Глава II

Аркадий Светильников сидел на длинном балконе, опоясывавшем здание клиники на двадцатом этаже, и смотрел на медленно встающий над горизонтом алый шар солнца. С тех пор как ему разрешили самостоятельно ездить по больнице в инвалидном кресле, он часто приезжал на один из балконов на рассвете и на закате и подолгу сидел, любуясь переливающимся всевозможными оттенками небом, меняющим свой цвет с красного на золотой солнцем и принимающими самые причудливые формы облаками. Едва ли не единственные вещи, ничуть не изменившиеся за прошедшие два столетия. Хотя – вот же ирония судьбы! – именно закатами, восходами и вообще природными красотами Светильников смог по-настоящему насладиться только теперь. В своем «родном» XXIII веке ему все времени не хватало…

Зато теперь молодой человек мог сколько угодно любоваться природой: медики в двадцать пятом столетии оказались еще более невероятными перестраховщиками, чем в двадцать третьем, и крайне неохотно разрешали своим пациентам и ходить, и заниматься какими-нибудь простыми делами, даже когда те были уже вполне к этому готовы. От выздоравливающих пациентов требовалось, чтобы они как можно больше лежали и тратили как можно меньше сил. Двигаться разрешалось только во время занятий лечебной физкультурой и только делая специальные упражнения под руководством инструктора, а вся прочая «самодеятельность» считалась вредной и опасной для дальнейшего выздоровления.

Аркадию с трудом удалось выклянчить у своих врачей разрешение проводить часть дня, сидя в кресле, а потом чуть ли не со скандалами добиться возможности кататься по клинике и выезжать на балкон. Одержав эту небольшую победу, он стал мечтать о том, чтобы съездить прогуляться на улицу хотя бы рядом с больницей, но решил, что так сильно испытывать терпение медиков все же не стоит и что лучше ему на некоторое время стать послушным пациентом и больше ничего не требовать. А потом, когда они убедятся, что прогулки по больнице ему не вредят, он попробует «раскрутить» их на следующую уступку…

Воспоминания о борьбе с докторами навели Светильникова на мысль, что в будущем, которое теперь стало его домом, с прежних времен сохранилось еще кое-что – то самое врачебное упрямство и излишняя забота о больных. Пожалуй, об этом стоило поговорить с Анатолием Верновским – тот обещал зайти к нему сегодня. Аркадий опустил глаза на маленький экранчик часов на подлокотнике кресла – где-то минут через двадцать гость появится. Встречи с ним стали самой большой радостью бывшего хроноспасателя: Тол своими рассказами о жизни в двадцать пятом веке развеивал скуку и однообразие больничных будней. От него Светильников, в частности, узнал, что в XXV веке снова появилось много компьютеров – более простых, чем до восстания искусственного интеллекта, не способных к развитию и просто облегчающих людям работу. А еще – что эпидемия бесплодия в последнее десятилетие стала постепенно сходить на нет: с каждым годом в мире рождалось все больше детей, хотя в XXIII веке ученые считали, что такое произойдет хотя бы на сто лет позже. Эти две главные новости показались Аркадию самыми важными, все остальное вроде заселения других планет и появления подводных городов впечатлило его гораздо меньше.

Но сейчас, пока его друг еще не пришел, стоило по полной налюбоваться восходом. Петербургское апрельское солнце светило робко, неярко и почти не грело, так что на его медленно плывущий вверх красный круг можно было смотреть довольно долго – и даже медики, хоть и ворчали в своей обычной манере, не стали ни запрещать этого, ни требовать, чтобы Светильников надевал защитные очки. Хотя могли – Тол уже поведал, что правый глаз Аркадию пришлось полностью выращивать заново. Как и всю правую половину лица.

