Часть 2

Госбезопасность СССР в 1920–1950-е годы

От ВЧК к ОГПУ

Возможно, кому-то это и покажется парадоксальным, но у пришедших к власти в октябре 1917 года большевиков не было четкой концепции обеспечения государственной безопасности. Однако очень скоро новые политические руководители осознали, сколь важна эта задача.

Уже 1 (14-го по новому стилю) декабря 1917 года на заседании Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) председатель Совета народных комиссаров (СНК) В. И. Ленин пояснял: «Когда революционный класс ведет борьбу против имущих классов, которые оказывают сопротивление, то он это сопротивление имущих классов должен подавлять; и мы будем подавлять сопротивление имущих всеми теми средствами, которыми они подавляли пролетариат, – другие средства не изобретены».

Двадцатого декабря СНК принимается решение об образовании Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК). В первые послереволюционные дни эти задачи решал Военно-революционный комитет (ВРК) при Петроградском совете, с 7 ноября ставший исполнительным органом СНК и ВЦИК, а на местах – местные Советы рабочих и крестьянских депутатов.

Как сообщала 13 ноября 1917 года газета «Правда», «в настоящий момент к ведению ВРК относятся: охрана революционного порядка; борьба с контрреволюцией; охрана учреждений, являющихся пунктами Советов и Совета народных комиссаров».

Постановлением СНК от 20 декабря на ВЧК возлагались следующие задачи.

1. Пресечение и ликвидация любых контрреволюционных и саботажнических действий и их попыток по всей России, со стороны кого бы они ни исходили.

2. Предание суду Революционного трибунала всех саботажников и контрреволюционеров и выработка мер борьбы с ними.

Особо подчеркивалось, что «комиссия ведет только предварительное расследование, поскольку это нужно для пресечения».

ВЧК разместилась в особняке бывшего петербургского градоначальника на Гороховой, 2, а ее председатель, Феликс Эдмундович Дзержинский, ненадолго занял кабинет последнего петроградского градоначальника А. П. Балка. После перемещения правительства в Москву 10 марта 1918 года здесь находилась Петроградская ЧК, а затем, до переезда в специально построенный к 7 ноября 1932 года комплекс на Литейном, 4 – ее исторические преемники: Петроградский губернский отдел Государственного политического управления (ГПУ) при Народном комиссариате внутренних дел (НКВД) РСФСР и Полномочное представительство Объединенного государственного политического управления (ОГПУ) СССР в Ленинградском военном округе.

До переезда советского правительства из Петрограда в Москву штат ВЧК состоял всего из 133 человек, включая технических работников, и лишь к сентябрю 1918 года он вырос до 600 человек. А периферийные ЧК (губернские, уездные и транспортные) еще только начали формироваться в мае – июне 1918 года. Всего же к концу этого года уже имелось 40 губернских и 365 уездных ЧК, а также армейские ЧК, ЧК на железных дорогах и в пограничной полосе.

Впоследствии структура ВЧК менялась неоднократно, и уже с февраля 1918 года организация эта стала именоваться Всероссийской чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией и преступлениями по должности, что свидетельствует о существенном расширении ее полномочий. Уже в Москве в ВЧК были образованы следующие отделы: Иногородний (для руководства периферийными ЧК), Борьбы с контрреволюцией, а также Борьбы с преступлениями по должности и спекуляцией.

В дальнейшем внутренняя организация ВЧК продолжала видоизменяться, и к 1921 году ее важнейшими подразделениями стали два отдела: Особый (контрразведывательный) и Иностранный отдел (внешняя разведка).

Впервые вопросы организационной структуры и принципы деятельности чрезвычайных комиссий в центре и на местах рассматривались на Всероссийской конференции чрезвычайных комиссий 11–14 июня 1918 года, на которой присутствовали представители всех 43 созданных к тому времени ЧК.

Конференция приняла резолюции: «Об организации чрезвычайных комиссий», «О борьбе со спекуляцией», «О борьбе с преступлениями по должности», «О связи с массами» и «Об издании еженедельной газеты ВЧК».

Во исполнение последнего решения с августа 1918 года начал выходить «Еженедельник ВЧК», о котором мы более подробно расскажем далее. Также были утверждены «Основные положения организации ЧК» и «Положение об отделе по борьбе с контрреволюцией».

Отметим, что, в отличие от ЧК, роль Объединенного государственного политического управления (ОГПУ, существовавшего с 15 ноября 1923 года) в государственном механизме определялась главой IX Конституции СССР 1924 года. Но, к сожалению, ряд ее положений, так же как и положений Конституции СССР 1936 года, не соблюдался на практике. В деятельности органов ВЧК и ГПУ – ОГПУ, а также НКВД и МГБ СССР это касалось полномочий на внесудебную расправу, хотя, согласно основному закону РСФСР и СССР, правосудие должно было отправляться только судом.

