20. Винтаж

Понедельник наехал на Жеку груженым КамАЗом. Тот поморщился во сне, как от боли в сведенной судорогой мышце, и заморгал, проснувшись. Сел на постели, огляделся – рядом никого не было, но из душа доносились звуки льющейся воды и – вот чудеса! – пения. Ему бы поймать такого бодрячка, подумал Жека, щурясь глазами, которые будто засыпали песком. Где найти силы, чтобы пережить этот день? Что еще такое съесть, чтобы не чувствовать себя полудохлым зомби? Посидев немного, откинул шерстяное солдатское одеяло, заправленное в синий пододеяльник с оранжевыми хвостатыми кометами, и встал. Несколько секунд, замерев, смотрел на провокационную черно-белую картину над изголовьем. Потом замерз от холодного октябрьского воздуха, врывающегося в комнату через приоткрытую дверь в лоджию, и стал одеваться.

– Чего кряхтишь как дед старый? – спросила Настя, вышедшая из ванной завернутой в банное полотенце.

– Разве? – искренне удивился Жека. – Кряхчу?.. А по тебе, кстати, и незаметно, что ты отрывалась все выходные и мало спала этой ночью.

– Это у тебя называется отрывалась? Ты точно дедушка старенький… Шучу-шучу, – засмеялась девушка. – Иди в душ, я пока высушу волосы и кофе сварю.

– А чем вытираться?

Настя тронула узел полотенца, оно упало на пол, оставив девушку обнаженной. Она подцепила его ногой и, цинично сверкнув пилоткой, швырнула полотенце прямо в руки Жеке.

Когда он вернулся, приободрившись от прохладной воды, Настя нависала над компьютером в одних трусиках и в белой офисной рубашке.

– Прогноз погоды смотрю… Кофе готов, – обернулась она к Жеке. – Если хочешь, в холодильнике – плавленый сыр и ветчина. Правда, хлеб кончился… Я сейчас, только письмо отправлю.

Они намазывали сыр на ветчину, сворачивали в аккуратные рулетики и клали в рот на язык. Запивали эти «антипасти», как их назвала Настя, черным кофе, к которому так и не купили молока. Средства для мытья посуды тоже было на самом дне. Но ни Жеку, ни Настю это не волновало.

Настя не говорила, что «хватит, прическу мне испортишь, я опоздаю на работу», а сразу засмеялась и стала отвечать на Жекины поцелуи.

– Блин, какой же ты колючий, – успела прошептать она в паузе между ними.

– Ты, между прочим, там тоже, – ответил Жека, спускаясь ниже, стаскивая с девушки трусики и трогая губами ее внизу.

– Значит, мы квиты… А-а-у-а-ай!..

Она обхватила ногами голову Жеки и стонала, откликаясь на его ласки. Потом она оказалась на постели в позе кошки, и ее прикосновения и стоны с занятым ртом действовали на Жеку виагрой. Он развернул девушку и вошел в нее, узкую и влажную. Температура их секса стремилась к градусу возгорания, и он почти боялся, что они сейчас вспыхнут как кусок бересты, для верности облитой файерстартером. Жека смотрел в стекленеющие глаза девушки, потом скользил взглядом вниз по Настиному телу, к находящейся в пределах видимости точке коннекта, сжимал руками ее ягодицы, помогая ей двигаться.

В кармане лежащих на полу у кровати Жекиных джинсов зазвонил полуайфон. Они не обращали на него внимания, и, понадрывавшись стремной мелодией, похожей на ламбаду (откуда она такая взялась, Жека не знал), смартфон обиженно смолк.

Теперь уже Жека, дав девушке кончить, опрокинул Настю на спину, продолжил еще с минуту, а потом стал расплескиваться прямо в нее. Маленькая смерть. Странное чувство пустоты внутри.

Он опустился на постель рядом с Настей, которая лежала неподвижно, как брошенная кукла.

– Как думаешь, – спросил у нее Жека, – обогатили мы мир этим крэйзи-трахом?

– Не знаю, – ответила Настя, открыв глаза. – Но внутри у меня нет живого места после такой утренней зарядки, – она пихнула Жеку локтем и засмеялась. – Жеребец, твою мать.

– Порноромантика, – прокомментировал «жеребец». – У тебя счастливый вид. Как будто ты влюблена.

– Влюблена, – согласилась Настя и погладила его плечо. – В «кампари» с грейпфрутовым соком.

Она взглянула на часы:

– Черт, на работу надо собираться. И быстро!

Настя встала. Пока она шла в ванную, из нее вязко капала сперма. Закрылась дверь, зашумела пущенная вода.

Жека потянулся. Вчерашние неприятности и усталость сгорели во вспышке оргазма. Жизнь продолжается. И прав всегда тот, кто лежит с женщиной в постели.

Он снова улыбнулся, еще не зная в тот момент, что это был их последний секс.

