В небольшом шахтерском поселке, пережившем свой расцвет три десятилетия назад, а ныне постепенно умирающем вместе с выработанной угольной шахтой, открылась, на радость старушкам и немногочисленным в донбасских краях старикам, церковь.

Обосновался приход в бывшей столовой, где когда-то питались и горняки, и работники небольшой обувной фабрики, и довольно многочисленные местные жители. Сюда забегали за коржиками и пирожками детишки из средней школы, здесь играли свадьбы, устраивали поминки, провожали в армию и организовывали молодежные вечера.

Было… когда-то.

Пять лет назад, приехав на погребение, увидел местный благочинный брошенное здание с массивным замком на дверях, разбитыми окнами и захламленным двором. Походил вокруг, Богу помолился, шагами размеры определил и пошел в местный поселковый совет.

На предложение священника отдать разрушающуюся столовую под храм изначально возмутились, категорически не согласились и даже предположили, что поп желает всю власть вкупе с поселком пораньше похоронить. Когда же протестное настроение прошло, а в поссовет в очередной раз прибежали женщины с жалобой, что в «столовке» их мужики самогонку пьют, подростки иными непотребностями занимаются, а местный участковый туда вообще заходить боится, решили все же бывший очаг общепита под церковь отдать.

Пока постановление поссовета по инстанциям ходило и законную силу набирало, столовую начали рушить более интенсивно и последовательно: двери снимать, оконные рамы выдирать и закрытые кладовки в поисках металлолома взламывать. Растащили бы все вчистую, да внезапно сторож объявился. Незнакомый мужичок, на вид тихий и скромный, на вечернем автобусе приезжал и до утра будущий храм охранял. Не было у него берданки, свистка и форменной фуражки с околышком, но отчего-то местные экспроприаторы неохраняемого добра угомонились, хулиганистые подростки утихомирились, вездесущие потребители местного зелья нашли иное пристанище, а участковый отрапортовал высшему начальству о ликвидации очага потенциальной преступности и улучшении криминогенной обстановки.

По поселку быстро распространилось утверждение, что сторож этот, церковью нанятый, — бывший десантник, в горячих точках воевавший, героизмом прославившийся. Под руку ему попадаться — себе дороже.

Обо всем этом первые поселковые прихожанки в лице десятка бабушек поведали своему настоятелю, только что рукоположенному и на данный приход назначенному иерею Андрею, чем чрезвычайно его озадачили. «Пора познакомиться», — решил батюшка, но прежде позвонил благочинному, чтобы выразить благодарность за его пастырскую и отцовскую заботу о новом приходе. Благочинный на слова благодарности отреагировал крайне доброжелательно, но должен был признаться, что никакого десантника он на новый приход не посылал и знать его не знает.

Заявление благочинного еще больше озадачило священника и укрепило в решимости разобраться, что же за неведомый подвижник добро приходское охраняет и порядок на окрестных поселковых улицах поддерживает.

Дождался отец Андрей вечернего позднего автобуса и увидел Михаила, не спеша зашедшего в еще не огороженный церковный двор, по-хозяйски открывшего каморку у сарая и усевшегося на вынесенную из нее табуретку. Это был именно тот Михаил, который с первых служебных воскресных и праздничных дней всегда у окна с правой стороны храма стоял, сосредоточенно молился и очень внимательно, не отрывая глаз от священника, чем иногда его смущал, проповеди слушал. Батюшка уже привык, что Михаил первый встречал его утром и практически всегда провожал после службы. Да и в делах приходских, в первый год заключавшихся большей частью в вывозе из многочисленных каморок, кладовок и комнат бывшей горняцкой столовой бутылок, ящиков и прочего хлама, Михаил почти всегда был рядом.

Вот только одно настоятеля и прихожан в Михаиле смущало — слишком он молчаливый был. Скажет пару слов, благословения попросит и молчит. На исповеди всегда записочку подавал, в которой каллиграфическим почерком пронумерованные согрешения записаны. Ни тебе дополнительных вопросов, ни откровений под священнической епитрахилью, ни жалоб. Лишь вздохи нелицемерные, да взгляд сокрушенный и покаянный.

Не было более внимательного слушателя во время субботних бесед настоятеля с прихожанами; не существовало такой книжки, в церковной лавке продающейся, которую бы Михаил не купил. Лишь прихожанки перешептывались: «И чего он молчит? Небось, худое что задумал…» Но потом привыкли и успокоились.

Прошло почти четыре года. Отец Андрей бывшую столовую с помощью прихожан и горняков с соседней работающей шахты в порядок привел, купол на нее установил, крест водрузил, а под колокола баллоны газовые приспособил. В поселке уже начали забывать определение «столовка», а растущая детвора, услышав звон, с пониманием спрашивала: «Мам, а ты в церковь сегодня идешь?»

Со временем у настоятеля появилась еще одна забота. В трех километрах от поселка, в балке с маленькой речушкой, доживала свой век деревенька из трех десятков домов. Уже бы забыли о ней, да появился фермер, который ручеек жизни в этом поселении восстановил, хотя пустующих хат оставалось в этой некогда большой деревне много. Вот и надумал отец Андрей занять один из сохранившихся флигельков. Устроил в нем алтарь и на Казанскую решил там первую службу служить.

Своих поселковых прихожан предупредил: «На хуторе будет литургия». Прихожане послушно потянулись в недалекую и с детства им знакомую деревню, тем более что многие в ней родились, а на тамошнем кладбище их многочисленная родня похоронена.

В сам день праздника заехал настоятель в поселковый храм за утварью церковной, набором евхаристическим. Без него литургию служить никак не получится. Приобретение же нового — задача для поселкового храма, по нынешним временам и ценам, нереальная.

Как всегда, рано утром у церковного крыльца отца Андрея встретил Михаил. Поздоровался, благословения попросил и вслед за священником в храм пошел, на свое место стал.

На слова священника, что служит он нынче в деревне, Михаил внимания не обратил, а когда тот вынес из алтаря чемоданчик с чашей и дискосом и начал объяснять своему верному прихожанину, что храм он сейчас закроет и уедет, лишь недоуменно на батюшку смотрел.

Отец Андрей ничего не понимал. Он еще раз объяснил, что служба сегодня в другом месте. В ответ — молчание и внимательный, даже виноватый взгляд Михаила, без попыток сдвинуться с места. После третьего, развернутого объяснения с обоснованием необходимости службы в дальней деревне ради заботы о верующих старушках, там находящихся, Михаил произнес:

— Батюшка, вы служить не будете?

И пока отец Андрей соображал, как еще растолковать Михаилу, что он будет служить, но в ином месте, сторож добавил:

— Понимаете, я не слышу ничего. Глухой я.

И заплакал.

Сначала сам, а потом вместе с настоятелем…