11. «Лего»

На выходные они собрались ехать к товарищу Марка в поселок на берегу Вуоксы. Рыбалка, купание, барбекю, сплав на рафте по порогам, посиделки на веранде, когда с ночного неба осыпаются звезды, а гуляющая радиоволна микширует «иерихонскую трубу» Джо Кокера – все тридцать три удовольствия. Новопашин взял у Кострова, которого график дежурств заставлял работать в ближайшие дни, «мицубиси». Миха попросил отдать машину с процентами в виде свежей рыбы в багажнике, пусть даже ее придется купить у местных. Марк засмеялся, но пообещал. Пока Алька собиралась, он ходил по дому и рассказывал ей про Жандарма, камень в пороге под железнодорожным мостом, и про «Край», фильм с Машковым, снимавшийся в этих местах.

Из дома стартовали в районе обеда, но уехали недалеко. У Альки зазвонил телефон. Она посмотрела на высветившийся на экране номер, нахмурилась. Взяла трубку. Переговорив короткими фразами, сказала Марку:

– Надо возвращаться.

– Что такое?

– Звонил администратор «Кейджа». У них сегодня особые гости. С какого-то бизнес-форума. Выдергивают всех девчонок. Извини, я должна ехать.

– Скажи, что не можешь. Ну, по состоянию здоровья…

Алька помотала головой.

– У них в медпункте есть расписание моих «праздников». Там серьезные ребята… Прости, ты же знаешь, это все не просто так…

Марк, конечно, знал. Он выбрал момент и развернулся через сплошную. Молчали до самого дома. Остановившись у подъезда, он сказал:

– Собирайся, я тебя здесь подожду. Отвезу.

Алька протянула руку и погладила его по щеке.

– Не обижайся, – сказала она. – Я должна идти туда.

– Собирайся, – повторил Марк.

Алька скрылась в подъезде. Пока Марк ждал ее, неожиданно испортилась погода. Вопреки всем прогнозам набежали тучи и, когда они подъехали к «Red Cage», пошел дождь.

Чужая подержанная иномарка отражалась в стеклянном фасаде «Клетки» – грязно-белое пятно, размытое моросью зарядившего дождя. Сидя в салоне, девушка дослушала игравшую по «Эрмитажу» композицию – не любила оборванных мелодий. Марк молчал, разглядывая дома на той стороне улицы. Жуткие развалюхи с осыпающимися фасадами выстроились вдоль Тележной, как перед расстрелом. Мимо них, нелепо размахивая руками, бежал промокший неказистый мужичонка с букетиком из цветочного дискаунтера. Марк подумал, что поменялся бы с ним местами, лишь бы… Лишь бы что? Когда песня кончилась, Алька взяла Марка за руку, тряхнула и, больше не глядя на него, подхватила сумку с одеждой и реквизитом и выскочила из машины. Они никогда не целовались в такие моменты, оба считали это неуместным. Алька оббежала «мицубиси» и скрылась во вращающихся дверях «Красной клетки». Марк остался наедине с дождем, радио и застрявшей в сердце болью.

Он бросил машину на платной стоянке возле Московского вокзала и позвонил знакомым с Вуоксы сказать, что не приедет. Потом отправился бродить по окрестным заведениям, инстинктивно избегая больших витрин, бесплатного Wi-Fi и, когда стало темнеть, ярких вывесок. Он спускался в крохотные, на полтора столика, подвальчики, заходил в распивочные, арендующие помещения вместе со скупкой телефонов или магазином автозапчастей. Брал самую дешевую водку, опрокидывал жидкий огонь в себя, закуривал, неохотно что-то отвечал, если другие посетители шли на контакт, потом уходил под дождь на поиски нового бара. Рядом текла другая жизнь. Через какое-то время Марк, едва не впадая в кому от алкоголя, наблюдал за стайкой молодежи у входа в «Гадкий койот» на противоположной стороне Литейного. Ребята весело смеялись, хватали друг друга за руки, уговаривая своих спутниц поехать еще куда-то. Одна из девушек была похожа на Альку. Марк по-стариковски покачал головой и медленно побрел по проспекту в поисках места, где можно было бы добавить. Он чувствовал ногами город, в котором никому ни до кого не было дела. Место, где он решил выпить еще, нашлось метров через сто – шаверма, где из-под стойки наливали крепкий алкоголь. Последнее, что Марк запомнил, – дружелюбно улыбающаяся восточная физиономия работника забегаловки.