Непростым было также становление советских органов военной контрразведки, всегда являвшихся важной составной частью системы обеспечения безопасности страны. Первоначально, с мая 1918 года, контрразведывательную работу в войсках вели органы Военного контроля (ВК), образованные Реввоенсоветом республики по аналогии с контрразведывательными отделениями царской армии и Временного правительства. Затем, помимо них, стали создаваться Чрезвычайные комиссии по борьбе с контрреволюцией на фронтах: первой из них стала ЧК на Чехословацком (Восточном) фронте, образованная 16 июля 1918 года. Ее председателем был назначен член Коллегии ВЧК М. Я. Лацис.

Для руководства фронтовыми ЧК при отделе ВЧК по борьбе с контрреволюцией 29 июля 1918 года был образован Военный подотдел. Особенно активно работа по укреплению отделов Военного контроля (ОВК) велась с сентября 1918 года, а 3 октября Реввоенсоветом было принято «Положение о военном контроле», согласно которому ВК вошел в качестве отдела в Регистрационное (разведывательное) управление Полевого штаба РККА.

Для ликвидации параллелизма в работе и с целью сосредоточения борьбы с контрреволюцией и шпионажем в армии в одном органе, а также с учетом фактов предательства со стороны отдельных военспецов, работавших в Военном контроле, 19 декабря 1918 года был образован Особый отдел ВЧК, штат которого первоначально составляли 11 сотрудников. В сентябре 1919 года для борьбы с контрреволюцией и саботажем в промышленности создается Экономический отдел ВЧК.

Помимо этого в феврале 1919 года был организован так называемый Секретный (впоследствии – Секретно-оперативный) отдел, задачей которого являлось наблюдение за членами и деятельностью антисоветских партий, политических групп и организаций, а также борьба с контрреволюционной угрозой со стороны этих сил.

Третья Всероссийская конференция чрезвычайных комиссий, состоявшаяся 1–3 июня 1919 года, приняла «Положение о секретно-политических отделах», задачей которых были «охрана революционного порядка и предупреждение и пресечение подготавливающихся или совершенных контрреволюционных явлений».

Поскольку вопрос о кадрах ВЧК всегда вызывал неизменный интерес, приведем на этот счет некоторые факты и цифры. Постановлением Совета труда и обороны республики от 17 сентября 1920 года «все лица, состоящие на службе в учреждениях, подведомственных ВЧК, как в центре, так и на местах, приравниваются к военнослужащим действующей Красной Армии, с возложением на них ответственности наравне с военнослужащими действующих полевых частей… и на них распространяются все законоположения, утвержденные ВЦИК в отношении воинской дисциплины».

После образования 30 декабря 1922 года Союза Советских Социалистических Республик ГПУ РСФСР, существовавшее с 6 февраля того же года, было преобразовано в Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) СССР. Пятнадцатого ноября 1923 года ЦИК СССР утвердил «Положение об ОГПУ и его органах на местах». Председатель ОГПУ входил в состав СНК с правом совещательного голоса.

Статус ОГПУ как государственного правоохранительного органа был зафиксирован и в главе IX Конституции СССР 1924 года (статьи 61–63).

При этом статья 63 устанавливала, что «надзор за законностью действий ОГПУ Союза ССР осуществляется прокурором Верховного Суда Союза ССР на основе специального постановления ЦИКа Союза ССР».

К концу 1921 года численность ВЧК, с учетом приданных ей частей особого назначения (ЧОН) и рабоче-крестьянской милиции, возросла до 130 тысяч человек, что значительно превосходило количество сотрудников Министерства внутренних дел Российской империи (84 тысячи человек). Это можно объяснить объективными историческими причинами: необходимостью отражения иностранной военной интервенции четырнадцати держав, а также ведением чрезвычайно жестокой Гражданской войны. После окончания Гражданской войны 6 февраля 1922 года была осуществлена реорганизация органов ВЧК, что позволило существенно сократить их численность. Так, на 1 августа 1922 года штат этот состоял из 49 487 сотрудников, а также 12 492 секретных сотрудников и 52 345 осведомителей. И если к 1 декабря того же года общая численность приданных ГПУ войск (отдельного пограничного корпуса, корпуса внутренних войск и конвойной стражи) составляла 116 тысяч человек, то к концу 20-х годов она сократилась до 68 941 человек рядового и младшего командного состава.

