14. Сказочные единороги

Этим вечером улицы города оказались во власти генерала Мороза. Воротники индевели от дыхания, слипались ресницы, открытые участки тела жгло, будто их терли наждачной бумагой. Передвигаться получалось только короткими перебежками от заведения к заведению. В первом, уютном подвальчике с постерами джазовых музыкантов, которых Жека знать не знал, они поужинали пастой с помидорами из шляп, глубоких тарелок с силуэтом «итальянского сапога» на дне. Сейчас, два бара спустя, Жека и Анникки сидели за хай-тековской стойкой третьего, расположенного на набережной Грибканала , прямо под боком у Казанского. До места встречи оставалось совсем ничего.

Бар показался Жеке странным, а почему, он бы и сам не сказал. Вечер пятницы, а народу кот наплакал при адекватных ценах. Может, они недавно открылись, и никто про них пока не знает? А может, тутошняя музыка всех распугала? Треклист составляли сменяющие друг друга афро-фанк и соул вперемешку с козырными фразочками из тарантиновских фильмов.

Они пили шоты под названием «Липучка для мух». Шоты согревали, но имели отвратительный привкус зубной пасты без фтора. После первого Анникки поморщилась, но от второго отказываться не стала. Бармен выставил перед ними по второй порции «липучки». Жека с размаха опрокинул в себя шот, пытаясь отравить им того, спрятавшегося у него внутри, долбаного ежа, который ощетинился колючками при залетной мысли о…

Не помогло. Может, пора проветриться на мороз? Жека подождал, пока Анникки выпьет свою «липучку», и заявил:

– Летс гоу! (Пошли!)

* * *

Они торчали тут уже почти двадцать минут. Задубевшие в «гриндерсах» ноги превратились в деревяшки. Когда Жека затопал ими, чтобы согреться, ему показалось, что полая земля под ним вот-вот провалится, не выдержав его веса.

– Джеко! – услышал он голос Анникки и обернулся.

Выскочившая из темноты финка, разогнавшись, скользила по накатанной ледяной полосе. Жека не успел увернуться, когда она врезалась в него, чуть не повалив на снег. Облапила руками и закричала:

– Хиа кул! Ю кул! Ай лав ю! (Тут прикольно! Ты крутой! Я тебя люблю!)

В ее глазах, будто у Снежной Королевы, искрились льдинки.

Все то время, пока Жека превращался в ледяную скульптуру, она бегала по Дворцовой, выискивая ракурсы для снимков подсвеченного Зимнего, Александровской колонны и непривычно отливающей зеленоватым луны, висящей где-то в районе грузового порта, как выкатившийся из отстойника для контрабанды испорченный сыр.

Зазвонил телефон. Жека взял трубку.

– Вы где? – услышал он голос Матроскина.

– Это вы где? Мы на Дворцовой, возле Миллионной.

– А чего вы там делаете, на Дворцовой? Туристы, что ли? Вы еще на шпиль Петропавловки заберитесь. Договорились же встретиться на месте, ты чем вообще слушал? Дуйте сюда! Мы заходим, а то замерзли как снежные бабы! Внутри нас найдете! – и закончил. – Давайте только по-рыхлому!

По-рыхлому не получилось. У Зимней канавки Анникки застряла, чтобы сделать несколько снимков. Мечтая о горячем чае, Жека сбивал намерзающие на носу сосульки.

Нужное здание на Миллионной походило на половину всех домов в центре – четыре этажа, фасад в семь окон, полуосыпавшиеся барельефы с изображением хрен уже знает кого. За два с половиной века оно пережило эволюцию от дома фельдшера Семеновского полка, затем перестроенного зодчим Штакеншнейдером, в салоне которого тусовались тогдашние непримиримые враги Достоевский и Тургенев, до кластера, забитого крохотными, на берлинский манер барами и мини-клубами, незаметно перетекающими друг в друга. А во внутреннем дворе, куда раньше заезжали кареты, влажными летними ночами теперь танцевала молодежь.

И не только летними. Оказавшись во дворе, Жека и Анникки увидели сразу несколько дверей, возле которых толпились люди, собравшиеся начать выходные с танцев. Громкий веселый смех, летавший от одной компании к другой, не мог заглушить даже хаус, как из рукава сыплющийся из раскрытых дверей одного из клубов. Кто-то, не снимая зимних курток, приплясывал в надежде согреться. Пока Анникки документировала на видео происходящее, Жека набрал Андрюху:

– Ну и где вы?

– Сажайте свои зады в лифт и поднимайтесь на самый верх. Потом топайте по коридору.

– Матрос, что ты там мяучишь? Какой еще лифт? – успел спросить Жека и сразу увидел, как в одном из углов двора, в пристроенной, старинного вида шахте бесшумно скользит вниз новенький подъемный механизм, прозрачно-мутный, как рыбий пузырь.

Безуспешно пытаясь представить себе рыбу с таким прямоугольным пузырем, Жека кивнул Анникки. Они подошли к лифту. В нем, как в лифте из какого-нибудь «Великого Гэтсби», торчал оператор, не первой свежести мужик, закутанный в дубленку и шарф, но все равно вдребезги замерзший.

– Какой? – трясущимися и посиневшими от холода губами спросил лифтер.

– Нам на самый верх, – ответил Жека.

– А нам – в «Кризис», – сказала одна из трех девушек в куртках нараспашку, заскочивших в кабину следом за улыбающейся финкой. – Кажется, третий. Да, девчонки? – обернулась она к подругам.

– Вы же были там, – с неудовольствием заметил лифтер, нажимая кнопку на панели управления. – В следующий раз идите пешком, что ли. Всех вас не накатаешь…

Лифт рванул как ракета, стартующая на другую планету. Освещенное пространство внутреннего двора уплыло вниз. Анникки уцепилась за Жекину куртку, потом ракета вздрогнула, останавливаясь. Двери разошлись в стороны, и девушки, прокричав лифтеру-космонавту «спасибо большое!», вывалились в коридор. Пыльные кирпичные стены, которые стоило почистить перед тем, как звать гостей, неяркое освещение и глухо доносящееся издалека, будто из пещеры людоеда, пятничное техно.

