Перед епархиальным Днем православной книги на встрече со старшеклассниками в нашей городской гимназии разговор неожиданно изменил заранее определенный мной вектор. Случайностей, как известно, не бывает, поэтому возвращаться к намеченной последовательности беседы не захотелось, тем паче что экспромт моих молодых слушателей все едино был со словесностью связан, причем с современной.

Обсуждали, насколько часто используются библейские сюжеты в классической и современной русской литературе. Естественно, нашелся умник с последнего ряда, который заявил, что только в фэнтези и сказках все по-доброму заканчивается, а в остальных книжках, да и в самой Библии, сплошные катастрофы и переживания.

Пришлось спросить:

— Что для тебя лично является катастрофой?

— Ну… — замялся парнишка.

— Если получишь по контрольной «неуд», катастрофа?

Последовало четкое и определенное «не-а», отрицательные ответы прозвучали и на предположения о ссоре с родителями или болезни в праздничный день.

В наш диалог вмешалась девочка, сидевшая напротив меня:

— Вот если вдруг «ВКонтакте» работать перестанет…

И здесь все мои собеседники стали искренне верующими, так как почти хором прозвучало громогласное: «Не дай Бог!»

Невольно подумалось, неужели только фантастические сюжеты, выдуманные слезоточивые мелодрамы и банальные штампы вездесущего интернета есть главное, что читается и пишется нашими подрастающими наследниками?

Пришлось обратиться к любимой внучке с просьбой дать ссылки на те группы в социальных сетях, где она общается со своими сверстниками.

Полистал странички, почитал самые злободневные темы, подивился подростковому максимализму и… успокоился. Читают ребята. Многое и разнообразное. Беда лишь в том, что очень часто поэтическое или прозаическое богатство русской классики преподается без привязки ко дню нынешнему, а о современных писателях, у которых актуальный, динамичный сюжет имеет явственную православную направленность, молодежь практически ничего не знает.

Не умаляя достоинства наших школьных и университетских преподавателей, а также православных страниц, сайтов и порталов, нужно все же признать, что о литературе как таковой говорим мы немного, пишем мало, а объясняем ее христоцентричность еще меньше.

Давайте начнем с самых первых книжек, детям предлагаемых. Любая русская сказка, даже если в ней не упоминается о Христе, святых и Богородице, имеет христианскую составляющую. Тот же Буратино в интерпретации Алексея Толстого — блудный сын. А пушкинский Балда — наш современник, как, впрочем, и поп из того же поэтического сказания — не кощунство, а вполне актуальный, слава Богу, не очень распространенный тип.

Говоря о добре, источник которого Спаситель, не нужно оберегать подрастающих детей наших от знаний о зле. Меньше растеряются, когда с ним встретятся. Пусть они увидят в сказочных Элли, Дровосеке и Страшиле из «Волшебника Изумрудного города» не только придуманных героев, сражающихся со злыми персонажами, но и миссионеров добра с апостольскими чертами. Если увидят, то обязательно придут к христианскому фэнтези Льюиса и Толкиена, от которых лишь небольшой шаг к новозаветным притчам Христа.

В старших классах, изучая великих литераторов, разбирая перипетии нравственных страданий и поиски правды как писателей, так и героев их книг, обратите внимание на то, что практически все они или соответствуют евангельскому духу, или борются с ним.

Возьмем героев Достоевского. Как не отметить, что начало преображения Раскольникова, его духовное восстание происходит после чтения евангельской притчи о воскрешении Лазаря? А фамилия иного героя Федора Михайловича — Ставрогина — имеет начало в слове «ставрос», то бишь по-гречески — крест.

Русская классика — это особая литература, недаром на Западе изучают русский язык, чтобы читать ее не в переводах, а в подлиннике.

В дни поста Великого разве не полезно перечесть того же Гоголя? И не нужно будет священнику зачитывать перечень грехов тем, кто вечером кроме молитвенного правила те же «Мертвые души» почитал. Я бы всех, кого Чичиков посещает в поисках мертвых душ, по неделям постовым разделил, чтобы, глядя на этих героев, собственные недостатки увидеть.

Или пронзительная «Судьба человека» нашего донского классика. В этом небольшом рассказе Михаил Шолохов — Достоевский советского времени, вернее, советского военного времени, когда грани характеров обнажены и суть человеческая видна сразу. Не могу сказать, был ли знаком Шолохов с библейской «Книгой Иова», наверное, он все же знал эту ветхозаветную историю, но то, что герой рассказа Андрей Соколов мучительно задается вопросами о смысле жизни, о причине страданий и находит ответ, роднит его с пророком.

Когда поймет молодой человек, что в жизни книжных героев его сегодняшнее бытие отражается, преломляется и определяется, то он непременно попросит изначально Шмелева, затем Никифорова-Волгина, внепрограммным Лесковым заинтересуется, о Пастернаке заговорит. И обязательно их найдет. Даже если мы забудем ему об этом сказать… У него ведь «ВКонтакте» всё есть.