23. Дань псам

Странно, но он не испытывает никаких чувств. Вообще никаких. Словно это все происходит не с ним, а с персонажами какого-то тысячу раз смотренного фильма.

Но вместо киногероя, залитого кетчупом, – то теряющий сознание, то вновь приходящий в себя на короткие мгновения Марк, чья куртка с правой стороны насквозь пропиталась кровью. Настоящей кровью. Красная липкая жидкость вытекает на кожаное сиденье, пристает к рукам Жеки, держащего голову Марка у себя на коленях. От свежепролитой крови в машине запах бойни, острый, металлический и настолько плотный в замкнутом пространстве, что он оседает на языке знакомым с детства вкусом гематогена. Жека приоткрывает окно. Наполненный выхлопными газами уличный воздух врывается в салон, глушит одуряющую до головокружения и озноба по коже вонь еще живого человека. Гази из-за руля кидает взгляд назад и вновь сосредотачивается на дороге.

Пробки, растворившиеся к середине дня, дают возможность разогнаться. Стрелка спидометра показывает сто двадцать. Они проскакивают несколько светофоров на зеленый, пока впереди не зажигается красный сигнал. Чеченец давит «в тиски». Рядом, на соседней полосе, останавливается белая «мазда», за рулем которой с независимым видом сидит чел в расстегнутом пиджаке. Средний класс. Чел разговаривает по смартфону и одновременно скользит глазами по «тойоте», в которой везут раненого. Жека радуется, что задние окна «приуса» затонированы и чел на «мазде» не сможет разглядеть Марка, который вдруг хватает Жеку, пачкая его футболку. Марк пытается что-то сказать, но отключается. Приложенный к ране бумажный ком из найденной в бардачке упаковки одноразовых носовых платков насквозь промок и выглядит окровавленным колобком. Заменить его нечем.

Поток транспорта с Лиговского иссякает, загорается зеленый, и «приус» срывается с места. Прилепленный присоской к стеклу плюшевый розовый кот вздрагивает, зависая на миг в свободном падении, а

потом начинает лихорадочно биться у зеркала заднего вида. Эта игрушка вкупе с парой глянцевых журналов под стеклом сзади дает понять, что на «приусе», до того как Марк залил его салон своей кровью, ездила женщина. Почему за его рулем сейчас Гази? Жека хочет верить, что «тойоту» кавказец одолжил у своей жены или подруги, но интуиция подсказывает, что машина в угоне. Если их остановит инспектор, которых хватает по всему Московскому, дополнительных проблем не избежать. И страшно подумать, как Гази станет решать эти проблемы.

Они гонят, словно пара сбрендивших брандмейстеров на пожар. Шум гонки через приоткрытое окно приглушает звучащий в салоне хит Рианны. Гази крутит ручку громкости вправо. Музыка делает все происходящее сюрреалистичным и добавляет какого-то кромешного радужного счастья вдребезги перекрытому амфетаминами чеченскому ассасину. Жизнерадостная радиоволна, доставшаяся кавказцу вместе с «тойотой» и розовым котом, уже выдавала из колонок «Coldplay», когда они вдвоем под руки вытащили раненого Марка из недостроенной точки.

– Его нужно забрать! – говорит Жека там, в пустой квартире на шестом этаже с двумя неподвижными телами Стальных Симпатий и отстрелянными гильзами на грязном солнечном полу. – Без него не поеду! Вот как хочешь! – придумывает на ходу. – Он мой друг. Я не оставлю его копам! Просто не могу!

Говорит – и сам пугается. Что помешает профессиональному убийце выстрелить Марку в голову, закрыв тем самым вопрос? Но оказывается, что слово «дружба» для Гази не пустой звук. Он моргает блестящими глазами и произносит:

– Тогда поторапливайся! Подкинем его к больничке! Знаешь, где ближайшая?

– В больницу не надо, – отвечает Жека. – Есть другое место.

– Пошли!

