Перерыв между очередной лекцией и показом от снятой в прошлых веках хроники трое неразлучных друзей, как обычно, проводили в буфете, заняв свой любимый столик в углу. Настроение у каждого, как и весь последний месяц, оставалось мрачным, хотя Маевский и пытался хоть немного приободрить своих товарищей.
– Был вчера вечером у своих парней из крестового похода. Они отлично приспосабливаются, большинство уже сносно говорит на нашем языке и скоро начнет учиться! – хвастался он с вымученной улыбкой. – А Эсфирь вчера приходила к Толстухе, и девчонки рассказали, что она просилась к нам на работу. Говорила, хоть кем-нибудь, хоть уборщицей, лишь бы у нас. Хочет хоть так отблагодарить ХС за то, что мы спасли ее с дочкой. Знала бы она, что ее не хотели спасать!
– Узнает еще, – вздохнула Эмма. – Кто-нибудь наверняка проболтается, хоть те же девчонки из секретариата…
– Да даже если и так, – по своему обыкновению, легкомысленно взмахнул рукой Любим. – Спасать ее не хотел Иоанныч, а он теперь в отставке. А Тереза, уж не сомневайся, признает, что прав я, а не он! Взрослые люди тоже прекрасно могут у нас прижиться, так что, если мы можем достать их из прошлого, мы должны это сделать.
– Признает, куда она денется, – кивнул Аркадий. – Вот только какой ценой мы этого добились…
За столиком повисло напряженное молчание. Веденеева прищурилась и сжала двумя пальцами переносицу, пытаясь сдержать рвущиеся наружу слезы.
– Эмма, она не мучилась, – уже, наверное, в сотый раз повторил Маевский. – Они все там сначала потеряли сознание от дыма.
– Я знаю, – как всегда, отозвалась девушка и, закрыв лицо руками, уронила голову на стол.
Ее сокурсники переглянулись.
– Если из прошлого станет можно забирать взрослых людей, у нас здорово прибавится работы… – заметил Аркадий, надеясь отвлечь подругу от горестных мыслей.
– Да уж, маленького ребенка легко вытащить – взял в охапку, и готово! А взрослые еще отбиваться будут, брыкаться… – усмехнулся Маевский.
– Ну, мне такое не грозит, мне взрослых точно не доверят, – подняла голову Эмма. – У нас же теперь женщин только на самые простые задания отправляют, так что меня опять куда-нибудь в доисторические времена зашлют…
– Можно подумать, там неинтересно, – возразил ей Любим. – Ныряешь глубже всех нас и еще чем-то недовольна!
– Так давай поменяемся, если тебе хочется в каменный век! – заплаканное лицо девушки исказилось от злости.
– А что, я бы не отказался, мне все эпохи посмотреть хочется! – примирительно отозвался Маевский.
– Но Тереза-то меня ни на одно серьезное дело не пустит! – обиженно огрызнулась Веденеева. – Этот Погос, ее новый зам, вообще хотел всем девчонкам запретить «нырки», хорошо, она его отговорила. Но все равно же нас стали посылать только туда, где все просто, не надо прятаться, не надо никого изображать… «Женщин надо беречь, о них надо заботиться, чтобы они потом заботились о нас!» – провозгласила она громким басом, передразнивая заместителя новой начальницы хроноспасательной службы. – Как будто в неолите не так опасно, как в средневековье! Хотели бы они на самом деле нас поберечь – не брали бы девчонок на работу вообще!
– Погосу дай волю – не брал бы, – усмехнулся Любим. – Про него болтают, что он, когда учился, спорил с преподами по истории каменного века, говорил, что у первобытных людей не было матриархата, ни в одном племени. Даже курсовик на эту тему написал. А потом пришел сюда на практику и посмотрел на жизнь нескольких разных племен из той эпохи. После чего неделю на лекции не являлся – сидел в своей комнате в общаге и с горя пиво пил!
Эмма и Аркадий против воли заулыбались.
– Неужели правда? – недоверчиво покачала головой девушка. Любим развел руками:
– За что купил, за то и продаю.
– М-да, тогда мне вряд ли светит получить от него какое-нибудь интересное задание, – грустно усмехнулась Веденеева.
– Ну почему же? – хитро посмотрел на нее Маевский, все еще надеясь поднять подруге настроение. – Давай попробуем вместе его уговорить, может, он согласится? Или лучше давай сразу Толстуху Терезу обработаем, ее Погос обязан слушаться! Я скажу, что мне нужен помощник на следующем задании, и попрошу отправить со мной тебя. А потом ты, как набравшаяся там опыта, сможешь и одна в Средние века нырять, или куда там тебе больше всего хочется?
