытаясь понять, что в ней сегодня кажется ему странным. Она выглядела сердитой, раздраженной, но к ее плохому настроению все уже давно привыкли. Значит, тут что-то еще… Вот только что же?

– Так, ну все, пора! – прервал его размышления все такой же нервный, даже слегка дрожащий голос Неоновой. – Диспетчер у нас сегодня – сам Иоанныч. Директор Лион Иоаннович, в смысле.

Подобных оговорок у Виолетты тоже никогда не случалось. Светильников оглянулся на своих друзей, но те по-прежнему не обращали внимания на необычное поведение старшей коллеги, оба слишком волновались из-за предстоявшего задания.

– Готова! – воскликнула тем временем Неонова, глядя прямо перед собой, – значит, Иоанныч уже начал перекличку участников «нырка» по мини-рации. Виолетта с легкостью запрыгнула на край платформы, но, оказавшись на нем, вдруг пошатнулась и взмахнула руками, едва удержав равновесие, после чего так же неуклюже, пару раз поскользнувшись на гладком металле, добежала до ее центра. Замерев там, она вдруг обхватила себя руками за плечи и крепко зажмурила глаза.

«Да ведь ей же страшно!» – неожиданно осенило Аркадия. Ему вспомнилось, как пару лет назад кто-то из коллег за обедом пересказывал сплетни о Неоновой. Болтали, что она слишком много работает и даже в выходные сидит дома, готовая в любой момент сорваться в диспетчерскую, если там понадобится кого-то заменить. По той же причине, говорили хроноисследователи, она ни разу не отправлялась в прошлое даже на экскурсии, не заглядывала в другие эпохи даже на короткое время. Теперь Светильникову стало ясно, что трудоголизм Виолетты тут ни при чем – она просто из тех людей, кто панически боится путешествий во времени и не может заставить себя даже просто забраться на перебросочную платформу. Однако таким людям и в голову не приходило устраиваться на работу в хроноисследовательский комплекс, а Неонова поступила именно так… Каких же невероятных усилий ей это стоило!

В следующий миг Виолетта исчезла, а на платформу вскочил Любим.

– Аркадий, приготовиться! – прозвучал в голове Светильникова голос руководителя ХС, и он, дождавшись, когда друг перенесется в прошлое, торопливо занял его место.

Эмма замерла возле края металлического круга, готовая запрыгнуть на него в любой момент.

– Аркадий, запуск! – объявил Лион Иоаннович, и молодой человек на короткий миг погрузился в хорошо знакомую пустоту, где не существовало никаких ощущений.

Первым, что он почувствовал, когда снова обрел способность воспринимать окружающий мир, оказался запах дыма – такой сильный и удушливый, что Светильников сразу же закашлялся. Кто-то толкнул его, и он отшатнулся в сторону, налетев на что-то твердое, после чего попытался открыть глаза, однако тут же снова зажмурился – едкий дым не давал не только нормально дышать, но и что-либо видеть. Кто-то позади него закричал, и крик тут же подхватило еще несколько голосов. Кто-то бился в запертую дверь в тщетных попытках вышибить ее, а из-за двери сквозь все эти отчаянные крики порой прорывалась приглушенная толстыми стенами немецкая речь.

Взяв себя в руки, Аркадий все-таки открыл глаза и принялся оглядываться вокруг, машинально пытаясь отогнать висевший в воздухе едкий туман. В первый раз во время его задания реальность настолько сильно отличалась от тренировки. Хотя дыму тогда в кабинет тоже напустили, безвредного, но сильно мешавшего сосредоточиться, и звуки включили те же, что и здесь, специально записанные…

– Аркадий, не стой столбом! – закричала молодому человеку в ухо Виолетта, одновременно пихая его в бок. Светильников повернулся к ней, но она уже бросилась куда-то в сторону, выискивая среди беспорядочно мечущихся в дыму людей маленькие детские фигурки. Молодой человек тряхнул головой и тоже стал проталкиваться вперед, держась правой рукой за деревянную стену, туда, где, насколько он помнил по записям и тренировкам, забились в угол мальчик и девочка лет семи или восьми. «Только бы я в правильном направлении шел!» – билась у него в голове испуганная мысль. Ошибиться в темном задымленном помещении и пойти не в ту сторону было легче легкого.

Откуда-то сзади до Аркадия донеслись громкие голоса Любима и Эммы – слов он разобрать не мог, но ему показалось, что они пытались найти друг друга в обезумевшей от ужаса толпе. Их крики звучали как будто бы издалека, и это казалось особенно странным, ведь Светильников знал, что они находятся в небольшом сарае, что его коллеги где-то рядом. Но думать об этом, как и обо всем остальном, времени не осталось. Где-то впереди его ждали двое детей, до них требовалось добраться как можно скорее.

Шаг вперед, еще один, еще… Глаза разъедал дым, правая рука скользила по стене, привычно прижимаясь к ней тыльной стороной, хотя здесь в таких предосторожностях не было необходимости, ведь в запертом и подожженном со всех сторон деревянном сарае не могло оказаться электрических проводов. Из него имелся только один выход – в четвертое измерение, в другое время. Но дано это будет не всем. Только шестерым детям, достаточно маленьким, чтобы нормально адаптироваться в будущем. А здесь их заменят несколько костей, принадлежавших их ровесникам, жившим в XXIII веке и погибшим при взрыве монорельса. Их родных удалось убедить, что лучше, если останки несчастных помогут в спасении других детей, если одна трагедия, которую уже невозможно исправить, поможет жертвам другой.