Они подхватывают тяжело дышащего экс-копа с боков, приподнимают и ставят на ноги. Делать это тяжело и неудобно. Кровотечение у Марка усиливается. Потом он опорожняет мочевой пузырь. Моча стекает по ноге на пол, а он, ничего не видя, смотрит стеклянными глазами перед собой. Жека думает, что надо перевязать рану, но времени на это нет совсем. Они выволакивают Марка на лестничную площадку. Жека видит на ступенях лежащего ничком Эргаша, из-под которого расплывается темно-красная лужа, и отворачивается. Пора привыкать – третий труп за сегодняшнее утро. И хорошо, если не будет четвертого.

Главное – самому не стать покойником.

Спускать раненого по лестнице даже сложнее, чем поднимать его на ноги, но они с Гази справляются. Оказавшись на улице, кавказец оборачивается к Жеке:

– Держи его!

Сам он спешит к столпившимся в метрах десяти от них узбекам. По дороге прячет пистолет за пояс, из кармана вынимает деньги – смятые купюры, часть которых отдает старшему из строителей, перекинувшись с ним парой слов. Старший кивает Гази, оборачивается к своим и произносит несколько фраз. От толпы отделяются шестеро азиатов. Они подбегают к Жеке, сноровисто, будто каждый день это делают, хватают Марка, вшестером приподнимают его и на плечах несут к выходу со стройки. Двигаются бегом, так что Жека и Гази едва поспевают за ними. Жека попадает в грязь правой ногой, через несколько шагов – левой. Он чертыхается про себя, но не останавливается. Вот и ворота с калиткой. «А охранник?» – возникает у Жеки мысль за секунду до того, как через мутное стекло он видит в будке окровавленное, заплывшее лицо избитого «китобоя». Тот отворачивается. Кто над ним поработал, Стальные Симпатии или Гази, для Жеки так и остается невыясненным. Он только представляет, как будет описывать копам его внешность «китобой». Ладно, наплевать. Приводов и особых примет у него нет. Сразу за забором, ограждающим площадку, притаилась целая стая иномарок. Жекин «опель», «бэха» Марка, фиолетовый «приус» и черный «ягуар». Номерные знаки на «астре» по-прежнему финские. Жека открывает багажник, достает из-под запаски настоящие и берет с собой. А по перебитым номерам двигателя и кузова на него не выйти. Может, все еще и обойдется.

– Сюда затаскивайте его! – командует Гази азиатам, открывая заднюю дверь «приуса».

Жека мельком удивляется Канье Уэсту, но думает о другом. Зачем он, Жека, нужен чеченцу? Спросить сейчас или потом?

– Э! Тряпк надо постелить! – произносит один из узбеков. – Запачкает все!

– Давайте, укладывайте! – нетерпеливо говорит кавказец. – Ничего страшного!

Неодобрительно присвистнув, узбек поворачивается к своим смуглым товарищам. Повозившись, строители запихивают застонавшего Марка в машину, не реагируя на Жекино «спасибо», маленькой шумной ватагой возвращаются к калитке и исчезают за забором.

– Садись рядом с ним, – бросает Гази Жеке, набирающему найденный в памяти паленого айфона номер.

Тот садится, успевая увидеть в небе в разрыве облаков белый след, оставленный самолетом. Места сзади не хватает, и Жеке приходится положить голову Марка себе на колени. Новопашин без сознания. Лицо его цвета пыльного алюминия.

Уже виден перекресток с Обводным. Над домами – огромный светящийся билборд «Sony», дремлющий в ожидании темного времени суток.

Гази сбрасывает скорость. По его маневру Жека понимает, что тот собирается нарушать, – левый поворот на набережную здесь запрещен. Марк с закрытыми глазами вдруг делает бледной, как у привидения, рукой (сколько уже крови он потерял?) движение, словно пытается открыть банку пива. Жека смотрит на него и в этот момент слышит визг тормозов. Гази выворачивает руль, пытаясь уйти от столкновения. То, что он не пристегнут, Жека вспоминает, когда его бросает на дверцу. Боль в ушибленном плече, падение Марка в зазор между задними креслами и спинками передних и глухой удар по касательной металла о металл сливаются в одну насыщенную событиями секунду.