Не сводя глаз с солнечного диска и клубившихся над ним сиренево-розовых облаков, Аркадий провел пальцами по своей правой щеке. Кожа на ней стала теперь гладкой и мягкой, как у маленького ребенка, без каких-либо неровностей и без малейшего намека на щетину – с мечтой отпустить в старости такую же бороду, как у Иоанныча, Светильникову пришлось попрощаться. Пальцы двинулись дальше, влево, и ощущение мягкости под их кончиками сменилось другим, более привычным – он нащупал свою обычную, жестковатую кожу, местами колючую от пробивающихся волос. Такую же, как двести с лишним лет назад.

Но думать о прошлом сейчас не стоило. Аркадий старался реже вспоминать об оставшейся в двадцать третьем веке жизни – особенно когда сидел на балконе, где перед ним открывался вид на его новую жизнь. Петербургская окраина, где находилось тридцатиэтажное здание больницы, изменилась до неузнаваемости. Исчезли переплетающиеся многоярусные дороги со сложными развязками, в которых так легко путались даже опытные автомобилисты, но на их месте не появились бескрайние заповедники с лениво гуляющими по дорожкам среди деревьев людьми из любимых Светильниковым в юности книг писателей-фантастов. Внизу виднелись дороги, но по ним не ездили машины, а люди, как правило, не шли, а сидели или даже лежали на широком бордюре по краям – зато сами дороги с разной скоростью двигались по земле, похожие на огромных темно-зеленых змей. Эти змеи извивались среди деревьев и небольших построек, окруженных деревьями, и уползали куда-то вдаль, за горизонт, где находились какие-то более высокие здания, плохо различимые в утренней туманной дымке.

Иногда Аркадию хотелось поскорее узнать, что там за здания и куда ведут зеленые дороги, но он убеждал себя, что спешить не стоит. Тем более что и врачи, и опекавший его Анатолий постоянно твердили, что ему нельзя перегружать себя новой информацией. В чем-то они, наверное, были правы: Светильников и так с трудом «переварил» рассказ Тола о том, что и дороги, и многие окружающие людей вещи в XXV веке созданы из органической материи и, по сути, являются живыми – чем-то вроде колоний одноклеточных растений, питающихся солнечным светом.

Солнце поднялось выше и теперь из красного стало ярко-оранжевым. Но воздух на двадцатом этаже оставался холодным, и Аркадий поплотнее закутался в укрывавший его большой мохнатый плед. Если кто-нибудь из персонала больницы зайдет на балкон и решит, что пациент мерзнет, его тут же увезут в палату, не слушая никаких возражений!

Сзади послышались шаги, и Светильников, решив, что его опасения оправдались и к нему пришел врач или медсестра, приготовился изображать полностью довольного жизнью человека. Однако в следующую минуту у него из-за спины вышла девушка в ядовито-зеленом брючном костюме и накинутом на плечи слишком большом для ее тонкой фигурки белом халате – точно не медик и не пациентка.

– Простите, пожалуйста, вы – Аркадий Светильников? – поинтересовалась незнакомка, разглядывая его с нескрываемым любопытством.

– Да, это я, – улыбнулся ей молодой человек.

Девушка просияла и, нагнувшись к нему, зашептала ему в самое ухо:

– Аркадий, я из газеты «Новое Невское время»! Вы извините, что вас беспокою, но мне с трудом удалось сюда пробраться! Можно у вас кое-что спросить?

Светильников расплылся в улыбке – похоже, журналисты в XXV веке тоже мало отличались от своих коллег из всех прошлых эпох. Что же, он предполагал, что к нему будут проявлять интерес – все-таки человек из далекого прошлого и все такое…

– Спрашивайте, – отозвался Аркадий тем же заговорщицким шепотом. – Я никому не скажу, что вы сюда приходили.

– Спасибо! – радостно закивала та и направила на него маленький микрофон. – Аркадий, вы правда учились и работали вместе с Маевскими? С Любимом и Эммой?

Теперь Светильников уже не просто улыбался, а едва удерживался, чтобы не рассмеяться. Вот оно что, местных жителей интересовала вовсе не его персона, а его друзья, ставшие знаменитыми! А он-то навоображал себе всякого…

– Я не просто учился и работал с ними, мы были лучшими друзьями, – сообщил молодой человек.

