И рассыплется каперс
Обернулся, увидел ее и запомнил, маленькую фигурку, стоящую на горе.
Он спускался ниже и ниже, а она оставалась силуэтом на фоне ярко-голубого неба и солнца.
Он уходил, а она махала ему рукой на прощанье. Широким, отчаянным движением, так, чтобы он видел издалека. Еще долго-долго.
Всю жизнь.
* * *
Он обернулся, увидел ее и запомнил, маленькую фигурку, стоящую на горе.
И в это мгновение ему пришло в голову, что нужно обязательно развернуться и пойти назад, к ней. Сказать что-то важное, то, что он не смог, не сообразил, не решился сказать пять минут назад.
Но возвращаться, когда ты уже попрощался, глупо. Нужно ведь, пока забираешься на эту гору, придумать, что такого важного ты должен сказать там, наверху. А в голову ничего не приходило.
Ничего, кроме одной мысли. Забираться будет тяжело. Ноги заболят. Придется цепляться за растущую между камнями жесткую траву. Царапать пальцы.
В отличие от этой девушки, он всегда с трудом забирался в гору.
И вообще, путь вниз всегда легче. Это точно.
Всегда.
* * *
Он обернулся, увидел и запомнил ее силуэт на фоне неба и солнца.
А ведь только что, несколько мгновений назад, они стояли там вместе…
И то, что здесь и сейчас, в этот момент, становилось безвозвратным прошлым, совсем недавно было самым реальным, единственным на свете…
– Тебе скоро уходить.
– Да, нужно убегать. Без четверти двенадцать.
– Как жаль. Так тебе мама сказала?
Она улыбнулась.
Нет, она не хотела обидеть его. Ей нравилось то, что она чуть старше, чуть-чуть выше ростом и гораздо, гораздо более самостоятельна.
Конечно, она не хотела его обидеть.
Но он обиделся.
– Почему мама? Может, я сам решил!
Он понял, что совсем не убедителен, и да, это мама сказала ему. И да, ни один нормальный парень не скажет: «Мне нужно быть дома без четверти двенадцать». Он скажет: «Мне пора», или: «Ну, я пошел», или: «Побреду, что ль».
А «без четверти двенадцать» – точно мама.
Но не это беспокоило его.
– Может, я сам решил?
– Конечно, сам! Просто решил и все.
– Ну да… Надо. – Он подумал и неожиданно для самого себя добавил: – Нужно подготовиться к завтрашнему утру.
Зачем он это сказал?! Опять проболтался так, будто ему не четырнадцать, а тринадцать. Будто под взглядом ее синих глаз из него само собой вырывалось что-то лишнее, что-то, что он хотел и не мог удержать.
– К завтрашнему? – Она улыбнулась одними краями губ и посмотрела как-то особенно. – Что же будет завтра?
Он не хотел рассказывать. Вот все, что угодно, но не это. А она смотрела и смотрела. Если бы она хоть на минутку отвернулась, он бы смог собраться с мыслями, он бы…
– Наверное, завтра ты опять будешь нырять за царь-крабом? – подсказала она, и в ее глазах вдруг отразилось море. Зеленое и бесконечное. С песчаным дном, с прозрачной водой и плавно, в бесконечном танце качающимися водорослями, с камнями, под одним из которых прячется царь-краб.
– Да, – ответил он. – Да. Совершу еще попытку.
Про царя крабов он прочитал в какой-то приключенческой книге. Что-то прочитал, а остальное придумал, чтобы произвести впечатление на эту девочку.
Еще в самую первую их встречу, здесь, на горе…
Она была местная, из поселка под горой, и ходила сюда собирать какие-то растения для матери. В ее руке всегда была измятая целлофановая сумка.
* * *
– Здесь, ближе к подножию, растут каперсы. Они своеобразные, – сказала она вместо приветствия, точно продолжая разговор.
– Каперсы? Даже не знал, что это растения.
– Растения. Довольно своеобразные. У нас растут. Под горой. А ты и не знал, верно?
Она умела говорить так. Вроде не обидно, без издевки, но его все равно задевало.
– Не знал, что растение. Не знал, что своеобразное. Но слово-то знал.
– Интересно. Редко кто знает. Местные, и то не все. Откуда?
– Бабушка любила повторять…
– Что?
