12. Ритмо спортиво, руссо туристо

Безжалостное лицо нового февральского дня.

Костас снова просыпается в квартире, где комнатные растения – всякие там клеродендрумы, хлорофитумы и драцены – не растут, а лишь выживают, потому что их регулярно забывают поливать, а постоянно задирающийся уголок светлого, с гипнотическим узором ковра в спальне прижат толстым кирпичом в темно-синем переплете с надписью на обложке: «Stor rysk-svensk ordbok». «Большой русско-шведский словарь», оставшийся от хозяев, уехавших работать по контракту в Гетеборг.

Разбудившая Костаса музыка играла в гостиной. Он поднялся с кровати, натянул джинсы. Вырулив из спальни, почувствовал запахи еды и свежего кофе с кухни, но устоял и двинулся на звуки музыки. В гостиной увидел Ингу в очень странной позиции – в бриджах до колена и в свободной майке она стояла на одной ноге как цапля, вторую ногу отвернув вбок и, поджав под себя и вытянув вверх сцепленные руки. Закрыв глаза, она дышала размеренно и ровно. По лицу девушки разливались умиротворение и спокойствие под стать хрупким битам рожденного недоношенным инструментального хип-хопа, играющего с ноута. Невесомая и в то же время энергичная музыка в самый раз с утра для таких девочек, как Инга. Лично он по утрам предпочитал заряжаться новинками с ютюбовского канала «UKF Drum & Bass».

Костас хотел было свалить из комнаты, чтобы не мешать, но не успел. Почувствовав кожей его присутствие, Инга открыла глаза, улыбнулась и сказала: «Я скоро», – и опять закрыла глаза.

Костас на цыпочках вышел на кухню, наполненную запахами, пробуждающими зверский голод, невзирая даже на его опустошенное дегенеративное состояние. Это из-за болезни. Не зря пожилая докторша продлила ему больничный. Что бы, интересно, сказала она, узнав, что вчера он сломя голову до позднего вечера мотался по вымороженным улицам? Троцкий присел на табурет у пустого стола, выглянул в окно, выходившее, судя по расплывчатому, начиненному инеем пейзажу, сразу на Северный полюс.

– Доброе утро, – через несколько минут зашла на кухню Инга.

Из-под подмышек по ее футболке расплывались темные влажные пятна, а «чучельная», как назвал ее тогда на свадьбе бывший парень Инги, стрижка оставалась взъерошенной после сна.

– Доброе утро, – кивнул Троцкий.

– Как себя чувствуешь?

– Нормально, спасибо. Ты прямо «док-тор мо-е-го те-ла», – пропел он, безуспешно пытаясь вспомнить, чья это песня.

– Подождешь, пока я в душ схожу? – спросила Инга. – И тогда позавтракаем вместе. Или начинай без меня.

– Подожду, конечно, – отозвался Троцкий и спросил. – А что это было, в комнате?

Инга на секунду наморщила лоб, потом ответила:

– А, это… Ритмо спортиво…

– Понял, – усмехнулся Костас, тоже переходя на ломаный итальянский. – Руссо туристо, облико морале…

Инга засмеялась:

– Нет. Я думала, ты про музыку. Кроме своего рэпчика, ничего не знаешь, ничего не слушаешь. «Ritmo Sportivo» – наш отечественный лейбл, издающий такую… Утреннюю, что ли, электронику. Ну, ты слышал. Это их сборничек играл… Йогой снова стала заниматься. Ты меня застал в врикшасане, позе дерева… Все, я в душ…

– Давай, жду тебя.

Прислушиваясь к звукам льющейся воды, Троцкий подумал, что утренняя Инга мало похожа на вчерашнюю, с которой он сидел на заднем сиденье «мерседеса» у Московской. Которая в каком-то кромешном отчаянии поцеловала его. Будто это два разных человека, даже незнакомых друг с другом.

Если уж совсем честно, не похожа она и на ту Ингу, которая встретила его вечером, когда он заехал к ней домой рассказать, есть ли сдвиги по ее вопросу.

Остров Про́клятых.

Словно он не знал, что она – человек настроения, да еще с паршивым характером. Знал и даже пытался какое-то время к этому привыкнуть.

И ведь почти привык.

* * *

В ту ненастную осеннюю субботу в Хельсинки, когда они, покончив с салмиачной «коскенкорвой», вышли из рякяля, оказалось, что ветер сделал свою работу. Дождь кончился. Обнаженное и оттого унылое октябрьское солнце тщетно пыталось натянуть на себя лохмотья разодранных в клочья туч. Зажмурившись от его лучей, девушка засмеялась и, чертыхнувшись, вернулась в бар. Оказалось, за забытыми пластинками.