В глазах Веденеевой снова загорелся интерес и азарт.
– Так ты что же, хочешь взять меня с собой? – прищурилась она.
– Да запросто! Если тебе так хочется, – кивнул Любим.
– Слушай… спасибо! – просияла девушка. – Только знаете что, мальчики, нам надо очень хорошо продумать, что говорить Толстухе. Давайте еще кофе возьмем и все обмозгуем! – И, не дожидаясь ответа, она побежала к кофейному аппарату. Эмма всегда программировала его сама, не доверяя друзьям столь важного дела, как выбор крепости и сладости напитка.
– Любим, ты чего ее провоцируешь? – зашипел на друга Аркадий, как только девушка отошла от столика. – Нечего ей делать в опасных эпохах, пусть по неолиту гуляет!
– У Погоса появился сторонник в наших рядах? – фыркнул Маевский. – Неопасных эпох вообще-то не бывает. Зато бывают ситуации, когда женщине проще найти выход – сам же знаешь!
– Ну так пусть другие наши девчонки его и находят, Эмма-то тут при чем? – еще сильнее помрачнел Светильников.
– А чем она хуже других?
– Она не хуже, но… ладно, тихо, она возвращается! – шепотом огрызнулся Аркадий и встретил вернувшуюся к столу с двумя чашками кофе Веденееву веселой улыбкой. Любим успел незаметно кивнуть ему, обещая продолжить разговор, когда они останутся наедине.
Эмма сбегала к аппарату за третьей чашкой, уселась на свое место и уже собиралась пригубить любимый напиток, когда за стеной вдруг послышался приглушенный грохот, а потом чьи-то крики. Все, кто находился в буфете, вскочили и, роняя стулья и тарелки с чашками, кинулись к выходу.
– Что, что случилось?! – трое друзей, сидевшие дальше всех от двери, выбежали в коридор последними и очутились в густом, отвратительно пахнущем дыму.
– Горит что-то! Пожар!!! – отозвался кто-то из другого конца коридора.
– Надо же, и как я не догадался?! – крикнул Аркадий и бросился в угол, где, как он помнил, висел огнетушитель.
Эмма и Любим затерялись где-то на этаже, и он мог только гадать, все ли с ними в порядке. Хотя ни о друзьях, ни о других коллегах Светильников в те минуты не думал. Огнетушитель, с трудом нашаренный в углу, оказался неожиданно тяжелым – поднять его молодой человек еще смог, а вот перехватить поудобнее, чтобы нажать на клапан и направить струю пены в нужном направлении, у него не получилось. Да и огня Аркадий что-то не видел – заливать пеной было нечего. Вокруг только клубился дым, причем не знакомый ему по недавнему заданию, черный, щиплющий глаза и заставляющий кашлять, а какой-то странный, светло-серый и больше похожий на туман, с каждой минутой становившийся все более густым. Казалось, что даже крики людей, ищущих выход в задымленных коридорах, звучали все тише, потому что серовато-белые клубы глушили их. «А может, это не пожар, может, к нам какую-то химическую гадость забросили?» – успел подумать хроноспасатель за мгновение до того, как огнетушитель выпал у него из рук, а потом и сам он, задыхаясь и уже ничего не соображая, повалился на пол…
…Возвращение к жизни оказалось приятным – в светлой отдельной больничной палате, на мягкой койке, под тихий шепот сидевших рядом лучших друзей. Хотя эту идиллическую в целом картину немного портило то, что друзья, вместо того чтобы держать Аркадия за руки и переживать из-за его здоровья, с азартом резались в карты на стоявшей у кровати тумбочке и даже не сразу заметили, что он очнулся.
– Кхм! – дал им знать о себе пациент. – Я вам тут не очень мешаю?
Посетители тут же бросили игру и повернулись к нему, но от Аркадия не укрылось, что Веденеева успела заглянуть в карты своего соперника. Впрочем, потом она пересела на край кровати Светильникова, и в ее взгляде он прочитал искреннее беспокойство.
– Как ты? Что чувствуешь? Я сейчас медсестру позову! – затараторила она, одной рукой осторожно сжимая ладонь пациента, а другую протягивая к звонку на спинке кровати.
– Подожди, потом позовешь! Расскажите сперва, что случилось? – потребовал Аркадий. Чувствовал он себя вполне нормально и понимал, что медсестру и врача можно побеспокоить и немного позже.
