Созвездие тельца
И я не знал, что для меня важнее: уют моего диванчика с двумя плюшевыми мишками, живущими в изголовье, сама тетя Ио, тоже вся плюшевая, уютная и очень красивая в своем вечном платке «от мигрени», плотно завязанном на голове и в небрежно запахнутом бархатном халате на голое тело, или толстый кожаный фолиант, сделанный из множества старых журналов «Мурзилка».
Все это вместе заставляло меня трепетать, когда я, мальчишка лет двенадцати, узнавал, что меня везут к тете Ио с ночевкой…
Когда у нее не болела голова, Ио была просто чудесна. Придя с работы, она варила мне густую и сладкую гурьевскую кашу.
«Как маленькому», – говорила Ио. И сердце мое сжималось, потому что в этой коротенькой фразе она умудрялась незаметно подчеркнуть слово «как», вкладывая в нее удивительный и тайный смысл. Ты взрослый, но каша такая вкусная, что ты оближешь тарелку, как маленький. Хотя мы-то знаем…
Тетя Ио бывала во Франции. Там жила, где-то на юге, на берегу моря, в небольшом провинциальном городке, ее родная сестра, удачно вышедшая замуж.
«Мы очень похожи, – говорила мне Ио и потирала виски, поправив повязку на голове. – Но вот она там, а я здесь».
Я кивал, в том смысле, что да, сестре повезло, а сам ликовал, что тетя Ио здесь, в холодной Москве, со мной.
«Хочешь, пойдем нюхать мыло? У меня есть новые чудесные экземпляры».
Я вскакивал с дивана и спешил в ее спальню, где в ящичке трюмо хранилась ее коллекция мыла.
«Фи, мой милый, – останавливала она меня, – молодой человек не может врываться в спальню дамы первым. Только когда она пригласит его. Жестом или намеком. Пойдем».
И она, взяв мою руку в свою мягкую ладонь, плыла в соседнюю комнатку малогабаритной квартиры.
Там, в ее спальне, не было занавесок.
«Я люблю смотреть на небо. В Москве не видно звезд. Но мне приятно думать, что где-то там есть созвездие Тельца», – говорила тетя Ио, а потом мы раскладывали мыло на трюмо. И она шептала французские слова и объясняла:
«Спелая клубника, терпкая полынь, весенний миндаль, цветущая сирень…»
И запахи, запахи, запахи, терпкие и сладкие, тонкие и густые, входили в меня, смешивались друг с другом и кружили голову не хуже чуть распахнутого халата тети Ио.
Она склонялась надо мной, отражаясь в трюмо, протягивала разное мыло и улыбалась. А потом вдруг, сморщившись, терла виски:
«Я не очень себя чувствую, милый мой. Мигрень. Мне надо прилечь. Иди-ка полистай “Мурзилку”».
«Мурзилка»! Это такое счастье! Бесконечный «Мурзилка»! Я смотрел с самого начала, внимательно – и засыпал на застеленном для меня диванчике, так и не дойдя до конца тома. И два плюшевых медведя в изголовье охраняли мой сон, а за стеной спала тетя Ио…
У нее не было мужа-француза, как у сестры, да вообще никакого мужа не было. Детей тоже.
У нее был Мишенька.
Про этого Мишеньку мама говорила, что он гад.
Конечно, она называла его так не в разговорах со мной. Но я цепко выхватывал любые сведения о тете Ио. И хотя мне было всего двенадцать, я понял, что гад Мишенька не был ее мужем, а был таким запретным, тайным и мерзким, как ядовитая змея, которая пробирается и оплетает тетю Ио и ощупывает ее своим сдвоенным языком.
Мою Ио.
В следующий раз, когда я остался ночевать у Ио и, искупавшись в ванной, думал пойти нюхать новое мыло к трюмо, пришел Мишенька.
Он оказался не похож на змею. Он был пузатым мужиком с седой жидкой прической и лицом обиженного ребенка. Нижняя губа его была постоянно оттопырена.
И хотя я думал сегодня дойти до конца фолианта, но их разговор в спальне притягивал…
Тетя Ио просила о чем-то. Каждую свою фразу начиная и заканчивая его именем.
«Михаил, ну останься. Он нам совсем не помешает, он милый мальчик. Останься, Мишенька».
И в ответ тихое:
«Не могу. Что ты все в этом платке. Нелепо же, честное слово».
«Михаил, ты знаешь, мигрень – это так тяжко, будто большой овод все кусает в голову. Вот если бы ты остался. Позвони туда. Предупреди. В конце концов, ты же обещал, ты говорил, она все знает, Мишенька!»
«Моя Мэээ-гера? – слышно было, что он усмехается. – Ио, малыш, ты желаешь мне зла…»
Именно слово «малыш» в адрес тети Ио, такое неподходящее к ней, к ее величественной походке, к ее запаху, к французскому мылу, мягкой ее ладони, к плюшевому халату, взбесило меня. Я отложил журналы и вдруг понял, что у меня трясутся руки и кружится голова…
А разговоры плавно перетекли из спальни в коридор. Он собирался. Ио говорила ему что-то нежное, томное и вместе с тем угрожающее.
Но гад Мишенька, седой пузан с оттопыренной губой и лицом малыша, ушел. Хлопнула входная дверь.
А потом в тишине квартиры, где-то, быть может, на кухне, я услышал плач. Это плакала тетя Ио.
«Ио! – позвал я. – Тетя Ио!»
Она вошла и замерла в дверях. Я заметил, что на голове у нее нет платка.
«О господи! Что с тобой?!»
Она бросилась ко мне и схватила за плечи.
«Почему ты не позвал меня?!»
«Ты была занята, – сказал я. И посмотрел Ио прямо в глаза. – А потом меня стошнило».
«Я вижу».
«Ио, а он всегда зовет тебя “малыш”?»
Но она не ответила.
«Я сейчас переменю белье, а ты пока ступай в спальню. Ляг, укройся, я тебя позову».
Я почему-то обрадовался. Перебрался в спальню и лег, завернувшись в одеяло Ио. Оно пахло спелой клубникой, терпкой полынью, весенним миндалем и цветущей сиренью.
Я хотел сделать вид, что сплю, чтобы не уходить из спальни Ио, но вместо этого на самом деле уснул.
Проснувшись среди ночи, я обнаружил, что сплю рядом с Ио.
Лицо ее было таким величественным и безмятежным, словно овод, который кусал ее в голову, улетел навсегда.
Тетя Ио спала.
Моя Ио.
Я посмотрел в окно и понял, почему она не любит занавесок.
Я увидел черное московское небо. Звезд, конечно, ни одной.
Но мне приятно было думать, что где-то там есть ее созвездие.
Созвездие Тельца.
