13. Благовоспитанный Гек вступает в разбойничью шайку

Держась за руку идущей впереди Сталинграды, Тим поднимался на подлодку по металлическим сходням. От замерзшей влаги сходни были скользкими, что вкупе с отсутствующими перилами и со стоптанными протекторами кроссовок мальчика делало подъем по наклонной плоскости по-настоящему сложным и опасным. Почти как в фильме про альпинистов. Сталинграда взбежала на раскрашенный в цвет креветки корабль, втащив за собой Тима, старавшегося не глядеть в темную, маслянистую от усиливающегося мороза воду внизу. Уже на палубе Тим услышал, как сзади хлопнул дверью вернувшийся в машину Вяткин.

Он неожиданно появился из черного внедорожника, возле которого Сталинграда припарковала свой «ягуар». Старый, как показалось Тиму, массивный, с сильно заросшей эспаньолкой на угловатом, будто собранном из игрушечной змейки-головоломки лице. В ярко-красной «аляске» с надписью: «Didrikson 1913», под которой сбоку пряталось что-то сильно выпирающее.

– Здоров, Сталинграда! – шаляпинским баском поприветствовал охранник девушку. – Ты что-то припозднилась сегодня.

– Так получилось, Вяткин, – ответила та. – Привет. Как дела идут?

– Медленно, когда под медленными, быстро, когда под быстрыми…

Сталинграда прищурилась, спросила:

– А сейчас как?.. Ладно, Драган на месте?

– Как обычно… Что за шкет с тобой?

– Новый работник.

Вяткин покачал головой:

– Детский сад, штаны на лямках… И чем он будет заниматься?

– Да уж не из твоего «калаша», – Сталинграда кивком указала на выпирающее из-под «аляски» Вяткина, – громыхать по прохожим.

Тиму показалось, что Вяткин смутился.

– Слышала уже?.. Да ладно, – махнул он рукой. – С кем не бывает? Я был нетрезвым, они – бухими и борзыми, ну и зацепились языками… Слушай, сходим в тир пострелять? Вместе? Давай?

– Вместе? – усмехнулась Сталинграда. – Ты на свидание приглашаешь, что ли? В тир? Может, лучше тогда в ресторан?

– Я в рестораны только с Драганом хожу, сама знаешь. Сижу за соседним столиком, чтобы никто не подобрался, и минералку хлещу.

– Тогда давай на аквабайках погоняем?

– На аквабайках? – Вяткин осторожно, словно боясь, что отклеится, потрогал эспаньолку. – Так зима же…

– Я думала, ты меня на Бали ради этого дела отвезешь.

– Бля, на Бали?.. Еще и Евку твою с собой тащить?.. Могу вас взять на зимнюю рыбалку.

– Все ясно с тобой, Вяткин.

Сталинграда махнула охраннику рукой, потом указала Тиму на сходни:

– Идем.

Стоя на флайбридже, горизонтальном металлическом пространстве шириной метров семь или восемь, мальчик разглядывал корабль. Он показался Тиму большим, метров пятьдесят или около того в длину. Почти посреди флайбриджа ощетинилась антеннами надстройка, за люком которой прятались внутренности подводной лодки. Сталинграда подошла к люку и нажала невидимую Тиму кнопку. Крышка гидролюка съехала в сторону, как дверца шкафа-купе, открывая проход в лодку.

– Давай за мной, – не оборачиваясь, сказала Сталинграда.

Мальчик, робея, шагнул вперед. Они что, собираются погружаться под воду? Конечно, интересно, но как он тогда позвонит бабушке? Будет ли сеть ловиться под водой? Тим услышал, как за ними закрывается люк, – и они остались в полумраке, тускло освещенном красными огнями вдоль стены. Мальчик вдруг вспомнил фильм «Секретный фарватер», который пару раз смотрел по телевизору. В нем сбитого над морем советского летчика подобрала фашистская подлодка, по тесным отсекам и каютам которой, как глисты, ползали немецкие моряки.

Сходство с телефильмом закончилось очень быстро, через несколько шагов, когда Сталинграда открыла новый люк. Тот с шипением потревоженной гидравлики отъехал в сторону. Из растущего проема полился яркий свет. Тим сделал за девушкой шаг-другой и очутился в просторной, метров пять шириной и раза в полтора длиннее, кают-компании. После улицы тут было тепло, почти жарко, но при этом свежо и не душно.

Тим снова подумал, что почти все в его жизни сегодня происходит впервые. Он в первый раз в жизни очутился на подводной лодке. А еще впервые – не в фильмах и не на картинках, а в реальности – видел такой интерьер, как в этой каюте.