Кто-то другой, скорее всего, не стал бы его слушать и все-таки позвал медиков, но для Любима и Эммы правила всегда стояли не на первом месте.
– Эти уроды попытались вырубить всех, кто находился в главном здании! – сообщил Маевский. – Можешь себе представить, забросили усыпляющие гранаты сразу в четыре окна, со всех сторон!
– Я так и подумал, что это не пожар, а что-то химическое, – кивнул Светильников. – Но зачем они?..
– Кто бы знал! – хмыкнула Веденеева. – Возможно, они хотели забраться в главный корпус и что-нибудь сломать в компьютерах или в механизмах… Пока все спали и не могли им помешать. А может, пытались нас напугать – вещество безвредное, за него полагается небольшое наказание, как за хулиганство, но после случившегося от нас наверняка еще куча сотрудников сбежит.
– Куча – вряд ли, – возразил Маевский. – Может, пара человек, не больше. Все, кого можно напугать словами и такими мелочами, и так уже уволились.
– Хороши мелочи! – возмутилась девушка. – Кроме Аркашки еще пятерых откачивать пришлось! Нам всем еще очень повезло – сразу несколько человек открыли окна. Многие даже их выбили, чтоб быстрее. Но, главное, дым быстро выветрился, так что сильно никто не пострадал.
– Ты же сказала, что он безвредный? – встревожился Аркадий. Чувствовал он себя неплохо, а друзья его и вовсе выглядели совершенно здоровыми, но ему внезапно пришло в голову, что у вещества, которым они надышались, могли иметься и какие-нибудь отдаленные последствия.
– Вообще-то безвредный, но его никто раньше не использовал в таком большом количестве. Концентрация очень уж сильная получилась, – объяснил Любим. – Но сейчас уже опасности нет, не переживай. Кто б нам иначе дал тут у тебя сидеть!
Его слова не слишком убедили Светильникова: он сильно подозревал, что друзья не спрашивали разрешения врачей и прокрались в его палату тайком.
– А кто еще в больницу попал? – уточнил он еще более настороженно. – И сами вы как, не сильно этой дряни наглотались?
– Оба охранника, – начала перечислять Веденеева, – Мишка Кислицын – он как раз тогда домой уходить собирался – и две стажерки, ты их не знаешь, наверное. Но их всех скоро выпишут, и тебя тоже! Тебе только немного легкие провентилировали и сразу нас успокоили, что все будет нормально!
– А у нас вообще все в порядке. Нас тоже хотели в лазарет засунуть, но я отбился и ее отбил! – похвастался Маевский, кивая на девушку.
Аркадий облегченно вздохнул и позволил себе расслабиться. Кажется, дела и правда обстояли не так уж плохо. В палате так легко дышалось! Век бы здесь отдыхал и слушал милое щебетание Эммы… Вот только надо бы потом все-таки выбрать момент для разговора с Любимом наедине.
А прежде всего надо выяснить еще кое-что, самое главное.
– Кто это сделал, известно? – справился Светильников друзей. Те со вздохом покачали головами.
– Пока не знаем, может, полиция уже что-то и накопала, но перед нами они не отчитываются, – усмехнулся Маевский. – Одного из тех, кто бросал гранаты, поймали, но он, как я слышал, заявил, что он и трое других просто хулиганили. Понятно, что врет, но какая именно шайка за ними стоит – поди разберись!
– Наверняка те, кто раньше состоял в «Живи настоящим!» Хотя, с другой стороны, теперь против нас кто угодно может быть, – мрачно вздохнула Эмма. – Сам же говорил – слишком многим не нравится, что мы развенчиваем их кумиров.
– Или обеляем тех, кого они ненавидят… – поддакнул Любим.
– Ясно… – протянул Аркадий. Его умиротворенное настроение снова сменилось беспокойством, а радость от того, что он почти не пострадал и скоро выпишется, исчезла без следа. Пусть сейчас ему и его коллегам повезло, но что дальше, сколько еще терактов ждет их впереди?
Эти невеселые размышления прервал стук двери. Любим и Эмма дружно подпрыгнули, полностью подтвердив догадку пациента о том, что находиться в его палате им никто не разрешал.
– Что это еще такое? А ну вон отсюда! – прикрикнула на них явившаяся с обходом старшая медсестра Хроноспасательной службы. – Кто вас вообще сюда пустил?!
– Да мы на минуточку… мы как раз вас хотели позвать… видите, он проснулся! – принялись оправдываться нелегальные посетители, глядя на медичку невинными глазами.