В следующую – машину разворачивает вокруг своей оси, и она идет юзом. Гази делает новый маневр, пытаясь выправить «тойоту». Жека валится на Марка, будто бы прикрывая его своим телом. «Приус», скрипя колодками тормозов, проезжает еще полтора десятка метров и останавливается. Машины, которым они перегородили дорогу, экстренно оттормаживают. Образуется небольшой затор, но поворот Гази совершает. Впереди, по ходу движения «тойоты», порт.

Автомобиль, с которым произошло столкновение, замер в пяти метрах от них. Та самая белая «мазда», с которой они стояли бок о бок перед светофором. Для «мазды» ущерб от аварии минимален: помято правое крыло и разбита фара. Водитель, нервный представитель среднего класса, выскакивает из-за руля, бежит к «приусу», что-то кричит на ходу. Его подпитывает собственная правота и энергетика правительственной трассы. Но стимуляторы Гази, как и все, купленное на «черном» рынке, серьезнее. Действеннее. Круче. Он открывает дверь и в сером и длинном, как шинель, пальто вываливается навстречу оппоненту из «мазды».

Чел на секунду застывает на месте. Причина его ступора в том, что оружие меняет людей. Оружие в чужих руках. И твое возмущенное «Ты где права купил?» не напугает человека с «макаром». Не поднимая ствола, Гази просто водит им из стороны в сторону. Чел пятится к своей машине, будто видит перед собой смерть с косой. Жека смотрит на Марка, боясь, что падение ухудшило его и без того не самое шикарное самочувствие, потом, напрягшись, вытаскивает его обратно на сиденье. Марк стонет, кажется, просит оставить его в покое.

Чеченец садится обратно за руль, заводит «приус» и, выехав на набережную, газует. Впереди, сразу за Лермонтовским, – пробка. Из-за ремонта дороги перекрыта ближняя к каналу полоса. Все перестраиваются и тащатся с черепашьей скоростью. Сзади, на Московском, взвывает полицейская сирена. И тут Гази выполняет трюк из арсенала человека, накаченного амфетамином. Он перепрыгивает через поребрик (подвеска жалобно хрустит) и мчится по пустынному тротуару, провожаемый гудками ошеломленных такой наглостью водителей.

Жека хоть вроде и не любитель детей, думает только о том, чтобы им навстречу не попалась мамашка с коляской. Или нерасторопная бабулька, которая не успеет отпрыгнуть в сторону. Хотя куда тут отпрыгнешь? Справа – серого цвета стена полузаброшенного ДК, слева – металлическое ограждение, отделяющее тротуар от проезжей части. «Тойота» летит, занимая все свободное пространство. Правое зеркало со звоном, грохотом и осколками отрывается, задевая о водосточную трубу. Гази сквозь зубы вдыхает в себя воздух.

Старо-Петергофский совсем рядом.

И тут Гази, молчавший всю дорогу, начинает говорить, и его рассказ странно звучит в адреналиновой скачке по тротуару.

* * *

Старая как мир история о дружбе, предательстве и мести.

Началась она в первой половине девяностых в Дагестане, в приморском городке Каспийск. Там жили трое парней, знавших друг друга с самого детства, – Ильяс, Аббас и Эмин. В то время Ильясу и Эмину было чуть больше двадцати, Аббас был постарше друзей – ему исполнилось двадцать пять. Завод, на котором работали друзья, дышал на ладан. После его банкротства выбирать молодым парням не пришлось, все за них решило время.

Преступность – нормальная реакция нормальных людей на ненормальные условия.

Занятия единоборствами в юности не прошли даром. Оружие легко и недорого покупалось в любой воинской части. Криминал – рэкет, наркотики, бандитизм. «Однажды в Америке», «Крестный отец» и фильмы Такеши Китано. Последние – «Точка кипения», «Сонатина», «Фейерверк», «Ребята возвращаются» – пересматривались не по одному разу. Жесткий и справедливый кодекс якудза в медитативной подаче японского режиссера срифмовался с доминантами в характере троицы: любовью к риску и отсутствием рефлексии. Само существование их банды стало странным экзистенциальным преломлением ритуалов киношных якудза, имевших довольно приблизительное сходство с якудза настоящими. Два даргинца и аварец поклялись друг другу в верности и – набили на скрытых одеждой частях тела необычные татуировки – ирэдзуми. Ставший оябуном – боссом – Ильяс, самый молодой из троицы, внешне чем-то похожий на Джонни Деппа, получил символ власти – дракона рю. Карп кои и тигр тора, отражения удачи, мужества и отваги, украсили спины сятэйев – Эмина и Аббаса.