* * *

Начинаешь торопиться – начинаешь опаздывать еще больше. И пока опаздывающая Настя, сидя перед зеркалом, накидывала на лицо легкий макияж, Жека поднял с пола айфон, посмотрел пропущенные и обнаружил в них Марка, с которым они ночью обменялись номерами. Жека перенабрал его.

– Я звонил, – не тратя время на приветствия, сказал Марк.

– Видел, не мог взять, – так же кратко ответил Жека.

– Как там наши дела?

– Сейчас выйду, все обсудим, – Жека повернулся к девушке. – Я подожду тебя внизу. Подвезу до работы.

– Нет уж, спасибо, – откликнулась Настя. – Тогда я вдребезги опоздаю с этими пробками. И так-то… – Она посмотрела на часы на передней панели электроплиты и покачала головой.

– Ну, тогда до метро.

– Давай. Еще минут пять, пожалуйста.

Во дворе Жека забрал «астру» с гостевого парковочного места и выехал за периметр. Увидел, как из стоявшей в пятидесяти метрах от ворот «БМВ» выбрался Новопашин. Он шел спокойно, незаметно стреляя по сторонам глазами.

Прохладное утро освежало, как мятный ополаскиватель для рта. Сквозь многочисленные царапины в неплотных облаках брызгало солнце. Непонятно, кто возьмет верх – оно или тучи. Присыпанный скользкой листвой асфальт стремительно высыхал. Жека прищурился. После вчерашнего дня с пожарами и нацеленным ему в лицо оружием он чувствовал себя заключенным, которого из тюрьмы выпустили прямо посреди луна-парка.

Для человека, всю ночь просидевшего в машине, Марк выглядел бодро. Но круги под глазами никуда не делись, и по части щетины, отливавшей сединой, он мог посоревноваться с Жекой. Пожав протянутую руку, Жека сказал:

– Сейчас дождемся мою подругу, я подкину ее до метро – и можно ехать. Мы собирались на «Треугольник»?

– Да. Получилось что-нибудь с роликами?

– Пока только с одним. Слили в сеть, дождемся результата, и тогда подумаем, что делать с остальными… Я не спрашивал вчера, зачем тебе это надо?

– Что? – не понял Новопашин, доставая сигарету из мятой пачки и прикуривая.

– Видео. Зачем выкладывать его в интернет?

Марк пожал плечами:

– Альку убили из-за этого. Забрали ее ноутбук с файлами. Думали – решили проблемы, все останется шито-крыто. Про очки, про то, что видео осталось на них, никто не подумал… А я работаю по нескольким схемам сразу. Одна, например, что тот, кто убил Альку, задергается, когда ролики всплывут… Да и отомщу сразу всем тем типам – за других девчонок.

Это прозвучало настолько тяжело и брутально, что Жеке, помимо воли, захотелось для контраста сыронизировать, как в пустом ночном аэропорту хочется громко крикнуть:

– Ты прямо борец за права женщин. Или всех обиженных и оскорбленных сразу? Это я про то, что ты и мне помогать взялся.

На лице бывшего копа не дрогнул ни один мускул.

– То, что я еду с тобой на «Треугольник», – еще одна схема. Тут все повязано. Если распутаем твой клубок, думаю, это мне поможет. Надеюсь, во всяком случае. А чем все это для тебя закончится, мне все равно. Боюсь, что ничем хорошим. Твои шансы оказаться в мусорном баке с перерезанным горлом велики как никогда.

– У тебя в «бэхе» хрустальный шар есть, в котором ты это все увидел?

– Главное, с девушкой своей не забудь попрощаться.

– Да уж, – протянул Жека, – люди еще больший яд, чем алкоголь и табак. Особенно те, кто каркает. Вроде тебя.

– Помни, что есть люди еще хуже.

Вдруг Жека понял. Расширенные зрачки, частое дыхание. Шуточки-прибауточки вперемешку со злыми, как ранение в живот, обещаниями мести.

– Ты под орехом? – спросил он.

– Есть немного, – кивнул Марк. – Так проще. Кажусь себе живым. И счастье валяется везде – только ходи и подбирай… Смотри, вон твоя подруга.

Жека обернулся. Настя, одетая в деловую пару, пиджак и юбку, поверх которой был наброшен незастегнутый тренчкот в крупную красную клетку, вышла из подъезда и глазами искала Жеку. Внезапно ей посигналили. Из «инфинити», стоявшего у подъезда, вылез парень с уложенной с помощью геля прической и помахал Насте рукой. Мажорчику, по мнению Жеки, следовало начать ходить в спортзал, чтобы джинсы в модных дырках не так напряженно обтягивали его задницу, но Настя, наверное, так не считала. Она притормозила, улыбнулась парню, что-то ему сказала, выслушала ответ, еще что-то произнесла, помотала головой. И только потом пошла к калитке. Обескураженный мажорчик смотрел ей вслед. Увидев, что девушка подошла к Жеке, смерил взглядом соперника и сел обратно в «финик».

– Доброе утро, – поприветствовала Настя Марка.