Почти естественный дневной свет от невидимых светодиодных ламп сражался в кают-компании с темнотой, попадающей сюда из четырех, по два в каждой стене, круглых иллюминаторов диаметром в полтора метра каждый. Был еще один, панорамный, иллюминатор. Перед ним, спинкой к остальной каюте, стоял длинный широкий «капитанский» диван, обитый толстой оранжевой кожей, будто кожурой гигантского апельсина. Под круглыми иллюминаторами располагались четыре таких же «апельсиновых» кресла. Наверное, такой будет мебель будущего – эргономично принимающей форму человека и, как позже узнал Тим, обхватывающей усталое тело в расслабляющий массажный кокон, стоит нажать кнопку на подлокотнике. Между правой парой кресел стоял стеклянный столик, между левой – подсвеченный аквариум литров на четыреста, где плавали цветастые, как трусы детсадовцев, рыбки. Стены каюты были обиты (или оклеены?) странным материалом, с расстояния похожим на тот, из которого делают антистрессовые игрушки-«лицемеры», пол покрывала коротко постриженная, как на футбольном стадионе, трава. Тиму захотелось прикоснуться к ней, чтобы понять, настоящая она или нет. Воздух в каюте, во всяком случае, пах лесом. По траве, как зверек, бесшумно ползал какой-то механизм – ярко-белая, похожая на черепаху полусфера размером с небольшую кастрюлю, но чуть меньше по высоте. «Робот-пылесос?» – подумал Тим, стараясь не удивляться еще сильнее. Не получилось. Ему до дрожи в руках захотелось схватить робота и разобрать. Посмотреть, что там у него внутри.

Потом внимание Тима переключилось на девочку.

Она была старше него, лет пятнадцати. В узких джинсах и в тунике с изображением черепа в обрамлении перьев, как у индейца. Босиком. Поджав под себя ногу, она сидела возле одного из кресел на шкуре тигра, наверняка занесенного в Красную книгу. Тонкие рассыпающиеся русые волосы девочки, чуть не достающие до плеч, удерживала дуга надетых на голову наушников. Худенькие руки сжимали джойстик, а зеленые глаза, не отрываясь, смотрели поверх голов вошедших. Тим обернулся и увидел ЖК-панель, диагональю готовой поспорить с размахом крыльев орла в каких-нибудь Андах или Кордильерах. На ЖК-панели герой компьютерной игры куда-то мчался на машине, потом на перекрестке наехал на пешехода. Двигаясь как пьяный, вышел из автомобиля и открыл бесшумный автоматический огонь по преследовавшим его полицейским. В сторону с неслышным звоном полетели гильзы.

Девочка вдруг оторвала глаза от экрана и посмотрела на Тима, потом на Сталинграду. Потом снова на Тима. Мальчик улыбнулся ей, но девочка уже не глядела на него, вновь погрузившись в свои кровавые разборки на ярких компьютерных улицах, залитых цифровым солнечным светом.

Сталинграда обогнула застывшего Тима, подошла к одному из кресел, пинком отбросив в сторону робот-пылесос, и плюхнулась в оранжевые высокотехнологичные объятия. Отлетев на полметра, робот обиженно загудел, после чего пополз к Сталинграде посмотреть, не притащила ли она с улицы грязь на ботинках.

– Садись, чего ждешь? – сказала девушка Тиму. – Рюкзак свой вон туда кинь…

В этот момент «капитанский» диван тихонько выдохнул оранжевой кожей, и мальчик увидел принявшего на нем вертикальное положение мужчину. До этого он лежал и был невидим из-за спинки.

Шестым чувством Тим понял, что это его потенциальный работодатель.

И он сразу не понравился Тиму.

Было непонятно, сколько ему лет. Может быть, сорок, а может, тридцать пять или тридцать. Однозначно Тим мог сказать только, что он точно был младше его бабушки, но старше Сталинграды. Короткие темные волосы, татуированная шея, блестящие, как будто в них стояли слезы, глаза, одного цвета с кругами под глазами щетина на подбородке. И сигарета между пальцами. Он посмотрел на Сталинграду, кивнул Тиму, словно узнал его, поднес сигарету ко рту и затянулся странно пахнущим дымом.

На мужчине была мешковатая футболка с Сикстинской мадонной в классических красно-сине-желто-белых цветах. Только что-то с этой мадонной было не так. Тим пригляделся и оторопел, увидев, что, вместо того чтобы держать в руках младенца, маленького Иисуса, Дева Мария… ублажает (так ведь это называется?) сразу двух ангелов с белыми крыльями и накачанными, как у телевизионных рестлеров, телами.

И было совсем не похоже, что обладателя футболки сколько-нибудь смущало творившееся у него на груди святотатство.

– Проходи-проходи, – сказал он вконец оробевшему мальчику. – Присаживайся. Как тебя зовут?

– Драган, его зовут Тим, – произнесла со своего места Сталинграда.

Снимать или не снимать обувь? Сталинграда прошла прямо так, в ботинках, но девочка сидит босиком. Ноги Драгана Тим не видел. Ладно… Боясь наступать на шкуру, он неуклюже обошел девочку с джойстиком и примостился на краешек кресла. Висевший на плече рюкзак положил себе на колени. В этот момент пол несильно качнуло, словно накатила волна.

– Что за имя – Тим? – спросил мужчина с дивана. – Тимур?

– Нет, Тимофей. Это греческое имя, – от смущения решил пояснить Тим. – Означает «почитающий бога».

– Почитающий бога? – переспросил Драган, разглядывая Тима прищуренными глазами-оливками. – Если все так серьезно, надеюсь, тебя не оскорбляет эта картинка? – с отсутствующим выражением лица он постучал пальцем себя по груди и опять затянулся сигаретой.

Тим пожал плечами.

– Я не знаю… Наверное, нет, – он набрался смелости и вдруг спросил: – А вам обязательно носить такую одежду?