Двух из этих шести малышей, живших в середине XX века, готовился забрать в свою эпоху Аркадий. Теперь он, наконец, увидел их сквозь густеющий дым. Как и в записи, которую он помнил наизусть, девочка и мальчик скорчились в углу, прижимаясь друг к другу и зажмурив глаза. Светильников одним прыжком добрался до них, присел рядом на корточки и обнял обоих. Ему передалась их дрожь, и на какой-то краткий миг молодой человек ощутил те же страх и безысходность, что чувствовали и дети, и все остальные запертые в сарае деревенские жители. Словно он не пришел из будущего и не собирался вернуться туда через несколько секунд, словно ему тоже предстояло задохнуться и сгореть в этой тесной постройке…

– Я готов! – прохрипел Аркадий, отгоняя эти панические мысли и еще крепче прижимая к себе детей. Однако ответа не последовало – переговорное устройство молчало. Молодой человек вновь закашлялся и начал считать секунды, надеясь, что директор ХС просто пока занят переброской его коллег и скоро очередь дойдет и до него, но время шло, а из мини-рации по-прежнему не доносилось ни звука.

– Лион! Я готов! – повторил хроноспасатель и вскочил на ноги, рывком подняв детей и завертев головой в поисках остальных обитателей XXIII века. Разглядеть что-либо в заполнившей сарай дымной пелене было почти невозможно. Светильников видел только силуэты мечущихся людей. Кто-то из них упал и уже не поднялся, кто-то другой уже лежал на полу и слабо шевелился, пытаясь не то подняться, не то отползти куда-то…

– Виолетта, не смей! – внезапно услышал Аркадий голос директора, прозвучавший в его мини-рации. – Я запрещаю!

– Пожалуйста!!! – завопила справа Неонова, и Светильников, наконец, увидел ее сквозь дым и сквозь текущие из глаз слезы, она привалилась к стене, одной рукой прижимая к себе маленького ребенка, а другой вцепившись в плечо кому-то еще, какому-то стоявшему рядом с ней человеку, высокому и явно взрослому. – Кто их будет считать?! – крикнула она и закашлялась от дыма. – Ее все равно посчитают погибшей!

– Нет. Отпусти ее и приготовься возвращаться, – голос Иоанновича стал более спокойным, но в нем зазвучали жесткие властные нотки. – Это может изменить историю. Если ее тело не найдут, ее посчитают не погибшей, а пропавшей, ее близкие будут надеяться, что она жива, и вести себя иначе. Ты сама все знаешь!

– Пожалуйста! – повторила Неонова. – Все ее близкие – это ее дочь! Никто не будет…

– Отпусти ее!!! – рявкнул директор ХС.

– Эмма! – завопила вдруг Виолетта еще громче. – Эмма, ко мне! Немедленно!!!

– Неонова, отпусти женщину, – вновь спокойно потребовал Лион. – Здесь должно остаться столько трупов, сколько было бы без нас. Ты знаешь.

– Эмма! – продолжала звать Виолетта, больше не обращая на него внимания. Аркадий попытался подбежать к ней, плохо представляя, что ему следует сделать, но дети, которых ему полагалось забрать, вцепились в спасателя мертвой хваткой и почти что повисли на нем, а потом мальчик вдруг разжал руки и стал оседать на пол. Молодому человеку пришлось нагнуться, чтобы подхватить его.

– Держись за меня! – велел он девочке, тоже почти задохнувшейся от дыма, и выпрямился с мальчиком на руках.

– Эмма, назад! – скомандовал голос директора, по-прежнему звучавший в передатчике Светильникова, а возможно, и в передатчиках всех остальных хроноспасателей.

Оглянувшись на Виолетту, Аркадий увидел, что Эмма уже рядом с ней. На руках она тоже держала ребенка, и внезапно Неонова передала малыша, которого держала сама, стоявшей рядом женщине и толкнула обоих на молодую хроноспасательницу. Женщина, прижав ребенка к себе одной рукой, машинально вытянула другую, чтобы опереться на Веденееву, а та точно так же машинально выставила руку, не давая ей упасть.

В тот же миг обе они исчезли – с детьми, но без оставшейся возле стены Виолетты.

– Аркадий, назад! – изменившимся голосом скомандовал Иоаннович, и Светильников вдруг сообразил, что произошло.

– Будет вам нужное количество трупов! – крикнула Неонова, обращаясь то ли к директору, то ли просто в пространство.

– Дайте руку! – заорал Аркадий, бросаясь к ней, но висящая на нем мертвым грузом девочка не позволила двигаться достаточно быстро. А еще через секунду он почувствовал, что не может больше дышать и в глазах у него темнеет не от дыма, а от нехватки воздуха.

Последним, что он увидел, теряя сознание, было лицо Виолетты. Она, не отрываясь, смотрела в маленькое окошко под потолком сарая, за которым плясали рыжие языки пламени.