Пришел он в себя дома, в три часа ночи, когда обезвоживание организма вытащило его из пьяного забытья. Встав с тахты, достал из холодильника бутылку с минералкой и в несколько обжигающих горло холодом глотков выпил половину. Перед тем как заново лечь спать, стащил с себя одежду.

Из «Клетки» Алька вернулась через полтора дня, к вечеру, – и не к Марку, а к себе, на съемную квартиру на Торжковской. По дороге она попросила таксиста сделать крюк к Сортировочному мосту и подождать ее пять минут на заправке.

Марк приехал к ней и открыл дверь своим ключом. Алька сидела на кухне и без звука смотрела на «пенсионере» не слишком хорошего качества видео. На нем плотный пожилой мужчина с бородкой, как у церковнослужителя, в тесном кроваво-красном интерьере, как в «Борджиа», развлекался с тремя девушками, одна из которых была Алькой с заклеенными белым скотчем сосками. Марк вздрогнул, когда клиент резко дернул за край скотча и сорвал его, обнажая правый сосок. Алька на экране ноута скривилась от боли, а настоящая Алька с ледяным лицом сидела по другую сторону экрана. Похожий на священника мужчина впился зубами в сосок, подтягивая к себе еще одну девушку, пока третья вперед-назад двигала головой в его паху. Марк потянулся к «пенсионеру» и закрыл его.

– Самого интересного не дождался, – подняла на него глаза с расширенными от крэка зрачками Алька. – Там дальше будет…

Она вдруг всхлипнула, но сдержала слезы и потянулась к нему.

Обнимая подругу, Марк увидел на ее теле синие засосы и ожоги от сигарет. Почти задохнувшись, губами нашел ее губы и стал целовать. Она ответила, запрокинув голову. Спрятавшиеся в ее длинных волосах солнцезащитные очки-«хамелеоны» из униформы Рокстар, копия Just Cavalli, чуть не упали на пол. Марк подхватил их и положил рядом с ноутбуком.

– Пора открывать филиал «Викиликс», как думаешь? – спросила его чуть позже Алька.

* * *

Выруливающий мимо него к Искровскому «Субару-Форестер» новой модели ослепил его ксеноновым взглядом. Марк попытался разглядеть сидящего за рулем. Безуспешно. Сон становился все более тревожным, пока он смотрел вслед красным стоп-сигналам. Когда он захотел догнать автомобиль, ноги не послушались. Марк застонал и проснулся.

– Тихо-тихо, – услышал он голос, теплая рука успокаивающе легла ему на лоб. – Все хорошо, я здесь.

Еще до того, как он открыл глаза, Марк почувствовал приятный мягкий женский запах. Потом он увидел ее склонившееся над ним лицо с чуть резкими, как у Ирины Апексимовой, чертами. Спокойный взгляд Ольги, короткая стрижка каштановых волос, веснушки у основания шеи, никогда не использовавшаяся для вскармливания грудь третьего размера над верхним краем одеяла.

– Доброе утро, – произнес он чуть смущенно.

– Доброе, – ответила Ольга и улыбнулась, у глаз мелькнули и сразу разгладились тонкие морщинки. – Ты под чем вчера такой был? Я даже не сразу тебя узнала.

Марк не ответил, но голубые глаза женщины смотрели требовательно и внимательно. Он, преодолевая слабость, сел на постели, благо что спал с краю. Поискал взглядом трусы, увидел их скомканными вместе с джинсами, потянулся за одеждой.

– Ну, куда уже побежал? – спросила за спиной Ольга. – Не хочешь говорить – не надо… Сейчас завтракать будем.

Она тоже встала. Не стесняясь своей наготы, прошла по залитой солнечным светом комнате, взяла с кресла халат. Накинула его, взглянула на Марка, спросила:

– Что будешь? Овсянку? Яичницу? Можно вчерашнюю картошку разжарить.

Марк прислушался к своим ощущениям, но решил не нарываться на новые вопросы:

– Давай овсянку.

