17. Копы в огне (1)

Голос охранника – хриплый от табака и простуды. В руках – кружка с дымящимся горячим чаем, в котором плавает кислый даже с виду ломтик лимона.

– Честно сказать, – говорит он, – о чем вы просите – это нарушение всех наших должностных инструкций.

Он отхлебывает из кружки с нарисованным знаком зодиака (Водолей) и выжидающе смотрит на Марка. У Водолея редеющие волосы, застиранная, присыпанная перхотью на плечах черная униформа и избыточный вес, добавляющий к его возрасту лишний десяток лет.

– Я не говорю даже про ордер или что вы там должны предоставить, – продолжает охранник. – Вы даже свое удостоверение забыли. По правилам, я сейчас должен вызвать наряд…

– Это ты пошутил про наряд? – спрашивает Марк и кивает ему за спину. – Как они?

За спиной толстяка старый телевизор, по которому натужно и не смешно острят пожилые юмористы.

На проходной холодно, но из помещения за стеклом, где сидит охранник, в приоткрытое окошко вырывается теплый воздух. Водолею это не нравится, будто он делится с утопающим кислородом из своего акваланга.

Марк не великий физиономист, но почему-то человек, стоящий перед ним, кажется ему трусом. Вряд ли бы он вообще пустил Новопашина на проходную в воскресенье вечером, если бы тот не застал Водолея курящим на тротуаре и не подставил плечо, не давая закрыть перед собой дверь. Вынуть «Токарева» и ткнуть им в лицо толстяку – и тот сделает все, что требуется. Но Марк смертельно устал за сегодняшний день. Еще четверть часа назад он, нагнувшись к какой-то водосточной трубе, отмывал руки от стягивающей кожу запекшейся крови и под вновь начавшимся дождем думал над тем, что рассказал ему Клееный. Мысли мучили его, сводили с ума, выстраиваясь в неожиданную логическую цепочку. Пальцы, порезанные перфолентой, от воды немного пощипывало, как от йода. Занятый происходящим в голове, Марк не обращал на это внимания.

В попытке расставить все на свои места он заезжает сюда, в Мариинскую больницу. И тут сталкивается с блюстителем инструкций.

Марк лезет в карман и достает оттуда деньги – несколько бумажек разного цвета. Отделяет самую крупную, тысячную купюру и протягивает ее в окошко. Охранник ставит кружку и оценивающе смотрит на деньги. На те, что остались в руках Марка. Тысячную он берет, не глядя. Отходит, зачем-то оборачивается на телевизор, будто Дроботенко может подсмотреть за ним, достает из стола внушительный гроссбух и, с трудом протискивая его в не предназначенное для этого окошко, передает Марку.

– Только быстрее, – говорит он и отворачивается к воскресному телевизионному юмору – мол, моя хата с краю.

Новопашин на весу листает страницы, находит относящиеся к субботе записи. Пробегает глазами. Ничего нужного. Вот отметка о патрульной машине, приехавшей по звонку «02», когда обнаружили изрубленную топором Альку. Почему только голову, а не все тело?.. Машина… Государственный номер – В12… Сержант Канеев (или – Кащеев, почерк неразборчивый). Отдельно – фамилии и номера документов тех, кто проходил через проходную пешком. Нет, вряд ли Федор Артемьевич Лазарев, 1932 года рождения, паспорт номер такой-то, выдан Петроградским РОВД, – тот, кого ищет Марк… Новопашин переворачивает лист и пробегает глазами записи пятницы. Ничего…

Ему нужен оптимизм людей, чья любимая команда выиграла чемпионат.

– А как-то еще на территорию больницы можно попасть? – спрашивает Марк у спины охранника. – Не через эту проходную.

– Есть еще один пост, в главном корпусе, но там пускают только персонал.

Марк вспоминает, что именно так он и зашел в больницу с Ольгой в первый раз.

Толстяк протягивает руку за гроссбухом, кладет его на место и принимает независимый вид.

– Что-то еще?

– Может быть, что не записали автомобиль? Или посетителя?

Водолей фыркает.

– Нет, абсолютно точно не может. Нарушение инструкций. Сразу же выговор и депремирование. На пятьдесят процентов.

– Ясно, а есть координаты тех людей, чьи смены были в пятницу и в субботу? Уточнить у них кое-что. Может, они вспомнят.

– Ну, вообще, есть. Неофициально. Это же коллеги, сменщики. Мало ли узнать надо, что да как. Или попросить подменить. А так, по правилам, – только у начальника охраны.

– А если неофициально? По-дружески? В обход, так сказать, инструкций?