Несколько совершенных преступлений выделили их из общей массы молодняка как хитрых и жестоких бандитов. Стоя друг за друга стеной, они выжили в кровавых конфликтах самой мутной преступной волны, «поднялись», при этом оставшись независимыми. Несколько раз они улетали в Турцию, чтобы залечь на дно, уезжали «гастролировать», но всякий раз возвращались. Ребята возвращаются…

Ильяс подумывал о том, чтобы перебраться в один из крупных городов России, где открывалось больше возможностей, когда случилось то, что случилось. По наводке они ограбили подпольное казино где-то на Ставрополье. Сорвали приличный куш. Но в каждой голове есть своя тайна. Эмин, их казначей, сбежал со всеми деньгами. Предал дружбу, наплевал на кодекс и репутацию. Хуже того, бросил семью: старого отца, жену и ребенка. След, по которому Ильяс и Аббас упорно шли за Эмином, не раз и не два терялся, уводил тропами нелегалов в Южную Европу, потом через Средиземное море – в Северную Африку, где окончательно остывал…

Им снова пришлось вернуться.

Предательство разрушило равносторонний треугольник их братства. Они вдруг сделались слабыми. Пытаясь стереть в памяти произошедшее и отчасти совершая побег, чтобы не стать жертвами конкурентов, они двинулись из Дагестана в Санкт-Петербург. Жили замкнуто, не касаясь дел диаспоры, не прося у нее помощи, на съемной квартире, только присматриваясь к обстановке, зная, что всему придет время. Они всегда были волками: то сытыми, то голодными. Чтобы не вливаться ни в какое преступное сообщество, организовали свое. Первым из новых членов, вакасю, стал Гази. И опять – рэкет, наркотики и бандитизм. Пять кубов «винта», чтобы не спать, в руках по два АК, тра-та-та-та-та…

Со временем группа превратилась в небольшой клан. Ильяс продолжал оставаться оябуном, Аббас был его правой рукой. Основными сферами их деятельности стали проституция и наркоторговля – синтетические амфетамины, метадон из Киргизии. Грязные деньги Ильяс отмывал через легальный бизнес, одним из сегментов которого являлось кафе на Кронверкском проспекте. Под эгидой и при поддержке клана Аббас открыл свое дело – угон автомобилей. На него работало несколько угонщиков (в том числе – Жека) и пара «разборок». Сам Аббас отдавал процент в общак.

Месть стареет, но не забывается. Спустя годы объявился Эмин. Безоглядное бегство от бывших подельников и друзей в конце концов завело его на Кубу. «Для дурака и Мекка недалека». Оттуда, из Гаваны, Эмин прислал весточку – небольшую посылку с отрезанным в знак раскаяния и признания своих ошибок мизинцем. Юбицумэ. Отрезанный палец, попавший к матери Аббаса, напугал ее и разозлил самого Аббаса. Борясь с раздиравшими его эмоциями, он решил не рассказывать об этом Ильясу, чтобы тот не лишил его возможности самому наказать предателя. Аббас вышел на Эмина, начал переговоры, предложил все забыть и вернуться. Эмин, оторванный от родных, ухватился за возможность прощения. Пообещал, что вернется с подарком – чистейшим колумбийским кокаином, трафиком которого он занимался на острове Свободы.