Подсыхающие под резкими порывами пронизывающего до самого сердца ветра улицы вывели их на рыночную площадь Кауппатори, а десять минут спустя они оказались на морском трамвае, который, неуклюже переваливаясь с волны на волну, плыл к Свеаборгу.

По словам Инги, перекрикивающей встречный ветер, построенная на семи гранитных островах бывшая шведская крепость теперь превратилась одновременно в музей под открытым небом и удаленный от центра малонаселенный городской район.

– Отсюда лучший вид на город, – сказала девушка, когда они уже сошли на землю и карабкались на скользкий холм на берегу.

– Лучший вид? – переспросил Троцкий. – Может быть, конечно. Самый холодный – это точно. Хочется завернуться в пару масляных радиаторов.

Девушка улыбнулась внезапным солнцем из-за туч и на короткое, почти неуловимое мгновение прижалась плечом к его плечу.

Холод холодом, но пейзажи отсюда, с островов Сусисаари, завораживали. Плещущийся под ногами залив засосал Костаса, как беззубый старик, пьющий чай из блюдца. Они долго гуляли, трогая руками нацеленные в море старинные пушки береговой артиллерии. На пушках стояли клейма Пермского сталепушечного завода. Помогая Инге спрыгнуть с грубо обтесанного валуна, Троцкий подал ей руку и больше не отпускал девушку. Потом они грелись в пустом кафе, где пожилой бармен разгадывал сканворд, потягивая кофеек и задумчиво кивая головой в такт негромко играющему по радио тяжелому року.

На эту же самую радиоволну оказалась настроена магнитола у флегматичного водителя такси, которое везло их, опаздывающих на паром, к терминалу. Смеясь на бегу, Инга и Троцкий, проштамповали паспорта у пограничников, дружелюбных в ожидании скорого окончания смены. Потом со всех ног неслись по длинному-длинному, с прозрачными стенами трапу над территорией терминала. Стюард при входе на паром просканировал их посадочные талоны и задал риторический вопрос:

– Загулялись?

– Ага, – кивнула Инга и одарила его королевской улыбкой. – Спасибо, что не уплыли без нас.

Они с Костасом разошлись по своим каютам, договорившись через полчаса встретиться в баре на променаде. Троцкий пошел бы туда сразу, но Инга покачала головой и сказала, что ей надо передохнуть после прогулки, привести в порядок себя и прическу. Костас сильно удивился, услышав, что ее прическу еще можно «привести в порядок», и сказал:

– Тогда до встречи.

В баре Инга появилась не одна, а с рыжеволосой, чуть полноватой девушкой примерно ее возраста. Увидев подругу Инги, Троцкий расстроился. Стало ясно, что вечер потечет не так, как мог бы, приди Инга одна. Подружка взяла себе недорогого игристого, а Инга и Троцкий – по виски со льдом. Пока бармен у стойки отвешивал суровые нордические комплименты смеющейся подруге, Инга шепнула Костасу:

– Извини, она сама напросилась. Не смогла отказать ей. Но, думаю, она ненадолго… Хорошо, что еще не пришли две другие наши соседки. Покупки примеряют. Мы же вчетвером в каюте путешествуем.

– Во всяком случае, нескучно, – сказал Троцкий.

– Это уж точно, – улыбнулась Инга.

– А вот и я, – объявила рыжеволосая подруга, присаживаясь за их столик с бокалом шампанского.

Они тогда напились, будто участвовали в чемпионате по употреблению алкоголя. В какой-то момент Троцкий сказал, что неплохо бы устроить такой. После трех бокалов «Льва Голицына» подруга откололась, сказав, что ей хватит, потому что завтра, по возвращении в Петербург, она должна выйти на работу. И получилось, что Костас с Ингой прошли в финал.

Взяв еще по «баллантайнсу», они с бокалами пробрались мимо игровых автоматов, где ухоженные финские бабульки играли в покер по минимальным ставкам, и очутились рядом с разгоряченными финнами, столпившимися у «Guitar Hero». Пока они стояли в очереди, договорились, что у них будет состязание. В качестве приза – желание, потому что они уже достаточно выпили для этого.

– Только, чур, не юлить потом, – сказала Инга. – Кто проиграл, тот выполняет, да? Ты первый играешь, хорошо?

– Выпьем за это! – согласился Троцкий.

В очереди они осушили бокалы и пристроили их на ближайшую горизонтальную поверхность. Кажется, это оказался подлокотник платного массажного кресла.