Ольга кивнула и вышла. Марк задернул одеялом простыню с пятнами засохшей спермы, огляделся. Высокие потолки с лепниной вокруг антикварной люстры, большие окна с деревянными рамами, бельгийский ковер с геометрическим рисунком на полу. Шкаф с книгами, половина из которых по медицине, другая половина – русская классика и нон-фикшн. Ноутбук на краю журнального столика. Тут же – свидетельства того, что за столиком едят – солонка, салфетки, финская керамическая подставка под горячее. Одежный шкаф с большим зеркалом на месте одной из створок развернут к двери и отделяет жилую зону от импровизированной прихожей. Обставленное с максимальным уютом личное пространство жителя коммунальной квартиры. На прикроватной тумбочке – выбивающиеся из общей обстановки бокалы и недопитая бутылка крымского «пино нуар», купленного им в винном магазине недалеко от дома.

Вечером, когда он даже не приехал, а заявился сюда, оказалось, что бабушка ушла в театр, в любимый ею БДТ. Но Ольга, которой он позвонил с Искровского, ждала. На ней был легкий макияж и серебряные висюлистые серьги, какие дома обычно не носят. Пили принесенное Марком вино, разговаривали о чем-то (больше говорила Ольга, а он слушал или делал вид, что слушал) и через час после его появления оказались в постели. Там она была податливая и развязная от вина, а он – напористым и стойким от кокаина. Спустя еще час они уснули, и Марк не услышал, как пришла из театра Евдокия Дементьевна.

Ольгу он знал еще со школы, когда регулярно приезжал к бабушке в гости, чаще всего на выходных или сбежав с продленки. Ольга, тогда плакса и ябеда, жила с родителями в той же квартире. Сталкивались они обычно в коридоре и на кухне, воевали как кошка с собакой. («Зачем ты приехал? – А я не к тебе, а к бабушке приехал, поняла? – Ну и иди отсюда к бабушке!») Став постарше, они подружились, хотя виделись совсем редко и их интересы по жизни не совпадали. С разницей в год закончили школу. Ольга поступила в Первый мед, он – в Школу милиции. Встретив ее с подружками на площади Льва Толстого, Марк подумал, как бывшая в детстве гадким утенком девушка расцвела. Они зашли в кафе, потом он проводил Ольгу домой. С месяц они встречались, но не сложилось. Ольга окончила Первый мед, вышла замуж и переехала к мужу, быстро, через полгода, развелась и вернулась в коммуналку на Старо-Петергофском. Ее родители вышли на пенсию и уехали в деревню, оставив комнату дочери. К тому времени женатый Марк приезжал к Евдокии Дементьевне и, если находилась возможность, заходил к Ольге. Та угощала его чаем-кофе, расспрашивала про семейную жизнь и интересовалась, когда они с женой заведут ребенка.

На бабушкин юбилей Марк привел Веру. Увидев, как за столом ее супруг общается с приятной соседкой, Вера устроила сцену. Марку показалось это странным – Вера не была ревнивой, да и никакого повода не было. Он так и объяснил жене, уведя ее на кухню, но Вера не стала слушать. Обидевшись, она уехала домой, а немного обескураженный Марк остался. Когда большинство гостей разошлось, а Евдокия Дементьевна с парой подруг, таких же, как она, театралок и любительниц советских киномюзиклов, решили опробовать подаренное караоке, Марк и Ольга как школьники стащили со стола недопитую бутылку мартини и спрятались в комнате. Там все и произошло. Инициатором выступил Марк. Он подождал, пока Ольга поможет Евдокии Дементьевне убрать со стола, а после пары вермутов со льдом выбрал момент, когда она для чего-то встала, и поцеловал ее. Она раскрыла губы, протолкнула ему в рот язык. Пока он, задрав ей юбку, сдвигал вбок ткань трусиков, расстегнула его брюки. Держа за гладкие бедра, Марк приподнял ее на руках, прижал к стене и вошел. За стеной подружки-старушки хором пели: «Есть только миг…» Потом Марк с Ольгой лежали на кровати поверх покрывала. Марку стало стыдно, он хотел уйти, но Ольга не отпустила. Раздевшись, она оседлала его, положила его ладони на свои крепкие груди и, кончая, смотрела ему в глаза. Марк добирался домой на такси и думал о том, что, по крайней мере, теперь Вера будет ревновать не зря. С тех пор они встречались и спали от случая к случаю, пока сначала к Новопашину не вернулась болезнь, а затем он не познакомился с Алькой.

Это было удивительно, но ей он никогда не изменял с Ольгой. Не хотелось. Сам не мог понять почему. Любил он Альку, что ли?