Многие, если не все, беды от наркотиков. Аббас предложил Эмину стать посредником между Петербургом и Карибским бассейном, организовать доставку товара. Это предложение послужило приманкой. Эмин потерял страх, равняя старых партнеров по себе, думая, что их обуяла жадность – как когда-то его. Он расслабился, взял билет на самолет, через интернет познакомил Аббаса с представителем потенциального продавца, не зная, что одного из партнеров действительно наполнила… если не жадность, то какое-то беспокойство. Ильяс теперь уделял больше времени «настоящему», как он говорил, бизнесу и собирался отходить от дел, забыв про клановую иерархию и проталкивая в свои помощники племянника, Талгата, который до этого работал всего лишь курьером. Для Аббаса, его правой руки, такое было неприемлемо. Прошлого не вернуть, но все можно исправить. Аббас рассказал Ильясу про скорое возвращение Эмина, умолчав про «подарок». Ильяс удивился, а потом к нему пришли бешенство и злость.

– Поедем встречать его вдвоем, – решил он.

Накануне вечером Аббас расслабился «афганкой», в очередной раз пересматривая «Брата» Китано. Он знал, что все делает правильно.

Назавтра он нанес двойной удар. Они встретили Эмина на выходе из зала прилета, обнялись, посадили его в «лексус» Ильяса, где на заднем сиденье, как и было договорено, Аббас свершил суд над предателем. Ильяс, обернувшись с водительского кресла, наблюдал, как наливается кровью загорелое лицо бывшего сятэя, как толстая леска едва не режет кожу на горле, как намокает ткань брюк в промежности, как тускнеют глаза лжеца и вываливается распухший язык между побелевших губ.

– Закопаю сам, – сказал Ильяс, когда они обсуждали убийство. – Я так хочу. Буду знать, куда мне надо будет прийти, чтобы плюнуть на его могилу. Это будет моим вкладом в месть.

Что-то осталось в его душе с прежних времен. Аббас посмотрел на друга и хотел уже дать задний ход, но вспомнил про Талгата и промолчал. Они оставили машину Аббаса в укромном месте, закинули Ильясу в багажник тело Эмина, попрощались. Ильяс поехал за старшей дочерью, которую он каждый вечер в одно и то же время забирал с занятий английским языком, с телом бывшего подельника. Труп в багажнике значил для него не больше ящика с инструментом.

Примерно в тот момент, когда Жека оглушил кавказского гангстера ножкой от стула и угнал от дома его «лексус», Гази зашел в квартиру Талгата и застрелил его и находившуюся в квартире проститутку. Потом садовым секатором отрезал палец трупу, чтобы завезти стоявший во дворе «Субару-Форестер». Талгат был болтлив, и про иммобилайзер с биокодом в группировке знали многие. В тайнике «субару» лежал расфасованный метадон для их точек, который Талгат собирался раскидать по городу ночью.

Они убили племянника Ильяса, забрали партию «меда», и в их руках оказался кокаин, спрятанный Эмином в проглоченных презервативах. Кокаин достали, привезя в бокс на «Треугольнике» хирурга, который оказывал, когда требовалось, медицинскую помощь бандитам и накрепко держал язык за зубами. «Лексус», на который у Аббаса был покупатель из другой области, через пару дней должен был уйти. От трупа было поручено избавиться Темиру, бригадиру узбеков с «разборки». Тот решил с этим не связываться и подкинул «работенку» автоугонщику Жеке, которого недолюбливал с тех пор, когда однажды его работникам пришлось отмывать от дерьма обгаженный салон джипа.

А Аббас в это время летел рейсом «Аэрофлота» с пересадкой в Москве в Гавану. Тринадцатичасовой перелет над океаном, жаркое солнце, встреча с «менеджером по связям с клиентами» (так его по скайпу называл Эмин) наркокартеля на террасе виллы с видом на прибой, предварительные договоренности о поставках кокаина, сто пятьдесят граммов черного рома «Varadero» в баре аэропорта и обратный перелет в Санкт-Петербург. Аббас был уверен, что теперь он сможет отколоться от Ильяса. Стать себе хозяином. Была бы голова, а папаха найдется.

Но только мертвые думают, что живые халву едят.