Створки закрылись, лифт снова помчался таким же бешеным манером, будто в прошлой жизни был кабинкой адреналинового аттракциона в «Диво Острове» или в парке Тиволи… В Тиволи в Копенгагене, городе, откуда был тот велосипедный вор – Лукас, откликавшийся на прозвище Эйнжел. А «Диво Остров» был виден из окна Настиной квартиры на Крестовском…

Их вновь тряхнуло. Жека и Анникки вышли, за ними неуклюжей походкой космонавта выбрался лифтер. Отойдя от кабины на несколько шагов, он достал из-за мусорной урны початую бутылку водки.

– Дозаправиться надо, – пробормотал он.

– Итс скэри хиа! (Здесь страшно!) – покачала головой Анникки. – Йес, Джеко?

Они прошли метров пять и в нерешительности остановились на развилке. Оба ободранных и тускло освещенных коридора из красного кирпича выглядели, будто в них прямо сейчас снимали фильм ужасов. Вот-вот из-за угла выскочат монстры. Финка испуганно ухватила Жеку за руку.

– Если к долбанутым марсианам, то направо, – сказал им сзади лифтер, успевший глотнуть огненной воды.

– А налево? – обернулся Жека, не уверенный, что им надо к марсианам, да еще и к долбанутым.

– А хрен его знает, – пожал плечами лифтер и то ли случайно, то ли нарочно процитировал Юрского: – В этом доме есть места, где еще не ступала нога человека.

– Немыслимая архитектура, – согласился Жека, увлекая Анникки за собой к марсианам.

Девушка и вправду была немного напугана, даже ничего не снимала на смартфон. Наверное, у нее в голове всплыли передаваемые финнами из уст в уста байки про русских маньяков.

– Джеко, ю вонт ту килл ми? (Жека, ты хочешь меня убить?) – спросила она, посмотрев на него безо всякой улыбки.

– Йес, – отрешенно кивнул он. – Джаст вэйт э бит. (Подожди немного.)

Впереди послышалась музыка. Коридор закончился поворотом на девяносто градусов, и они шагнули под тяжелое красное небо, усеянное мерцающими точками приклеенных звезд, которым странным образом добавлял динамики вращающийся шар-дискобол. На секунду задравшему голову к потолку Жеке показалось, что они все-таки долетели на лифте до другой планеты. До Марса, к примеру. Эффект усугубляла невесомая, с рахитичным ритмическим рисунком, музыка. Ее исторгал из своего лэптопа, подключенного к усилителям, мониторам и колонкам, молодой коротко постриженный парень в футболке с принтом «Porno is the new black». На стене за спиной музыканта Жека увидел изображение бородатого мужика, составленное из темно-зеленых печатных плат. Через секунду понял, что узнал его. Мать вашу!.. Филип Дик, чей портрет в виде граффити на стене амстердамского дома промозолил ему все глаза.

Перед музыкантом, внимая его музыке, стояло с десяток человек, еще столько же расположилось вдоль длинной барной стойки, по углам которой горели газовые лампы. От них веяло теплом.

– Джексон! Хрущец небывалый! – услышал он Гришин голос, а потом, увидев и самого Гришу, засевшего в углу вместе с Матросом, помахал им рукой.

Фраза «Небывалый хрущец» в лексиконе Гриши Святые Угодники заменяла стандартную реплику: «Старина! Сколько лет, сколько зим!»

– Давай, Джексон! – заглушая музыку, заорал Гриша. – Иди к нам!

Это был невысокий жилистый парень, плотно сидящий на таких сегментах культуры, как сериалы НТВ и русский шансон. Из категории людей, на которых особенно пристально смотрит охрана в супермаркетах. Главное достижение Гришиной жизни, по его собственному признанию, заключалось в том, что он на ходу помочился с велосипеда. В свои тридцать Гриша успел поторчать как на «черном», так и на «белом», в конечном счете остановившись на «синем».

– Здорово, ребя!

– Здоровее видали – и тем люлей дали!

– Хай, гайз! (Привет, ребята!)

– Джексон, чего это она? За геев нас приняла?

– Учи английский, Гриша!

– Хай!.. Жека, познакомь с девушкой.

– Это Анникки… Анникки, итс Гриша энд Эндрю Матроскин.

– Йес. Грис-ша. Эндрю Матроскинен. Гуд ивнинг!

– Джексон, это девушке твоей, только уж сам объясняй ей, – Святые Угодники протянул Анникки букет больших алых роз, изрядно поскучневших на морозе.

– Дис из фор ю, Анникки. (Это тебе, Анникки.)

– О! Сэнкью, Грис-ша!

– Ты лучше расскажи Жеке, где их взял.

– Так это, нечего продавщице в ларьке клювом щелкать, ага! Она отвернулась, кто-то у нее плюшку мишевого покупал, а мы как раз погреться зашли, ну и зацепил клешней цветочки ее. Хы-ы-ы…

– А ты чего уже синий, как изолента?

– Дак Зевс-громовержец! От гусара должно пахнуть конем! Вечер выходного, что еще объяснить надо?

Жека засмеялся, поинтересовался у Анникки, что она будет пить. Подошел к стойке, протянул бармену деньги:

– «Джеймсон» и «джеймсон», пожалуйста.

– С вас триста и триста.

Они вчетвером чокнулись бокалами и рюмкой, из которой Святые Угодники пил водку. Анникки, оставив дафлкот и цветы, извинилась и отошла послушать музыку и поснимать фото и видео.

– Ничего у тебя девочка. А как Настена? Так и шлет крутые эсэмэски?

Жека усмехнулся.

– Греюсь ими в морозы… – и съехал с темы. – А что это за заведение?

– Я подумал, твоей финке интересно будет… Владельцы бара, по ходу дела, фанаты Филипа Дика. Знаешь, как называется? «Martian Time-Slip», «Сдвиг во времени по-марсиански». Как один безбашенный роман Дика…

– Музон только млявый, – влез Святые Угодники. – Хоть бы наркоту какую к нему выдавали бесплатно, прикольней было бы… Матрос, кроме этого шелкопряда, кто-то будет еще шпилить?