Из комнаты Марк направился в ванную. Та была занята. Коммуналка без очереди в ванную или в туалет теряет свое гордое звание коммуналки. Он вышел на кухню, наполненную утренними запахами готовящейся еды. Ольга, полуприсев на подоконник, смотрела, как Евдокия Дементьевна жарит блины.

– Привет, бабуль, – сказал Марк.

– О, Марка! – улыбнулась внуку старуха и посмотрела на него «взглядом милиционера, руководящего работника или незамужней женщины». – Доброе утро! Хотя выглядишь ты хреново, дружок! Как после пирушки…

– Бабуль… – протянул Марк, а Ольга со своего места произнесла:

– Овсянка отменяется. Евдокия Дементьевна собралась кормить нас блинами.

– Овсянку он и сам себе сможет сварить, – заметила бабушка.

– Нет, не сможет, – покачала головой Ольга.

Бабушка еще раз смерила Марка взглядом и согласилась:

– Да, права ты. Какая там овсянка… Смотри, совсем худым стал.

Из ванной вышла незнакомая девушка студенческого возраста, сказала всем «Здравствуйте» и мышкой шмыгнула в темный коридор.

– Кто это? – спросил Марк.

– Станислав Ильич очень плохо себя чувствует, Жека ему сиделок нанял, чтобы ухаживали, – объяснила Ольга.

– Совсем помирать собрался дед Стас, – вздохнула Евдокия Дементьевна.

Марк ушел в освободившуюся ванную, умылся и пальцем, на который выдавил пасту, почистил зубы. Вечерняя энергия сменилась апатией. Не хотелось ни спать, ни бодрствовать. Он посмотрел в зеркало. Лицо будто не в фокусе. Бледное, заросшее, с взъерошенными волосами. Бабушка права. А кокаиновое похмелье и ее блины – это из разряда смешать водку с пивом. Марк снова взглянул в зеркало, отметил, что зрачки расширены.

– Бабуль, дай полотенце, я душ приму, – выглянул он на кухню.

Заперев за собой дверь и включив воду, вытащил из узкого кармана джинсов новую порцию порошка, разложил трек. Приход застал его под струями льющейся воды. Это было невыносимо приятно, когда горячий поток, казалось, омывал каждую клеточку его тела, заставлял вздрагивать мембранами и трепетать несуществующими жабрами. Он выбрался из душа, когда Ольга постучала в дверь во второй раз.

Завтракали втроем, в комнате Евдокии Дементьевны. Солнечные зайчики скакали по выцветшим обоям и по черно-белым фотографиям в рамках. На снимках молодые и красивые бабушка и ее друзья смеялись и смотрели в объектив на фоне послевоенных пейзажей Ленинграда. Пылинки плавали в воздухе, оседали на конвертах с пластинками, початой коричневой бутылке «Vana Tallinn» и портретах трех давно умерших брутальных несимпатичных мужчин – мужа Евдокии Дементьевны, Сталина и Чкалова. Портрет вождя занимал центральное место в бабушкиной комнате с довоенных времен.

Они ели блины, заворачивая в них кусочки поджаренной ветчины, запивали это все итальянским кофе со сливками. Марк почти не ел, много шутил и трепался. Сам себе он казался резвым дружелюбным дельфином, выскакивавшим из теплого океана, чтобы поиграть с людьми. Бабушка же была умницей, а Ольга – та просто секси. Оставив Евдокию Дементьевну, напевавшую себе под нос сукачевскую «Моя

бабушка курит трубку…», на кухне с посудой, Марк увел Ольгу в ее комнату и занялся с ней любовью, пытаясь избавиться от наркоэрекции. Острые ощущения от проникновений между ее раскинутых ног, дерзкие прикосновения, частые смены позиций как в порнофильмах, эйфория от все-таки наступившего оргазма.

– А как у тебя с той блондинкой? – спросила вдруг Ольга посреди процесса (о чем они только ни думают в эти моменты). – Евдокия Дементьевна рассказывала, что видела тебя с какой-то девицей…

– Нормально, – ответил он и продолжил двигаться в ней.

– Прямо искры из глаз… – прошептала Ольга, кончив.

Некоторое время полежав у него на плече, Ольга предложила:

– Давай сходим в кино. Или погуляем. Погода такая хорошая. В Пушкин можно съездить.

Марк промолчал, посмотрел на нее и зачем-то показал детский фокус – «отрывание» большого пальца. Ольга поморщилась.

– Не надо, – сказала она. – У меня и так на работе вчера было за день двое с отрезанными пальцами.

