От Кузьминок до шахты 2-бис автобус редко ходит. Два раза в день. Да и кого возить? Кузьминки почти вымерли, а шахта после очередных экспериментов с реформированием угольной промышленности на честном слове держится.

Известно, что чем беднее сельский народ живет, тем больше в его хозяйстве коз обретается. Животное нетребовательное, можно сказать, даже маловредное по причине своей неприхотливости и полного отсутствия претензий на комфортное жилищное обеспечение. Оно везде жить может. Есть, правда, два негатива: лезет вечно туда, куда не надо, да воняет изрядно. Но пользы от коз все же несравнимо больше, чем вреда.

К козам, естественно, козел нужен. Иначе стадо не увеличишь. Поэтому хороший козел всегда в цене и постоянно востребован. Такой у бабы Анны в Кузьминках был. Обычно его сами «на дело» забирали, но нынче попросили привезти из-за неимения транспортного средства и дороговизны бензина. Именно поэтому и стояла баба Анна с козлом на поводке на автобусной остановке, ожидая с немногочисленными попутчиками положенного рейса.

Водитель автобуса, увидев бабку с бородатым и рогатым козлом, изначально наотрез отказался от данного пассажира, но затем, ввиду слез старушки и народного заступничества, сменил гнев на милость.

Баба Анна, получив согласие, скромно, но с достоинством уселась на сиденье, предварительно запихав под него козла. Козел вел себя вполне прилично. Он тут же уснул, и если бы не амбре, струящееся из-под сиденья, о нем бы скоро забыли.

Да, видно, день такой выдался, что забыть не удалось. По пути к шахте автобус еще несколько остановок сделал и пассажирами окончательно заполнился. За бабой Анной уселся не кто иной, как отец Стефан, настоятель поселка городского типа и окрестных деревень. Батюшка направлялся на шахту выпрашивать очередную шефскую помощь, поэтому был не в своем обычном рабочем, выцветшем на солнце подряснике, а в недавно приобретенной рясе, на которой красовался новый, золотом блестящий наперсный крест.

С отцом Стефаном уважительно здоровались, а некоторые, увидев рясу с крестом, и крестились, чем несказанно смущали батюшку. Это смущение он относил к своей пастырской недоработке: не объяснил людям, что, видя священника, крестом себя осенять не надобно — он не икона и далеко не образец святости.

Автобус, произведенный во времена развитого социализма, на многочисленных дорожных ухабах тарахтел всеми своими составными частями и к пункту назначения ехал долго. Пассажиры, как обычно, рассуждали о дороговизне, никчемных местных руководителях и непутевой молодежи, причем говорили громко, с желанием, чтобы и попутчик-священник в разговор вступил.

Отец Стефан решил помолчать и ограничиться вздохами и сочувственным видом. Не будешь же в автобусе нравственным богословием заниматься, да еще таким, при котором обязательно кого-то осудить надо и чье-то мнение поддержать. Агрессивное миссионерство в нынешние планы батюшки никак не входило, тем более что в кабинеты ему сегодня стучаться, где эти самые молодые руководители сидят; без них зимой в храме топить будет нечем.

Вовремя вспомнилось священнику, что в кармане подрясника книжица недочитанная лежит. Ее и раскрыл…

Автобусные диалоги отошли в сторону, дорожные ухабы стали мягче, и даже грохочущие миноры умирающих рессор не резали слух. Священник погрузился в интересное, доброе и размеренное повествование о византийских древностях и богобоязненных подвижниках. Как на вечерне «Свете тихий» утихомиривает пришедший на службу народ, создает иную, неотмирную реальность, так и книга увела отца Стефана из душного полуразбитого автобуса в другое время, где начальство благочестивое, молодежь послушная, и вопрос цен никого не волнует.

Вот только стал донимать батюшку запах странный. Нечеловеческий. Стойкий и крайне неприятный. Если бы в книге рассказывалось об адских муках или гоголевских рогатых сущностях, то отец Стефан и не удивился бы, но тут ведь все о мудрости старцев да о помощи святых говорится. Откуда же такие ассоциации?

Батюшка огляделся. Впереди в чистеньких платочках сидели две старушки, которых он прекрасно знал, сбоку и сзади расположились едущие на работу горняки, от которых до работы подобным ароматом никак пахнуть не может. Источник устойчивого запаха, однозначно и четко определяющегося как адский, не обнаруживался. «Странно», — подумал священник и попытался опять уйти в мир книжный. Не удалось.

Один из сидевших сзади шахтеров, поняв, что отец Стефан не сообразит, откуда идут волны неприятного содержания, громко произнес, указывая под сиденье:

— Батюшка, козел!

Отец Стефан слова услышал, а указующий перст увидеть никак не мог, поэтому утверждение преобразовал в определение. Ошарашенно и растерянно задумался и не нашел ничего лучшего, как повернуться и спросить у горняка:

— Почему козел?

— Так к козе везут, — разъяснил шахтер, чем ввел отца Стефана в окончательный ступор.

Первое, что пришло в голову, это форма собственной бороды, которая в начальные дни священства действительно походила на козлиную. Но ведь сейчас, по прошествии почти десятка лет настоятельства, его облик украшала ухоженная профессорская борода, никак не сопоставимая с этой тварью.

Пока соображал, как же выходить из данной ситуации, как ответить на незаслуженное оскорбление, впереди встрепенулась баба Анна. Повернулась к священнику и старушечьим фальцетом выдала на весь автобус.

— Батюшка! Козел наш. Воняет!

Отец Стефан замер огорошенно. Он потерял дар речи. Опустил голову и… с ужасом вскрикнул. Из-под сиденья смиренно и уныло на него смотрела философским взглядом бородатая и рогатая козлиная морда…