– Не знаю, – пожал плечами Матроскин. – Да какая разница? Шансона про несчастную любовь все равно не будет.

– Чего докопался? А про несчастную любовь – это к Джексону.

– Точняк, – с горечью кивнул Жека, внутри которого вдруг все оборвалось и полетело в тартарары.

Как здешний лифт, с самого верха и еще на сто этажей вниз, под землю.

Жека махом допил виски. Повернулся к бармену и сказал:

– «Джеймсон», «джеймсон» и «джеймсон». И давай все в один стакан, чтоб посуду не переводить.

* * *

Тогда они пили апельсиновый сок из одного стакана.

Жека поймал себя на мысли, что взял бы чего покрепче, но в кофешопах спиртное не наливали. Только чай, кофе, сок, кола. И два десятка сортов шмали. Они с Анникки сидели за столиком прямо на улице. Расслабленно наблюдали за опускающимися в пустые чашки из-под эспрессо первыми и оттого совсем еще хрупкими снежинками. По замусоренному каналу дрейфовала парочка лебедей, спрятавших головы под крылья и ставших похожими на заколки для волос, оброненные обкуренным великаном.

Тут их и заметили Настя и Лукас.

Оживленно разговаривая и жестикулируя, они шли мимо по Хьюденстраат. Жека увидел их первыми, и через секунду встретился взглядом с Настей, ощутив себя беспомощным спеленутым младенцем. Как правильно поступить в такой ситуации? И как распознать, не поступаешь ли ты глупо, пытаясь поступить правильно?

Настя притормозила, тронула Лукаса, указывая на Жеку. Пропустив несущегося сломя голову велосипедиста, они подошли к их столику.

– Привет, – улыбаясь, сказала Настя.

Жека пожал плечами и ответил:

– Привет.

Что ему еще оставалось делать?

– Хэй! – со своего места произнесла Анникки, тоже улыбнулась и помахала высунутой из-под пледа рукой.

– Хэллоу! – заулыбался ей в ответ Лукас.

Прямо Международный фестиваль молодежи и студентов, подумал Жека.

– Как дела? – спросила Настя, поправляя на голове шапку, и, не дожидаясь ответа, полюбопытствовала: – Это твоя подруга? Иностранка?

– Да – подруга, и да – иностранка, – кивнул Жека.

Разговаривать ему не хотелось.

– Ясно. А я решила, что ты улетел, – сказала Настя.

Говорила она, обращаясь к Жеке, но смотрела на Анникки. Та, перестав улыбаться, выдержала ее взгляд. Жека почувствовал, что между девушками в этот момент, вот прямо сейчас, бурля, происходит опасная химическая реакция, возникающая при незапланированных встречах «бывшей» и «нынешней». Повисшее напряжение передалось даже компании шумных итальянцев, сидевшей от них в двух столиках. Итальянцы примолкли, оглянулись на них. Жека внезапно разозлился.

– Гуляете? – спросил он у Насти. – Или ведешь его показать место, где тебя в канал скинули?

– Крутая реплика! – девушка посмотрела на него мгновенно сузившимися глазами. – В любом случае, рада за тебя. В смысле этой… Лукас, кстати, не обижается. Я ему все объяснила.

– Хорошо, – произнес Жека, – а то я ночами не сплю, все думаю, не обиделся ли твой Лукас.

– Думаю, ночами ты не спишь по другой причине. Если у тебя с ней так же, как было у нас с тобой.

– Даже получше, – не сумел удержаться Жека. – Вот честно.

Наверное, он даже не преувеличивал. Анникки под легкими драгсами была ой-ой-ой какой штучкой… Настя усмехнулась:

– Ладно. Не будем вам мешать… Бай-бай!.. Лэтс гоу, Лукас! (Пошли, Лукас!)

Когда они отошли, Анникки спросила из-под пледа:

– Джеко, дис из ё экс-герлфренд? (Жека, это твоя бывшая?)

– Йес, ит воз э лонг тайм эгоу (да, только это было давно), – ответил Жека.

– О’кей, ноу проблем, – кивнула Анникки. – Ю’э гоин ту финиш дринкинг джус? (Будешь допивать сок?)

«Получше? Тогда надо встретиться и кое-что обсудить», – прочитал Жека в сообщении, пять минут спустя пришедшем от этой суки. Тут, наверное, стоило, размахнувшись, зашвырнуть телефон в канал, распугав притворявшихся заколками лебедей, но он не стал этого делать. В груди что-то заболело, заныло, заставило поморщиться.

Пока девушка-бармен варила кофе, Жека подошел к стойке с хмурым небритым вачмайстером. Какая-то неуловимая смесь ретро и крутизны в облике барыги отсылала прямиком к Роберту Де Ниро из «Мыса страха». Если уж и походить на кинонегодяя, то на такого, а не как Жека, напоминающий сам себе того нелепого бесхарактерного типка из «Осеннего марафона» (он никак не мог запомнить грузинскую фамилию актера). Одной рукой протягивая вачмайстеру купюры, второй он набирал эсэмэску Насте.

Тем же вечером, пока Анникки встречалась с голландцами, у которых изначально собиралась жить по линии каучсерфинга, Жека вошел в разукрашенное к Рождеству старинное здание, где находился торговый комплекс. Для чего он выбрал место, где полно посетителей? Потому что боялся, что наедине с Настей он… Что?..

Настя разглядывала витрину обувного магазина. Обернулась, когда Жека подошел к ней.

– Привет.

Еще пару дней назад он видел ее блондинкой. Теперь ее волосы были перекрашены в оттенок, напоминающий по цвету насыщенный кофе. Может, от этого Жека и чувствовал неловкость, Великой Китайской стеной отгородившую его от девушки. Очень странное чувство. Раньше она кричала, когда он был внутри нее, а теперь была ему чужой.

