Отец Стефан прекрасно знал, что такое ладан. Более того, он даже помнил, как древние святые отцы каждение определяли: огонь кадильных углей знаменует Божественную природу Христа, сам же уголь — Его человеческую природу, а ладан — молитвы людей, приносимые Богу. Знать-то знал, да что толку, если ладана как такового в те годы начального его священства хоть с огнем, хоть без огня найти было невозможно?

Те же серо-белые гранулы, которые на епархиальном складе для приходов продавали да раздавали, дымили не положенным фимиамом, а чем-то средним между запахом железнодорожных шпал и прогорклым подсолнечным маслом доперестроечного урожая. Данному ладану священники даже два наименования определили: СС‐1, то бишь «смерть старушкам», и СС‐2 — «смерть священникам». Умельцы, конечно, находились, пытались самостоятельно сделать гранулы, приятный запах издающие, но толку было мало. Кадишь храм, а прихожане шепчутся, что сегодня «фимиам» ну точно как одеколон «Шипр» пахнет или лосьоном «Ландыш» отдает. Какое уж тут «благоухание духовное»?

Как-то привезли нашему настоятелю коробочку достойного, молитвой пахнущего ладана афонского, так отец Стефан им только по праздникам большим пользовался, да и то по грануле одной за всю службу на уголь кадильный клал.

Уголь, правда, тоже самодельный был. Осенью староста приходской пару мешков кочерыжек кукурузных в котельную принесет, в печи их обожжет, вот тебе и кадильное топливо. Но уголь не ладан, проблемы не решает. А кадить-то чем-то надо. Да и троицкие праздники приближались.

Решил настоятель разобраться, откуда этот ладан берется, где производится. Не может же быть такого, чтобы на родных просторах, где для всех и вся заменители находятся, не было бы чего-то подобного. У нас, конечно, не Аравия и Восточная Африка, где данный продукт произрастает, но если земля наша даже «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов» рождать умудряется, то что-то подобное ладанному дереву обязательно должно быть.

Первое, что на ум пришло, — вишня. Вспомнил отец Стефан, как в детстве они с вишен смолу отколупывали и благополучно ее ели. Вишни прямо в приходском дворе были, так что эксперимент не заставил себя долго ждать. Отковырнул несколько кусочков смолы священник, да на раскрасневшуюся печку в сторожке немножко бросил. Задымилась смола, но запах слабенький, на метр отойдешь — и ничего не слышно. Пришлось остальной клей (так в детстве они вишневую смолу называли) по старой привычке съесть.

За манипуляциями отца настоятеля староста со стороны наблюдал. Молча. Но когда от сгорающей на плите смолы уже черный дым потянулся и жженым запахло, подошел, тряпкой золу смахнул и выдал:

— Живица нужна!

— Кто? — не понял отец Стефан.

— Живица, — повторил староста. — С сосны или елки смола. Она хорошо пахнет.

«Действительно, — подумал отец Стефан, — еще только подъезжаешь к сосновому лесу — и уже запах слышно. Вот только нет рядом леса хвойного…»

Староста помог:

— Ты, батюшка, в город езжай, там в парке у реки сосен да елок много. И отдохнешь от нас, и к празднику кадить будет чем.

На следующий день, после обеда, отец Стефан надел спортивный костюм, кроссовки и взял увезенный из советской армии штык-нож. Завел свой видавший виды жигуленок и отправился в город, в двадцати пяти километрах от его прихода располагавшийся. Каждый новый десяток километров пути машина настоятеля ломалась, а уже перед самым въездом в объятия цивилизации батюшка умудрился пробить заднее колесо.

Пока менял да качал камеру, день потихоньку подошел к вечеру и к большому городскому парку, на берегу Донца находящемуся, отец Стефан приехал, когда начало смеркаться. Естественно, у уже уставшего священника после столь «дальнего» маршрута с автодорожными приключениями вид был немного босяцкий: спортивный костюм в пятнах, кроссовки грязные, борода, хоть и небольшая, всклокочена. Неординарный вид пастыря овец православных дополняли раздраженное голодное лицо и лохматые длинные волосы.

Машину батюшка оставил у въезда в парк, достал свой внушительный нож и быстрым шагом направился к соснам и елкам, чтобы успеть до темноты смолы наковырять. Зря он торопился. Да и то плохо было, что не заметил батюшка, как влюбленную парочку со скамейки парковой словно ветром сдуло, когда они запыленного косматого верзилу с ножом увидели…

Минут двадцать ковырял отец Стефан стволы и ветки хвойные, смолу с них добывая и в пакетик целлофановый складывая, пока не услышал оклик:

— Молодой человек, вы что тут делаете?

Обернулся батюшка. В отдалении, там, где света от заходящего солнца было больше, стояли два милиционера. Стояли, пока батюшка всей статью к ним не повернулся.

Вздрогнули и замельтешили стражи порядка, увидев пред собой лохматого верзилу с огромным ножом. Один дубинку сразу же выхватил и перед собою выставил, а второй рвал с пояса рацию, дабы помощь вызвать… Да и как не вызывать, если уже и до отца Стефана дошло, что с таким ножом его как минимум за преступника принимают. Чтобы объясниться, батюшка сделал шаг навстречу представителям силовых структур. Те отпрянули, но, видимо, решили сражаться до победного конца.

— Брось нож! — крикнул тот, что с дубинкой.

— Стоять! — срывающимся криком приказал второй, так и не сумев отцепить рацию.

Настоятель двух приходов понял, что сейчас он может оказаться в наручниках, а затем и в камере. Такого расклада никак допускать было нельзя, так как бумажка из милиции на архиерейском столе в епархии была бы четким приговором.

— Братцы, — затараторил виноватым голосом отец Стефан, — да священник же я. Смолы хвойной для службы нарезать приехал.

— Поп? — недоверчиво спросил страж порядка с дубинкой.

— Поп, поп! — заверил священник.

— Точно батюшка, — вглядевшись, сказал милиционер с неотцепляющейся рацией. — Я его на крестном ходу видел.

Отец Стефан облегченно вздохнул, а милиционеры пока еще осторожно поближе подошли.

— И зачем тебе живица, отец поп? — все еще недоверчиво вопросил первый страж.

— Как зачем? — ответил отец Стефан. — Вместо ладана будет.

— А, для работы, значит… — уже успокоившись, резюмировал тот, который с рацией, и добавил: — Ты бы, батюшка, поостерегся с таким ножом и в таком виде по лесу шастать, нам ведь уже двое позвонили, что здесь в парке маньяк с тесаком ходит.

— Виноват, братцы, уж простите! Не подумал, — только и повторял отец Стефан.

Довели милиционеры священника до машины и для порядка документы проверили, а потом в отдел свой позвонили и долго объясняли, что попа в парке поймали, а он хоть и с ножом, но человек понятливый, скромный и даже в чем-то добрый.

Когда прощались, милиционер с дубинкой отцу Стефану сто купонов протянул:

— Ты это, отец, не сердись и о нас помолись, только ножичек этот подальше убери.

А живица неплохим ладаном оказалась, правда, батюшка, когда ее растопил, ванилина все же добавил. Для благоухания.