Хороший

Место ей, что ли, приглянулось? Напоминало о юности? Место неплохое, но при тогдашних его доходах он мог купить, и покупал, дома получше и в локациях куда более красивых и пригодных для жизни. Уютный домик у моря был какой-то насмешкой, символом теперешнего его невеселого положения.

Он стал припоминать, как купил этот дом. Сейчас трудно поверить, что когда-то он просто тыкал пальцем и говорил: «Вот это!» И помощники договаривались, оформляли, приводили в порядок его покупку.

Трудно поверить также, что он чаще всего даже не помнил обстоятельства, при которых заключалась та или иная его сделка.

Впрочем, напрягшись, он вспомнил. Это была ее инициатива. Его жены. Жена лейтенанта. Так он называл ее. Подруга детства, ровесница, с которой он познакомился в пионерском лагере, в старшем отряде. И с которой поженился в восемнадцать, когда не было не только лишней недвижимости, а вообще никакого жилья не было. Он ценил ее. Она была с ним всегда. Он был гад, гуляка, трудоголик, но ценил и любил только ее.

Поэтому ни одна охотница за деньгами так и не смогла увести его, несмотря на все ухищрения и модельную внешность.

Период семейных волнений прошел быстро.

Он вдруг сообразил, что если дальше продолжит веселиться, то потеряет все. И доходы, и работу, и ее.

Ему хватило разума и расчета, да, расчета, сделать правильный выбор. В свои тридцать с небольшим он сосредоточился на работе, жене. Тут ему повезло. Он умел вычеркивать из своей жизни лишнее. Раз признав нечто нецелесообразным, он отсекал это и умел забывать так, будто ничего не было. Именно в этот момент он совершил удивительное открытие: что для веселья ему не нужен алкоголь, а для удовлетворения хватает жены. Работа если и не приносила того удовольствия, что раньше, то была способом существования. Единственной страстью, которую он себе оставил, были камни. Камни – так он называл любую недвижимость. В Италии, в Греции, в Испании, конечно. Он покупал, менял, ремонтировал, докупал, достраивал – в общем, вкладывал душу и деньги. Жена с увлечением включилась в эту большую игру. Правда, с каждой новой покупкой его страсть только росла, а ее уменьшалась. Сначала ей нравилось обставлять интерьеры, заводить знакомства с местными и даже пытаться учить языки, но поскольку он утрачивал интерес, как только камни падали на его баланс, то и ей было невозможно прильнуть к чему-то одному. Полюбить один дом. Жена скучала.

Ей вдруг захотелось вернуться туда, откуда она родом и где они познакомились в местном пионерлагере у моря.

Он понимал, что еще чуть-чуть – и она захочет родить, уже пора подумать о наследнике, и надо, в конце концов, пойти ей навстречу. Она этого заслужила. Уже ведь за тридцать. Один небольшой отпуск можно провести и в российской глубинке. Вспомнить молодость…

На дворе было начало двухтысячных. Лагерь, где они когда-то познакомились и куда приехали теперь, был в таком состоянии, что купить его он даже не подумал.

Зато вот этот домик. Вот, он вспомнил…

Скучное для него путешествие, никаких интересных камней, сервис ужасный, разруха везде. И вдруг этот дом. От скуки он договорился с местным риелтором, и она показывала им возможные варианты покупки.

Почему жене так приглянулась эта развалюха?

Когда они приехали осматривать этот домик, то ужаснулись. Еще во дворе они поняли, что здесь живут алкоголики. На небольшом участке у дома была свалка битого стекла, в основном пузырьки.

«Это все можно вывезти, – пробормотала риелтор. – Внутрь пойдете смотреть?»

Он хотел было возразить: чего там смотреть? Он видел хозяйку этого бомжатника. До полной деградации ей оставался один шаг. На миловидном когда-то лице виднелись уже следы зависимости. Синева, едва подернувшая щеки, но грозящая вскоре проявиться сильнее, была уже заметна. И эта такая типичная алкогольная припухлость, которая вскоре должна превратиться в одутловатость. Все это говорило о том, что внутрь дома ходить не надо, ничего хорошего они там не найдут.

Но жена с риелтором уже прошли, поплелся за ними и он.

Внутри дома было еще хуже, чем он ожидал. В летней кухне, в коридоре и в двух комнатах без дверей пол или сгорел, или его просто не было. Стены с остатками обоев были все прокурены до какой-то особой табачной вони и желтизны. С потолков свисала паутина…

– Вот одна комната, они здесь живут, – позвала риелтор и распахнула дверь.

