В епархию меня вызвали сразу же после Богоявления. Зима с 1990 на 1991 год была холодной и снежной. Первый утренний пассажирский автобус до областного центра выходил лишь тогда, когда шахтные трактора расчищали дорогу.

Владыка об этом, конечно, знал, но вызвал… Значит, что-то срочное.

Отслужил я к тому времени после рукоположения аккурат два месяца с небольшим хвостиком. Только азы богослужебной практики освоил, да пару литургий самостоятельно осилил.

Призыв священнический в конце 1980-х — начале 1990-х оригинальный был. Приходы по епархиям открывались десятками, а священства подготовленного нет. Три семинарии на весь СССР чуть больше пятидесяти подготовленных к служению воспитанников в год выпускали, а у дверей каждой епархии многочисленная очередь ходоков из городов и весей: «Дайте настоятеля!»

Поэтому и готовили пастырей по принципу «взлет-посадка». И ведь управил Господь: большинство в те непростые годы рукоположенных добрыми пастырями стали, хотя и исключения были. Священническое служение свои искушения и преткновения имеет. Светскому человеку часто и не понять их.

Одной из таких проблем были сельские храмы, где прихожане сами порушенную церковь восстанавливали или новую строили, а затем «с позиции силы» к правящему архиерею ехали: «Владыка, давай батюшку! Храм пустой стоит, и в совете по делам религий мы уже все документы выправили. Не дело: церковь есть, а службы нет».

Сидя в холодном автобусе, медленно пробирающемся через снежные заносы, я догадывался: перевести меня хотят. Вот только куда?

В городе я был третьим священником. Есть кому подсказать, показать и научить, да и диакон с регентом наличествовали. Если ошибешься, поправят. В общем, служи не тужи, ума-разума набирайся.

Естественно, даже перспектива получения настоятельского ранга на селе особо не радовала, а откровенно страшила.

Предчувствие меня не обмануло. Не успел зайти в кабинет архиерейский и благословение у епископа взять, как тут же секретарь епархиальный бумажку мне с указом вручает: «назначаетесь на настоятельское служение в Свято-Духов храм села Ребриково».

Пока соображал, где это Ребриково находится и что там за приход, владыка мне напутственное слово сказал, отеческое наставление дал и с настоятельским чином поздравил.

На все мои возражения, что, мол, не готов, не умею и не смогу, ответ был один:

— Там приход хороший, староста силен, книги служебные есть, и бабули службу знают.

— Владыка, — нашел я последний аргумент, — так мне говорили, что в Ребриково новый храм, его еще строить и строить, а какой я строитель?

Аргумент не сработал. Епископ был непреклонен.

— Без тебя церковь достроят. Ты служи.

И благословил на «подвиги» настоятельские.

В храме не было полов, и по земле кружилась поземка. На крыше по стропилам рубероид положили, а где его не хватило, шахтным вентиляционным брезентом небо холодное прикрыли. Алтарь был уже почти готов. В нем были настланы полы, а также наличествовали престол, жертвенник, пономарский стол и иконостас. Престол с жертвенником выглядели почти «канонично», а пономарский стол недавно исполнял кухонные обязанности в чьей-то хате. Более всего впечатлял иконостас: три простыни, растянутые на алюминиевой проволоке, причем средняя из них, с разрезом посередине, именовалась царскими вратами. На простынях, то бишь на иконостасной перегородке, были булавками приколоты бумажные иконы.

Эту картину внутреннего убранства я, видимо, рассматривал со столь трагическим выражением лица, что суетящийся рядом староста даже прекратил рассказывать о дальнейших планах строительства и начал меня уговаривать «трошки» потерпеть. Мне не хотелось терпеть ни минуты… «Да как же тут служить!» — кричало все внутри.

Сзади хлопнула дверь. Обернулся. В валенках, теплом ватнике, закутанная в большой пуховый платок, вся в снегу и инее вошла пожилая женщина. За собой она тащила санки, груженные чем-то тяжелым.

— Зоя! Я же тебе сказал, что на санях приеду и заберу! Чего ты надрываешься? — сокрушенно спросил староста и, обращаясь ко мне, добавил: — Вот, батюшка, в соседнем селе живет и по такому морозу и снегу на санках кирпич за два километра возит!

— Какой кирпич? — не понял я.

— Да старую пристройку у нас в хате разобрали, а кирпич остался, вот и вожу. Глядишь, и хватит на столбики для пола, — ответила уже Зоя и попросила: — Благословите, батюшка.

Я молча смотрел на санки. На них было двенадцать кирпичей. Больше просто не вмещалось. Как не вмещалось и у меня в сознании то, что делала эта женщина и что заставило ее по балкам, в метель тащить этот груз.

Пока складывал в голове мысли, зашла вторая заснеженная прихожанка, с мешком в руках. Поздоровалась, благословения попросила и вытащила из мешка валенки.

— Это тебе, отец Лександра. Замерзнешь ты завтра на службе в ботиночках своих.

Первую литургию служил на следующий день. Вместе с утреней. В холодном храме было человек семьдесят. Почти все исповедовались и причащались. Когда причастил народ и на престол потир ставил, рука не хотела разгибаться. Замерзла. И немудрено — в храме градусов десять мороза. Чуть не заплакал.

Вышел из алтаря, а меня бабушки окружили, чтобы спасибо сказать и уговорить:

— Ты, батюшка, не горюй. Сретение скоро, а там тепло, весна. Достроим мы церкву. Не бросай только нас…

И каждая к себе домой приглашает. Отобедать да согреться.

Вот тогда и дошло до меня, священника молодого, неопытного, что такое жены-мироносицы. По Евангелию я знал, кто это такие, но никогда не предполагал, что наяву с ними встречусь.