Холодно в тот день было. Поземка мела. С паперти дежурный сгребет снег, а через полчаса хоть заново убирай.

Панихиду с молебном я с утра отслужил, все разошлись, и больше никого. Забежит прохожий свечу поставить да отогреться немного в храме, и опять пусто. Тишина. Решил, что до вечернего молебна никого не будет, и пошел домой. Позовут, если что. Иду и размышляю: а ведь на дворе святки — знаменитые двенадцать дней между Рождеством и Крещением. Как старики говорят, каждый день на святках свой месяц в году имеет. Этот день был пятый, то есть, если стариков слушать, май определяющий. Подумал, что никак мне не хочется, чтобы весенний май холодным и ветреным был, и тут же упрекнул себя: «Тоже еще, священник, а в приметы веришь».

Допить чай не дали. Звонок из храма: «Вас ждут».

На скамеечке в храме по-хозяйски расположился пожилой мужчина. Поднялся, когда здоровался, и уверенно уселся обратно, приглашая меня присесть рядышком. «Не иначе будет учить уму-разуму», — подумалось сразу. Практически не ошибся.

Дед (буду его так называть) вытащил из плетеной корзины — я такие лет двадцать назад в последний раз видел — нашу епархиальную газету и открыл ее на той странице, где я разъяснял читателям, что колдовство есть грех и непотребство.

— Ты написал? — без обиняков спросил дед, совершенно не заботясь о переходном этапе от «вы» к «ты».

— Мое, — подтвердил я. — Что-нибудь не так?

— Все неправильно, — твердо заявил собеседник. — Мне вот, к примеру, Бог дал талант и разум многое знать, даже такое, чего другие не знают.

— Это как? — не понял я. — Будущее видите или спрятанное находите?

— Найду и запрятанное, и о том, что с человеком скоро случится, сказать могу, а если нужно, то и направлю жизнь в лучшую сторону, — убежденно ответил дед.

И пока я соображал, с кем дело имею, — с шарлатаном или действительно передо мной маг доморощенный, — дед резко отметил заскорузлым ногтем абзац в газете и завершил:

— Ты вот тут написал, что предсказывать — грех и кощунство, а я тебе говорю, что это дар Божий!

— И у вас этот дар проявился? — уже с улыбкой спросил я.

— Он у меня есть! — парировал дед, глядя на меня с высоты своей непреклонной уверенности.

Уверенность эту надо было как-то поколебать, и вспомнился мне в эти минуты иной предсказатель судеб и событий. Тоже наш, местный. Он даже результаты футбольных матчей угадывал, а не только будущие перипетии человеческих жизней определял. Одно время, в годы моего раннего священства, спорили мы с ним насчет его удивительных способностей часами, но убедить его прекратить заниматься откровенным оккультизмом мне так и не удалось. На мои аргументы, что его «дар» далеко не из доброго источника исходит, я получал лишь усмешку и разочарованный взмах рукой. Мол, ничего ты, батюшка, не понимаешь. Погряз в своих правилах, канонах и догматах и за писанными человеками законами настоящего духовного просветления не имеешь. Наверное, так и остались бы мы каждый при своем мнении, но случилась с тем предсказателем беда: квартиру его ограбили. Воры еще не перевелись в нашей жизни. Встретил я его на второй или третий день после несчастья этого, посочувствовал искренне, а потом все же спросил: «Как же ты, друг мой, наперед все знающий и в будущее далеко заглядывающий, ограбление собственной квартиры не предусмотрел?» Не знаю, что преобразило моего знакомого, мой вопрос или постигшее его горе, но отказался он напрочь что-либо о будущем предрекать.

Вот и здесь решил я тем же способом с дедом рассуждать. Взял, да и спросил:

— Ну и когда, дедуля, вам помирать Бог срок определил? В какой день, месяц и год? Про себя вы ведь все знать должны.

Дед как-то странно себя повел: как бы ростом уменьшился, пробурчал, что Бог своим помощникам их будущее не открывает, а потом суетливо засобирался и ушел, даже лоб не перекрестив.

На том особенности дня рождественских святок закончились, а вскоре и забылись.

Прошло больше года. Готовили мы очередной выпуск епархиальной газеты. Естественно, тема суеверий, примет и вообще «сил нечистых» всегда актуальна, поэтому страницы, им посвященные, появляются в газете постоянно. Перепечатывать статьи из интернета — дело легкое, но смущающее. Да и своих примеров предостаточно. Как всегда, когда дело нужное, Господь помогает. Останавливает меня в епархиальной приемной знакомый священник и с ходу заявляет: «Погодь, бать, не торопись. Тут у меня история произошла, хоть роман пиши».

Задержался я и вот что услышал.

В городке, где служит рассказчик-священник, объявился, как в народе говорят, «целитель», который не только травами лечит, но еще и молится по-особенному, не так, как в церкви. Что-то шепчет, бумагу жжет, воду заговаривает и, самое главное, судьбу предсказывает.

Травники, они и сегодня среди мужчин старшего поколения встречаются, но вот чтобы заговаривать да судьбу определять — обычно это дело сугубо женское, как на востоке Украины говорят: «Відьми е, а відьмакив немає».

Потянулись к освободителю от телесных и душевных хворей даже те, кого местный священник своими прихожанами считал. Да и как не потянуться, если в церкви батюшка все твердит, что для получения чего-либо от Бога потрудиться духовно надо, а тут 50 или 100 гривен отнес — и все проблемы решены. Правда, стали в последнее время замечать, что неладное происходит с теми, кто исцелился у местного «чудотворца». Нет, изначально все хорошо: и не болит, и не ломит, и мужик, двадцать лет изо дня в день пивший, от водки стал как бес от ладана бегать. Но вот менялись эти люди характером, и болячки к ним какие-то странные приходили. Был человек человеком, а тут как подменили — все вокруг для него враги да нелюди.