* * *

Перестроенный из какого-то заброшенного промышленного здания гараж. Стены из бетонных блоков, густо, как тело блондинки после отдыха на морях, покрытые загаром трансформаторного масла. В глухой стене – неровно выбитый с помощью перфоратора въезд для машин. По углам скарпелями прибиты тяжелые металлические петли, на которых висят ржавые ворота с неровной надписью: «Toll the Hounds» («Дань псам»), сделанной красной краской. Надпись с неясным ощущением угрозы придает гаражу зловещий вид. За гаражом – березовая роща, поодаль – несколько совсем молодых кленов. Желтая листва

шелестит на ветру, золотится в лучах октябрьского солнца, осыпается на землю. Дальше – железнодорожная станция Броневая, где неторопливо стучит на стыках рельсов товарняк.

Из ржавых ворот им навстречу появляется человек. Немолодой, похожий своей черной с сединой бородкой сразу на священника, революционера и герильерос мужик. На нем камуфляжные штаны, растоптанные кроссовки. Старый свитер светится дырками в таких местах, будто это концепт, а сама вещь задорого куплена в магазине, торгующем шмотками в стиле гетто-готики. Человек смотрит на «тойоту» и отходит в сторону. По двум шпалам, брошенным в липкую грязь, Гази въезжает в гараж. Свет включенных фар разгоняет сумрак в обширном помещении с высокими потолками. Мелькает тень, прячущаяся за полуразобранную «Хонду-Цивик». Жека на секунду решает, что гигантская крыса, но это всего лишь собака. Беспородный пес выглядывает из-за «хонды», пристально смотрит на приезжих волчьим взглядом и возвращается к своей лохани, где лежит здоровенный шмат вареного мяса. И Жеке не хочется знать, чье оно, настолько нельзя быть в чем-то уверенным в таком месте. «Надпись на воротах имеет какое-то отношение к этой собаке?» – думает он.

В гараже пахнет старым-престарым пожаром. Жека представляет, как гудело, выгорая, трансформаторное масло, и плавились эпически-толстые, с его руку, медные шины.

Встретивший их человек возвращается в гараж, не закрывая дверь, и это немного успокаивает Жеку. Похоже, убивать его никто не собирается. Человек щелкает выключателем на стене, на потолке и по периметру загораются лампы дневного света. При свете внутренности гаража выглядят обыденно и оттого совсем нестрашно: испачканная ветошь по углам, многочисленные пятилитровые газовые баллоны одинакового темно-красного цвета и полки над верстаками с запчастями и инструментами. Жека понимает, что видит еще одну «разборку» вроде той, с узбеками на «Треугольнике». Потом он замечает странную вещь в углу, за одним из верстаков, – палицу с металлическим шипастым шариком размером с кулак. Штука с романтическим названием моргенштерн, утренняя звезда. Что здесь делает это оружие, от одного взгляда на которое Жеку бросает в дрожь?

Мужик кивает в знак приветствия вышедшим из «приуса» Гази и Жеке и обращается к кавказцу:

– Можно начинать?

«Что начинать?» – думает Жека, но вслух спрашивает:

– Туалет здесь есть?

– Туда, – говорит герильерос и указывает пальцем.

– Ага, – отвечает Жека и идет в указанном направлении.

Он проходит узким темным коридором, который неожиданно разветвляется. Жека останавливается в недоумении, пока вдруг не осознает, что может ориентироваться по запаху.

В жизни он видел много туалетов, но тот, в который он попадает сейчас, – без сомнения, самый грязный, мерзкий и отвратительный из всех. Бывшая душевая два на четыре метра. Остатки белого кафеля и следы смесителей на стенах. Кирпичи, хаотично раскиданные по полу на расстоянии полушага друг от друга. Струя свежего воздуха только делает царящую тут вонь всеохватывающей. Уличный свет падает из узкого, почти тюремного окошка у потолка. Полумрак милосердно скрывает детали. Пол душевой покрыт ровным слоем экскрементов, в которых записками потерпевших кораблекрушение тонут куски скомканной газетной бумаги. Сколько лет это все тут копилось? Стараясь реже дышать, Жека расстегивает штаны и думает: «Хорошо, что я сюда не по-большому».