– Правда? Как же здорово!

– А с Эммой мы вообще дружили с детства, потому что жили по соседству, и наши родители дружили семьями. Мы и в школу вместе ходили.

– Аркадий, я боюсь, меня сейчас отсюда выгонят, поэтому будьте так добры – расскажите мне сначала что-нибудь интересное про них обоих! – попросила репортерша. – Когда вы с Эммой впервые встретили Любима? Во время поступления в ИХИ?

– Хм, вообще-то, нет, – Светильников на мгновение заколебался, не уверенный, стоит ли делиться с незнакомой журналисткой личными воспоминаниями, но потом все же решился. – Мы с ним познакомились раньше, когда Эмма попыталась затащить меня на экстремальные аттракционы. Она их просто обожала, а я до смерти боялся.

Девушка затаила дыхание, боясь, несмотря на запись, пропустить хоть слово.

Много рассказать ей о своих друзьях Аркадий не успел – как и предполагала его неожиданная посетительница, вскоре на балкон пришла одна из медсестер и выпроводила ее прочь, после чего принялась отчитывать Светильникова за то, что он слишком долго сидит на холодном воздухе. Правда, увезти его с балкона медичка все-таки не успела – появился Анатолий, заявивший, что он сам разберется со своим подопечным, и та ушла, недовольно поджав губы.

– Что, нарушаешь порядок? – улыбнулся Тол, берясь за ручки инвалидного кресла и разворачивая его к балконной двери. – Сейчас нарушишь его еще больше – я уговорил Грега отпустить тебя сегодня ко мне в гости!

Грегом медики называли Григория Никодимова, руководителя восстановительного отделения, и, чтобы уговорить его выпустить пациента куда-то за пределы своей территории, требовался настоящий ораторский талант. Аркадий взглянул на своего друга с нескрываемым уважением.

– Поехали! – поторопил его тот. – Пока Грег не передумал.

Они и правда покинули клинику очень быстро. Светильников думал, что им придется просить у кого-нибудь из медиков одежду и выслушивать длинный инструктаж о том, что ему можно, а что нельзя делать на улице, однако Тол объявил, что он вполне может ехать в своей пижаме, поскольку она мало отличается от обычных спортивных костюмов, и накрытым пледом, после чего покатил его кресло к ближайшему лифту.

– Сегодня выходной, – напомнил он Аркадию. – Так что я хочу тебя познакомить со своей семьей. Ты ведь у нас потом часто будешь бывать… Ну, если захочешь, конечно.

Светильников вежливо кивнул – он пока еще слабо представлял себе, что станет делать, когда его выпишут из больницы. Анатолий был его единственным другом, и он не отказался бы видеться с ним, в том числе и у него в гостях, как можно чаще, но не знал, придется ли такое по душе самому Толу и его родным.

Они вышли из лифта на первом этаже, и Верновцев покатил кресло своего подопечного к большим раздвижным дверям, разъехавшимся в стороны при их приближении. «Живая» зеленая дорога проползала в нескольких метрах от просторного крыльца с несколькими пандусами, от крыльца к ней вела неподвижная дорожка, на первый взгляд как будто бы покрытая самым обычным асфальтом, но при более внимательном рассмотрении оказавшаяся странного серо-зеленого оттенка.

– Тол, – запрокинул голову Светильников, – а эта дорожка – тоже органическая?

– Конечно, – наклонился к нему Анатолий. – Только в ней меньше хлорофилла – видишь, она не совсем зеленая? Она не двигается, и поэтому ей не требуется много энергии.

Кресло мягко покатилось по идеально ровной зеленосерой поверхности, а потом с легким толчком въехало на изумрудную движущуюся полосу. Верновцев развернул его к одному из длинных выступов на краю «живой» дороги, а сам уселся на этот выступ.