Не обращал бы батюшка столько внимания на данного деда — много нынче по городам и весям нашим сект да чародеев всяческих развелось, но стал местный «чудотворец» жаждущих решения проблем и исцелений в храм на «процедуры» направлять. Одних присылал под куполом во время службы постоять, энергии набраться, других — к иконе старинной лбом припасть, чтобы негатив весь вышел, а третьим, с младенцами которые приходили, рекомендовал еще раз ребенка окрестить, так как, по мнению деда, прежнее крещение было неправильным.

Пришлось священнику самому к «целителю» сходить с разговором и надеждой, что прекратит тот оккультными делами заниматься. Зря пошел. Не получилось беседы.

Угрюмо смотрел дед на батюшку, на вопросы не отвечал, на просьбы не реагировал. Выслушал его монолог и закончил разговор словами: «Мне Бог говорит, как поступать. Не ваше это дело». И на дверь указал, предварительно веник в руки взяв, чтобы даже следы священнические из своего дома вымести.

Обращался настоятель и к властям местным. Да что власти? Посочувствуют, головами покивают да напомнят, что у нас свобода и слова, и веры, а дед этот закон не нарушает и общественной угрозы не представляет.

Осталось священнику только службу служить, молитву возносить да прихожанам с амвона и в разговорах рассказывать, что не с Богом их земляк дела свои творит. Так бы и продолжалось это противостояние невидимое, да вот аккурат после поминальной недели Димитровской увидел батюшка «целителя» в храме, стоящим на коленях у распятия. Буквально рыдал дед, бил себя в грудь кулаком да слезы по лицу размазывал.

«Я даже подойти к нему боялся, — рассказывал священник. — Сначала подумал, что он и в церковь шаманить пришел. А потом вижу: рыдает так, что и самому плакать захотелось…»

На следующий день дед сам к священнику пришел. Стоял в притворе и ждал, пока батюшка мимо проходить будет. Дождался. Извинился, что беспокоит, и спросил, куда ему книжки и приспособления, которые он в своих делах «целительских» использовал, деть. Батюшка подумал и напросился в гости: мол, пойдемте посмотрим, что там у вас за «приспособления» такие, да и книги разные бывают.

Полдня делали они ревизию «инструментов» и «наставлений». Ворох амулетов, камней всяческих, масок и веревок с узлами вкупе с двумя бубнами в мусорную яму отправили, а из книг оставил батюшка для чтения и вразумления лишь Библию да старые фолианты о целебных травах. Остальные наставления и практики по магии всяческой у той же ямы сгорели.

Удивлялся батюшка этому преображению, а дед молчал. Сопел только да раз за разом слезы смахивал.

На следующее утро после успешно проведенной антибесовской ревизии раздался стук в священническую дверь. На пороге стоял дед. Было ясно: пришел все рассказать. Именно рассказать, так как на предложение исповедаться он не согласился: «Не готов я пока к исповеди, батюшка».

Не готов, так не готов. Присели в палисаднике на скамейке. Было ясно, что разговор долгий предстоит. Старик опять было заплакал, но затем в руки себя взял, слезы решительно вытер и рассказывать начал.

Поведал о том, как однажды подсказал ему голос какой-то, чтобы он травой, разбираться в которой научился от своего деда, не только зубы, желудки и прочие органы соседей лечил, но еще бы их от грехов избавлял да судьбы исправлял. После голоса этого настырного в областной центр дед поехал по делам каким-то домашним, тут ему и попалась парочка книг о том, как из травника стать целителем.

Стало у деда все получаться. Через несколько месяцев к нему в очередь записываться начали, а он, осмелев, травы практически в стороне оставил, одними «коррекциями судьбы» да снятием сглазов и порчи занимался.

Жена его, Лидушка дорогая (только так дед ее и называл), ругала, уговаривала: «Брось ты это дело, старый! Помру я раньше времени из-за твоих лечений».

Не слушал ее старик. Даже больше того, говорил ей частенько: «Ты, жена, не только раньше меня не помрешь, а еще на десять годков меня переживешь». Да что говорил! Он верил в это. Верил в силу, которую дает ему уже ставший ежедневным голос. У деда к тому времени не было сомнений, что этот его советчик — не кто иной, как глас Божий.

Даже когда Лидушка дорогая заболела, дед особого внимания болезни жены не уделил. Был уверен, что только он знает, когда кому срок умирать и где болезнь смертная, а где обычная.

Лидушке дорогой становилось все хуже, а «целебные практики», дедом над ней творимые, облегчения не приносили. Внутренний голос твердил старику, что это ему враги противодействуют и с ними бороться надо. Когда же жена стала настойчиво требовать, чтобы он помог ей в церковь сходить или священника домой позвал, дед сразу же решил: «Вот кто враг!» И поехал он по храмам окрестным рассказать всем, даже «попам этим», что если бы они не мешали, к нему бы прислушались, если бы поняли «волю Божью», не болела бы Лидушка дорогая.

Однажды, вернувшись из очередной такой агитационной поездки, застал он свою уже постоянно лежащую жену с улыбкой светлой и глазами, его ждущими.

— Подойди ко мне, — попросила Лидушка дорогая.

Подошел дед, присел на край кровати, а она и рассказала, что пока его не было, священника соседка привела. Исповедовалась она, причастилась.

Разъярился дед, что-то ругательное хотел закричать, а жена высохшей слабой рукой рот его прикрыла и тихо так сказала:

— Леша, ты бы в церковь пошел, к Богу обратился. Он ведь ждет. Как же я без тебя там буду?

Сказала, вздохнула и умерла.

С той поры и стал дед иным, даже имя у него появилось — Алексей.