Когда он возвращается к «приусу», каждый в гараже занят делом. Собака – обжирака продолжает свой перекус. Похожий на священника герильерос копошится, головой занырнув в багажник «приуса», а Гази, нависая над закипающим электрочайником на одном из верстаков, спрашивает у Жеки:

– Будешь чай? Зеленый?

Жека кивает. Ему необходимо подкрепиться после всех событий первой половины дня: избиения узбека на «Треугольнике», перестрелки на стройке, гонки с аварией на Московском, подъема окровавленного тела Марка в лифте, в котором он не ездил с детства. Вот уж точно, понедельник – день тяжелый.

– Тот «субару», на Черниговской. Он там откуда был? – спрашивает Жека, будто и спросить больше нечего.

– У нас там тайник рядом. Загнали «субарик», «мёд» перекинули в другую тачку и увезли. «Субарик» бросили – улика в «мокром» деле не нужна. А потом я подумал, чего его бросать? Хорошие деньги. «Треугольник» под боком, позвонил тебе, чтобы его отогнать… И тут, почти сразу, все и началось. Пришли эти… Которых на стройке положили…

Гази заваривает зеленый чай с мелиссой в мятом и ободранном, будто он попал под поезд, термосе. Подождав три минуты, он разливает напиток по кружкам. Жеке достается с нарисованной таблицей «Распорядок дня». Напротив времени изображен узнаваемый, кажется, уже въевшийся в гены логотип того или иного бренда. Начинается все с «7-00: Casio. 7-10: Colgate, Gillette» и заканчивается «17–30 – 22–00: Heineken. 23–00: Durex».

– Зачем я тебе нужен? – спрашивает Жека у чеченца.

Тот, жмурясь то ли от удовольствия, то ли от света, слишком яркого для расширенных амфетаминами зрачков, говорит:

– Те две суки. Они пришли в кафе, перебили парней. Забрали Аббаса. Пришли от Ильяса. Которого ты уработал у «лексика», помнишь?

Жека кивает, он хорошо помнит тактильное ощущение от прикосновения к ножке стула.

– Аббас сейчас у него. Я знаю где, – произносит Гази после паузы. – Ильяс сам мне сказал. Я с ним говорил по телефону.

Жека сглатывает и отводит взгляд в сторону. Смотрит, как похожий на революционера священник устанавливает в багажнике в ряд красные газовые баллоны. Почему-то думает о том, что он никогда не замечал, что Гази говорит почти без акцента.

– И что? – Жека снова поворачивается к кавказцу. – Я-то тут при чем?

– Ильяс хочет разобраться во всем по-мужски. Выйти в нули, добазариться. Келеш-мелеш. Про кокс он не знает, но сказал, чтобы я привез «мёд», который был у Талгата, и того человека, что угнал его «лексик». Тебя, Жека.

«Переплывай на ту сторону только на сбитом тобой самим плоту…»

Продолжая держать кружку с чаем в руках, Жека мотает головой:

– Не-а, – произносит он. – Да ни хера! Я не поеду, Гази! Ты меня как барана хочешь взять в подарок? Чтобы мне голову отрезали? Нет, не выйдет.

– Поедешь, – говорит Гази.

Он не спорит, а просто констатирует факт.

– Если не хочешь проблем для своих близких, то поедешь.

– Проблем? Для близких? Ну, давай, – Жека сам удивляется своей смелости, которой в этот раз в нем столько, что она выплескивается наружу. – Дед и без тебя скоро умрет. Ему недолго осталось. А мать в Москве. Ищи. Тем более мне все равно, что с ней. Так что никуда я с тобой не поеду.

Он как механическая игрушка с до отказа заведенной пружиной внутри. Правое плечо болит после аварии, но левая рука же в порядке. Жека думает, сможет ли вырубить Гази левым апперкотом. Надежда на это есть. Собака-обжирака неопасна. Разве что разгавкается, если не даст деру. Вопрос, как поведет себя революционер, похожий на герильерос? Для чего он держит здесь моргенштерн? Но вряд ли ему захочется лезть на рожон, когда Жека вытянет из-за пояса чеченца его «макар». Пешком по дороге до мест, где есть люди, тут полчаса. Дойдет. Брать «Приус» он не будет. Хватит с него всего этого.