Финн перед Костасом, уже серьезно прибитый алкоголем, угнездил недопитый стакан с пивом на полу между ног и тут же опрокинул, сбацав гремевший году в восьмидесятом хит группы «Motorhead». Вышло у него не очень, но финн, нисколько не опечалившись, подобрал пустой стакан и побрел в сторону бара, подбадриваемый возгласами соотечественников.

Выбирая песню для себя, Троцкий почувствовал, как у него вспотели ладони. Все потому, что он знал желание, которое загадает в случае своей победы. Нескромное, но, кажется, единственно правильное в сложившейся обстановке, если он верно интерпретировал взгляды Инги, ее улыбки и жесты. Их общее желание, как ему казалось. Костас загрузил группу «Nirvana», но волнение и виски сказали свое веское слово. С самого начала пошло все не так, и он едва наиграл на три звезды. Компьютерные зрители погудели, настоящие жидко поаплодировали. Троцкий ощутил разочарование, будто продул финал Кубка Гагарина и Столетнюю войну одновременно.

– В следующий раз получится, – засмеялась Инга, похлопав его по плечу. – Не расстраивайся, Костя.

Но он расстроился. Ни на что не надеясь, уступил девушке пластиковую гитару. И та выдала.

Это было эпичное исполнение «Plug In Baby». Наверное, у самих «Muse» так сыграть получалось не каждый раз. Инге хлопали. Финны в клетчатых рубашках лесорубов шумно орали, жали девушке руку и предлагали сыграть на бис, оплатив за нее игру. Инга заулыбалась, ища взгляд своего спутника. Не нашла и рубанула «Seven Nation Army», во время которой у «Guitar Hero» едва не случился финский слэм.

Потом она, смеясь, отошла к стоявшему в сторонке с кислым видом проигравшему Костасу.

– Поздравляю! – без энтузиазма сказал тот.

– Просто я ходила в музыкалку… – пояснила Инга и спросила: – Чего не радуешься за меня?

– Это твое желание? – поинтересовался Костас. – Порадоваться?

– Не-а, – ответила девушка.

Они помолчали несколько секунд, смотря друг на друга, потом Инга сказала:

– Закрой глаза.

– Это твое…

– Да. Считай, что это – мое желание.

Ничего не понимая, Троцкий сделал, как она сказала. И через пару секунд почувствовал губы девушки, дотронувшиеся до его губ. Сначала аккуратно и легко, а потом, когда он стал отвечать на поцелуй, с напором, решительно. Костас открыл глаза и сразу пожалел. Инга, будто испугавшись, отпрянула. Они стояли, глядя друг другу в глаза, и пытались осознать, что только что произошло.

– Ты говорил, что один в каюте, – проговорила Инга. – Может, пойдем к тебе?

Он сглотнул и произнес почти невпопад:

– Думаю, да.

Костас так и не понял, проиграл желание или все-таки выиграл. Он взял девушку за руку и повел в каюту. Шел быстро, не оглядываясь на нее, когда они оказались на каютной палубе. Почему-то боялся, что она передумает. Шаги утопали в мягких коврах, застилающих полы. У каюты Троцкий выронил картонный ключ, открывающий электронный замок. Потом ключ не с первого раза открыл дверь. Пришлось совать его в прорезь замка второй раз, третий. Эти движения – вставил-вынул – были похожи на… Хватит тебе уже дрочить, подумал Костас про замок. Наконец моргнул зеленый огонек, замок щелкнул, впустив их в каюту. Костас, стараясь не встречаться с девушкой взглядом, пропустил Ингу и зашел следом. Девушка остановилась, словно разглядывала обстановку (а чего там разглядывать?), потом развернулась к нему. Дрожа от желания, он обхватил ее за плечи, подтянул к себе и стал целовать, придерживая ладонью ее затылок и второй рукой расстегивая на ней кофту. Инга помогала. Под худи у девушки оказалась обтягивающая напряженные соски футболка из микрофибры. Оторвавшись от губ девушки, Троцкий потянул футболку вверх. Испытал настоящее удивление, потому что после альтернативных, не девчачьих, имиджа и прически Инги ожидал увидеть тело, расписанное цветными татуировками револьверов, звезд, театральных масок, роз или еще чего-нибудь в таком духе. Но увидел только чайный загар худых птичьих плеч. Он стащил со все еще стоящей девушки джинсы и трусики. На мгновение ему показалось, что она застеснялась, но он ошибся. Потому что Инга, присев перед ним, расстегнула его ремень и… Он тогда чуть не взорвался, но умудрился сдержаться, каким-то чудом переключив свое внимание с происходящего внизу на картину, висевшую на месте иллюминатора. Презервативы у Инги были. Сначала они не хотели раскручиваться, потом сползали, «баловались». Когда Костас целовал девушку в шею и входил в нее, стонущую, сзади, прижимая ее тело к запертой входной двери со схемой плана эвакуации, он снова приблизился к своему пику. И вдруг, едва сдерживаясь, чтобы не расплескаться, услышал:

– О-хо! Я даже напугался. Думал, зверь какой-то в вентиляции застрял.