На лице Драгана появилось удивленное выражение. Он моргнул похожими на обсосанные лакричные леденцы глазами, снова затянулся сигаретным дымом. На его глаза наползла поволока, и на миг они стали похожи на аквариум с рыбками, у которого выключили подсветку. Тим отвел взгляд и услышал, как Драган проговорил:

– Если вселенский менеджер не против, чтобы такие шмотки шили и продавали, думаю, он и не возражает, чтобы их носили, как считаешь?

Вступать в спор – не лучший способ знакомства с человеком, на которого собираешься работать. Но молчать, когда тебе задали вопрос, еще хуже.

– Я не верю в Бога, – ответил Тим, пересекаясь взглядами с мужчиной. – Так что мне все равно… Но если бы верил, я бы сказал… Как это?.. Что пути Господни неисповедимы…

Драган хмыкнул.

– Знаешь, Тим, я могу рассказать тебе одну историю про то, что ты называешь путями Господними, и как они бывают неисповедимы. Хочешь послушать?

Внутри Тима что-то оборвалось. В пустой заледеневший желудок, похоже, затолкали принесенный с улицы сугроб. Тим не слышал в голосе этого человека в богохульной футболке угрозу, но теперь ему казалось, что перед ним хищник, который не рычит, а сразу бесшумно бросается на добычу. Тут и Сталинграда, даже если захочет, не поможет. Зачем Тим ввязался в этот разговор? Но теперь надо было что-то отвечать. Драган смотрел на него со своего дивана, и Тим сказал, обмирая изнутри:

– Да, хочу.

Почему-то именно в этот момент он почувствовал, что ему надо в туалет.

Робот-пылесос подкатил к Тиму и стал деловито ползать рядом. Не зная, как поступить, Тим поднял ноги, как делал, когда бабушка подметала или мыла пол. Вспомнился запах только что вымытых, еще влажных некрашеных половиц в сенях. На секунду ему вдруг захотелось домой.

Драган сделал затяжку, поднял левую руку и уткнулся пальцем себе в шею, с которой под богохульную футболку сбегала татуировка кельтского узора. Внимательно глядя Тиму в глаза, он заговорил.

– Однажды очень давно моя мама сказала, что если я хочу достичь в жизни чего-то существенного, то не должен делать себе татуировки. Я был уже не мальчик, чтобы мама говорила мне, как я должен поступать, но меня так воспитали, что, хочу этого или нет, я должен был ее слушаться. Мама – самое святое в жизни, – Драган убрал палец от шеи, в последний раз затянулся сигаретой и затушил ее в невидимой Тиму пепельнице, потом выдохнул в воздух сладковатый дым, который тотчас засосало к потолку кают-компании. – Самое святое, – повторил он. – Тогда я подумал-подумал и сделал тату с маминым портретом. Объяснил ей, что это вместо нательного крестика. Она поняла. Это стало… Я даже не знаю… Чем-то вроде инцеста между ее сердцем и моим… Знаешь, что такое инцест?.. Ну, узнаешь еще… А потом случилось так, что двое людей привезли меня под «плеткой» в расселенный дом, древний флигель, раньше стоявший во дворе давным-давно снесенного дома. Его вроде как собирались реставрировать, делать жилье для богатых или бизнес-центр. В нем они хотели спрятать мой труп. В машине меня вырубили и бесчувственного затащили в подвал. В какой-то момент я пришел в себя, стал сопротивляться… На мне была одна рубашка, потому что пиджак и куртка остались в ресторане, где я ужинал. Там готовили из экологических продуктов и уже тогда запрещали курить в помещении. Я вышел с пачкой сигарет на улицу, где меня поджидала эта парочка с одним на двоих стволом… В общем, во флигеле, пока я пытался сопротивляться, с руками, стянутыми за спиной пластиковыми хомутами, мне разорвали рубашку. И увидели на груди татуировку с изображением мамы. Тот, что держал пистолет, захотел рассмотреть, что у меня там. У него самого все руки были забиты. Фанател он от этого дела, и ему стало интересно взглянуть на мое тату вроде как в качестве обмена опытом. А освещение – подвал расселенного дома, помнишь? – было, мягко говоря, неидеальным. Он наклонился ближе, и я ударил его лбом в переносицу. Хрустнуло как орех, – от воспоминаний Драган как-то нехорошо, одной половиной рта, улыбнулся. – Мужик заорал, схватился за лицо и случайно спустил курок пистолета. Пуля попала в грудь его приятелю, убила на месте. А любителя татуировок я умудрился повалить на землю и потом доработал ногами, затоптал до смерти… Ты уже, наверное, понял, что не на детский утренник приехал?.. И получилось как в «Криминальном чтиве», когда тот негритос уверовал в Бога. С той лишь разницей, что я поверил не в Бога, а в себя. В то, что нужно всегда стоять на своем. Если бы я не сделал по глупой молодости тату, давно бы сгнил в том подвале… А Бог… Я не знаю про Него ничего, кроме того, что написано в книгах…

Драган чем-то пошуршал, достал и прикурил новую сигарету.

– А… А можно посмотреть эту татуировку? – спросил вдруг Тим.