– А девочка твоя? Что с ней, тебе тоже все равно? – внимательно смотрит Жеке в глаза кавказец и называет Настины имя, фамилию и адрес. Изучает реакцию Жеки и удовлетворенно кивает. – Я же говорю, что поедешь. Зачем время терять?

Жека ставит на верстак кружку. Механически читает на ее боку: «13–00 – 14–00: MacDonalds, Coca-Cola, Orbit». Пытается решить, сумеет ли добавить к своему плану действий выстрел в голову чеченцу. Чтобы все закончилось.

– Он собирается оставить нас живыми? – спрашивает Жека про Ильяса.

Гази хмыкает, его взгляд затуманивается.

И тут Жека начинает догадываться, что у Гази нет цели остаться живым. И вряд ли ему страшно – здесь он, обдолбавшись наркотой, всего лишь попивает чаек, а там его ждет рай с похожими на каких-нибудь звезд эстрады восьмидесятых гуриями. У Жеки холодеет внутри. Его-то в рай не возьмут.

– Живыми? – повторяет Гази. – Будем разве что живой бомбой.

Жека недоуменно моргает. То, что он слышит потом, как и моргенштерн, стоящий в углу гаража, не укладывается в его голове на одной полочке с понятием «нормальный современный человек». Идея Гази отдает какими-то дикими племенами, каким-то Средневековьем. Жека смотрит на чеченца и не видит его. Перед его широко распахнутыми глазами пылают костры инквизиции. Истошно вопят заживо сжигаемые еретики, поднимаются столбы жирного дыма. Прямо Огненная палата. А на заднем плане продолжают звенеть друг о друга баллоны, методично укладываемые в «приус» похожим на священника герильерос. От этого звука у Жеки на голове шевелятся волосы. Он вдруг замечает между газовыми баллонами два узких десятилитровых баллона грязно-синего цвета, которые герильерос прячет в салоне, где-то на заднем сиденье. Кислород. На самой периферии сознания в «Babylon Was Built On Fire Strasnostars» надрывно плачут скрипка и канадский волосатый хиппарь Эфрим Менук. Откуда в этом гараже взяться музыке «A Silver Mt Zion»? Или она играет только в его голове? Жека что, сходит с ума?

В памяти всплывает, как они с Фью летним днем сидят на районе в «Подружке». У бара, за взятку открытого одним из местных в коммерческом этаже новостройки, на самом деле длинное и циничное название: «Дешево, но не настолько, как твоя подружка». И в самом деле, дешево, поэтому – многолюдно и весело. Они с Фью вдвоем пьют пиво и едят курицу-гриль. У Жеки курица чуть подгорела, но от этого она, по его мнению, стала только вкуснее. Он с хрустом вгрызается зубами в пережаренное мясо, делает глоток «Василеостровского» и говорит Фью:

– А ничего так курочка, да?

– Сладкая, – соглашается Фью и смотрит Жеке за спину. – Но вот те курочки будут послаще. Познакомимся?

Даже не глядя на девушек (а чего там, Фью плохого не предложит), он соглашается:

– Давай доедим только…

Жека наклоняется, издает утробный звук и выблевывает себе под ноги вперемешку с желчью выпитый зеленый чай. Гази безучастно взирает на это. Жека вытирает рот и прерывающимся голосом говорит:

– Я в туалет. Надо мне…

На пороге загаженного туалета Жека достает из кармана трубку. Нет сети, толстые стены блокируют сигнал. Жека по кирпичам проходит к окну, поднимает айфон выше. Вроде появились две палки, еще одна, третья, скачет туда-сюда. Ну, давай же ты, сука!

– Ай, блядь!

Правая нога соскакивает с кирпича. «Гриндерс» погружается в плотоядно чавкнувшую жижу. Не полностью, Жека успевает выдернуть ногу. Вот ведь!

А кому звонить? Куда? В «02»? И как звонить туда с мобильника? Что он там скажет? Жека обливается холодным потом. Паника в нем нарастает.

И тут айфон начинает вибрировать.

Входящий.