Глядя практически каждое утро на гору банок, бутылок и прочих отходов жизнедеятельности подрастающего поколения на аллее, ведущей к храму, и высчитывая из скромного церковного бюджета гривны на уборку, легко стать не только скептиком, но и ненавистником современной молодежи. От желания разобраться и наказать спасает лишь христианское требование — практиковать «милость к падшим». Да и совесть подсказывает, что ребята эти не кто иные, как твои собственные дети и внуки, которых ты в погоне за хлебом насущным отдал воспитывать обществу, не имеющему в течение последних двух десятилетий ни приоритетов, ни национальной идеи, ни какой-либо нравственной составляющей. Впору не только хвататься за голову, но и самому что-то предпринять, не надеясь на очередного «доброго дядю» с политического олимпа, который, как некрасовский барин в «Забытой деревне», «приедет и рассудит».

Для того чтобы ликвидировать следствие, надобно найти причину. Откуда взялось это презрение к окружающим? Почему у многих молодых людей полностью отсутствует желание созидать свое и уважать чужое? Главная причина, как мне кажется, — утрата понятия «отцовство».

Земное отечество — отцовство — образ небесного, таинственного и в то же время абсолютно духовно понятного состояния. Без этой связи «отец-сын» мы становимся потенциальными революционерами, разрушителями и маргиналами, забывая, что «есть у революции начало, нет у революции конца». Если отцовство не в чести, то нивелируется и понятие Родина. «Любви к отеческим гробам» тогда возникнуть не может, и «дым Отечества» не будет «сладок и приятен»; он будет восприниматься как раздражающий дым от костра из старого, изношенного мусора, где сгорают не только ветхие вещи, но и история твоего собственного народа.

У лукавого патологическая ненависть к отцовству, так как оно является хранителем благочестивых традиций и «преданий старины глубокой». Мироуправителю нашего времени крайне скорбно видеть даже массовое посещение храмов на Пасху и Крещение, стимул которого не осознанная и практическая вера, а лишь понимание, что все предки в этот день в церковь ходили.

Поэтому одна из форм борьбы с православным мировоззрением — всемерное поощрение заботы только о дне насущном и создание влечения к тому и зависимости от того, что было неизвестно нашим отцам или даже ими отвергалось.

Уход от традиции и собственной, веками наработанной (и намоленной!) ментальности всячески поддерживается прививкой чуждых правил и манер, в основе которых лишь удовлетворение похоти. В какие бы тоги «необычности», «эксклюзивности» или нонконформизма они не рядились, в финале лишь нега тела и низменные духовные развлечения; именно то, чего не приемлет отцовство.

Православие изначально — гимн отцовству. Здесь и сакральное, таинственное отношение Отец-Сын, и почитание святых отцов, и постоянные примеры спасительного благочестия, пронизывающие всю историю человечества.

Каждое поколение переживает и будет переживать конфликт «отцов и детей», но не он является причиной того, что пусты музеи, не читается классика, отсутствует знание истории своего народа и вырабатывается потребительское отношение к Богу. Не здесь корень инфантильности современного молодого поколения. Он в том, что у нас в домах можно увидеть все что угодно, начиная от облаченных в массивные рамы картин с изображением альковных утех и модернистских изысков и заканчивая бесовскими магическими масками, рогами и копытами.

А вот как выглядели бабушка с дедушкой, не говоря уже о предках с приставкой «пра», чем они занимались, к чему стремились, какие у них были жизненные приоритеты, не знаем ни мы, ни наши дети, ни тем паче наши внуки. Даже модное нынче увлечение — составление генеалогического древа — тут же забрасывается на антресоли, если выясняется, что прабабка была обыкновенной крестьянкой, а дед всю жизнь проработал в колхозе. Древо имеет место быть лишь тогда, когда предки во князьях, царях и полководцах ходили, а таких крайне мало во все века было.

Очень хорошо видно наше почитание отцов на заупокойных службах и в дни вселенских панихид. Синодики в большинстве случаев заканчиваются именами тех, кого видели наяву, а свою родную кровь, жившую двумя поколениями раньше, не знаем и знать не хотим.

Безусловно, для нас труднодостижим евангельский пример Христа, Который говорит: «Я живу Отцом» (Ин. 6, 57), но для того, чтобы вернуть отцовство в повседневность, а значит и облагородить себя, можно и нужно начать с малого — вспомнить своих предков и хотя бы найти их фотографии. Пусть рядом с «Незнакомкой» Крамского и медведями Шишкина найдет себе место и портрет прабабки, и старая фотография деда.

Нельзя говорить, верить и проповедовать, что главными составными частями православия являются Священное Писание и Священное Предание, и вместе с тем не знать (и не желать знать!) собственную историю и традиции.