Голос подвыпившего мужика раздался в полуметре от них, прямо за дверью каюты. Второй ответил:

– Тише ты, не мешай людям, Гера. Пошли водоса лучше жахнем…

Уцепившись за ручку двери, Инга застонала, потом обмякла в руках Костаса и вдруг затряслась в беззвучном смехе. Он тоже, выскользнув из нее и уткнувшись ей в плечо. Потом она обернулась к нему, обняла одной ногой.

– Ты как?

Он приподнял девушку, подхватив за бедра, и уложил на узкую корабельную койку. Склонился к ней.

– Ты прямо марафонец, Костя, – прошептала она позже.

В отличие от «Guitar Hero», здесь он показал себя молодцом.

Да и вчера тоже.

* * *

Инга рассказала, что кабриолет угнал парень, которого она видела в баре «Departure/Arrival».

– Здесь это было?.. Пойдем пообщаемся с персоналом, – сказал Костас Инге, так и ехавшей с ним на заднем сиденье. – Может, кто чего знает…

– Я вам там нужен? – спросил «шансонье», коллега девушки по имени Павел.

– Нет, спасибо. Справимся, – ответил Троцкий и первым выбрался из машины.

Инга покинула салон «мерса» неохотно, вышла на улицу с застывшим лицом, будто ступила в ледяную воду и теперь прислушивалась к своим ощущениям.

«Departure/Arrival» напомнил Троцкому «Копов», только выхолощенных, начисто лишенных корпоративной атмосферы и того особого чувства локтя, возникающего, когда знаешь, что кругом все свои. По-настоящему свои, а не просто какие-то, тоже знающие это место.

Ничего конкретного про угонщика у персонала они не выяснили. Никаких постоянных посетителей во время угона в баре не присутствовало. По сбивчивому Ингиному описанию никого не опознали.

– Да разве тут всех упомнишь? – развел руками бармен. – Народу много, лица у всех одинаковые. Вот если бы вы Еву Грин искали, ее сиськи я точно помню…

– А видеонаблюдение? – кивнул Троцкий на объектив над стойкой.

– Камера? – бармен провел ладонью по седеющим волосам, из-за которых он выглядел значительно старше своих лет, и ухмыльнулся. – Ее поставили, чтобы мы за стойкой не мухлевали. А она возьми и сломайся. И ремонту не подлежит. Китай, о чем тут говорить… Поставили вторую, тоже накрылась. И тоже не отремонтировать. Так что хозяева рукой махнули. Так поломанная теперь и висит. А что за тачку-то угнали?..

– Ну что? – спросил в машине Павел, когда они вернулись. – Пора к экстрасенсу обращаться?

– Рано еще, – ответил Костас, доставая из кармана телефон.

Он набрал номер Вагона, Виталика Выгонова, самого молодого сотрудника отдела, вчерашнего стажера. Костас знал, что Вагон был не на работе, его отправили в отпуск в начале февраля. «Ну а что, все по закону, – сказали ему, растерянно мигающему глазами. – Первый отпуск через одиннадцать месяцев, ты же в марте пришел?.. Да какая разница, когда отдыхать?.. Про весну-лето забудь, их уже «старики» между собой расписали… А до осени сдохнешь без отдыха».

– Виталь, – сказал Троцкий, услышав голос Вагона, – привет. Как отдыхается?.. Да уж… Дело тут срочное, угон, нужна помощь… Да зашились, без тебя не обойтись… Конечно, официально. Потом отпуск продлят, делов-то…

Инга сказала, что угонщик рванул по кольцу площади Победы. На какую улицу он с нее ушел? Вряд ли на Пулковское или Московское шоссе, где регулярно ловят превышающих скорость нарушителей инспектора ГИБДД. На Орджоникидзе? Это надо сделать почти полный круг по площади, и еще раз проехать мимо жертвы угона, увеличивая риск. Самый безопасный и быстрый вариант – Краснопутиловская или Галстяна. И скорее всего, Галстяна, где много развилок и перекрестков со всеми этими Предпортовыми. В случае необходимости можно уйти во дворы. Во всяком случае, начать поиски стоило оттуда.