– Поедем на медленной ленте, – предложил он своему другу. – Теперь можно не спешить, у нас весь день впереди, а на большой скорости особо по сторонам не насмотришься.

Аркадий молча кивнул – он уже во все глаза смотрел по сторонам, хотя ничего совсем уж необычного вокруг пока не видел. Только деревья и кусты, пока еще почти все голые, без листьев, с едва начавшими распускаться почками, да кое-где за ними, вдали от дороги, небольшие домики. Здание больницы, уходившее высоко в небо и окруженное целым хороводом построек поменьше, оказалось единственным большим строением в окрестностях.

– Тол, я не биолог, но точно знаю, что любой живой организм должен… э-э-э… выделять продукты жизнедеятельности, – заговорил Светильников после паузы. – И за ним нужно как-то ухаживать. Растениям, например, вода нужна – пусть даже некоторые надо поливать очень редко.

– Естественно, – кивнул Анатолий. – Но за дорогами ухаживать просто. Воды им хватает от дождя, а все выделения уходят в землю. А стены домов – не живая ткань, а что-то вроде скелета, как у кораллов, знаешь? За ними вообще специальный уход не нужен. Сложнее с домашними вещами – с грелками там, с бытовыми приспособлениями… Но с ними все равно проще, чем с домашними животными или с цветами в горшках. С ними – как с теми цветами, которые нужно редко поливать, вроде кактусов.

– Интересно… – только и смог пробормотать Аркадий.

– Если хочешь, тебе моя жена сегодня подробно все расскажет и покажет, – предложил его друг. – Она как раз биолог, выращивающий органические ткани. Только она специализируется на тканях нашего, человеческого организма.

Светильников снова молча кивнул. Он не знал, стоит ли ему сначала расспрашивать о биотехнологиях или лучше сперва прояснить другие, не менее интересные вопросы.

– А сын у меня – компьютерщик, – продолжал Тол с некоторой, как показалось Аркадию, досадой в голосе. – Что удивительно, потому что мы забрали его из пятнадцатого века, когда ни о каких компьютерах человек еще и не мечтал. Умный парень, этого не отнять, но интересуется только своими программами и больше ничем. Так что ты на него не обижайся, если он поздоровается и тут же снова в монитор уставится. Не представляю, как он через год сможет жить самостоятельно!

– В наше время такие ребята тоже встречались, – улыбнулся Светильников. – До того, как искины вышли из-под контроля и компьютеры пришлось уничтожить. Пока другие подростки дурью маялись, те юные гении программы писали и деньги зарабатывали. Ну, правда, иногда еще взламывали чужие компьютеры…

– Дык я в курсе, историк все-таки по первому образованию! Очень надеюсь, что мой, по крайней мере, ничего важного не взломает!

Дорога плавно свернула и понесла своих пассажиров по открытому пространству, поросшему прошлогодней засохшей травой. Кое-где, правда, уже пробивались молодые, нежно-зеленые травинки. Вдалеке, на противоположном конце поля виднелось длинное белое здание, разрисованное огромными синими узорами – кажется, какими-то стилизованными кораблями с мачтами и парусами. Светильников хотел спросить, что находится в том строении, но внезапно понял, что и это, и уход за «живыми» вещами, и все прочие особенности жизни в 2431 году не являются самой важной информацией. Главное заключалось совсем в другом…

– Знаешь, Тол, – неуверенно заговорил Аркадий, – я тут заметил одну любопытную вещь… Как раз сегодня утром думал. У вас здесь… то есть у нас… и врачи, и журналисты ведут себя так же, как и в моем времени. Видимо, и все остальные тоже так? Не изменились с тех пор? Вот и задвинутые на компьютерах подростки у вас, как оказалось, есть…

Анатолий посмотрел на него немного удивленно, словно не до конца понял, о чем его спрашивают.

– Ну да, – кивнул он после некоторой паузы. – А что тут странного? Человеческая психология неизменна.

– Как же так? – теперь настала очередь Аркадия удивляться. – Почему она перестала меняться?