– Про каперсы. Непонятное. – Он задумался и вдруг вспомнил бабушку. Ее рассеянную улыбку, серые глаза с близоруким прищуром и непонятные присказки, которые она часто повторяла, совсем, казалось, не к месту.
«И высоты будут им страшны, и на дороге ужасы; и зацветет миндаль, и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс…»
* * *
– Как красиво! – Она смотрела восхищенно. – Как ты сказал? И высоты будут им страшны?
– Да. И зацветет миндаль.
– И рассыплются каперсы.
– Как-то так.
– Откуда это?
– Я не знаю. Бабушка все время повторяла.
Он и правда не знал. И, хоть бабушка часто раздражала его, особенно в последние свои годы, сейчас он был ей благодарен.
Ни одна девочка так заинтересованно не смотрела на него.
– Что все это значит?
– Я не знаю.
– Так спросил бы свою бабушку.
– Она умерла.
– А, жаль. Теперь мы не узнаем, что значит «высоты будут им страшны» и почему «рассыплются каперсы»…
– Да, теперь чего уж.
* * *
Они часто встречались здесь, на горе. Он шел прямым путем к небольшой бухте у подножия. Забираться было тяжело. Ноги гудели. На пальцах оставались царапины. А спускаться – куда легче.
Девушка, наверное, поджидала его. Потому что казалось – она на этой горе всегда, ходит легкой походкой, что вниз, что вверх, сжимая в руке целлофановый пакет, внутри которого всякая горная трава.
И каперсы.
* * *
– Так завтра ты опять пойдешь на свою подводную охоту?
– Да. – Если не думать, если плыть по течению, если плавиться на солнце, то отвечать на такие вопросы легко. – Да. Надо-таки выловить его.
– Расскажи мне.
– Опять? Я же уже говорил.
– Да, но мне нравится, как ты рассказываешь.
– Ну, такой краб точно есть…
* * *
Царь-краб точно есть. Смысл в том, что если хорошо нырять, подолгу задерживая воздух в легких, и, оставаясь под водой, переворачивать камни, то обязательно в конце концов встретишь его.
Он больше остальных крабов. Его панцирь не черный, как у остальных, а с золотыми крапинками. И в центре обязательно есть крест, как у паука-крестовика. Их совсем немного на побережье, а может, и вообще один. Если его найти и выловить, то потом увлечение подводной охотой пройдет. Кому захочется отрывать мидии от скалы, когда совсем недавно держал в руках царь-краба. Поймаешь такого и вполне можно уезжать.
А пока прозрачная, чуть зеленоватая вода, стаи серебристых рыбок, желтый, гладкий, как ковер, песок, леса танцующих водорослей и высокие замки валунов…
* * *
– Как хорошо ты рассказываешь. Жаль, что все это обман…
Он убедил себя, что царь-краб существует, и истратил на его поимку все лето. Не просто же так.
– Царь-краб существует. Я читал в книге. И я его поймаю.
– Может быть. – Она опять улыбается одними губами. – Я не про то. Может быть, завтра ты и поймаешь своего краба. Но не здесь. Не в этой бухте…
Ему показалось, что море из ее глаз утекает, исчезает бесследно в пропасти зрачков.
И остается тьма. Будто бы не она стоит перед ним. Не девушка, собиравшая своеобразные каперсы, а сам царь-краб воззрился пустыми черными глазами.
Но через секунду она уже опять улыбалась.
– Я видела твою маму. Она сказала, что вы сегодня уезжаете.
– Да.
– Не хватило смелости сказать?
– Да. Я думал, так лучше.
– И высоты будут им страшны, и на дороге ужасы… – вдруг сказала она. – Я не обижаюсь. Ты приедешь следующим летом. И выловишь своего королевского краба. И мы будем встречаться здесь. Высоты не будут так страшны.
– Конечно! Я обязательно приеду.
– И зацветет миндаль, и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс…
– Надо же! Ты все помнишь.
– Конечно! Самое главное надо помнить. Беги. Уже без четверти двенадцать.
* * *
И он побежал, но потом обернулся, увидел ее и запомнил, маленькую фигурку, стоящую на горе.
Он спускался ниже и ниже, а она оставалась силуэтом на фоне яркого голубого неба и солнца.
Она махала рукой ему на прощанье.
Его путь был легок и приятен.
Ведь путь вниз всегда легче.
Всегда.