– Давай где-нибудь присядем, – предложила Настя, прерывая молчание.

– Если хочешь, – пожал плечами Жека. – Ненадолго.

Они засели в баре в квартале от площади Дам. В баре шумели азиатские туристы, но в уголке нашлось местечко как раз для двоих. Столик был крохотным, и Жека с Настей то и дело касались друг друга коленками. Вынужденные прикосновения смогли растворить изначальную неловкость. Или ее видимую часть. Улыбчивая официантка принесла им два «егермайстера» со льдом. Выпили, не чокаясь, как на похоронах.

– Как ты сюда перебралась? – спросил Жека, чтобы хоть что-то спросить.

– Ой, лучше не надо про это, – покачала головой девушка.

– Тогда про что разговаривать?

Настя помолчала, рассматривая туристов, потом взглянула на него, сказала:

– Ты меня сегодня еще ни разу по имени не назвал.

– Не назвал по имени? – Жека шумно выдохнул и глотнул алкоголь. – Настя, хорош уже яйца мне выкручивать… Скажи, что мы тут делаем?

Девушка посмотрела на него долгим взглядом блестящих глаз, казавшихся из-за нового кофейного цвета волос не такими уж и темными, и произнесла.

– Просто я теперь ни в чем не уверена… – она помолчала, потом заговорила: – Мы раньше жили в квартире в девятиэтажке на Авангардной. Давно, еще мама была жива… Не знаю, о чем думал архитектор, но прямо за домом, в двадцати метрах от него, стоял забор пятнадцатой городской больницы. И рядом корпус отделения челюстно-лицевой хирургии. Я иногда с балкона видела, как они там выходили на улицу подышать воздухом – люди, лечившиеся в больнице после аварий с лобовыми столкновениями. Лица у всех замотаны бинтами, как у Человека-невидимки, а у кого не замотаны, лучше бы замотали, такие все покореженные, поломанные, страшные… Вот я сейчас сижу тут с тобой, а сама будто там гуляю вокруг корпуса. Разбитая после аварии, вся в бинтах… Не пойму, что мне нужно… Потому что Лукас… Блин… А ты… Жека, ты другой, и…

– У меня девушка есть, – покачал головой он и сам почувствовал, как фальшиво это прозвучало. – И мне теперь ничего от тебя не надо.

– Зачем тогда сейчас пришел?

Он вдруг нашелся:

– Думал, ты деньгами хочешь поделиться.

– Деньгами… – Настина коленка вновь дотронулась до него. – Я же говорила, для чего мне деньги нужны. Я хочу родить.

– Ага… Но теперь ты ни в чем не уверена, – состроив ироничную гримасу, кивнул Жека. – Потому что, сама говоришь, я другой.

– Сука ты, – грустно сказала девушка и махом допила второй «ягер».

– Да. Только ты – тоже, – заметил Жека.

– Я тоже, – согласилась Настя. – Увидела сегодня твою подружку и чуть не выдала «черного лебедя» от ревности. Захотелось схватить этот ваш стакан с джусом, разбить его о край стола и изрезать ей все лицо. Отправить в челюстно-лицевую хирургию. Еле сдержалась…

– Это чувство собственности… Я тоже хотел убить вас с Лукасом. Позавчера…

Настя засмеялась, он – следом за ней.

Когда они вышли из бара, на улице потеплело и с неба что-то сеялось. Дождь-убийца, затеявший всех замочить.

– Ты куда сейчас? – спросил Жека, пряча в карман телефон.

Сам он собирался идти навстречу вышедшей из гостей Анникки.

Настя пожала плечами и вдруг порывисто, будто сорвавшаяся с цепи собака, кинулась на него и поцеловала. И скверно, что Жека оказался готов к этому ненужному поцелую. Их языки переплелись. Губы склеились с губами как разноименные полюса магнита. Шапка, которую Настя держала в руках, упала на мокрый асфальт, а они продолжали, не в силах остановиться. Жека почувствовал резкое напряжение в паху и только тогда отпрянул от девушки. Они смотрели друг на друга, с трудом различая черты лиц в свете барной вывески, и тяжело, как после бега, дышали.

– Я позвоню тебе, – сказала Настя.

* * *

«Шелкопряд», как назвал его Гриша, разошелся, и немногочисленная публика без всяких скидок отплясывала под его накрученную музыку. Даже Святые Угодники, изменив шансону, жег, танцуя локтями и трясясь телом, как в припадке эпилепсии.

К стойке подскочила Анникки, отпила виски из Жекиного стакана.

– Джеко, вай а ю нот дэнсинг? (Жека, ты чего не танцуешь?)

Жека пожал плечами.

– Ай донт вонт (не хочу).

– Ай лав ю, Джеко! (Я люблю тебя, Жека!) – чмокнула его финка и вернулась к воинам танцпола.

* * *

Они стояли в очереди к пункту досмотра в Схипхоле. Анникки держала Жеку за локоть и время от времени поглядывала на него. Наверное, она бы не улетела, но на завтра у нее была назначена встреча с ценным гостем, имеющим отношение к экологии и согласившимся поучаствовать в ее видеоблоге. Жека соврал, что останется на несколько дней, потому что хочет дождаться друзей из Москвы, которых якобы сто лет не видел. А потом уже прилетит в Хельсинки.

Тогда девушка и сказала ему впервые: «Ай лав ю, Джеко!» – и поцеловала долгим лакричным поцелуем, смутив стоявших за ними пожилых индийцев в костюмах и чалмах.

Пройдя контроль, она помахала ему рукой и, больше не оглядываясь, направилась в сторону нужных ворот, покатив за собой чемодан.

Настя ждала Жеку в полутемном баре возле его отеля. По вечерам многолюдный и шумный, сейчас, едва открывшись, пустой бар казался ошалелым, как после долгих праздников. Когда Жека вошел, Настя улыбнулась даже не столько ему, сколько себе. Взяв кофе, он приземлился рядом с ней. Несколько минут они молча сидели, смотрели друг на друга, разглядывали прохожих через витрину, на которой белые, растянутые в ширину буквы складывались в название: «LUX».