– Так она вообще никогда не менялась, – пожал плечами Верновцев. – Или что ты имеешь в виду?

– Как – не менялась?! – уставился на него во все глаза Светильников. – Ты же хаэсник, как и я! И историк к тому же. Кому, как не нам, знать, что в разные эпохи жили разные люди! До двадцать третьего века все только и делали, что убивали друг друга и загаживали земной шар, а потом…

– А потом остались теми же, только тех, кто убивал и загаживал, отстранили от власти, – спокойно возразил ему Тол. – И во все прошлые века жили люди, помогавшие друг другу и бережно обращавшиеся со всем живым, – просто раньше они не могли делать это на глобальном уровне. Неужели вас не учили?..

– Хм, нет… – покачал головой Аркадий. – Хотя одна дама из двадцатого века тоже говорила что-то подобное… Что-то тут есть, да…

– Ты не обижайся, но сейчас это в школе проходят, – улыбнулся ему Анатолий.

– Ясно, – вздохнул Светильников. – Я дикарь из прошлого, не знающий таблицу умножения. Предупреди своих родных, что я задаю вопросы о том, что они узнали в детском саду.

Дорога сделала очередной поворот, направляясь в жилой квартал. Мимо сидящих друг напротив друга мужчин, которых разделяло не больше метра – и два столетия человеческой истории, – проплыли невысокие дома, разрисованные всевозможными разноцветными узорами. Из подъезда ближайшего дома выбежала компания смеющихся подростков. Они устремились к движущейся дороге и вскочили на нее, ни на мгновение не переставая болтать. Начал моросить мелкий дождик, и одна из девушек достала из сумочки какой-то маленький предмет. Она взмахнула им, и из него внезапно выстрелила вверх блестящая струя, развернувшаяся в прозрачный, словно бы сделанный из полиэтилена купол, накрывший всех подростков, защищая их от дождевых капель.

– Открыть зонтик? – Тол кивнул на усевшуюся кружком под куполом прямо на дорогу группу парней и девушек. – Мой дом – вон тот, с красными цветами, мы через пару минут до него доедем.

– За пару минут, наверное, не промокнем? – неуверенно предположил Аркадий. – Лучше ты мне потом покажешь, что это за штука и как она работает!

Через несколько минут они уже поднимались на лифте к квартире Анатолия. Стены, выкрашенные голубоватой краской, двери, ступени лестницы – все в его доме выглядело вполне обычным, и Светильникову пришлось напомнить себе, что перед ним не камень или бетон, а выращенные за несколько недель огромные колонии одноклеточных кораллов, точнее, оставшиеся от них сверхпрочные скелетики.

В квартире Верновцева на первый взгляд тоже не оказалось ничего такого, чего его гость не видел в XXIII веке. Дверцы шкафа в тесноватой прихожей плохо закрывались из-за висящих в нем еще не убранных на зиму пальто и шуб и более легких весенних курток… Стены, правда, были не оклеены обоями, а выкрашены в белый цвет и расписаны все теми же узорами – только, в отличие от того, что Светильников видел на улице, с мелким и неярким рисунком, каким-то сложным переплетением волнистых линий.

– Здравствуйте! – в прихожую вышла молодая на вид женщина с короткими кудрявыми черными волосами. – Привет, Тол!

– Тала, это Арк. Аркадий Светильников. Арк, это Галина, – представил Анатолий своего гостя, чмокая женщину в щеку. Та приветливо улыбнулась, но не выказала ни малейшего любопытства, словно увидела не человека из далекого прошлого в инвалидном кресле, а просто коллегу своего мужа.

– Очень приятно, – обратилась она к Аркадию, а затем снова перевела взгляд на Анатолия. – Загляни к Дэну, пожалуйста. Он опять что-то изобрел, а я, увы, не смогла оценить его творение по достоинству. Может, у тебя лучше получится?

– Где уж нам, дремучим старикам, понять юного гения! – усмехнулся Тол и, затолкав свою куртку в шкаф, взялся за ручки кресла Аркадия. – Пойдем, познакомишься с будущим изобретателем чего-нибудь великого.