Камера над барной стойкой натолкнула Троцкого на мысль, что можно проехать по улице и посмотреть, где стоят видеокамеры охранных систем, проглядеть на них нужный интервал времени. Машину они ищут приметную. Раз нельзя объявить план «Перехват», надо хотя бы воспользоваться шансом понять, в каком направлении скрылся злоумышленник на угнанном кабриолете. Разбирать такую машину не станут, выставлять на продажу в салоне или на рынке – тоже, слишком велик риск. Значит, перегонят на юг. Или повторно продадут старому владельцу. Так что «BMW» сейчас отдыхает где-нибудь в отстойнике. Можно, конечно, спрятать машину и в подворотне, под большим сугробом снега, в практике Костаса такое встречалось. Но с кабриолетом с незакрывающейся крышей так точно никто не поступит. Если повезет с камерами, это сузит круг поиска. Но работа муторная и долгая, одному ее быстро не провернуть, нужен помощник.

– Я позвоню, – пообещал Троцкий девушке, когда рядом припарковался синий «Сузуки-Свифт» Вагона.

– Спасибо тебе, – сказала Инга, потерянно молчавшая все это время.

В «сузуки» Вагон выслушал Костаса, потом хмуро произнес:

– До ночи проковыряемся. И хорошо, если до ночи.

– Слушай, только не начинай ныть.

– Мне можно. Не забывай, что я в отпуске.

Чувствуя ломоту в костях, Троцкий подумал, что так и не выпил в «Копах» горячего чая с лимоном.

– А что за спешка, Костас? Что так подорвался с этой тачкой?

– Хозяин премию пообещал.

– Сколько?

– Нормально, нам хватит. Ты найди сначала, – с раздражением ответил Троцкий.

– Найди… – хмыкнул Вагон. – Тут район такой, специально для тараканов, щелей забиться – до жопы. Если вообще не загнали тачку в контейнер или в фуру и по-быстрому не вывезли из города. Повесил пломбы – и привет. Никто их вскрывать не будет, на фиг это надо. Хотя времени прошло мало, может, тут она еще… Думаешь, если GPS нет, сможем по камерам проследить до отстойника?.. Он где-то недалеко должен быть. Не погонишь же угнанный красный кабрик через весь город!. Только на деле хрен мы что найдем. Пустышка. Тут только высаживать десант и все прочесывать. Брать курсантов – и вперед. Но тогда премии на всех не хватит. Да и кто курсантов даст? Утопия. Не у Президента же или губера тачку угнали. Пустышка. Легче предложить хозяину подождать, глядишь, попросят выкуп за его «бэху»…

– Ладно, – оборвал его Костас. – Думаешь, я этого сам не знаю? Но нужно что-то делать… Поехали!

Они медленно поползли по улице, выглядывая места, где могли быть установлены видеокамеры. Новые жилые дома, магазины, складские корпуса. Камер было мало, и те, что имелись, редко смотрели на дорогу.

– Смотри, – указал Вагон на сбербанковский банкомат, вмонтированный в жилой дом. – Камера весь перекресток простреливает. Если он тут проезжал, увидим.

– Голяк. Неделю будем у них разрешения на просмотр добиваться. Да и место такое… Я бы сюда поехал в последнюю очередь.

– Тогда чего мы сюда зарулили? – возмутился Виталик.

След остывал. И не только от падающей температуры на улице.

Безо всякой надежды они покрутились по дворам. А потом им повезло, если это можно так назвать.

На удачу, завернув на Костюшко, они, уставшие, голодные и злые, увидели в быстро наступавших сумерках платную автостоянку для жителей окрестных домов, оборудованную по периметру камерами.

– Проверим? – предложил Виталик и остановил «Сузуки-Свифт».

Охранником оказался немолодой, но крепкий, вроде профессионального рыбака мужик в неизменном камуфляже. Покивав показанным удостоверениям, он сказал.

– Да, конечно. Смотрите, парни, – и показал, как и что делать на ноутбуке, чтобы выбрать любую из шести камер и перемотать запись на нужное время.

– Есть! Вот он, – показал Троцкий на рывками движущийся кабриолет.

Вагон наклонился к монитору.

– Похоже, – сказал он. – Больше-то некому. Лица, конечно, не разглядеть.

– Ну, разрешение слабенькое, – развел руками охранник. – Чтобы файлы места на диске не жрали. Мы их храним по месяцу. Так что тут ничего не сделать.

– Ясно, спасибо, – сказал Костас, и они вышли на улицу.

– Холодрыга… – поежился Виталик. – Получается, он на Кубинку выскочил. Только в какую сторону? Места для разборок там подходящие… Сука, кишки от голода сводит. Время срать, а мы не жрали… Что делать будем, Костас?