– Что теперь думаешь делать? – спросила Настя.

Бармен обходил столики, зажигая стоявшие на них свечки в подсвечниках из толстого стекла. Свечу на их столике он зажег только со второго раза, извинившись, направился к соседнему столику, а пламя их свечки вдруг мелко задрожало, дернулось и погасло. Свеча испустила струйку дыма, словно душу, и Жека почувствовал, как окончательно разваливается его жизнь.

Он допил кофе и, не произнося ни слова, взял Настю за руку и повел к себе в номер с вполне ясными им обоим намерениями. После быстрого незащищенного секса, который, если уж честно, мог бы оказаться и получше, они лежали в постели, не прикасаясь друг к другу, холодные, как пластиковые Кен и Барби. Размышляя о том, стоило ли ради этого все затевать, Жека скользнул взглядом по телу девушки.

– Отвык я уже от тебя, – признался он.

– Просто это не я, не Настя, – попыталась отшутиться она. – Я сейчас – Ленка Габарова, чешка. Я же рассказывала, что у меня визовый карантин. Так что в Голландии я по фальшивым документам.

– Не боишься?

Вместо ответа Настя провела ногтем по его руке вверх, к плечу. От этого прикосновения у Жеки встопорщились волоски на шее. Он перехватил ладонь девушки и поднес к губам. Произнес:

– Надо искать новое жилье.

– Не останешься в отеле? – спросила Настя.

– Дорого, – ответил Жека. – Поищу какой-нибудь хостел, что ли.

– Слушай, – Настя приподнялась на локте, – а переезжай к нам с Лукасом в Пайп. У нас же две комнаты. Маленькие, но две. Поселим тебя в одной. Раскладное кресло свободно.

– В этом есть известное изящество, – сказал Жека. – Вы – в ЗАГС, Хоботов – в монастырь… И дешевле, чем помочь мне деньгами на отель. А что Лукас? Он что скажет?

– «Хэллоу, Жека!», наверное.

– Высокие отношения…

– Нормальные! Для духовных людей… Я позвоню ему. Обрадую.

– Ты скажи, что живут не для радости, а для совести… Настя, да подожди… – Жека сел на кровати, потер колючий подбородок. Подумал, что Анникки, наверное, еще где-то в воздухе над Европой. – Ты это сейчас серьезно? Я решил, ты шутишь… Думаешь, я поеду? Буду спать на кресле-кровати, пока вы в соседней комнате делаете детей?

– Я вчера опять у врача на приеме была. Мне снова сказали… – девушка поднялась с постели, прошла, ступая по скрипучим паркетным доскам, достала из холодильника и с коротким шипением открыла банку лимонада. – Уже третий по счету врач… Своих детей у меня не будет. Это к вопросу о том, чтобы их делать.

– Извини. Не знаю, как и реагировать. Ты ведь хотела…

– Помолчи лучше.

– Лучше давай спустимся в этот «Lux».

Через три часа, хорошо поднабравшись, они ехали на трамвае в ДеПайп. Глазели на подсвеченный в декабрьской темноте Рейксмузеум, в безлюдных залах которого скучали картины Рембрандта и да Винчи.

– Провожу тебя и поеду в отель, – говорил Жека, видимо пытаясь убедить в этом себя самого.

Он поднялся с девушкой до дверей ее квартиры. Целомудренно подержал за локоть.

– Все, мне пора! А то увидит еще этот твой профессор из Дании. Хиппи лохматый!

В квартире у Насти было тепло и сумрачно, потому что горели только бра в комнатах. Лукас с косяком сидел на стуле, через подключенные к ноутбуку колонки играла классическая музыка.

– Хэй! – дружелюбно помахал он рукой Жеке.

Тот кивнул.

– Проходи на кухню, – сказала Настя. – Я сейчас.

Ему стало интересно, как у них там на кухне. Крохотная, почти «хрущевская», кухня была чистой, функциональной и небогатой. Никаких японских гаджетов, блестящей немецкой посуды и итальянской встроенной техники. Жека опустился на табуретку рядом с холодильником, открыл его и вытащил из упаковки банку «Хейникен». С брызгами пены открыл ее и сделал глоток.

На кой черт он заявился сюда?

На кухне появилась Настя. Улыбка белобрысого датчанина маячила сзади. Жека, скосив на него глаза, снова приложился к банке с пивом.

– Лукас не против, если ты поживешь с нами, – проговорила Настя. – И еще я рассказала ему, что у нас сегодня был секс.

Жека поперхнулся от неожиданности, закашлялся, и потекшее носом пиво закапало ему на джинсы.

Даже супергерои иногда сдаются без боя, а Жека ни разу не был супергероем. Будто его поставили в таз, залили ноги цементом и столкнули в воду…

Очнулся поздно утром и с минуту не мог понять, где это он. Потом вспомнил, и ему стало плохо. Хорошо еще, что проснулся в трусах. Значит, ничего непристойного ночью не произошло. Висевшие на стене часы в форме гитары показывали почти одиннадцать. Надо вставать и идти в отель выписываться. И… И что-то делать. Что?

Голова была пустой и гулкой.

Превратиться в дельфина. Чтобы поселили в оцинкованном баке в уголке «НЕМО»  и приходящие с экскурсиями дети смеялись бы и показывали на тебя пальцами, а тебе было бы все равно, потому что по специальным хитрым трубкам в твой бак безостановочно капал бы, растворяясь в воде, какой-нибудь витаминизированный крэк, у голландцев с этим все хорошо. Так бы и плавал по периметру бака и радостно щебетал, увидев в руках смотрителя дохлую рыбину.

Или купить билет и свинтить обратно в Петербург? Там, говорят, снега навалило… Если подыскать что-то недорогое, денег хватит.

Дверь в комнату открылась. В одних трусиках и майке зашла Настя.

– Доброе утро, – улыбнулась она. – Проснулся? У тебя чек-аут в отеле, помнишь? Надо собираться. Я пойду с тобой, а то ведь сбежишь… Кофе?..