Мужчина с сигаретой кивнул, выпрямился и задрал футболку к подбородку. На левой части его загорелой, покрытой густыми темными волосами груди («И у меня, что ли, будет так?» – с содроганием подумал Тим) он увидел синее изображение размером в полторы ладони. Настоящая картина. Улыбающаяся женщина с прической, как на старых черно-белых фотографиях, и в платье, от которого виднелся один лишь воротник.

– Это со снимка, на котором маме тридцать лет или около того. Она была тогда комсоргом городской больницы. Ее фотография висела на «Доске почета».

– Она красивая.

– Да, только давненько это было. – Драган опустил подол футболки и посмотрел на Сталинграду, с интересом слушающую их странную беседу. – Он вроде бы ничего.

– Тоже так думаю, – кивнула та. – Несмотря на возраст.

Драган пожал плечами:

– Возраст – это не две цифры, а то, как ты себя ощущаешь. И какие функции выполняешь в мире… Я вот говорю с Тимом, и мне не кажется, что он ребенок…

– У него старший брат недавно умер, – сказала Сталинграда. – После такого обычно взрослеют… Тим, ты хочешь есть? – неожиданно спросила она у мальчика.

– Да, наверное, – неуверенно ответил тот, внезапно почувствовав голод, на который раньше, скорее всего, просто не обращал внимания.

Драган засмеялся, показывая свои крупные, будто драконьи, зубы:

– Где же мое гостеприимство? Надо вас покормить.

– Спасибо, – мотнула головой девушка, – я не хочу.

– Уверена? У нас сегодня было… Черт, я уже забыл, но что-то вкусное… Юля! – позвал Драган девочку, продолжавшую играть, не обращая никакого внимания на происходящее вокруг. – Юля!..

В своих больших наушниках девочка не слышала, что ее звали. Кто она, кстати? Дочь Драгана? Вроде бы не похожа на него… Или просто в мать пошла?

Сталинграда наклонилась к девочке и помахала рукой у нее перед лицом. Когда Юля взглянула на нее, та кивнула в сторону «капитанского» дивана. Юля выронила джойстик на тигриную шкуру и повернулась к Драгану, поспешно стаскивая наушники с головы.

– Что у нас сегодня было на ужин? – спросил у нее, снова затягиваясь сигаретой, Драган.

– Лисички с жареной картошкой, – ответила Юля.

– А, ну да!.. Тут у нас все по-простому. Без фаршированных перепелов, устриц и лобстеров. Но вкусно, что пальчики оближешь!.. Сходи к Кефиру, пусть выйдет на камбуз и разогреет еду.

Юля быстро закивала.

– И еще пускай пару сэндвичей сделает, как я люблю. Опять аппетит от расты прорезался.

Девочка поднялась на ноги, поправила рукой рассыпавшиеся волосы.

– А где здесь туалет? – смущаясь, спросил Тим, больше обращаясь к Сталинграде, но на правах хозяина ему ответил Драган:

– Не туалет. На корабле это называется гальюн… Юля, покажи, пожалуйста… Куртку-то свою оставь. Смотри только, чтобы Пылесос ее вместе с рюкзаком не сжевал.

Девочка взглянула на Тима, стаскивающего с себя куртку:

– Идем?

Держась в двух шагах позади Юли, мальчик двигался за ней. Они вышли из каюты. По узкому коридору, тускло освещенному красными лампами, похожими на забрызганные грязью стоп-огни стоящих бок о бок автомобилей, добрались до узкого корабельного трапа, ведущего вниз. У Тима создалось впечатление, что вся разница между гражданской и военной подводными лодками осталась в кают-компании. А здесь только сумрак, теснота, трубы и жгуты кабелей вдоль бортовых переборок. Они стали спускаться по металлическим, ребристым для лучшего сцепления ступенькам. Тим вдруг обратил внимание, что шаги девочки почти бесшумные в отличие от его, гулко звучащих по трапу. И только тогда понял, что Юля идет по лодке, как была в каюте, босиком. И даже босиком она выше Тима, обутого в кроссовки. На пару сантиметров, но выше.

– «Аппетит прорезался»… «Сходи к Кефиру»… – недовольно бормотала девочка по дороге. – Вот дверь, – указала Тиму Юля, когда они спустились. – Направо. Чтобы знал, тут есть одно правило. Все делается сидя, даже если тебе по-маленькому надо.

– Я понял, – сказал Тим. – Ладно.

– Обратно дорогу найдешь?

Он кивнул.