Тот кивнул.

– Жека, я за вами еду, – и вернулся к своей «бэхе».

Жека открыл дверь «опеля», помог сесть Насте. Обходя «астру» к водительской двери, встретился глазами с мажорчиком, который как раз выезжал со двора. Взгляд того едва не освежевал Жеку будто тупым разделочным ножом.

– Мне показалось, или твой друг собрался меня убить? – сказал Жека, заводя машину.

– Он не друг, – ответила Настя. – Можешь подкараулить и отобрать у него «инфинити».

А это идея. Больше до метро она ничего не сказала, была молчаливой и задумчивой. Поймав ее настроение, Жека тоже молчал, хотя ему хотелось говорить и говорить. Реакция на то, что он едет на место преступления с экс-копом, мозги которого удобрены коксом? Может быть… С каким удовольствием он сейчас закрылся бы на все замки в своей квартире, зависнув с «плэйстэйшн» или «Дэдвудом». Притормозив, Жека высадил девушку на тротуаре. Перед тем как выйти из «опеля», она, почти не глядя, чмокнула Жеку куда-то между щекой и носом, произнесла:

– Будь осторожен, пожалуйста.

– Обязательно, – сказал Жека, но Настя, наверное, не услышала, уже выйдя на улицу.

Немного обескураженный, Жека тронул с места и направился в сторону центра. По мере приближения к нему машин все прибывало и прибывало. Город тяжело дышал, готовился к очередной осаде, которая будет длиться все пять рабочих дней, до следующей субботы. У моста перед Песочной набережной Жека застрял в первой пробке, которая хоть и медленно, но двигалась. Где там Марк? Как ложится небыстрая езда на его кокаиновый приход? Бесит? Разглядев через две машины позади себя приотставшую «бэху» Новопашина, он отвлекся, думая о том, что все-таки случилось, куда делось то Настино настроение, которое выплескивалось из нее в тот момент, когда он вышел из квартиры на улицу.

– Неэвклидова девочка… – напомнил он сам себе.

По мере приближения к Обводному пробки множились и удлинялись, пока наконец Жека с Марком не встали возле Фонтанки, глухо и безнадежно. Две столкнувшиеся малолитражки перекрыли полосу. Марк помигал Жеке фарами и рванул в какой-то двор. Жека сдал задом и метнулся за ним, нагло не пустив нацеливающийся было в арку «кашкай». Покрутившись по дворам, они выбрались на Измайловский, по нему – на набережную канала, откуда было рукой подать до нужного места.

«Треугольником» в свое время завод назвали хозяева из-за треугольного клейма, которое ставили на всю продукцию предприятия – специальный узнаваемый бренд для неграмотных. Теперь от этого имени остались только покосившиеся буквы на одном из напоминавших башню корпусов. Справа от башни неспешным ручейком на территорию втекал непрерывный поток машин – легковушки вперемешку с побитыми жизнью, состоящей из дураков и дорог, «газелями». Жека, на Измайловском обогнавший «бэху» Марка, остановился на набережной за фурой с литовскими номерами. Помигал аварийкой компаньону, заглушил двигатель и вышел из «астры». Его обдало воздухом, наполненным выхлопными газами и вонью с воды. Вчера тут пахло по-другому, а сегодня Обводник еще не почистил зубы.

– Что такое? – спросил у Жеки подошедший к нему Марк.

– Туда лучше идти пешком, – ответил тот.

– Пешком так пешком, – согласился Марк.

Они свободно прошли мимо охраны, никогда не обращавшей внимания на пешеходов, и двинулись в направлении бокса Темира.

Возле технопарка было пустынно, только в сотне метров от него из какого-то склада трое грузчиков выносили завернутую в картон мебель и загружали ее в «форд транзит». Кирпичные стены выгоревшего корпуса были цвета пережаренной курицы-гриль, створка приоткрытых ворот висела на нижней петле. Жека с Марком заглянули внутрь. Через частично обрушившуюся крышу внутрь проникали солнечные лучи. Обломки шифера засыпали остов сгоревшего автомобиля. Под ногами хлюпала вода. Стоял кислый запах пожара. Жека огляделся. Внутри все закопчено, покрыто черной гарью.

– Нечего тут искать, – сказал ему Марк. – Пойдем.

Они вышли из бокса, переглянулись.

– Что теперь?

Жека молчал, пока его память лихорадочно откапывала часть самой себя. Слышные только ему звуки фантомной лопаты, вонзающейся в пласты нейронов его мозга, откидывавшие в сторону ненужные события и подробности.

Четверг. Вечер, когда они с Настей ужинали в «Олдбое». Когда он стоял в боксе и смотрел на труп в багажнике «лексуса». Когда Темир предлагал варианты…

– Токарный цех, – произнес Жека. – Там работает… Ульмар, кажется. Да, точно, Ульмар. Пожарный сказал вчера, что тут сгорело двое. Если это не Темир, а его работники, то Ульмар, его земляк или родственник какой-то, знает, где Темир… Во всяком случае, нужно пробовать.