Троцкий представил, как они сейчас отправятся на сумрачную загазованную транзитными фурами Кубинскую, начнут колесить по ней, стучаться в темноте в запертые ворота – и не всюду поймешь, закончили там люди работу или просто не хотят открывать…

– Давай по домам, – сказал Костас. – До метро подбросишь?.. Заводись. Я сейчас.

Он отошел в сторону, достал мерзлый, как кусок льда, мобильник. Что ему сказать? Что все безрезультатно? Он поморщился. Подумал, что проблемы этой девушки уже пару месяцев как не его проблемы. Что она сегодня сделала? Поцеловала его неискренним, он ведь почувствовал это, поцелуем Снежной королевы, пускай даже в губы? Улыбнулась, похлопала ресницами? И что он должен теперь ей за это?.. Быстро поговорить по телефону и скорее рвануть к себе на Калину, на Непокоренных.

– Да, Костя, – услышал он ее голос в трубке.

– Инга. В общем, если кратко… – он на секунду замялся. – В общем, похвастаться пока нечем…

– Ясно, – услышал он. – Приедешь?

– К тебе? – не ожидая такого поворота, Троцкий не сразу нашелся, что ответить. – Слушай, давай по телефону все решим.

– Конечно. Просто я хотела увидеть тебя.

Он принужденно помолчал, слыша такое же молчание в телефоне.

– Ладно, скоро буду, – сказал он и подумал: «Зачем?»

От места, где он находился, до дома, где снимала квартиру Инга, пешком было минут двадцать. И столько же, если не больше, по вечерним пробкам на машине, поэтому он попрощался с Виталиком, сказал, что позвонит, сунул руки в холодные карманы и направился через плохо освещенные дворы к Ленинскому.

Пустой желудок, остатки гриппа в организме и морозный воздух делали окружающий мир зыбким, словно дрожащим в пару, поднимающемся от незамерзшей вдоль теплотрассы земли.

С неудовольствием Троцкий подумал, что их с Ингой отношения, вырезанные, казалось, с корнем пару месяцев назад, запустили в его тело метастазы, о существовании которых он узнал только сегодня. Скверная новость. Отвлекаясь от этих мыслей, он посмотрел на быстро шагающих ему навстречу трех зажмурившихся от холода узбеков. Торопливое племя. Вечно они попадались Костасу куда-то спешащими, будто хотели побыстрее переделать всю работу, какая есть в этом городе, и уехать обратно к себе в Среднюю Азию.

Шум автотранспорта впереди вспорола пронзительная сирена скорой, словно разлегшийся перед телевизором Ленинский перещелкнул канал на «Дежурную часть».

Оказавшись у Инги в квартире, Троцкий больше не вспоминал про метастазы. Девушка, одетая в домашние джинсы и кофту, но остававшаяся при макияже, поприветствовала его, провела на кухню. Теперь она не казалась Костасу такой подавленной, как днем. Грустная, молчаливая – это да, наверное, но не подавленная.

– Есть тушеная картошка с мясом, сейчас разогрею, – сказала Инга, отвернувшись к газовой плите. – Может, хочешь выпить? – обернулась она к Троцкому.

– Да, – кивнул тот. – Выпить обязательно. Горячего чая. Если есть, с лимоном. И таблетку аспирина, а то голова как чужая.

– Что такое? – девушка подошла почти вплотную. – Ты заболел?

Троцкий махнул рукой. Он говорил Инге, что на больничном, но она этого не помнила.

– Уже выздоравливаю, но сейчас немного поприжало… – и замолчал, чтобы не получилось, что он жалуется. – С машиной пока ничего.

Теперь уже махнула рукой Инга.

– Плевать. Как будет… Температура у тебя есть? – она смотрела на Троцкого озабоченно, как любящая жена на прихворнувшего мужа.

– Нет, не думаю.

– Точно? Градусник искать не надо?.. – она положила ему на лоб свою теплую ладонь. – Нормально все… Сейчас ужинаешь, пьешь чай и – в кровать.

Девушка включила чайник, достала из холодильника лимон и корень имбиря на пластиковой подложке. Только Костас смотрел не на имбирь. С внезапно пересохшим ртом он наблюдал, как двигаются ягодицы девушки под тканью порванных на коленях, немного растянутых, но при этом все еще не потерявших вид домашних джинсов.

Пока он ел чуть пересоленную картошку и пил заваренный из пакетика чай, мутный и щиплющий язык от добавленных в него кусочков имбиря, Инга постелила ему в комнате постель. Как оказалось, свою. Сделала это настолько просто и обыденно, что он решил, будто она сама ляжет на диване в соседней комнате.