– Тогда давай…

Не оглядываясь, Юля направилась по коридору в глубь подводной лодки. Тим, уже не в силах больше терпеть, потянул на себя дверь в туалет. В гальюн, поправил он себя. За дверью оказалось крохотное помещение с обычным, только металлическим, унитазом, накрытым крышкой, и с подслеповатой лампой у потолка. Вместо раковины был алюминиевый поддон такого вида, что создавалось ощущение, будто до этого его использовали в мясных рядах для сбора капающей с туш крови. Смеситель отсутствовал, лишь два торчащих из переборки крана, красный и синий. Тим слышал, что так принято в Англии. От унитаза отходили трубы с мощными, одной рукой не повернешь, вентилями. Тим боязливо приподнял крышку и заглянул в унитаз, ожидая там увидеть что-то необычное. Все-таки подводная лодка. Ничего – ни рыбок, ни колыхающихся водорослей, ни хитрых приспособлений. Он закрыл дверь, присел на прохладный и непривычный стульчак и наткнулся взглядом на табличку на двери, висевшую на уровне глаз сидящего на его месте взрослого человека. «Инструкция пользования гальюном». Что еще за инструкция? Читая (хорошо еще, что буквы были крупными), он стал покрываться мурашками. Что-что, а пугался он сегодня предостаточно, даже надоело как-то. Несколько пунктов (с подпунктами) написанной на двух языках (английском и русском) инструкции давали понять, что, не кончив недельный курс обучения, к гальюну не стоило приближаться. Какие-то продувания, сбросы давления, необходимость для чего-то крутить какие-то краны. Все так сложно и непонятно. На всякий случай он прочитал английскую версию. Оказалось менее путано, но понимание, на что нажимать и что крутить, все равно не пришло. Тим прирос к унитазу, будто тот мог взорваться, если с него встать. Ему вспомнились байки, которые рассказывали друг другу Макс и его приятель в том августовском походе на яхте. Одна из них была про молодого подводника. Что-то он не там повернул, не так нажал – и все содержимое унитаза под давлением выстрелило ему в лицо. И все это – в подводном положении в автономке, где вымыться было весьма проблематично. Пришлось обтираться бумагой и собирать одеколон по всему экипажу. Тима вдруг осенило. Как он не подумал?.. Он еще раз пробежал глазами английскую инструкцию. Вот, точно – «submergence». Все из-за разности давлений в лодке и за бортом. А в надводном положении надо просто жать кнопку. Тим встал, на всякий случай отодвинулся подальше и, дотянувшись до кнопки, нажал. В унитазе рявкнуло, потом зашумело в трубах. Тим понял, что победил.

Когда он вернулся в кают-компанию, Юля сидела на прежнем месте в прежней позе и по-прежнему с джойстиком, а Драган и вставшая с кресла напружиненная Сталинграда заканчивали какой-то разговор.

– А Ева сидит внутри, держит ее на прицеле… Блин, и не могла раньше позвонить, тихушница…

– Хочешь, Вяткина возьми с собой, – предложил Драган.

– Автоматчика твоего? Чтобы он там точно войну устроил? Спасибо, обойдусь… – Сталинграда махнула рукой Тиму. – Всем пока. Я помчалась!..

– До свидания, – произнес мальчик, взглядом провожая девушку до дверей.

Почти сразу после ухода Сталинграды в каюту зашел мужчина в фартуке и с подносом в руках – невысокий, коренастый, смуглый, похожий не то на кавказца, не то на корейца, не то на индейца.

– Кефир! – приветственно махнул рукой Драган.

– Здравствуйте, – сказал Тим.

Кефир кивнул ему. Тим подумал, что внешний вид кока никак не вязался с его прозвищем. Кефир – это необъятный, огромных размеров незагорелый мужик с рыхлой кожей, с пузом-дирижаблем и с мясницким ножом за поясом. Интересно, почему все-таки Кефир?

– Нет, мне только сэндвичи. Картошку с грибами ему, – Драган показал на Тима.

Кефир, перешагнув через робота, опустил блестящий металлический поднос и подождал, пока Тим заберет с него тарелку с вилкой. Вилка лежала отдельно в кармашке полотняного чехла, в нем же были и свернутые салфетки.

– Спасибо, – немного смущенно пробормотал Тим.

– На здоровье, – ответил Кефир, потом повернулся к Драгану. – Я больше не нужен?

– Пожалуй. На сегодня все.

От жареной картошки, в которую были щедро накиданы темно-желтые лисички (где их взяли в феврале?), поднимался пар и шел сводящий с ума аромат. Сверху картошка была присыпана укропом, а на краю тарелки стояла маленькая плошечка со сметаной и лежали два куска ржаного хлеба. Рот Тима наполнился слюной.

– Ты ешь, – сказал Драган Тиму. – Не смотри ни на кого. Вижу, что голодный.

Тим кивнул и погрузился глазами, обонянием и вилкой в тарелку. На периферии восприятия он слышал, как Драган снова щелкнул зажигалкой, а потом сам захрустел принесенными сэндвичами. Потом он что-то сказал Юле. Потом у него зазвонил телефон, и Драган стал разговаривать с невидимым собеседником. О чем, Тим не прислушивался.

Кефир был мастером своего дела. Приготовленная им еда была даже вкуснее бабушкиной…

Не забыть ей позвонить. Мобильная связь тут есть. И когда они будут разговаривать про работу? Скорей бы уже…

– Что-то меня совсем прибило, – вдруг покачал головой хозяин каюты, отложив телефон. – Обдолбался, что хватит обосраться шестерым гиппопотамам. Спать пора, уснул бычок… Юля! – громко позвал он.

На этот раз девочка услышала сразу же. Наушники с джойстиком вновь упали на шкуру. Робот-пылесос на две или три секунды замер и осторожно пополз к гаджетам, как разведчик ползет через линию фронта.

– Слушай, я в постель, – сказал Драган. – Перекрывает меня…

Юля откинула рукой волосы с глаз, поднялась на ноги, молча дожидаясь, пока мужчина не самой твердой походкой подойдет к ней. Драган остановился возле Тима:

– Ты ужинай, парень, отдыхай пока, о работе поговорим завтра. Я попрошу, чтобы тебе показали каюту.