Охранник снова фыркает, становясь в этот момент каким-то слоноподобным существом из мультика Диснея.

– Сколько? – напрямик спрашивает он.

– Еще тысяча.

Толстяк, не торгуясь, соглашается. Пока Марк достает деньги, охранник глядит на стену, где висит график дежурств.

– Я так понимаю, что интересует утро субботы и… Пятница вся?

Марк не знает. Он пожимает плечами.

– Просто, если вторая половина пятницы и суббота до обеда – это нужен один человек. Мы тут на смены заступаем с послеобеда. Неудобно, но начальство так решило… Это Павлухино дежурство было. Вам повезло, он где-то неподалеку живет. Телефон записать, или запомните?

– Запиши, – говорит Марк.

Через полминуты они с охранником совершают обмен информации на деньги.

– Только не говорите никому, – просит Водолей и интересуется: – Вы по поводу той девушки? Которой голову отрубили, да?

* * *

Безжалостный холодный дождь, усиливаясь, льется на гладкошерстного фокстерьера и двух мужчин, стоящих во дворе-колодце дома по Графскому переулку. Один из них – тот, что с собакой, невысокий и с банкой пива в свободной руке – говорит:

– Погодка, мать ее… – и предлагает: – Давай отойдем под арку.

Марк, у которого руки в карманах промокшей куртки, согласно кивает.

Под аркой сухо, но холодно из-за сквозняка. Фокстерьер отряхивается, усаживается, вопросительно смотрит на хозяина. Начинает мелко дрожать.

– Замерз? Сейчас пойдем домой, – говорит собаке охранник, которого зовут Павел, и поднимает взгляд на Марка. – Оказывается, есть вещи пострашнее смерти. Это когда тебе мертвому топором в лицо ударят. – Его голос гулко отражается от стен арки.

Обжигающе холодные кубики поднимаются вверх. Мутноватый, как его теперешнее состояние, в разводах, лед внутри. Замерзшие пузырьки воздуха. Неровные грани царапают горло. Марк с трудом сглатывает морской солоноватый привкус и спрашивает:

– Это ведь в твое дежурство случилось?

– Ну да, – кивает Павел. – Но я уже разговаривал с твоими коллегами, в тот же день, прямо на смене… Сигаретами не богат? А то свои дома оставил.

Марк достает из пачки сигарету и протягивает охраннику. Тот кивает и, сунув ее в рот, чиркает одноразовой зажигалкой.

– И ничего подозрительного в свою смену не видел?

– Видел, – хохочет Павел и с удовольствием присовокупляет к сигарете глоток «Балтики». – Главврач в больничке подозрительный, недавно новый «порш» купил, явно не за один оклад… А так – никого и ничего. Машины на территорию пропускаем только служебные или по пропускам. В пятницу вечером такие почти не заезжали, только на выезд, в субботу – еще меньше. Через вертушку – посетители к больным, суббота же, выходной. Самый день такой… Даур, подожди, – дергает он поводок, пес недовольно скулит.

В арке темно, из освещения – тлеющая сигарета и отраженный от мокрого асфальта и от заполненных водой мелких неровностей в тротуаре свет спрятавшегося за углом фонаря. Марк видит только бледный контур лица собеседника – непропеченный пирог, в тесто которого кинули глаза – чернослив. Выражение лица Павла скрадывают тени, но охранника выдает какая-то нотка в голосе. Марк улавливает ее спинным мозгом, тем шестым чувством, оставшимся у него от старой работы.

– Думаю, нечем мне тебе помочь, – говорит Павел. – Извини… Пойдем, Даур…

Марк дожидается, пока Павел поворачивается к нему спиной. Его рука бесшумно вытягивает из-под куртки пистолет, и он, коротко размахнувшись, бьет охранника рукояткой ТТ в затылок. Удар не в полную силу – у Марка нет цели проломить ему голову. Оглушенный Павел падает на землю, полупустая банка с пивом отлетает на несколько шагов и неуклюже катится, выпавшая изо рта сигарета тухнет. Фокстерьер с лаем рвется с поводка, норовит укусить Марка, но тот сильно пинает его ногой. Удар приходится псу под ребра, он с воем отскакивает в сторону, нацеливаясь снова напасть на обидчика.

– Убери собаку, не то сейчас пристрелю ее! – кричит Марк Павлу. – Убери, сволочь! – он во второй раз бьет ногой ринувшегося в бой фокстерьера.

Глядя на оружие в руках Марка, охранник лихорадочно наматывает поводок на руку, подтаскивает пса к себе.