Там их ждала картина, которая навсегда запала в память. Именно благодаря ей он сумел потом вспомнить все обстоятельства…

В этой комнате был пол. Был старенький телевизор, по которому транслировали мультики, и даже был большой двуспальный диван без ножек.

На этом диване, в куче старого тряпья и несвежего белья, спала девочка лет двенадцати-тринадцати.

– Утомилась за ночь, – сообщила им хозяйка из коридора.

– А что было ночью? – спросила его жена.

– Да колобродили черти.

И он хорошо представил, что тут творилось ночью. Как гуляли тут те отбросы, что прокурили, изгадили и сожгли все в доме, кроме одной комнаты.

Ему вдруг стало не по себе.

– Пойдем отсюда, – сказал он и даже взял жену за руку. – Пойдем, ну!

– Сам дом крепкий, – сказала риелтор. – Основа хорошая.

– По бросовой цене отдаю, – прохрипела сзади алкоголичка.

– Пойдем, – повторил он.

А дальше случилось вот что. Жена вдруг захотела купить именно этот дом.

– Понимаешь! Мы дадим им шанс! – сказала она, не успели они сесть в машину.

– Что?

– Шанс! Может, она исправится.

– Послушай, – ответил он, глянув на риелтора, – я видел множество алкоголиков, я сам чуть им не стал. Это бесполезно. Они будут врать, изворачиваться, обманывать себя, но никогда не признают, что нужно что-то изменить. Даже вот это существо непонятного возраста и едва различимого пола думает, что у нее еще есть шанс. И стоит ей захотеть…

– Я знаю пол и возраст…

– Уверен, что ты ошибешься, десять из десяти.

– Я знаю, это женщина. И знаю, сколько ей лет, – ответила жена. – Она моя одноклассница.

Все молчали. Надо было ехать.

– Я прошу тебя, – вдруг сказала жена, хотя знала, что он не любил и никогда не позволял никаких выяснений отношений на людях, – просто прошу, купи этот дом. Сделай подарок мне. Я хочу, чтобы это ты купил, не я, и подарил мне. Чтобы ты и я, мы вместе, дали шанс той девочке…

Он обернулся и посмотрел на риелторшу. Та явно восхищалась тем, как просто могут иные женщины попросить в подарок дом у моря.

– И посоветуй, что делать дальше, – закончила жена.

Ну в конце концов, для него это было, как купить банку кока-колы.

– Хорошо, – сказал он, – я дам денег на этот мусор. Но… для начала вы купите квартиру в городе.

Он назвал курортный город рядом.

– Двухкомнатную квартиру. Ты обставишь ее мебелью. Вы, – он кивнул на риелтора, – поможете прописать эту дочку этой алкоголички туда. Ни к бабкам, ни к теткам. Туда. Далее. Весь дом и ремонт этих камней на тебе. Я не верю в эту благотворительность. Химическая зависимость, а алкоголизм, чтобы ты знала, это химическая зависимость, неизлечима. Возможна только длительная ремиссия. У мужчин. У женщин – нет. Если только каким-то чудом. Пропьет она плод твоих душевных порывов. Пропьет.

Он говорил это твердо, констатируя факт, как привык, ведь привычка к трезвому мышлению настолько укоренилась в нем, что давно стала его сутью. И все-таки он вдруг почувствовал нечто, что он никак не мог уловить у себя внутри. Нечто совсем незнакомое и чуждое. То, что он все не мог ухватить и оценить. А когда смог, то изумился сам и замолчал.

То, что проклюнулось вдруг у него внутри, называлось радость.

И точно в ответ на его внутреннее состояние, на его поиск, жена сказала:

– Ты хороший… – И добавила еще раз громче: – Хороший!

Вечером они еще ездили смотреть квартиру для алкоголички. И он принял в этом деятельное участие. Именно он помог жене учесть все. И то, что рядом с жильем должна быть школа и поликлиника. И магазин. Его на один вечер, казалось, увлекла игра под названием «Спаси алкоголичку и ее дочку».

А уж как она увлекла жену!

Вечером они впервые за долгие годы занимались любовью по ее инициативе. И она все шептала ему:

«Хороший, хороший, хороший!»…

Именно в эту ночь жена забеременела.

И через семь месяцев родила девочку, а сама умерла. Умерла в самом дорогом перинатальном центре, в самой дорогой, самой лучшей перинатальной клинике.