Ольга работала в Мариинской больнице патологоанатомом. Работа не для красивой женщины, а, скорее, для философа.

Марк думал о своем, пока до него внезапно не дошел смысл сказанного.

– Двое с отрезанными пальцами? – переспросил он. – Один – даг с двойного убийства?

– Да, привезли вместе с проституткой. Застрелили обоих.

– А кто второй?

– Тоже дагестанец. Я поняла, при нем нашли документы. Выловили из Обводного канала. Странно, что он не утонул. Перед тем как зачем-то выпотрошить, его задушили. Плавал со своими карпами.

– Карпами?

– Татуировка с карпами у него во всю спину. Это коллега сказал, что с карпами. Он рыбак…

– А что с пальцем?

– На левой руке мизинца не было. Рана затянувшаяся. Потерял палец несколько месяцев назад… Слушай, заканчивай с этими романтичными разговорами. Мне их и так хватает.

Новопашин задумался. Ольга прижалась к нему, потерлась сосками о его грудь, как кошка о ногу хозяина.

– Что задумался? – спросила она, касаясь губами его шеи.

– Прикидываю варианты. Я занимаюсь расследованием того двойного убийства, – ответил Марк.

– Ты же уволился, – сказала Ольга.

– Расследую как частное лицо… Эти убитые дагестанцы не могут быть связаны друг с другом?

Ольга пожала плечами.

– Тем, что у обоих нет пальцев?.. Марк, я же попросила. Завязывай. Поехали в Пушкин, а?

На столике завибрировал поставленный на беззвучный режим телефон. Ольга с выражением досады на лице встала, взяла телефон, увидев номер, удивилась.

– Алло? – сказала она и долго слушала неразборчивый Марку, быстрый, как пулеметная очередь, поток слов, изредка вставляя: – И что?.. Быть не может… Когда?.. Чем?.. А чего ты мне звонишь?.. Нет, тогда все было в порядке… Не знаю… Сообщи дежурному. Охрана, что – как обычно, спала?.. Да успокойся ты!..

Потом, положив трубку, она посмотрела на Марка. Сказала:

– Ты как накаркал.

– Что случилось?

– Отвезешь на работу? Сменщик в истерике. Мужики, мать вашу… Девушка… Та, что с двойного убийства… – Ольга помолчала и сказала: – Голову ей отрубили… Вот и съездили в Пушкин…

* * *

Рай? До него доходили слухи об этом.

Ад? Кажется, он сейчас болтается в его петле.

Он гнал по городу на скоростях, близких к сверхсветовым. Ольга сначала пыталась успокоить его, просила ехать медленней, а потом пристегнулась ремнем безопасности и стиснула руки. Марк давил на газ, чувствуя стучащий в висках пульс города. Подумал, что, если прямо сейчас с ним случится инсульт, они с Ольгой наверняка погибнут.

Выход из кокаина совпал со зрелищем, которое он вряд ли когда-то забудет.

– Кто это? – спросил врач, которому не посчастливилось сегодня оказаться дежурным по Мариинской больнице.

– Он из уголовного розыска, – почти не солгала Ольга. – Занимается этим убийством.

Врач кивнул санитару. Тот как фокусник отдернул простыню, открывая верхнюю часть лежащего на ободранной каталке тела. Охранник, стоявший тут же, быстро отвернулся.

Красивого там осталось мало. Белое, непохожее на то, живое лицо Альки, заострившиеся скулы и нос, сжатые, будто их изнутри прихватили ниткой, бледные губы. И чудовищного вида рубленая рана – через глаза, задев переносицу, параллельно рту. Лицо было усеяно осколками костей черепа. Лохмотья лопнувшей и рассеченной кожи. Красное месиво внутри раны. Похожие на отвратительное желе вытекшие глаза.

Внутренности кеты, выпотрошенной четверть века назад на узком притоке Уссури…

Марк вспомнил, как смеялась Алька над старыми французскими комедиями. Как роняла на пол кусочки китайской еды, потому что плохо умела пользоваться палочками. Как морозилась в обнимку с книжкой после тяжелых клиентов. А сейчас она лежала здесь с головой, которая будто нехотя взорвалась изнутри. И еще этот странный запах. Похожий на аромат чая «Эрл грей», смешанный с запахом гари.

– Накройте, – скрипучим голосом попросил Марк санитара.