– Хорошо, – проговорил Тим. – Спасибо.

Значит, неприятный разговор откладывается. Это хорошо или плохо?

Драган оперся на девочку, как раненый на санитарку. Юля, и так худенькая, по контрасту с ним казалась совсем хрупкой, как хрустальный бокал на тонкой ножке.

Тим доел картошку, наколол на вилку последние кусочки грибов и только тогда понял, что объелся. А еще ему захотелось пить. Мальчик принялся оглядываться, но не увидел ничего, чем можно было бы утолить жажду. Ну не пить же из аквариума, как мультяшные братья Пилоты…

После того как Юля с Драганом ушли, в кают-компании стало тихо, как на воздушном шаре или как… Тим хмыкнул. Как на подводной лодке. Стараясь не греметь посудой, чтобы не вспугнуть тишину, он примостил тарелку на стеклянный столик, потянулся за пуховиком, достал из кармана телефон, несколько мгновений смотрел на горящий экран, а потом набрал бабушку. Она ответила почти сразу. Наверное, сидела рядом с телефоном и ждала, когда же внук соизволит позвонить.

– Алло…

– Бабушка, это я. Привет.

– Наконец-то. Как там у тебя дела, Тима?

– Да все нормально. Я… Я тут в городе. Только что поужинал.

– Поужинал? Ладно. Тебя берут на работу?

– Д-да, берут… Кажется… Не знаю, бабушка, – честно вздохнул Тим. – Мы будем завтра про это разговаривать.

– Завтра?.. А спать где будешь до завтра?

– Тут у них комната есть свободная. Мне там постелили. На диване… – вдохновенно соврал мальчик. – Всё в порядке. Не беспокойся.

– А я и не беспокоюсь. Боялась бы за тебя, ни в жизнь бы не отпустила. Скажи спасибо Сталинграде.

– Да, она хорошая.

– Человек с таким именем не может быть плохим, сразу понятно. Другое дело, что некоторые поступки бывают правильными, но плохими… Ты держись Сталинграды. Она правильная девка…

– Ага, бабуль…

– И веди себя там, чтобы ни мне, ни тебе краснеть не пришлось.

– Ага. Не придется, бабушка. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Тима.

Мальчик посидел, задумавшись. Почувствовал, как его потихоньку стало клонить в сон. Наверное, потому, что объелся. Да и день сегодня бесконечный. Еще утром он ходил в тот расселенный дом, а теперь… Выскользнувший из руки телефон с глухим стуком упал на травяной пол каюты. Тим вздрогнул от угасшего звука падения, очнулся от дремы. Потрогал траву. Похожа на настоящую. Увидел, как к телефону подполз робот-пылесос. Нагнувшись, мальчик замер, как охотящаяся за мышью кошка, и, когда робот приблизился, двумя руками цапнул его и поднял над полом. Он ожидал, что робот заверещит какой-нибудь аудиосистемой или еще как-то выкажет свое недовольство, но тот молчал, тяжелый, каким, наверное, и должен быть мусороперерабатывающий завод, даже с приставкой «мини». Тим перевернул робота, будто черепаху, панцирем вниз. Колеса, какие-то щетки, какая-то прикрытая пластиком щель шириной сантиметра полтора. Фотодатчик за небольшим стеклянным окошком. Еще один датчик на боку. Что-то, похожее на встроенные колонки. А что будет, если покормить его? Тим потянул с тарелки кусочек гриба. Куда, интересно, нужно его кидать? На щель?

– Не мучай животное! – услышал он и от неожиданности чуть не выронил робота.

Тим поднял глаза.

– Пусти его, – сказала неслышно вернувшаяся в каюту Юля. – Пусть работает.

Девочка хмуро посмотрела на Тима и, все так же бесшумно ступая по шкуре и траве (мальчик подумал, что это, наверное, очень приятно – зимой босиком ходить по траве), прошла к дивану, заглянула за него, потянулась, нагнувшись. Когда она обернулась, мальчик увидел в ее руке необычной формы трехгранную бутылку из толстого стекла, в которой плескалась янтарного цвета жидкость. Этикетка на бутылке была коричневой.

– Хочешь выпить? – спросила Юля.

Выпить? Точно, сегодня звезды так сошлись… До этого Тим пробовал алкоголь лишь однажды, в десять лет. Бабушка, хоть и неверующая, исправно отмечала Пасху и сама предложила ему кагор. Сказала, в такой день можно. Тиму тогда стало интересно, он кивнул, соглашаясь. Бабушка, отвернувшись к кухонному столу, налила ему полрюмки. Тим осторожно понюхал, сделал глоточек и скривился. Как может взрослым вроде Дяди Степы нравиться такая гадость? Допивать не стал… Через год Макс, посмеиваясь, рассказал ему, что бабушка, пока Тим не видел, смешала кагор с уксусом. Такой у нее был предупреждающий радикальный метод, чтобы надолго отвадить внука от алкоголя. Тим тогда немного удивился, но не обиделся. А метод сработал. Мальчику не хотелось даже из любопытства попробовать пива или чего-то другого. До сегодняшнего дня.

– Выпить? – переспросил он, чтобы потянуть время. – А что это? Ведь не водка, да?