Оказалось, что токарный цех находится в глубине территории, за разрушенной эстакадой и полукруглым ангаром из проржавевшего рифленого железа. Из глубины ангара коптящий погрузчик доставал обмотанные прозрачной пленкой палеты с какими-то коробками и расставлял их здесь же, между заросших жухлыми сорняками рельсов, которые почему-то еще не сдали на металлолом. Марк окликнул водителя погрузчика, дышавшего перегаром молодого парня с расцарапанным лицом, и уточнил дорогу. Водитель посоветовал идти прямо по рельсам.

– Так быстрее! А то там, за углом, одни лужи после дождя вместо дороги! Хули, кто тут что делать будет?

Токарный цех располагался в четырехэтажном заводском корпусе с выбитыми стеклами в окнах двух верхних этажей. На самом здании висел еле читаемый лозунг со старых времен – что-то там про качество. На скамеечке у ворот, прислонившись к кирпичной стене, курили двое рабочих в возрасте. Один, с грубым искореженным лицом, будто скрученным из арматуры толщиной в палец, был в промасленном фартуке поверх темно-синего халата. Другой, похожий на постаревшего, но все еще симпатичного героя советских агитплакатов – в таком же промасленном комбинезоне и в стимпанковских очках-консервах, задранных на лоб. В грязных, как и их спецуха, руках рабочие держали пачки недешевых сигарет, а на выбритых морщинистых лицах царили приятное буддийское спокойствие и железобетонная уверенность в завтрашнем дне.

– Здравствуйте, – приблизился к ним Жека.

– И тебе не хворать, – ответил ему один из работяг (тот, что с плакатов), едва посмотрев на Жеку и не удостоив его даже кивком.

Второй и вовсе не взглянул на подошедшего, умиротворенно наблюдая, как в двух десятках шагов от них в обвисших пыльных гроздях рябины шмыгают воробьи.

– Извините, вы не знаете Ульмара? – спросил Жека.

– А тебе зачем? – поинтересовался один из работяг.

– Дело к нему есть, – пожал плечами Жека.

Он понял вдруг, что у рабочего такое же выражение глаз, как у деда Стаса, когда тот еще был здоров. Где-то в их глубине можно было разглядеть СССР: запуски спутников, стахановские нормы шахтеров и яростные атаки штрафных рот на немецкие окопы.

– Да ясное дело, Горыныч, – за Жеку ответил тот, что с плакатов. – Дури хочет у этого душмана взять. Не могут они, нынешние, торговать за компьютером по шестнадцать часов в сутки без наркотиков.

– Эх, парень! – покачал головой арматурный, сплюнул себе под ноги. И тут его как включили: – Проебали вы все свое! – по-шукшински рубанул он. – Ни здоровья, ни специальности. На машинах ездите, а гайку закрутить не можете. И сколько бы вы ни зарабатывали, тратите еще больше. Работаете на банки да на гулянки. Что посерьезней купить – кредит берете. На пылесос денег не скопить… Раньше-то как? Подошел к автомату с газировкой, стакан помыл, водочки туда плеснул, три копейки бросил, он тебе сиропа налил – вот и коктейль. Выпил, стаканчик сполоснул после себя и в кино пошел. На «Иван Васильича» или «Бриллиантовую руку». «Ребята, на его месте должен быть я! – Напьешься – будешь», хе-хе. А теперь что? Виски с колой, а в коле – одни, бля, канцерогены, аж на зубах хрустят. И виски из канистры в подвале чурбанье разливает. И кино у вас – если перднули, значит, смешно. Каждый год куртки-шубы меняете. Одежда еще новая, не порвалась, а вы новую покупаете. На хуя, спрашивается? А потому что мода! Эх!.. И бабы у вас какие-то… Перед компьютерами все сидят, вместо того чтобы по дому и детьми заниматься… Попросил невестку манты сделать – глазами хлопает, не знает, что такое манты, веришь? Думала, я ругаюсь «мандой». Про мясорубку даже не слышала, решила, что шучу. Охуеть – не встать! – арматурный снова сплюнул и не договорил, будто выключился, опять уставившись на воробьев.

Во время этой тирады тот, что с плакатов, молчал, и было непонятно, поддерживает он своего коллегу или нет. Это внушало надежду. Обидевшись на плевок, Жека спросил у него:

– Вы же токаря?

– Фрезеровщик. А Олегыч – шлифовщик. Что-то против имеешь? – уставился на него тот, что с плаката.

– Да ничего. Я вот тоже в «путяге» на токаря обучался. Станок ДИП-300 как родной знаю…

Жека рассчитывал этой фразой вызвать симпатии работяг, но он ошибся. Арматурный очнулся от своего сна наяву и произнес:

– Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь…

– Горыныч, брось ты, они же не знают, кто такой Евгений Онегин… А чего ж в цех не пошел работать, остолоп? – обратился токарь к Жеке. – Гонял бы сейчас начальника за пивом да деньгу зашибал. Ты сидишь тут, куришь, а станок там сам крутится, работа работается. В четыре часа – домой. Плохо разве, а?