А дочка ушла за ней, протянув еще неделю в каком-то странном прозрачном гробике-корытце под светом ламп и в присутствии самых дорогих врачей.

И если смерть жены была неожиданна и казалась нелепой, такой, что он сразу даже не осознал, что произошло, то за жизнь неведомой семимесячной дочки он попытался бороться, как мог. А как он мог? Он обещал врачам золотые горы, хотя понимал, что это бесполезно, они и так делали все, что могли. Пытался найти каких-то чудо-специалистов в Москве, но, конечно, и в Москве только пожимали плечами. Решился молиться какому-то богу, но у него не было слов и он не знал правил. Тогда, по привычке, попробовал торговаться. Обещал начать совершенно другую жизнь. Какую? Он не знал. Отдать все деньги. Кому и зачем? Непонятно.

Через неделю ребенок умер. Из всех слов, которые ему говорили врачи и откуда ни возьмись появившиеся психологи, он запомнил лишь одно словосочетание:

«Так бывает».

Следующие несколько лет, за которые он вышел из бизнеса, распродал почти все камни и исчез из прошлой жизни, ушли у него на бесплодную попытку осознать, почему это «так бывает» произошло именно с ним.

За время этих размышлений его дела сильно ухудшились, по известному закону, который гласит, что нельзя все бросить просто так. На его глазах рушились карьеры миллиардеров и сказочно богатые нищие кончали жизнь самоубийством в фешенебельных районах Лондона. Тонущий бизнес сжирал средства. Но в его случае сожрал не до конца.

В результате всех пертурбаций он оказался в том самом небольшом доме своей жены, в котором был только мельком.

Место ей, что ли, приглянулось? Напоминало о юности? Место неплохое, но, при тогдашних его доходах, он мог купить, и покупал, дома получше и в локациях куда более красивых и пригодных для жизни.

Уютный домик у моря был какой-то насмешкой, символом теперешнего его невеселого положения.

Он стал припоминать и припомнил историю этого «единственного глупого поступка», «благотворительный дом», «дом ушедшей жены и дочки».

Но вот теперь ему нравилось проводить время здесь, в тишине, в саду. Он гулял пешком по берегу моря. С местными почти не знакомился, хотя…

Ему вдруг захотелось узнать, чем же закончила та алкоголичка.

И он легко выведал у местных старух, что и мать и дочь живы. Обитают в городе. Их можно увидеть у местного храма.

Когда он услышал: «У храма», то представил себе побирушек, которые всегда ходили к храму сшибать рубли у сердобольных прихожан.

В воскресенье он пришел к храму. Они выходили с воскресной службы, и он сразу узнал алкоголичку. Она сильно постарела. Выглядела много старше своего возраста. Но была трезва. Рядом с ней стояла ее дочь.

Ну конечно, он-то и забыл, что прошло время, в его воображении она все еще была той девочкой, что спала в куче грязного тряпья. Сейчас это была стройная черноглазая девушка лет за двадцать.

– Мам, мужчина хочет поговорить… – сказала она.

Мать взглянула на него. И он не нашелся сказать ничего, кроме того, что вертелось на языке:

– Не пьете больше?

– Нет, – ответила женщина, больше похожая на старуху. – С тех пор.

– Значит, такое возможно, – сказал он. – Ремиссия.

– Мам, кто это? – спросила дочь.

– Это тот мужчина, который… – Женщина запнулась. – Он купил дом и нам…

– Рад, что у вас все так сложилось, хотя уверен был… – Он недоговорил, пробормотал что-то на прощание, развернулся и пошел домой.

Но девушка догнала его.

– Знаете, вы меня извините… – Она на мгновение замолчала.

– Да, что?

– Я росла в том доме, мне бы очень хотелось еще раз в сад заглянуть. Я сто раз ходила рядом, но теперь у вас забор огромный, а что за ним? Остался сад.

– В целом да. Только стекло битое вывезли. Деревья все целы. Жена любила сад…

– Можно нам с мамой взглянуть? Мы зайдем ненадолго? Не в дом, конечно. Просто сад посмотреть. Я там росла…

– Можно, – ответил он.

– Спасибо! Вы такой хороший человек! Такой хороший!

– Да ну, что вы! Приходите, – сказал он.

И вдруг ощутил то самое, давно забытое чувство, то самое, которое до этого испытывал, возможно, лишь один раз.

Это была радость.