– Марина Михайловна, они действительно только что ко мне заглянули! – поддержал друзей Аркадий, прилагая невероятные усилия, чтобы не засмеяться.
Медсестра вместо ответа выразительно посмотрела на разбросанную по тумбочке колоду карт. Любим и Эмма окончательно стушевались и стали медленно отступать к выходу.
– Вечно у меня с вами троими больше всего проблем. В следующий раз, когда придешь в себя в больнице, сначала вызывай сестру, а потом уже с посетителями болтай, – проворчала Марина, отворачиваясь от них и глядя на своего пациента. – И когда кто-то из них при тебе очнется – тоже, – добавила она, когда за нарушителями порядка захлопнулась дверь.
В голосе ее, впрочем, звучала скорее снисходительность, чем недовольство, и у Аркадия появилась надежда, что после осмотра она разрешит Эмме с Любимом вернуться, а может, даже и скажет врачу, что его можно выписать из больницы. Однако эта надежда оказалась напрасной: то ли медичка все-таки решила наказать пациента за непослушание, то ли просто перестраховывалась, но доказать, что с ним все нормально и его можно отпустить домой, Светильникову не удалось.
– Останешься здесь до утра, – безапелляционно заявила она, не слушая никаких просьб и уверений. – Если на утреннем обходе врач посчитает, что ты в норме, тебя выпишут. Так что советую сейчас не спорить, а лечь спать, чтобы как следует выспаться.
– Ладно, – вздохнул Аркадий, побоявшись, что, продолжая настаивать на своем, он только разозлит медсестру и в итоге его оставят в больнице еще на пару дней, и решив сдаться. – Можете тогда передать моим коллегам, что меня утром выпустят? Они наверняка сейчас в коридоре ждут.
– Ждут, без сомнения, – чуть заметно улыбнулась Марина. – Не волнуйся, я им все передам.
С этими словами она вышла, и ее раздраженному на весь свет пациенту осталось только дожидаться утра. Некоторое время он просто валялся на койке, уставившись в потолок и стараясь ни о чем не думать, однако получалось это у молодого человека плохо. Мысли то и дело возвращались то к последнему теракту, то к предшествующему ему разговору в буфете, когда Любим пообещал помочь Эмме вернуться к «более интересной» работе.
К стыду своему, Светильникову пришлось признаться себе, что второе волновало его гораздо больше, чем первое. Он переживал за других попавших в больницу сотрудников ХС, но, по сравнению с его беспокойством за Эмму, эти переживания выглядели совсем слабыми.
«Не уподобляйся Погосу!» – посоветовал ему Любим, и Аркадий готов был спорить и доказывать другу, что вовсе не разделяет идеи нового заместителя директора о том, что женщинам не место среди хроноспасателей. Но теперь, когда Эмма в очередной раз оказалась в опасности и лишь чудом не пострадала, молодой человек не мог больше обманывать себя: он не хотел, чтобы она участвовала в рискованных заданиях. После того, что случилось с Виолеттой – самой выдержанной и хладнокровной из сотрудников ХС, – у Светильникова не осталось сомнений в том, что любая женщина может поддаться на задании эмоциям. И тогда все может кончиться тем, что погибнет и она сама, как Неонова, и другие путешественники во времени, а те, кого им полагалось спасти, тоже не получат шанса на новую жизнь.
Нет, допускать такой большой риск нельзя, а значит, на такие задания, где из прошлого невозможно забрать всех, кто должен погибнуть, нельзя отправлять женщин. И Эмму в том числе. Вот только как, если сама она хочет участвовать в таких операциях и имеет такого упрямого и «пробивного» сторонника, как Любим? На этот вопрос Светильников ответа не находил. Помешать Маевскому он сейчас при всем желании не мог. Раньше, возможно, смог бы – если бы семь лет назад не побежал следом за ним, когда тот решил пройти сквозь толпу протестующих, и не дал сделать то же самое Эмме. Да и то не факт… Возможно, тогда Эмма, наоборот, перестала бы общаться с ним и сейчас дружила бы только с Любимом.
Окончательно расстроившись от этих мыслей, Аркадий отвернулся к стене и решил, что ему действительно надо попробовать поспать. Так и время быстрее пролетит, и чувствовать он себя после сна точно станет хорошо – а значит, утром сможет с полным правом требовать выписки. Поначалу сон к нему не шел, но потом молодой человек начал погружаться в приятную дремоту, пока еще осознавая, где находится, но постепенно теряя ощущение реальности. А потом в правом ухе послышались тихие женские голоса, и в первый момент он подумал, что видит сон.