– Тихо, тихо, Даур, – держа собаку за ошейник, говорит он. – Фу!..

Фокстерьер пытается достать Марка даже из неудобной, заведомо проигрышной позиции. Его неистовый лай бумерангом эха разлетается по арке. Смелый пес. Но, интересно, был бы он таким смелым, если бы знал, что держит в руке Марк?

– Говори, как было на самом деле, – произносит Новопашин. – О чем не рассказал патрульным. Или загашу твою собаку. Считаю до трех. Раз!.. Два!..

Он специально считает быстро, не давая охраннику опомниться, подумать, осознать, что происходит. Метит в слабую точку любого собачника.

– Погоди! – почти кричит Павел. – За что собаку?

Не слушая, Марк прицеливается из пистолета в голову пса. Охранник делает движение, пытаясь убрать фокстерьера с линии огня, спрятать за себя. Даур упирается мощными лапами. Павел накрывает его голову своей рукой, словно она у него из бетона или кевлара и пуля не пробьет ее. Или он думает, что Марк не выстрелит? Зря…

– Был вечером в пятницу человек! – выкрикивает Павел, глядя на ствол ТТ. – Мать твою, был! Я его не записывал в журнал!

– Что за человек? – Новопашин опускает пистолет.

Павел продолжает держать лающую на Марка собаку, будто ребенка.

– Я откуда знаю? Пришел вечером, сунул в лицо мусорскую ксиву. Сказал – типа, по секрету, – что органы ведут расследование махинаций руководства больницы. Я же говорю, что Рудольфыч взял «кайен» не на зарплату. Полицейский попросил не записывать его в журнал. Мало ли, поднимется шухер раньше времени. Сказал, что осмотрится на месте. Минут двадцать спустя вышел… Все-все, дружище, – успокаивает охранник фокстерьера.

– Почему не рассказал об этом, когда обнаружили… – Марк запинается. – В морге…

– А что рассказывать? – удивляется Павел. – Ты серьезно? Думаешь, пришел мент и подумал, дай-ка я топором поиграюсь? Вы лучше маньяка ищите!

– Как его зовут, запомнил?

– Да я и ксиву-то не разглядел.

– А как выглядит?

– Ну, такой…

Минуту спустя Марк, убрав пистолет под куртку, выходит из арки под дождь. Проезжавшая мимо машина заглушает лай так и не успокоившегося Даура.

Усаживаясь в «бэху», Новопашин испытывает целую гамму чувств. Удивительно, что самое сильное из них – голод. Он не понимает, как можно думать об этом сейчас, но его мысли только о еде. Когда он ел в последний раз? Не помнит. Точно не сегодня. Кокаиновая диета. Требуется закинуть что-то в топку желудка. Все равно что. Подойдут любые калории. Марк вспоминает о небольшой грузинской кафешке неподалеку. Одно из многих в этом районе заведений с кавказской кухней. По выходным туда ходят обедать грузинские семьи с детьми и стариками, еда вкусная и недорогая, а официантки предупредительны, но неулыбчивы и строги, как княжны.

Одна только опасность – призраки. В первый раз Марка привела в это кафе Алька. Она через раз брала тут пиросмани, смеялась и говорила, что название блюда больше похоже на модный итальянский бренд. Ладно, у него пока есть чем отпугнуть призраков.

– Добрый вечер, – говорит Марк на входе официантке – грузинке лет тридцати пяти с красивым, но усталым лицом.

– Добрый вечер, – без улыбки кивает та, ждет, пока Марк сядет за ближайший свободный столик, и, подавая меню, предупреждает: – Мы скоро закрываемся.

– Хорошо, – кивает Марк и просит, не заглядывая в меню: – Мне, пожалуйста, хинкали – три штуки, чакапули с картофелем по-деревенски, боржоми. И ткемали.

Официантка уходит. Новопашин какое-то время разглядывает немногочисленных посетителей, потом достает телефон и набирает номер Кострова.

* * *

«Копы».

Воскресенье, поэтому непривычно безлюдно. Желающих зажечь немного. Кроме них троих, люди еще лишь за двумя столиками. За одним – два сержанта в форме. Малоразговорчивые, сосредоточенные на еде. Видно, что сразу после дежурства. Место, где по пятницам и субботам отжигают набравшие градусов посетители, пустынно, как поверхность Марса.

Забытое Марком за время, пока он не работал в органах, полутемное помещение. Массивная деревянная мебель, уравновешенная хрупкой барменшей за стойкой. Девушка выглядит анорексичкой, и Марку кажется, что многочисленный пирсинг на ее лице вот-вот перевесит, заставив барменшу воткнуться лицом в стойку.