Наплевать на все и прямо здесь раскатать дорожку, чтобы только не чувствовать этого, мелькнула мысль.

Снятый с пожарного щита топор с длинной ручкой валялся здесь же, на полу, покрытом кафельной плиткой и кое-где кусочками мозга девушки.

Девушки, которую он любил.

– Сказали же, голову отрубили, – повернулся Марк к дежурному врачу.

– Это я перепутал, – выступил вперед сменщик Ольги, молодой парень со смешными и оттого неуместными в данный момент оттопыренными ушами. – Испугался, сразу не сообразил…

Марк перебил:

– Как это случилось?

– В понедельник за телом должны приехать родственники. Ну, решили подготовить все. Послал санитара сюда. Он прибегает, говорит, что холодильник открыт, и тут такой суп-набор… Ой, извините.

– Такое было уже когда-нибудь? – спросил Марк у дежурного.

– Вы шутите? – искренне изумился тот. – Впервые такие страсти.

– Будто мало двух дырок в груди, – заметил патологоанатом.

– Да замолчи ты, Саша! – одернула его Ольга, пристально наблюдавшая за Марком.

– Кто сюда мог попасть? И как?

Врач пожал плечами, переглянулся с выглядевшим как отставной военный охранником.

– Вы здесь были?

– Никак нет, – четко ответил охранник. – Корпус находится во дворе, а мы охраняем, условно говоря, периметр.

– И что, сюда может попасть любой, кто находится в периметре?

Охранник посмотрел на врача.

– Ну, теоретически… Но тут кодовый замок стоит. Правда, нужные кнопки затерты… Да кому надо-то сюда лезть, к покойникам?

– Я заметил, у входа есть видеокамера. Можно просмотреть запись?

Охранник фыркнул. Врач развел руками:

– Это муляж. Финансирования не хватает.

– Понятно, – покачал головой Марк и подумал вслух. – Как он узнал, где тут морг? И топор где он мог взять?

– На пожарном стенде, справа от входа, – ответил охранник. – Уже смотрели. Там и взял.

– Надо понять, как он попал во внутренний двор, – произнес Новопашин. – Посмотрите все выходящие на улицу окна на первом, втором этажах. Может, где-то окно открыто или разбито стекло.

Дежурный сделал знак охраннику, который обменялся с врачом красноречивыми взглядами и покинул помещение. Марк, Ольга, ее сменщик и дежурный врач тоже вышли, оставив санитара наедине с изуродованным женским телом. По неширокому коридору, а потом по лестнице они спустились на улицу. На теплом для октября воздухе Ольга поежилась. Дежурный с патологоанатомом о чем-то заговорили, заспорили. Марк отошел от них, разглядывая больничный двор с несколькими скамейками, большими высокими липами и припаркованной возле одного из корпусов новенькой черной «ауди». Потом во двор медленно въехала патрульная машина.

Какая-то идея мелькнула вдруг в его мозгу. Он потер лоб немеющими пальцами. Сзади к Марку приблизилась Ольга. Спросила:

– Это она была? Та блондинка?

Марк кивнул.

Ольга несколько секунд смотрела перед собой, потом, понизив голос, сказала:

– То, что у нас без презервативов было, – это нормально, когда ты со шлюхой встречаешься? Мог бы и предупредить…

– Она не шлюха, – не глядя на Ольгу, сказал Новопашин.

– Ну да, секс-терапевт… Да пошел ты на хер!

Она развернулась и, громко стуча высокими каблуками, направилась к проходной. Высокая, со стройными ногами, хорошо одетая. Лучи октябрьского солнца добавляли блеск ее шевелюре.

Смотря ей вслед, Новопашин ощутил невыносимую тоску, беспокойство. Почувствовал, что неосознанно сжимает-разжимает руки, кажущиеся ему чужими. Он ничего не успел понять, когда мгновенно, словно выключили, угасло его сознание и наступил полный мрак.

Он рухнул, конвульсии и судороги овладели всем телом и всеми чертами лица. Страшный, невообразимый и ни на что не похожий вопль, заставивший обернуться Ольгу, вырвался из его груди. Казалось, что кричит кто-то другой, находящийся внутри Марка. А его, бившегося в припадке, окружили люди, попытались поднять и перенести на ближайшую скамейку. Ольга держала его за ладонь, а он пытался вырваться.

Десять минут спустя приступ проходит, и Марк остается в руках Ольги рассыпанным конструктором «Лего».