Жека услышал, как за спиной хмыкнул Марк. Подумав, что лучше не спорить, осторожно спросил:

– Так что с Ульмаром?

– У себя, наверное, сидит, плов из дошираков варит, – ответил тот, что с плакатов. – Вон вход, – он сделал движение рукой, – прямо будет лестница, по ней на третий этаж.

– А там?

– А там сам поймешь, – сказал тот, что с плакатов.

– Спасибо, – произнес Жека. – До свидания.

– Бывай, – буркнул работяга и полез за новой сигаретой.

Они с Марком вошли в указанную дверь, за которой направо уходил темный коридор, а прямо действительно поднималась лестница.

Пролеты, ведущие на третий этаж, были замусорены коробками, пачками из-под сигарет, скомканной бумагой и осколками битых кирпичей. Прямо на площадке Жека с Марком увидели обитую потемневшей от времени вагонкой дверь, на которой черной краской из баллончика кто-то размашисто накарябал свастику. Справа от двери оказалось большое гулкое помещение, из темноты которого веяло холодом, как из погреба.

– Наверное, здесь, – обернулся Жека на Марка.

Тот вместо ответа подошел ближе и рукой толкнул дверь. Незапертая, она легко и бесшумно открылась.

Они очутились в длинном, вытянутом и узком, пару метров шириной, «пенале» – комнате с окном в толстой стене. Пол в ней застелили куском линолеума под паркет, стены выкрасили грязно-зеленой краской, а сам интерьер комнаты оформили в лучших традициях скандинавского стиля для малогабаритных квартир. Ближе к окну находилась импровизированная зона отдыха с допотопным телевизором и спальным местом, спрятанным за выцветшей, синего цвета ширмой. У двери – обеденная зона с электроплиткой, самодельными, из неструганных досок полками с немногочисленной посудой и маленьким столом, выглядевшим как обрубок большого, человек на двадцать. На углу стола были свалены молоток, отвертки и еще какие-то инструменты. Освещала убогую обстановку с запахом недавно приготовленной еды лампа дневного света под высоким потолком, а из радиоприемника, висящего на вбитом в стену гвозде, рекламировали новый смартфон, стоивший, наверное, в несколько раз дороже, чем все, что было в этом «пенале».

У стола на стуле сидел смуглый узбек в возрасте, чью худобу не скрывал даже мешковатый свитер с горлом. Похож он был одновременно на того маленького, вечно пританцовывающего казаха в плаще и кедах из нугмановской «Иглы» и на Фли из «Red Hot Chili Peppers». Когда дверь открылась и Марк с Жекой завалились в помещение, узбек медленно поднял на них темные усталые глаза.

– Здравствуйте, – сказал Жека, – вы – Ульмар?

Человек со смуглым сухим лицом и тронутыми сединой волосами внимательно посмотрел на него и ничего не ответил. Одни буддисты вокруг, подумал Жека.

– Здорово, отец! – произнес Марк, выдвигаясь вперед и оттесняя Жеку назад. – Мы тут друга твоего ищем… – он оглянулся на спутника.

– Темира, – подсказал Жека.

– Да, Темира. Сказали, ты знаешь, где он может быть.

Ульмар медленно качнул головой, произнес:

– У них пожар был, и я его не видел больше. Телефон не отвечает. Может, он сгорел? Как думаешь, а?

Говорил он с легким акцентом низким, внушающим доверие голосом.

– А Эргаш? – спросил Жека. – Племянник его.

– Не знаю, не видел, – снова покачал головой узбек и добавил: – Давно уже…

Марк шагнул к Ульмару. Тот взглянул на него снизу вверх, а Марк взял его за правое запястье, положил руку Ульмара ладонью вниз на край стола и, схватив вдруг лежавший тут же молоток, коротко размахнулся и ударил им по кисти узбека. Тупая часть матово-черного металлического бойка обрушилась на человеческую плоть, рассекая похожую на коричневый пергамент кожу, с противным хрустом ломая и сминая кости. Подпрыгнула и звонко отозвалась стоявшая на столе кружка с чайной ложкой внутри. Жеку словно ударной волной отбросило назад, и он вдруг ощутил подушечками пальцев холодную окрашенную стену. Ульмар взметнулся как от полученного разряда электрического тока и, выдыхая, захрипел где-то в глубине горла. Будто пытался исторгнуть из себя боль.

– Не знаешь? – спросил Марк, продолжавший держать азиата за запястье. – Ты уверен? Ты подумал, правда? Хорошо подумал?

Он поднял и снова, как автомат по извлечению правды из человеческих тел, опустил руку с молотком. На этот раз удар пришелся куда-то по пальцам. Хрустнувшие расплющенные фаланги и нечленораздельный звук, который издал Ульмар, заглушило заикающееся интро песни группы «Muse», заигравшей по радио после рекламы.