– Укладывайся, – велела она и, приглушив свет, ушла на кухню, где включила воду и осторожно зазвякала посудой, составляя ее в раковину.

Он улегся, опустил тяжелую голову на подушку и провалился в болезненную полудрему.

Пришел в себя, когда Инга, влажная после душа, вдруг скользнула к нему под одеяло. Поцеловала, а потом выбралась из его сонных объятий, опускаясь губами по его телу ниже и ниже. И то, что было потом, оказалось таким же жгучим, как имбирь, и, несомненно, тоже обладало лечебными свойствами.

* * *

– Не знаю, что делать, – покачала головой Инга, подцепив вилкой картошку.

– Почему? – пожал плечами Троцкий. – Тебе на работу к какому часу? Не опаздываешь еще?.. Вот и иди, дорабатывай неделю. Последний день перед выходными. Я займусь пока машиной.

– Да? И как? Что делать будешь?

Убедительного ответа на этот вопрос у него не было. Звонить Вагону, ехать на Кубинку и продолжать поиски оттуда? Или…

– Столько вопросов… Нужно съездить к хозяину «BMW», врачу, пообщаться с ним, чтобы не удивлялся, если ему позвонят и попросят выкуп за машину. И чтобы сразу же дал нам знать.

– А что, могут позвонить?

– Шансы есть, – кивнул Троцкий и пояснил: – Тачка слишком приметная. А угон явно не под заказ, а больше случай.

– Случай? – удивилась Инга. – Кто-то просто взял и случайно угнал кабриолет?

– Может, он там караулил какую-нибудь тачку, как хищник на водопое, а тут ты появилась… Хотя… – Костас покачал головой. – Не особо подходящее место. И время суток. Они, которые на отрыв работают, предпочитают вечер. Так что это просто случайность.

– Да уж, клевая случайность, – Инга потерла пожелтевшую скулу.

Припухлость на ее лице за ночь вроде бы спала.

– Болит? – спросил Троцкий.

– Немного. Да нормально. Сотрясения нет – уже хорошо. Но приложил он меня знатно.

– Ну, если найдем его… – покачал головой Троцкий. – Сможешь дать сдачи. Нужно попробовать поговорить с этим врачом, чтобы он позвонил вашему боссу, вроде как не может сейчас машину отдать, просит пару дней подождать.

– Это вряд ли, – сказала девушка, вспомнив Зарайского. – Зачем ему это нужно? Он машину отдал, теперь это наши проблемы…

– Рискованная у тебя работа, – заметил Костас. – Не пробовала другую поискать?

– Теперь стоит об этом задуматься, – кивнула Инга. – Могу Павлу позвонить, чтобы он с тобой съездил к хозяину «бэхи». Он знает, где тот живет, и вдвоем вы… Убедительней будете, что ли. Звонить?

– Давай.

– Только, Костя, – через паузу сказала Инга. – Ничего, что я попрошу, чтобы он тебя возле метро подобрал? Не хочу, чтобы он знал… Ну, про нас… Сейчас…

– Да без проблем, – ответил Троцкий, удивившись, как легко далась ему ложь. – Согласен, нечего тут афишировать.

– Спасибо, – улыбнулась Инга и встала из-за стола. – Слушай, куда я сунула телефон? Ты не видел?

* * *

Пушкин, бывшее Царское Село. Самый зеленый и экологически чистый район Петербурга, заваленный сугробами, частично растаявшими в последнюю, только вчера закончившуюся оттепель.

– Он здесь живет, – сказал Павел, заезжая на вычищенную от снега дорожку, ведущую вдоль двухэтажных таунхаусов на пару семей каждый.

Яркие, жизнерадостные, как набор цветных детских мелков, фасады, скрывающие каркасы из материалов, запрещенных в Евросоюзе для строительства жилых зданий.

Павел выключил музыку, и гитары с ударными, мучившие барабанные перепонки и мозг Костаса на протяжении всего пути, смолкли. Появилась наконец возможность сказать то, что он хотел:

– Не понимаю, почему вы не хотите рассказать обо всем своему боссу. В конце концов, что такого? Всем было бы проще…

– Я худею… Это как посмотреть, – произнес Павел, не отрывая взгляда от дороги. – Проще было бы боссу. Поделил бы миллион или полтора, что можно было взять за кабриолет, на нас троих. На каждого, включая Сашку, который и не при делах вовсе, повесили бы по пятьсот тысяч. И что, самому к себе приходить и себя самого стращать, гони, мол, должок? Прямо деление на ноль.

Троцкий помолчал и проговорил:

– Я что-то не понял про деление на ноль. Вроде бы ноль и получается.

Павел хмыкнул:

– Я худею… У вас все в органах такие математики?