Они полдня болтались по центру Амстердама. Что им еще было делать? Пообедали кебабами, покурили. Жекин чемодан пришлось таскать за собой. Он сильно мешался и делал их похожими на туристов, которым сегодня улетать. Разговаривали о чем угодно, только не о том, что придется вернуться в квартирку в Пайпе и ночевать под одной крышей. Ближе к вечеру Настя набрала Лукаса, переговорила с ним и сказала:

– Зайдем в магазин по дороге.

В супермаркете, куда они завернули, сделав небольшой крюк, Настя купила зелени и две бутылки красного сухого вина из ЮАР. На лестнице перед квартирой их встретил аромат жареного мяса, а в самой квартире – радушно улыбающийся Лукас.

– Ты уверена в том, что приготовил этот кулинар? – поинтересовался Жека. – Не отравит меня?

– Хоботов, это мелко! – поморщилась девушка.

Ужинали на кухне, где от стены местами отставали коричневые обои. За неимением другого места запеченную в духовке сильно проперченную свинину с черносливом выставили на подоконник. Жека оказался на раздаче, а датчанин разливал по бокалам вино. Он долго рассказывал, как выбирал эту свинину на рынке, как натирал ее красным перцем чили, а потом, забывшись, потер глаза и долго-долго их промывал («Жалко, что в штанах себе ничего не почесал», – малодушно подумал Жека).

Настя весь вечер много пила.

Потом она пошла в душ, Лукас полез порубиться в онлайн-покер, а Жека ушел к «себе», завалился на разобранное еще со вчерашнего дня кресло-кровать и попытался хоть что-то понять в происходящем. Ничего понять не получилось, потому что в голове крутилась только одна мысль: «А к кому придет она после душа?»

Настя пришла к нему, свежая, с влажными волосами, обмотанная полотенцем. Зашла в комнату, улыбнулась и пожелала спокойной ночи.

Минут через десять он услышал из соседней комнаты ее приглушенные стоны и, ощущая свою бесполезную эрекцию, вполголоса произнес:

– Офигительно.

В пустой комнате его голос прозвучал глухо как в могиле.

На следующее утро завтракали втроем, и Жека подумал, что очутился одновременно в «Доме-2» и в том старом советском фильме. Немного рассеянная Настя постоянно улыбалась, обращаясь то к Лукасу, то к Жеке. Лучше всех, видимо, было датчанину, не смотревшему «Покровских ворот». Он больше всех ел и больше всех смеялся, лез к Жеке с расспросами и чувствовал себя совершенно в своей тарелке. Черт его знает, какие нравы ему привили его родители, безработные укуренные хиппари, живущие на пособие в общине в Кристиании?

После завтрака они по настоянию Насти пошли на Альберт Маркет за елкой. Потому что Рождество уже на носу, а они еще совсем не готовы… На огромном рынке, кроме елки, купили овощей, фруктов и свежевыпеченных мафинов с фетой и помидорами. Прошвырнувшись по лоткам старьевщиков, Настя набрала елочных игрушек. Колючее дерево Лукас и Жека тащили по очереди. Они же и установили его в спальне, где сразу стало тесно. Глядя, как Настя украшает пахнущую лесом елку и вешает на окна кометы, Жека подумал, что гореть им всем в аду.

– А мне Профессору тоже подарок на Рождество покупать? – спросил он.

– Пожалуйста, не называй его Профессором, – попросила Настя, не оборачиваясь к нему. – И да, если хочешь, то купи. Думаю, он тебе что-нибудь купит. Если, конечно, не проиграет все деньги.

– Ты их ему даешь? – поинтересовался Жека.

– У него ведь только пособие и угон велов, которым он сейчас не занимается, потому что я попросила. Так что да, даю.

– А можно мне тоже немного? Сниму что-нибудь отдельное. Все-таки маловато среди нас шведов для создания шведской семьи, не находишь?

– Я не знаю. Я вся такая внезапная, такая противоречивая вся…

– Настя, я серьезно!

– Серьезно? Не получишь денег. Хочешь, иди и живи на улице…

Вечером Лукас нацепил наушники, в которых по кругу звучали вальсы, и засел перед ноутбуком в покер-руме.

– Теперь это на полночи, – сказала Настя и, посмотрев на Жеку, протянула ему руку. – Пойдем?

Они пошли к нему в комнату, где сделали это. И Настя осталась спать с ним, в тесном одноместном кресле-кровати. Он лежал и слушал ее сонное дыхание.

На Рождество их позвали соседи, знавшие Лукаса и Настю еще по их первому визиту в Амстердам. Прямо Орловичи какие-то, подумал Жека, собираясь к ним в гости.

«Орловичи» встретили их радушно и ни капли не удивились, что они пришли втроем. Может, потому, что сами были геями. Вот умора, видел бы меня Фью, подумал Жека, сидя за праздничным столом между Настей и молодым и, надо признать, винрарным голландцем по имени Корнелиус.

Но получилось все весело. Пили шампанское, курили, хохотали над Корнелиусом, который под «минуса» Канье Уэста читал собственного сочинения рэпчик с гомосексуальным уклоном, танцевали. Потом Настя и Лукас куда-то делись, а Жека вдруг понял, что остался один в квартире с двумя прожженными гомосеками. Не на шутку перетрухав, с косяком и банкой пива он заперся в ванной и сидел, пока не услышал, как Настя вернулась и позвала его.

На следующий день они втроем рванули развлечься в Роттердам, до которого было чуть больше часа езды. Засели на втором этаже в вагоне электрички, ехавшей быстро, бесшумно и плавно, никакого тебе «железнодорожного массажа» задницы. Поселились в недорогом отеле в семейном номере на троих (портье даже глазом не моргнул) с двуспальной кроватью кинг сайз и раскладывающимся диваном.

Бросив вещи, они отправились гулять по городу. После обеда забрались на телебашню «Евромаст» и с высоты сто восемьдесят пять метров смотрели на вантовый мост Эразма, современные небоскребы, будто целиком выращенные из стекла, и сухогрузы, неспешно заползающие в порт. В музее Бойманса ван Бенингена разглядывали картины Дали. В довершение культурной программы вечером решили двинуть в клуб потанцевать.