– Виски, – бесцветным, в отличие от содержимого бутылки голосом ответила Юля. – «Гленфиддич». Пятнадцатилетний как капитан. Наверное, постарше тебя, да? Сколько тебе лет?

– Сколько надо, – ответил Тим, надеясь, что его ответ прозвучал не слишком грубо, а полыхнувшие внезапным пожаром уши его не выдали. И повторил услышанное от Драгана. – Возраст – это не только две цифры…

Юля коротко усмехнулась и сказала:

– Жестко круто! Хорошо, что цифр две, а не одна… Так что, налить тебе?

– Немного, – пожар охватил и щеки.

– А его много и не пьют, – пожала плечами Юля. – Во всяком случае, нормальные люди.

Поставив бутылку на стол, она вернулась за диван, присела, позвенела там стеклом и принесла два невысоких, но широких бокала с толстым дном. Протянула оба Тиму. Сказала:

– Держи.

Бокалы были теплыми и не очень удобными. Виски забулькал, переливаясь из бутылки в бокалы.

– Тебя Димоном зовут?

– Нет, не Димоном. Тимом.

– Что это за имя?

Мальчик вспомнил, что Юля сидела, нацепив на голову наушники, когда он рассказывал Драгану про свое имя.

– Тимофей, – сказал он.

– А-а, ну понятно… Тимон, а зачем тебя Сталинграда сюда притащила?

– Работать буду, – ответил Тим. – Твоему отцу нужно сайт сделать…

Юля фыркнула.

– Он не отец мне, – и уселась на шкуру, скрестив ноги по-турецки и прихватив с собой бутылку. – А ты… – она уставилась на мальчика и усмехнулась. – Я сразу поняла, когда ты вошел, что ты задрот и ботаник.

– Ничего подобного! – искренне возмутился Тим из кресла, глядя на девочку сверху вниз. – В классе меня так никто не называл!

Может быть, конечно, его так не называли, потому что не обращали на него внимания. Кажется, Юля – первая девочка, которая с ним так долго разговаривает.

– Значит, у вас весь класс – ботаники, – ядовито заметила Юля, – раз тебя не дразнили. С математическим уклоном. Или язык китайский изучаете, да?

Вот ведь язва.

– Нет, обычный класс! – с вызовом произнес Тим и, чтобы она поняла, с кем имеет дело, одним махом осушил налитый на полтора пальца виски.

Глоток вышел большим и долгим, и все равно его не хватило. Алкоголь уже успел обжечь горло, но еще не кончился. Проглотив наконец в два дополнительных глотка невкусную жидкость, Тим закашлялся и вытер выступившие слезы.

– Силен! – покачала головой Юля. – Только, чтоб ты знал, пятнадцатилетний виски никто так не пьет. Его потягивают потихоньку, смакуют, – и немного отпила из своего бокала, посидела, будто прислушиваясь. – Там сэндвич остался, – кивнула Юля на диван. – Закусывай.

– Ага, – сказал Тим и встал, боясь, что упадет от внезапного опьянения.

Нет, вроде бы все нормально. Он прислушался к себе.

– Еще налить? – спросила у него за спиной девочка.

На диване стояла тарелка с двумя сэндвичами. Один был нетронутый, а другой – надкусанный Драганом. Девочка говорит, что он не ее отец. Кто же он тогда? Тим взял нетронутый сэндвич и обернулся к Юле:

– Да, налей, пожалуйста.

Надо же попробовать виски по-настоящему, как его пьют. Вдруг это будет не так отвратительно, как в первый раз. Хотя бы потому, что вкусовые рецепторы языка уже привыкли.

– Давай стакан.

Тим протянул Юле стакан и, держа в руке сэндвич из обжаренного хлеба, между кусками которого торчали листья салата, сыр и ломтик рыбы, опустился напротив девочки на шкуру большой кошки.

– Будешь половину? – предложил он девочке.

– Не хочу, ешь сам.

Тим откусил небольшой кусок и захрустел им. Робот-пылесос, издав пару негромких щелчков, стал подбираться к упавшим на шкуру крошкам. Прожевав, Тим посмотрел на Юлю и сделал маленький аккуратный глоточек из бокала. Язык немного – меньше, чем в первый раз, – обожгло, а потом рот наполнился странным вкусом. В нем была скрытая сладость и ощущение сухофруктов, постепенно превращающееся в слабый аромат спелых яблок, которыми его осенью угощал Николаич-Нидвораич. Удивительно. И интересно. И даже почти приятно.

– Ты правду говоришь, что этому виски пятнадцать лет? – спросил Тим у Юли.

Девочка снова пригубила из бокала и развернула бутылку этикеткой к Тиму. Он разглядел на ней число «15».

– Пятнадцать лет в бочке, – прокомментировала Юля. – И еще неизвестно сколько в бутылке, но это не считается.

– Как будто виски убил кого-то, – тихо, почти про себя, сказал мальчик. – И ему дали пятнадцатилетний срок.

Девочка вдруг прыснула. Тим тоже засмеялся, обрадовавшись ее реакции, и сделал глоток. Поверх бокала внимательно посмотрел на Юлю. Заметил ее выступающие под футболкой ключицы и черный синяк на бледной шее, делающий ее беззащитной. Хотя Тим подозревал, что, скажи он об этом Юле, та сразу ответит ему что-то вроде: «Заткнись». Мальчик вновь глотнул виски и закусил сэндвичем.