Артемьев, которому девушка отмеряет водку в графин, что-то ей говорит. Барменша смеется, принимает деньги, отсчитывает сдачу, отвечает Артемьеву. Теперь уже смеется он. Кивает, забирает графин и рюмки, отходит к столику, за которым сидят Новопашин и Костров.

– Нашел Клееного? – успевает спросить Миха, пока к ним приближается Артемьев.

– Нет, – отвечает Марк. – Никого не было дома.

Они встречаются взглядами. Никогда не верь тому, кто кровоточит четвертый день и не подыхает, думает Марк про самого себя. Миха пожимает плечами, что-то хочет сказать, но Артемьев ставит на стол графин с водкой. Марк смотрит на бывшего коллегу.

– Сейчас нарубят бутербродов, мужики, – произносит Артемьев. – А пока давайте по одной так…

Миха разливает водку. Они поднимают рюмки, чокаются.

– Ну, поехали, – включает Гагарина Миха и опрокидывает в себя рюмку.

Собутыльники довольно крякают. Им хорошо, на осунувшихся лицах зажигаются улыбки усталых людей, которые весь день делали свою работу и теперь могут позволить себе немного расслабиться.

– В общем, нашелся этот «Субару-Форестер», – говорит Артемьев, доставая сигареты. – Не будем частить, да?.. Знаешь где? – спрашивает он у Марка. – На Кронверкском, где спалили кафе и завалили троих дагов… У нас сегодня вообще бандитский Петербург. Поджог и два мертвых узбека на «Треугольнике», Кронверкский, – Артемьев качает головой и выдыхает дым, который подхватывает кондиционер – невидимка и засасывает куда-то под потолок. – Хозяина этой долбаной кафехи найти никак не можем…

– А что в «субару»? – спрашивает Марк.

– Отрезанный палец Талгата Гамидова. Держали там, чтобы заводить машину. Вот так, да? Они бы еще вместе с ключами подвесили его на брелок. Ты оказался прав с этим биометрическим иммобилайзером… В багажнике машины – тайник, пустой. Вызвали кинолога с собакой. У собаки есть мнение, что там перевозили наркоту. Может быть, метадон, который как раз нашли у Гамидова на съемной хате.

Миха снова наливает.

– Олегыч! – перекрикивая музыку, зовет от стойки Артемьева барменша. – Забирай свои бутерброды!

– Иду, спасибо! – говорит пожилой опер.

Возвращается со «шлемками» – так на блатном жаргоне тут называют тарелки из нержавейки. От обычных администрация «Копов» отказалась после особо бурного празднования дня рождения одного омоновца. Тогда разошедшийся именинник треугольным осколком большого керамического блюда отправил двоих приглашенных на свой праздник в больницу – зашивать рваные раны. Отправил бы и больше, но его успели скрутить.

На тарелках – бутерброды с красной рыбой и с ветчиной.

– Сегодня гуляем! – шутит Костров.

Артемьев, Миха и Марк выпивают еще, закусывают.

– Тебя Люся, что ли, Олегычем зовет? – спрашивает Миха у Артемьева.

– А что?

– Да несексуально как-то, – пожимает плечами Костров.

– Бля, да она мне в дочери годится! – щурит глаза Артемьев. – Что, ей котиком меня называть?

– «Котик-котик, ты мой наркотик», – напевает немного поплывший Миха.

Артемьев переводит взгляд на Марка.

– Короче, вырисовывается у нас разборка между дагами из-за метадона. Одни завалили Гамидова и забрали мёд, другие – вычислили их, я так понимаю – по «субарику», и отомстили. Конец истории. Я так надеюсь, во всяком случае… – Артемьев молчит некоторое время. – Ну, посмотрим.

Марк видит, как из дверей с надписью «Для персонала» выходит хозяин заведения – Захар. Молодой, еще нет тридцати. В черной футболке с силуэтом маски, похожей на карнавальную (любит оперетту «Летучая мышь»?), на открытых руках – татуировки. Захар не нравится Новопашину, как может не нравиться человек, пьяным сбивший насмерть двух подростков и откупившийся от срока.

– Мне больше не наливай, – просит Марк, когда Миха берется за графин.

– Что так?

Марк не отвечает, кивая на лежащие на столе ключи от «бэхи». Костров морщится.

– Вызвоним тебе такси, – предлагает он. – С трезвым водителем.

– Не надо.