И тогда Жека понял, что Лукас прихватил с собой из дома настоящую артиллерию… Прямо на столике в номере тот раскатал длинную желтоватую дорогу и приглашающе обернулся на Жеку и Настю, после чего склонился над треком.

– Это что? – спросил Жека у девушки. – Первый?

– Скорость, – пожала та плечами. – Будешь?

– А ты?

– У меня всегда была склонность к дурным привычкам… Ну и праздник все-таки…

– Тогда давай…

Их накрыло минут через двадцать, когда они на такси подъехали к «Vie», где проходила вечеринка. Нетерпеливо отстояли очередь на вход. Темнота внутри клуба подмигивала цветными огнями, а на большом танцполе потели толпы разгоряченных людей. В них осязаемыми волнами лился томный арэнби, которым рулил запирсингованный, как Ксеркс из «300 спартанцев», чернокожий диджей. Под его сет хотелось не танцевать, а лечь в постель и умереть в ней, занимаясь сексом. Или, подумал Жека, это накатил амфетаминовый приход? Скорее последнее, потому что испытываемому им вожделению стало вдруг ощутимо тесно в его джинсах. Яйца словно начинили динамитом. Захотелось наклониться к уху Насти и сказать ей об этом, но чертов Лукас увлек ее к стойке, возле которой тусовщики, набившись в три ряда, как на пит-стопе, заправлялись горячительными напитками. Бармен, с бровями, пробитыми чем-то, напоминающим сделанные из черного стекла фрагменты рыбьего хребта, намешал им по небрежному лонгу на голландском джине женевьере.

– Угощайся, – протянула Настя стакан Жеке.

Тот не хотел пить, но для вида прикоснулся губами к коктейльной трубочке. Только чтобы стереть расстояние между собой и девушкой. Он положил руку ей на бедро и стал подниматься вверх, пока не почувствовал, как его ладонь оказалась под Настиным платьем. Рядом кто-то что-то, кажется, заметил. Плевать. Резинка чулка. Гладкая кожа. Завораживающая на ощупь ткань трусиков. Глаза Насти с расширенными зрачками, откровенный взгляд и податливые губы. Прикосновение ее волос к его щеке. Ее разведенные чуть в стороны бедра. Отпотевший стакан с лонгом в левой руке. Влага на кончиках пальцев правой – той, что хозяйничала под платьем.

И Лукас, зашедший к Насте со спины.

– Черт, – жарко прошептала девушка на ухо Жеке. – Мы же вроде пришли потанцевать… Так давайте… М-м-м… Ну, давайте, мальчики…

Она лихо отплясывала, прижимаясь горячим телом то к Жеке, то к Лукасу. На танцполе стало тесно и жарко. Кругом белозубо улыбались и сверкали глазами, но Жека видел перед собой только Настю. Ее то плавные, то ломаные движения. Ее закушенную, будто в экстазе, нижнюю губу. Ее взлохмаченные волосы. Ее поднятые вверх руки так, что задравшийся подол платья не доставал, Жека чувствовал это пальцами, до края чулок. А когда девушка ловила взгляд Жеки, тому казалось, что в него попадают торпеды, заряженные сексом.

В голове плыло от огней и битов. Жеку словно окутало облако афродизиака.

В какой-то момент стало еще теснее, потому что к их троице присоединилась высокая смуглая девушка, похожая на кубинскую волейболистку. Танцуя под монументальную басовую линию, она встряхивала головой, и ее длинные вьющиеся волосы рассыпались по плечам. И тогда «кубинка» поправляла их сразу двумя руками, этим движением выпуская перед собой трейлером к взрывному блокбастеру груди четвертого размера, лишь наполовину прикрытые декольте. Настя, принимая вызов, врубилась в танец на полную катушку, и Жеке стало казаться, что у него сейчас ненароком оторвется или поломается вздыбленный член.

И, наверное, не было ничего удивительного в том, что произошло потом.

Куда-то их понесло со штихелями…

До отеля домчались на такси. Сидевшая между ними на заднем сиденье Настя без всякого стеснения целовалась то с одним, то с другим. Их химическая страсть тревожила уснувшие улицы, которые просыпались и смотрели на происходящее в салоне безобразие красными воспаленными глазами светофоров. Расплатившись с невозмутимым таксистом, они выбрались из машины на влажную промозглую улицу. Позвонили в уже запертую дверь отеля. Кивнули ночному портье, пожелавшему им:

– Гуд найт! (Доброй ночи!)

Оступаясь, взбежали по ступенькам на свой этаж. Едва попав в номер, девушка произнесла: «Я сейчас» и закрылась от них в ванной комнате. Послышался шум воды из душа. Жека с Лукасом остались тяжело дышать, будто пускающие пар паровозы. Датчанин присел перед столиком на стул, раскатывая дорожки из остатков спидов. Жека, поймав в зеркале мутный загнанный взгляд своего отражения, больше туда не смотрел. Зачем?

Настя вышла из ванной через пару минут и остановилась на пороге, будто на пляже зашла по колено в прохладную воду и не решалась идти дальше.

– Повторишь? – прорываясь сквозь аритмию мыслей, кивнул на полоски порошка Жека.

Настя склонилась над дорожкой, потом повернулась к ним, потирая рукой нос. Попросила:

– Свич оф зе лайт, плиз. Энд свич офф ми. Фастер. (Выключите свет, пожалуйста. И полижите меня оба. Только быстрее.)