Девочка допила, что было в ее бокале, вздохнула и еще плеснула себе из бутылки.

– Кажется, я решила напиться, – сказала она, прикладываясь к бокалу. – Ты со мной, Тимон?

– Э-э-э… М-м-м…

– Или ты все-таки задрот, рисующий китайские иероглифы?

– Нет, – помотал головой Тим, сейчас это было страшнее всего – оказаться задротом в глазах этой девочки, славной, если не обращать внимания на ее грубоватые манеры, и симпатичной, невзирая на синяк на худой шее.

– Тогда не отставай.

– Не… Не отстаю… Ох…

– Нравится?

– Не знаю, наверное. Да, нравится.

Ему было все равно, что пить в ее компании. Хоть виски, хоть теплое молоко со скользкими морщинистыми пенками. Хорошо, что бабушка его не видит. И как здорово, что он уже ей позвонил.

– Юля, – он впервые обратился к ней по имени, пробуя его на вкус, мягкое и сладкое, как ирис, и в то же время строгое, как лицо учительницы, ставящей двойку в дневник. Ему захотелось снова назвать ее: – Юля.

– Чего тебе?

– Тут есть что-нибудь попить?

– Воды за бортом сколько угодно, – рассмеялась девочка. – Хоть всю вылакай.

– Я не про…

– На камбуз надо идти, к Кефиру.

– Почему его зовут Кефиром?

– Не знаю. Может, из-за того, что фамилия у него Керимов.

– Может… А где камбуз? Я пить хочу как… Как соленая селедка… Сильно, в общем…

– Сиди лучше здесь. Нечего тебе шляться по лодке пьяному. Я принесу.

– А я не пьяный.

Девочка внимательно посмотрела на Тима:

– Пока еще нет, но вот-вот будешь.

Юля легко поднялась, буднично запнула робота под оранжевый «капитанский» диван, кивнула Тиму и вышла. Мальчик остался смотреть, как робот выбирается на волю.

– Цып-цып-цып, – покрошил он на пол перед собой остатки сэндвича. – Гуля-гуля-гуля… – и стал гладить подползший пылесос по пластиковому «панцирю».

Робот, не обращая внимания на его прикосновения, занимался своим делом. А Тиму было хорошо и спокойно, как давно уже не было. Будто сегодня первый день летних каникул.

Юля вернулась, держа в руках коробку с соком и полуторалитровую бутылку минеральной воды.

– С газом! – предупредила девочка Тима.

Тим с усилием открыл минералку, и его обдало брызгами из-под свернутой крышки. Капли минералки мгновенно впитались в траву и в шкуру мертвого хищника. Тиму почему-то стало смешно.

– Тигр пьет!

– Ты прикольный, – сказала вдруг Юля, и у мальчика опять заполыхали уши в ответ на этот комплимент. – И похож на этого актера… Как его зовут? Он еще играл водителя в «Драйве»… Такой же симпатичный. Только ты, кажется, уже напился.

– Я? – искренне удивился Тим. – Не бывать такому!

– Тогда еще по чуть-чуть?

У нее были хитрые, но такие красивые глаза, что…

– Еще?.. Конечно!

* * *

– Прямо буря!.. Ик! – сказал Тим, которого Юля поддерживала сбоку. – Неужели на улице шторм разыгрался?

Они медленно двигались по коридору лодки, который норовил уйти, выскользнуть из-под ног.

– Нет, конечно, я пьяный, – признал Тим. – Но не до такой же степени, чтобы шататься! Это все шторм!

– Ага. Пятнадцатилетний… Давай-давай! – произнесла Юля, подталкивая его вперед. – Хватит рас… рагл… разглагольствовать! Вот каюта. Будет твоей, пока будешь здесь жить. Ты надолго к нам пожаловал?

– А я не знаю еще, – ответил Тим и честно добавил: – Но я бы хотел на подольше. Потому что… – он замолчал, стесняясь сказать, что это желание не в последнюю очередь возникло благодаря ей, Юле. Ему хотелось, чтобы она была где-то рядом.

Девочка помогла Тиму открыть дверь, за которой пряталось небольшое, меньше купе в поезде, помещение, освещенное глазами таких же, как и в коридоре, красных ламп. Скудный интерьер каюты терялся в полумраке, хорошо видно было только койку – узкое, как топчан, лежбище, застеленное бельем. Единственное, что сейчас требуется, подумал Тим, самочувствие которого вдруг стало резко ухудшаться. Во рту у него снова пересохло и противно затошнило.

– Ты пока не ложись, – девочка направила его к постели. – Просто посиди.

У Тима подкосились ноги, и он рухнул на койку. Кое-как сел, привалившись спиной к переборке.

– Хорошо, – произнес он, чувствуя, как его лицо расплывается в глупой улыбке.

Лицо Юли тоже расплывалось.

– Хорошо, – повторил Тим. – Еще бы шторм кончился.

– Кончится, – пообещала девочка со знанием дела. – К утру. Надеюсь, морская болезнь тебя не скрутит.

– Меня? Морская болезнь? – возмутился Тим, а потом прислушался к ощущениям в желудке и честно признался: – Слушай, теперь не знаю даже…