– От математики зрение портится, – ответил Троцкий. – А в очках неудобно, когда участвуешь в облавах на членов ОПГ вроде тебя. Оттуда ведь, да?

Павел хмыкнул снова.

– Много хочешь знать… С Ингой мутишь? – спросил он вдруг без всяких обиняков.

– Было дело, – ответил Костас, глядя вперед. – Еще осенью.

– А сейчас?

– А сейчас зима, – пожал плечами Троцкий.

Он бы не смог ответить Павлу, даже если бы и хотел, потому что и сам не знал, что у них с Ингой сейчас. Они провели эту ночь в одной постели, но что-то говорило ему, что вряд ли стоит считать это новым витком отношений. Просто все имеет свою цену, и Инга это прекрасно понимала.

– Вот его дом, – показал Павел Троцкому. – Он говорил, что никуда не уедет… Это к нему кто-то приехал… Охренеть, впервые вижу инвалида на «яге», смотри, вон значок. Нормальная такая инвалидная коляска, лошадей на четыреста, а то и все пятьсот… О, сегодня врач даже не боится простыть, выскочил на улицу почти без одежды. Я худею…

– Если к нему и вправду инвалид приехал, то это простая вежливость. Ему-то выйти проще из дома, чем гостю зайти.

– Это-то понятно, – сказал Павел, паркуясь на обочине напротив таунхауса. – Только что это за инвалид такой, интересно. Наверняка поздоровее нас обоих. Пойдем-ка!

Они вышли и остановились возле своего «мерседеса», наблюдая, как Зарайский, одетый не для улицы, стоял возле «ягуара» белого цвета, что-то объясняя его водителю через опущенное стекло. Вид у бывшего хозяина медицинского центра был как у провинившегося школьника. Он поднял глаза, посмотрел на них, будто только сейчас заметил, и вдруг изменился в лице. Сделал водителю «ягуара» жест, означавший что-то вроде «извините, я на минуточку», и бросился к Павлу и Троцкому через дорогу, скользя в мягких домашних туфлях.

– Молодые люди, здравствуйте! – он энергично потряс протянутую руку Павла, затем Троцкого. – Хорошо, что вы приехали. Накладка одна вышла. Во вчерашнем кабриолете, на котором уехала ваша девушка, была папка. Из коричневой кожи, с документами, выписками, результатами анализов. Я веду одну пациентку, – Зарайский махнул рукой в сторону «ягуара». – Она получила травму позвоночника при… При одних обстоятельствах. Пуля в нее попала. Теперь не может ходить, но надежда на восстановление остается. Провели кучу исследований, все результаты анализов находились вместе с медицинской картой больного. Карту я забрал домой, думал, поработаю, но за всеми своими горестями – вы знаете, о чем я, – забыл в своем «инфинити». Когда его забирала жена, она – понимаете же, наше общение происходит теперь с трудом – заходила в гараж без меня. Сказала, что папку бросила в пригнанный ею «BMW». Бросила и бросила, я и забыл об этом. А потом вы «BMW» забрали. И где-то в нем должна быть эта папка. Думаю, завалилась на пол… Не могли бы вы позвонить тому, у кого сейчас машина, и попросить поискать документы?.. Это последняя пациентка в моей практике. Собираемся отправлять ее в Германию на операцию, надо проконсультироваться еще с парой специалистов, а тут такой казус… Не хочется заканчивать дела на такой ноте, молодые люди, вы уж поверьте! Да и пациентка, – Зарайский обернулся на «ягуар», – не сильно всем этим довольна…

– Ну что, говорить, что «бэху» его угнали? – посмотрел Павел на Костаса.

– Как угнали? – замер Зарайский. – О чем вы?

– Вместе с картой больного, думаю, – пожал плечами коллектор. – А она очень нужна?

– Э-э-э… – Зарайский растерялся. – Нужна. Очень. Без нее, прямо сказать, никуда. Столько времени потеряем. Да и нет его…

– А вам никто не звонил по поводу машины? Никто не предлагал выкупить ее? – поинтересовался Троцкий.

– Да с какой стати! – взвился Зарайский.

– Тихо, – предостерегающе поднял руку Павел и снова взглянул на Троцкого. – Я вот что думаю: та, чьи записи этот Нехворайкин профачил, баба же? – ездит на «яге», стреляли в нее… Прямо авторитет какой-то криминальный. Тони Сопрано в юбке. Может, захочет нам помочь?.. В ее интересах, как бы. Подожди-ка меня тут.

Сунув руки в карманы, он широкими шагами направился к белому «ягуару» с наклеенным на стекло схематичным изображением человека в инвалидной коляске.