– Так не знаешь, где они? – с ледяной яростью зашипел Марк. – Не знаешь?

– Нет, – простонал Ульмар, энергично тряся головой.

Жека, словно загипнотизированный, смотрел, как молоток опустился в третий раз, теперь острым концом набалдашника. Ульмар выгнулся дугой и начал кричать что-то по-узбекски. Его перебитый безымянный палец неестественно отставал от раздувающейся синевой окровавленной руки. А из-под рассеченной кожи торчали осколки костей.

– Так знаешь или нет? – разбрызгивая слюну, заорал Марк. – Или не хочешь говорить? В партизанов собрался играть? Или скажешь, или убью, блядь, этим молотком!

По радио Мэттью Беллами сладко пел про воспоминания, которые он никак не может выкинуть из головы.

Снова крик. Ульмар брызнул на стол кровью из прокушенной губы.

– Будешь отвечать, сука? Или мне тебе гвоздь в голову заколотить?

– But some kind of madness is swallowing me whole, yeah… (Но безумие поглощает меня целиком…), – упиваясь своей приторной скорбью, пело радио.

Опять удар молотка, хруст костей, крик…

Наверное, Ульмар действительно ничего не знает. Иначе бы уже сказал. Жека смотрел на вмятину, оставленную бойком молотка в столешнице. Все происходящее напомнило ему «Гнев» Тони Скотта – те сцены, когда герой Вашингтона пытает своих врагов. Только происходило это не в кино, а в жизни.

Марк повалил вдруг страшно и как-то по-женски завизжавшего Ульмара на пол, ударил снова. Молоток опять попал узбеку в руку, на этот раз здоровую, но лишь потому, что тот успел ее подставить, защищая лицо.

Ульмар кричал и пытался вырваться. Марк тоже что-то кричал, прижимая его к полу и держа молоток над головой. Беллами продолжал петь про царящее внутри него безумие. По спине Жеки побежали мурашки. Он вдруг с ужасом почувствовал, что вот-вот станет свидетелем убийства.

– Папа! Папа! Оставь его! – внезапно выскочила из-за ширмы, по дороге опрокинув ее, какая-то девушка.

Она бросилась к Марку, схватила его за занесенную руку с молотком и, рыдая, прокричала:

– Я знаю! Я скажу! Отпусти его!

Молодая узбечка в джинсах и кофте с якорем. Черные волосы заплетены в косички. Наверное, красивая, если бы левая половина лица не была залита багрового цвета свежим кровоподтеком.

– Говори! – сказал ей Новопашин, продолжая держать молоток над затихшим Ульмаром.

– Где Темир – не знаю, – ухватившись за рукоятку молотка, заторопилась девушка. – Знаю, где Эргаш-джан… Уехал к друзьям своим. У них прячется. Его вчера чуть не убили.

– Кто это? – не понял Новопашин.

– Эргаш. Он нам подойдет, – не отлипая от стены, сказал Жека.

– Телефон его у тебя есть? – спросил Марк.

Девушка замотала головой.

– Он симку выкинул, испугался. Новый номер его не знаю.

Марк дернул на себя молоток, девушка вскрикнула, выпустив его.

– Эргаш сказал, он пока поживет у брата двоюродного. Его Турсунмурадом зовут. Толиком по-вашему. Он бригадир на стройке.

– Что за стройка?

– Дом такой маленький, но большой. Много этажей. Возле железной дороги. Рядом «О’Кей».

– Что за «О’Кей»? Их много!

– Который видно, когда на самолет едешь.

– На Пулковском шоссе, – догадался Жека. – Там полно стройплощадок.

– Замучаемся ведь искать… А телефон этого Толика знаешь?

– Нет. Но вы найдете его. Он такой высокий, красивый. Бригадир.

Марк отпустил Ульмара, который остался лежать на полу, поднялся. Дочь, рыдая, обхватила тело стонущего отца, осторожно прижала к своим губам его изувеченную руку. Смотреть на это Жеке было не по себе. Он отвернулся.

– Может, с собой ее возьмем? – спросил Марк. – Для гарантии.

– Нет, – ответил Жека, – не надо… Стокгольмский синдром, и все такое.

– Темира искали уже. Приходили час назад, – не оборачиваясь к ним, произнесла вдруг узбечка.

– Кто? – вырвалось у Жеки.

– Кавказец какой-то. Злой. Все пальцы в рот себе совал. Отец ему ничего не сказал, тогда он начал меня бить, – с каким-то вызовом девушка повернулась к ним заплывающим лицом.

Досталось сегодня вашей семейке, подумал Жека.

– И что? Рассказали?

– Да, про Эргаш-джана.

Жека переглянулся с Марком.

– Поехали быстрее! – сказал тот, бросив на пол окровавленный молоток.