– Потом пожалеешь…

– Есть у меня знакомый федерал, – выпив, произносит Артемьев. – Я с ним разговаривал сегодня. Он сказал, что вся эта кодла у них в разработке. Метадон – только одно из направлений их деятельности. Заправляет некий Ильяс Хаметов. Вроде как он владеет легальным бизнесом, ну – все как обычно. Гамидов, у которого отрезали палец, – его племянник, – вновь закурив, опер говорит: – Съездим к Хаметову завтра, прощупаем.

У Марка перед глазами встает вчерашний офис Джонни И. Деппа, пугливый «пиджак» из «фокуса» с ведомственными номерами, оброненная кавказцем фраза про повисших на хвосте федералов. «Крот» на окладе у бандитов? Знает ли об этом знакомый Олегыча?

– Только странно, – говорит Артемьев. – Федерал сказал, что кафе на Кронверкском – точка Хаметова, без вопросов. Зачем он ее сжег тогда? Не вяжется что-то…

Миха, который внимает Артемьеву одним ухом, потому что обо всем этом в курсе, хмыкает и произносит:

– Зацените, какая девочка приятная.

– Мне до жены никак не добраться, пока она не спит, а ты про девочек тут… – говорит Артемьев.

Он даже не поворачивается, но Марк машинально смотрит, куда показывает Костров.

За один из столиков присаживаются двое. Только что вошли – отряхивают с курток капли. Парень садится первым и на какое-то время перестает закрывать спиной свою спутницу. Девушка и в самом деле симпатичная. Стройная, с немного асимметричными чертами и веселым, но чем-то озабоченным лицом и короткими темными волосами, торчащими из-под черной спортивной шапки.

Миха улыбается девушке без надежды, что она заметит его знаки внимания. Та машет рукой хозяину «Копов», Захар кивает и подходит к ней. Протягивает руку ее приятелю. Марк перестает на них смотреть, слушает вновь заговорившего Артемьева.

– Миха сказал, что вы с ним встречаетесь, я тоже решил приехать. Сейчас вот сижу и делюсь с тобой служебной информацией. И только потому, что хочу, чтобы ты понимал: подруга твоя – случайная жертва во всем этом наркозамесе, – Олегыч замолкает, потом продолжает: – Постарайся успокоиться. Живи дальше… А то выглядишь – краше в гроб кладут… Скорбь скорбью, а факты фактами. Посмотри правде в лицо, признай ее. Этим ты нисколько не оскорбишь память погибшей. Только так и можно выжить.

Постараться успокоиться? Снаружи он спокоен как булыжник. Но где-то глубоко внутри него полыхает пламя. Что будет, когда оно вырвется? Наверное, вселенский пожар…

Ему надо успеть во всем разобраться. Случайная жертва? Артемьев не имеет ни малейшего понятия про украденный ноутбук с видеокомпроматом. Про Мариинскую больницу.

Марк пытается свести концы с концами. Со стороны, наверное, кажется, что он заснул – прикрытые глаза, неподвижное лицо. Через какое-то время он возвращается в реальность.

– Давай допьем ужé,– говорит Артемьев Михе. – Да по домам, а то Марк совсем спит…

Костров разливает по последней.

– Марка, ты едешь?

Миха накидывает на плечи куртку, поднимается на ноги.

– На улице покурим, да, Олегыч? – спрашивает он у Артемьева.

– Ты в таком виде за руль садиться собрался?

– А что? – пожимает плечами Миха и пытается приобнять подошедшего к ним Захара. – Тоже бар потом открою.

Хозяин заведения легко уворачивается от объятий, внимательно разглядывает Марка, словно пытается оценить степень его опьянения. Марку это неприятно, он уже думает сказать Захару что-то резкое, но тот опережает его. Говорит:

– Марк, у меня к тебе дело. Есть время?

– Марка! Мы тебя на улице ждем! – машет рукой Костров и вслед за Артемьевым идет к выходу.

Марк смотрит на Захара. В его облике удивительным образом слеплены дружелюбие, веселье, суровость и что-то еще, до чего не докопаться с ходу. Как если людоеда нарядили бы в костюм Деда Мороза и отправили в детский сад водить хороводы с ребятней. Ощущения, что это волк в овечьей шкуре.

Новопашин не хочет иметь никаких дел с хозяином «Копов», не хочет с ним говорить, но сейчас задержаться и послушать его – меньшее из зол. Лучше, чем стоять и внимать трепу пьяного Кострова, пытаясь удержать внутри себя пламя.

– Что хотел? – спрашивает он у Захара.

За его спиной, хлопнув дверью, выходят на улицу Артемьев с Михой.