— Дядь Коль, а ты немцев много на войне убил?

— Убивал, наверное.

Это «наверное» меня, мальчишку, родившегося через девять лет после войны и постоянно об этой несправедливости сожалевшего, никак не устраивало.

Допрос продолжался:

— Как это «наверное»?! Ты ведь артиллеристом был, из пушки стрелял — и не знаешь?

— Да как же я знать могу, если наши орудия в ряд поставят и стреляем мы залпами по тем местам, где немец находится.

— Но ты ведь по ним целился?

— Целился, конечно.

— Значит, убивал, — делал я окончательный и удовлетворительный вывод, хотя ожидал более захватывающих рассказов о сражениях и подвигах.

Особенно же были непонятны разговоры между дядькой и его друзьями, когда они за столом или на природе вместе собирались. Мы с моими братьями двоюродными и приятелями нашими никак уразуметь не могли, за что это они свои ордена с медалями получили, если на войне только и делали, что от ран по госпиталям лечились, окопы копали и переходы по холоду и грязи совершали.

Странная война у них была. Совершенно неинтересная.

Вот друг у нас был, мы его Шохой звали, так он все о настоящей войне знал. С разведкой, пленными фрицами, дотами с пулеметами и картами секретными. Нет, Шоха не воевал, он всего лет на пять старше нас был, но историй знал много. Говорил, что ему их дед рассказывал, который был летчиком-героем.

Мы Шохе верили. Да и как не верить, если он нас водил в те места, где раньше бои шли, а там можно было не только каску немецкую найти, но и патроны отыскать.

Как-то после майских праздников собрались мы в колхозном саду в войну поиграть. Поделились на наших и немцев, о правилах «убит-ранен» договорились и только хотели начать, как Шохин свист услышали.

Шоха у речки, на бугре стоял и нам махал, к себе звал.

Сашка Забедин, самый младший в нашей компании, тут же завопил:

— Ребята, побежали! Мне Шоха говорил, что придет и мины немецкие принесет. Взрывать будем!

Гурьбой ринулись к реке.

У ног Шохи лежал видавший виды мешок, а в нем, когда Шоха мешок приоткрыл, мы увидели два продолговатых цилиндра грязного цвета.

— Мины из миномета немецкого, «кабанчиками» их называют, — разъяснил Шоха.

«Кабанчики» взрывали недалеко от речки, на краю сада, в дупле большой старой яблони. Собрали сухой травы и коры, на них положили хворост, а сверху два снаряда. Разожгли костерок и бегом прятаться за речным обрывом. Лежим тихо. Головы не высовываем. Страшно. Сжались, уши руками позакрывали. А взрыва нет и нет.

Осмелели. Сашка к краю подкрался, выглядывает, а Шоха решил вообще вылезти. Разузнать, в чем дело. Полез.

Тут и рвануло.

Шохе ничего, просто вниз отбросило, а Сашке маленький осколок в глаз попал. Живой остался, только без глаза.

Бабка Сашкина нам сказала, что его Бог спас, а мы не верили и Сашку ругали за то, что из-за него нас всех выпороли как следует, а Шоху чуть в колонию не отправили.

Прошло много лет. Был я в тех местах. Бродил по заброшенному бывшему колхозному саду. Яблоню ту искал. Не нашел. А место определил сразу. Речной обрыв никуда не делся.

И к Сашке зашел. Он там же живет. С черной, въевшейся в щеку и лоб повязкой, закрывающей потерянный глаз. Внуков растит.

Теперь мы с ним знаем, что нас Господь сохранил, и понятны нам теперь рассказы о войне наших дядек…