Марк и Жека вышли из комнаты, оставив ворочаться искалеченного узбека в объятиях дочери, стали спускаться по лестнице. Покатилась попавшая Марку под ногу оранжевая пластиковая бутылка из-под фанты.

– Что было бы, если вместо молотка там лежала бы пила? – спросил Жека у его спины. – Или дрель?

Новопашин не ответил.

– И что, действительно бы убил?

– Ты даже не сомневайся, – не оглядываясь на него, процедил Марк.

– Эй, пэтэушник! – окликнули Жеку, когда они оказались на улице.

Жека обернулся. Токарь-буддист с арматурным лицом смотрел на него.

– В ученики ко мне пойдешь?

– Давай, – сказал Жеке Марк. – Будешь гонять начальника за пивом да деньгу зашибать.

* * *

– Вот же дерьмоебищные пенисы! Залупокусаки!

Обсуждение договора с заказчиком не задалось.

– Работа в стадии проекта, а они хотят, чтобы мы ее уже делали! Когда будет готова вся документация? А когда мы за работу деньги получим? Ума как у ракушек! Пусть других дураков ищут, канделябры блядские!

Свое возмущение сидевший на заднем сиденье «BMW X6» генеральный уже несколько минут подряд выказывал при помощи непарламентских выражений. Водитель Антон, чуть улыбаясь, посмотрел на свою соседку – примолкшую Настю. Та поморщилась и, протянув руку, сделала громче радио. «Достал?» – одними глазами спросил у нее Антон. Девушка не ответила. По радио хрипло пел про свою тяжелую долю шансонье. Слушать его Насте тоже было не сахар. Когда песня наконец кончилась, по радио поставили джингл, а потом диджей пообещал свежий выпуск городских новостей. Жизнерадостным голосом, быстро, словно в спидáх, затараторила ведущая. Второй новостью шли вести о том, что срываются сроки сдачи федерального объекта, на котором работала их фирма. Срываются не по их вине и не в первый раз, но почему-то сейчас это вызывало нездоровый ажиотаж у общественности.

– Выключи! – сказал сзади генеральный.

Антон нашел кнопку управления магнитолой на руле, но Настя перехватила его руку.

– Разгорается скандал в Русской Православной церкви! – все так же весело объявила ведущая новостей. – Сегодня утром на некоторых ресурсах Рунета был размещен видеоролик с вызывающим названием. Настолько вызывающим, что его нельзя произнести в эфире. Ролик представляет из себя запись со скрытой видеокамеры, на которой запечатлено, как один из высших функционеров РПЦ, – голос ведущей стал томным, – вступает в, так сказать, греховные отношения сразу с тремя девушками легкого поведения. Ряд политиков неодобрительно высказались о произошедшем. Отдел внешних церковных связей отказывается комментировать сложившуюся ситуацию, отметив, однако, возможность черного «пиара» от неназванных сторон…

Антон, крутанув баранку, хохотнул:

– Да чего им! Объявили бы, что все это – происки сатаны! Делов-то. И что все… – он покосился на Настю, – все вагины в ролике – православные. Тоже мне…

– Мы будем следить за развитием ситуации, – пообещала ведущая и заговорила о вчерашнем теракте на Ближнем Востоке.

Настя выключила радио.

– Пообедать бы надо, – проговорил сзади генеральный. – Что у нас тут поблизости есть?

– Тут неподалеку местечко одно, – с готовностью откликнулся Антон. – С суши…

– Девочек своих тухлой рыбой там будешь кормить! – отрезал генеральный.

– Зачем вы так, Филипп Юрьевич, – обиделся водитель. – У них и европейская кухня, и итальянская есть. Пиццу вкусную готовят. У меня мама ее любит очень.

– Ну, разве что мама, – проворчал генеральный. – Давай подскочим туда, возьмешь навынос какую-нибудь. Потом Настю закинем в офис и рванем на Ваську. Пока едем, пожру.

Водитель развернулся на ближайшем перекрестке, выскочил на Фонтанку. Впереди были Аничков мост, профиль Наполеона в промежности одного из четырех бронзовых коней Клодта и «Mishka bar», куда Настя пару раз в компании выбиралась потанцевать.

– А какую пиццу брать? – спросил Антон, когда они остановились у заведения с остроносой рыбиной на цветной вывеске.

– На твой вкус, – ответил Филипп Юрьевич. – То есть на вкус твоей мамы. Главное, чтобы меня не пронесло потом. И без всех этих кракенов и осьминогов потыканных, понял?

– Понял… Настен, а тебе какой-нибудь сет сушек взять?

– Спасибо, не хочу, – ответила девушка.

– Иди уже! – сказал генеральный водителю.

Антон проверил кошелек, выскочил из машины и исчез за дверью бара.

– Ты чего такая сегодня? – спросил Филипп Юрьевич у дочери и замолчал, подбирая слово. – Потухшая…

Настя пожала плечами. Давление, которое она с трудом сдерживала все утро, успешно пряталось за маской полного спокойствия. Как будто ей вкатили лошадиную дозу анестезии.