Коридор оказался достаточно широким, чтобы по нему могла проехать инвалидная коляска, и Анатолий, подвезя Аркадия к одной из дверей, стукнул по ней пару раз, после чего, не дожидаясь ответа, толкнул ее.

– Дэн, доброе утро! – поздоровался он с сидящим за миниатюрным ноутбуком подростком лет пятнадцати. Тот в первый момент оглянулся на дверь с недовольным видом, но потом, увидев Аркадия, вежливо кивнул:

– Здравствуйте.

– Дэн, это Аркадий, я тебе о нем много говорил. Арк, это мой сын Денис, – познакомил их глава семейства, подходя к компьютеру. Юноша нетерпеливо улыбнулся гостю и тут же перевел выжидающий взгляд на отца – ему явно не терпелось о чем-то рассказать ему. Светильников сделал вид, что изучает комнату, тоже вполне обычную для мальчика-подростка. Белые стены с абстрактным зелено-коричневым узором были завешаны фотографиями каких-то людей в ярких костюмах, то ли актеров, то ли спортсменов, а все горизонтальные поверхности завалены пыльными книгами, какими-то приборами с тянущимися от них проводами, блюдцами с яблочными огрызками и еще какими-то объедками…

– Мог бы и прибраться к приходу гостя, – проворчал Тол, проследив за взглядом своего друга.

– Я не успел, – отозвался его сын. – Я программу тестировал.

– Какую на сей раз? – поинтересовался Анатолий.

– Литературную. Я тебе говорил, – младший Верновцев посмотрел на Светильникова и принялся объяснять: – Программу, которая может оценить любой текст с литературной точки зрения. Не просто найти ошибки, а понять, хорош ли у автора стиль и как его можно улучшить. Хотите посмотреть, как она работает?

– Давай, покажи нам, – ответил за Аркадия его друг, и парень с энтузиазмом защелкал мышью. На экране его ноутбука развернулось окно с длинной пустой строкой вверху и множеством маленьких окошек под ней.

– Вот в эту строку надо вставить кусок текста – влезет до десяти авторских листов, – показал Дэн. – Но большой объем она долго анализирует, так что я вам покажу на какой-нибудь одной строчке. Например, э-э-э…

– Давай-ка я какую-нибудь строчку введу, – предложил Верновцев-старший, наклоняясь над столом и опираясь на него рукой. Под нее попались хлебные крошки, оставшиеся, видимо, после очередного перекуса Дэна, и он смахнул их себе в ладонь, после чего, к крайнему удивлению Светильникова, высыпал прямо на клавиатуру. Кнопки, на которые они упали, тут же чуть заметно зашевелились, и крошки начали втягиваться в них, как в болото или в зыбучие пески. Клавиатура явно относилась как раз к органическим вещам, не требующим, по словам Тола, особого ухода.

Анатолий между тем, не обращая внимания на исчезающие крошки, забарабанил по клавиатуре пальцами.

«Любовь, что движет солнце и светила», – появилась в верхней строке короткая надпись, после чего Тол нажал на ввод. Экран мигнул, и спустя пару секунд поверх открытого окна появилось еще одно с двумя небольшими абзацами текста.

– Данный текст крайне неудачен стилистически, – прочитал Верновцев, едва сдерживая смех. – Слово «светила» означает все светящиеся объекты на небе – солнце, луну и звезды, следовательно, перечисление слов «солнце» и «светила» является некорректным… Ну, я полагаю, что выражу общее мнение, если скажу, что на этом испытания программы можно завершить. Пойдем чай пить, Дэн, оторвись хоть ненадолго от своего компа!

Однако смутить юного компьютерного гения оказалось не так уж просто.

– Подумаешь, всего-то нужно внести в память всю классику… – бормотал он, следуя за отцом в соседнюю комнату, куда тот вез старавшегося не засмеяться Аркадия.