– …не знаю я, кого из них больше люблю! – шелестел в голове Светильникова нежный шепот, очень похожий на голос Эммы. – Аркашка – он добрый такой всегда, чуткий… А Любим… ох, Любим! Ну вы же понимаете…
Ее шепот заглушило сдержанное хихиканье.
– Дура ты, Эмка, Любим – бабник, дай ему волю, он бы в каждой эпохе завел по любовнице, он тебе сначала будет букеты дарить и серенады петь, а потом сбежит к следующей дуре, – проворчал другой голос, тоже показавшийся Аркадию знакомым – вроде бы одной из их с Веденеевой бывших сокурсниц. – Выбирать надо надежного, чтобы тебя от всех защищал.
– А вот нифига – выбирать надо того, с кем не скучно! – зашипела в ответ еще одна девушка, незнакомая Светильникову. – А Аркадий – тюфяк и сухарь, с ним даже самая тупая клуша захиреет и сбежит к настоящему мужчине, такому, как Любим.
– Не, девки, Аркадий лучше – им можно крутить, как хочешь. А на Любима как сядешь, так и слезешь!
– Вот именно, – снова подала голос Эмма. – Аркадий ничего не может решить сам. Я ж вам рассказывала, как он меня пытался на свидание позвать: «Эмма, я бы очень хотел побыть с тобой вдвоем, но только когда ты сама этого захочешь, потому что я уважаю все твои желания». Ну и до сих пор ждет, что я сама захочу и сама все решу, и удивляется, наверное, что я все никак не решаю. Вот кто-нибудь из вас после такого захотел бы с парнем дело иметь?
– А тебе что, надо, чтобы как в твоих первобытных эпохах – чтобы парень огрел дубиной по макушке и потащил в пещеру? – фыркнула незнакомая Аркадию девушка.
– Нет, мне надо, чтобы он сказал: «Я хочу с тобой увидеться», а не: «Я, конечно, хочу, но ты решай все сама». Понимаешь разницу? – огрызнулась Веденеева.
– Еще как понимаю! Разница в том, что Любим будет всегда все делать по-своему, а на твое мнение ему будет плевать, а Аркадий будет с тобой советоваться, учитывать твои желания и уважать тебя.
– Нет, Эмма, не слушай ее! – вмешался в разговор еще один тонкий голосок. – С Аркадием тебе придется все решать самой, в том числе и за него, во всех сложных ситуациях, а он будет валяться на диване, страдать и даже пальцем не шевельнет, чтобы тебе помочь. А Любим решит все проблемы сам еще до того, как ты о них узнаешь.
– А если я не хочу ни того, ни другого? Если хочу третий вариант, когда решает тот, кто лучше разбирается в проблеме? – теперь голос Веденеевой зазвучал совсем неуверенно.
Ее собеседницы дружно зафыркали.
– Извини, Эмка, но у мужчин так не бывает, – заявила ее собеседница, защищавшая Светильникова. – И, слушай, если Аркадий для тебя слишком нерешительный, можно я к нему подкачу? Раз тебе с ним не нравится…
– Ага, а если Любим для тебя слишком властный, отдай его мне! – поддержал ее полузнакомый Аркадию голос.
– Спасибо, девочки, за ценные и, главное, бескорыстные советы! – процедила сквозь зубы Эмма. Ответом ей стало неразборчивое смущенное бормотание.
– Дуры вы все! – неожиданно вступил в беседу еще один женский голос, как будто бы не такой молодой, как у остальных спорщиц. – Этот ваш Маевский любую из вас пошлет на верную смерть, если посчитает, что иначе задание не выполнить! Вот о чем в первую очередь надо думать, а не о том, кто будет в семье командовать.
– А я бы пошла! На любое задание, на любой риск, и на смерть тоже, если бы он меня послал! – теперь уже не шепотом, а в полный голос воскликнула Эмма.
Аркадий вцепился зубами в подушку. Он давно понял, что голоса Веденеевой и ее подруг ему не приснились и не померещились. Многие хроноисследователи использовали вживленные в череп переговорные устройства не только на задании, но и дома, когда сразу нескольким друзьям хотелось пообщаться всем вместе, а встретиться они не могли. И уже не раз случалось, что кто-нибудь из болтунов неправильно выбирал настройки и разговор слышали те их коллеги, кого он не касался. Вот и Светильников теперь оказался в таком же глупом положении.
Собеседницы Эммы продолжили говорить что-то еще, перебивая друг друга, но внезапно все звуки исчезли, должно быть, Веденеева, обидевшись на подруг, отключила свой прибор.