– Понедельник. Огромный день, устала. Еще и не выспалась.

– Чем занималась на выходных? – поинтересовался ее отец. Его лицо оживилось. – Если, конечно, мне надо это знать…

– Танцевала, шашлыки ела, деньги твои жгла. Письмо тебе писала.

– Письмо? – удивленно переспросил отец. – Какое письмо? Зачем?

– Тебе будет интересно… Почту ведь наверняка не смотрел.

– Покажи… С телефона ведь можно зайти, да? Помоги-ка…

Настя взяла протянутый отцом айфон, несколькими касаниями зашла в электронную почту, потом вернула гаджет на заднее сиденье.

– Нажимай кнопку с треугольником, – сказала она, наблюдая за отцом в зеркало.

– Ты совсем уж безграмотным тупнем меня не считай, – произнес Филипп Юрьевич, тыча пальцем в экран.

Для большего эффекта хорошо было бы обставить все как в фильмах про Дракулу – зал с камином в зáмке, тяжелые шторы с ламбрекенами, молнии за окном. Ладно, и так сработает…

Из динамика айфона послышалась музыка, перебиваемая женским смехом.

– Нет, иди ты лучше, – донесся степенный мужской голос, – да-да, ты. Сразу с двумя хочешь?

Настя увидела, какими огненными стали глаза отца, смотревшего в стиснутый напряженными пальцами – вот-вот раздавит – айфон.

– Иди сюда, – раздался звук шлепка. – Какая малышка! Сейчас мы тебя в два смычка уделаем. Фил, ты куда хочешь начать?

– Не знаю. Пусть пососакает сначала, – услышала Настя голос отца.

– Точно! Становись на колени… Ну, скрестим шпаги, что ли, дружище!

Отец Насти ткнул дрожащим пальцем в айфон, останавливая видео.

– С-с-с-сука, – просипел он, задыхаясь от бешенства. – Все-таки достала меня этой записью. С того света, но достала!

– Ты ее убил? – спросила Настя, ловя реакцию отца в зеркале.

– Блядь! Да ее мало убить было! Живот вспороть и кишки на руку наматывать! – Филипп Юрьевич встретился взглядом с дочерью. Еще яростнее блеснули его глаза. – Как к тебе это попало?

– Да не важно, – ответила Настя. – Важно, куда это от меня может попасть. Понимаешь?

– Что? – прищурился ее отец.

– Что значит «что»? – удивилась Настя. – Видео, на котором ты с руководителем комитета на пару трахаете девушку. Третесь своими яйцами друг о дружку. Зачем одну-то? Там же вторая была, свободная. Которая это все и сняла. Оператор, так сказать. Да ладно, руководитель комитета – это мелочи. Я до конца досмотрела эти ваши шалости. Видела, кто там и в каком виде приходит. Помнишь, наверное? Цари – а все туда же… Что, даже ручки задрожали, папка?

Филипп Юрьевич хотел было что-то сказать, но только, как рыба за стеклом аквариума, молча разевал рот. Вид у него был бы комичный, если бы не страшная, побелевшая от бешенства физиономия. Скулы заострились, губы побледнели, правая щека судорожно подрагивала, злющие глаза почти выкатились из орбит. Таким его Настя еще не видела. Ей захотелось открыть дверь машины и выскочить на улицу, подальше от словно испытывающего трансформацию отца. Но она собрала волю в кулак и, обливаясь потом, осталась сидеть на месте. Сказала, стараясь казаться спокойной (такой Клинт Иствуд в юбке), хотя внутри все тряслось:

– Тут есть три варианта. Первый – я отсылаю это видео в прессу. Я думаю, там в это вцепятся как волки и будут рвать вас на куски. Слышал, какой шум поднялся из-за священника? Ноги все оттуда же, я так понимаю. А если выложить на «Трубу», скандал с Моникой и Биллом всем покажется цветочками. Учитывая, что девушку, снявшую видео, убили. Второй вариант – пересылаю файл тому, кто там к вам зашел на огонек. От твоего имени, с угрозами шантажа. По старинке, винтажно так, знаешь. Сколько ты проживешь после этого? Думаешь, что-то сможешь доказать, когда там узнают о существовании такой записи? Человек-то серьезный. Ему есть что терять.

– С-с-с-сука, – повторил Филипп Юрьевич.

Он казался потрясенным ужасно, был бледен и весь дрожал.

– Уж какая есть, лучше надо было воспитывать, – развела руками Настя. – Дослушай. Лично мне третий вариант нравится больше всего.

– Продумала все? Какой?

Настя развернулась и посмотрела отцу глаза в глаза. Захохотать бы еще демонически, да некогда. Вон уже Антон возвращается, держа в руках коробку с пиццей. Салфетки торчат из правого кармана.

– У нас товар, у вас – купец. Так что думай, папка.

– С-с-с-сколько? Сколько ты хочешь? – задушенным голосом прошептал генеральный.