Они зажали девушку между своих раскаленных тел. Жека, не глядя, скидывал с ног «гриндерсы» («Ох и ловок ты, Савва, сверхъестественно!»), целовал Настю во влажные губы, трогал руками ее лицо, грудь, гладил бедра, задирая платье. Пару раз наткнулся на ладони Лукаса, вновь обнимавшего девушку со спины и целовавшего ее в шею, но под допингом это ничуть не обломало. Вкус ее неподслащенных скул, на которых будто мелькали отблески от дискобола, вращающегося в Жекиной одурманенной голове. Сердце, выросшее до размеров дирижабля, выламывало изнутри грудную клетку и отбойным молотком стучало в висках. Звук расстегиваемой молнии, слишком длинный для чего-то, кроме зиппера на Настином платье. Жека потянул его вверх по поднятым Настиным рукам. Трусиков на ней уже не было. Жека опустился на колени. Ощутил подушечками пальцев напряжение в ее ногах, словно она была готова в любой миг сбежать. Потом Настя схватила его за волосы на затылке, прижала к себе.

– Блин, ну давай же… – выдохнула она, и он почувствовал, как ее ногти впиваются ему в кожу головы, внутри которой выгорали синаптические связи.

Он тронул Настю напряженным языком, и через каких-то тридцать секунд она громко кончила. Оставшуюся в одних телесного цвета чулках обмякшую девушку подтолкнули к широкой кровати. Аккуратно уронили на нее. Сами раздевались по очереди – пока один стаскивал с себя одежду, другой оставался с Настей. Последней Жека уронил на пол свою черную футболку с надписью: «Bad Obsession». Он взглянул на постель. Полное безумие. До этого такое он видел только в порно. Вид Лукаса, занявшего позицию между бедер лежащей на спине девушки, будто обжег электрическим кнутом Жекино тело. Словно дотронулся до оголенного провода. Жека нагнулся к Настиному рту, поцеловал его, снова почувствовал аромат женевьера, а потом выпрямился и ощутил на себе ее пальцы, а потом – губы и язык. Занятый рот не помешал Насте застонать, когда в нее вошел датчанин. Они двигались, заполняя девушку собой, и бесстыдно сновали глазами по точкам проникновения, хорошо видным в свете, попадающем в комнату из приоткрытой ванной. Сжимая ладонями груди, Настя по-кошачьи выгибала спину. Потом Лукас потянул девушку за руку, поставил в «доги стайл» лицом к себе. Они делали это, постоянно меняясь, пока девушка не прошептала, борясь с асфиксией:

– Парни, ну хватит лялькаться уже. Трахните меня наконец вдвоем. Пока я не испугалась… Ди пи ми, плис…

Оказалось, что в роликах с «RealityKings.com» это происходит проще, чем в жизни. Здесь Лукас долго не мог попасть в Настю, оседлавшую Жеку. Когда тому надоела возня датчанина, он ссадил Настю с себя. Сказал:

– Да подожди ты. Сейчас я вам покажу, где здесь хунд беграбен.

Он уложил смеющуюся Настю на бок, сам встал перед ней на колени. Медленно преодолевая упругое сопротивление, краем глаза он видел, как Лукас водит своим прибором по останкам наркодорог, собирая остатки спидов.

– Ай!

Настя вздрогнула и глубоко задышала, когда Жека сказочным единорогом проник в нее и начал аккуратно двигаться. Приоткрыв рот, она потянулась к датчанину, застонала, облизывая его языком. Отстранившись, прошептала:

– Кам он! (Иди сюда!)

Подалась навстречу, закинув ногу ему на плечо. Обернулась к Жеке:

– Только не торопись, пожалуйста…

Пытаясь не взорваться, Жека прикрыл глаза. Ощутил выступившие на спине капли пота. Став на порядок более чувствительным, он продолжал двигаться. Где-то на другом краю Галактики и в то же время совсем рядом двигался Лукас. В какой-то момент Жека почувствовал, как датчанин тронул его за руку.

– Чэйнж, гай (давай поменяемся, чувак), – попросил он. – Плиз.

– Йес, – за Жеку ответила Настя. – Йес, чэйнж.

Они остались стоять на месте и только помогли ей перевернуться на другой бок. Жека вошел в Настю, глядя в ее распахнутые затуманенные глаза. Она обхватила его ногой, гладила его плечи, а потом дернулась и задрожала, когда за ее спиной стал двигаться Лукас. Зашептала, сбиваясь с языка на язык:

– Йес… Ох, йес… Да, пожалуйста, фак ми, гайс…

Руки Лукаса и Жеки, блуждая по ее телу, встречались то на ее груди, то на ягодицах, словно дружеские рукопожатия.

– Ох, фак май эсс… Пожалуйста, донт стоп, мальчики… Я уже сейчас… Да, еще… – продолжала шептать Настя в наполненном эндорфинами полумраке номера, пока ее шепот наконец не растворился в глубоком, как море, стоне.

* * *

Он не ожидал увидеть тут других знакомых, кроме Матроскина и Святых Угодников. Но увидел.

Жуткий момент узнавания произошел, когда Жека, пробравшись через зрителей, застывших то ли в янтаре, то ли в клее разлитого эмбиента, двинулся в сторону, где прятался местный туалет. Хотелось не столько отлить, сколько, наклонившись над унитазом, выблевать из себя все эти больные флэшбеки.

Тут он и заметил их.

Две девушки расположились в углу зала, как можно дальше от зрителей. Посетители «Martian Time-Slip» инстинктивно огибали их, как огибают заросли крапивы, растущей вдоль тропинки.

Одна своими афрокосичками напомнила инопланетянина-растамана из фильма «Хищник». Жека уже видел ее сегодня за рулем едва не сбившего его черного «ягуара». А до этого – во взорвавшемся ангаре.

А вторая… Вторая должна быть мертва, потому что это в нее попали две пули, выпущенные Марком на стройке. И это она тогда лежала на пыльном бетонном полу, раскинув руки-ноги, словно морская звезда. Сейчас она сидела в инвалидной коляске.

Это что, снова за ним? Стоят у самого выхода, так что не выскочишь незамеченным… Из-за вчерашнего «биммера»? Но девушки вроде бы никого не искали. Они просто смотрели в сторону сцены. Та, что в коляске, даже прикрыла глаза.

Жека нырнул в малоподвижную толпу, в которую вещало свободное радио Альбемута. Его обдало волной ледяного страха. И он сразу вспомнил, как зовут этих двух.

Стальные Симпатии, вот как.