Однако и с образованием ГПУ при НКВД РСФСР его штаты продолжали сокращаться. Так, на 13 апреля 1923 года общая численность сотрудников ГПУ составляла 24 717 человек, при этом членами ВКП(б) являлись 48,3 % сотрудников центрального аппарата и 52,6 % работников периферийных органов. Все руководители, начиная с должности заместителя начальника отделения, были членами ВКП(б). Интересно, что 45,1 % руководящих работников ОГПУ вступили в РСДРП до октября 1917 года, 28,1 % – в 1918 году, 17 % – в 1919-м и 8,4 % – в 1920-м. Решение о том, что все сотрудники оперативных подразделений НКВД обязательно должны состоять в партии, было принято лишь в ноябре 1934 года.

Если приведенные выше данные характеризуют количественную сторону кадрового вопроса, то не меньший интерес представляет и его качественная составляющая, связанная с профессиональной подготовкой кадров для органов ВЧК – ОГПУ – НКВД. Вопрос создания специальных курсов для подготовки сотрудников рассматривался Коллегией ВЧК уже 5 апреля 1918 года. Предложение Коллегии ВЧК о создании курсов было поддержано ЦК РКП (б).

Газета «Известия ВЦИК» 7 июля 1918 года писала, что «в настоящее время, как это выяснилось на Всероссийской конференции ЧК, на многих местах ощущается острый недостаток в сведущих, подготовленных работниках по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией. Исходя из этого, ВЧК организует инструкторские курсы, которые в скором времени начнут функционировать». А уже в одном из следующих номеров эта же газета сообщала читателям: «С 8 августа в помещении ВЧК – Б. Лубянка, Варсонофьевский пер., д. 7, с 11 до 14 часов проводится запись на курсы: как лиц, имеющих рекомендации РКП (б), так и представителей губернских и уездных ЧК».

В сентябре 1918 года состоялось открытие трехнедельных курсов, где обучалось от ста до ста двадцати человек. Программа курсов предусматривала изучение следующих вопросов: история рабочего движения, международное значение Октябрьской революции, права и обязанности комиссаров ВЧК, производство дознания, а также формы и методы борьбы с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности – такими виделись главные угрозы безопасности нового государства рабочих и крестьян. Занятия на курсах вели члены Коллегии и руководящие работники ВЧК: И. К. Ксенофонтов, Д. Г. Евсеев, И. Н. Полукаров, Г. С. Мороз, В. В. Фомин и другие.

С августа 1919 года начали работать уже двух-, а с января 1921-го – и трехмесячные курсы по подготовке следователей, разведчиков и комиссаров ЧК. В 1922 году они были преобразованы в Высшие курсы ГПУ, ставшие предшественником как сети курсов и школ ГПУ, так и будущей Высшей школы КГБ имени Ф. Э. Дзержинского – Академии ФСБ России.

Одно из первых пособий для контрразведчиков – оно называлось «Красная контрразведка» – было подготовлено С. С. Турло в 1920 году. В 1924 году им же была написана еще одна книга – «Шпионаж», на многие годы ставшая одним из лучших практических руководств в этой области.

В 1920-е годы появляются также первые учебные пособия по специальным дисциплинам для слушателей курсов ВЧК – ОГПУ: «Краткие сведения из агентурной разведки», «Канва агентурной разведки», «Техника контрразведывательной службы», «Экономическая контрреволюция«, «Очерки истории карательных органов», «Азбука контрразведки», «Краткие очерки антисоветских политических партий» и другие.

В феврале – мае 1928 года курс лекций по мастерству контрразведки на Высших курсах читал член Коллегии ОГПУ Артур Христианович Артузов, один из основателей советской разведки и контрразведки, признанный авторитет в этом вопросе.

В сентябре 1930 года была образована так называемая Центральная школа, преподавание в которой вели руководящие сотрудники ОГПУ: В. А. Стырне, Н. Г. Николаев-Журид, Б. И. Гудзь. Курс по истории ВЧК читал Я. С. Агранов. В марте 1939 года Центральная школа была переименована в Высшую школу НКВД СССР.

К февралю 1941 года тридцать процентов руководителей республиканских наркоматов внутренних дел, а также краевых и областных управлений НКВД были выпускниками этого учебного заведения.

Помимо функции обеспечения внутренней безопасности страны, которая в деятельности правоохранительных органов и служб безопасности присутствует всегда, но значение которой особенно возрастает в периоды всевозможных кризисов, гражданских войн и иностранных военных интервенций, органы ВЧК – ОГПУ осуществляли также обеспечение внешней безопасности советского государства. Важность данной задачи прекрасно понимало советское руководство, как партийное, так и военное.

Первая доступная широкому кругу читателей работа, посвященная этому вопросу, появилась еще в 1925 году. Это была выпущенная Воениздатом в серии «Библиотека командира» брошюра В. Латынина «Современный шпионаж и борьба с ним», которая учитывала опыт Первой мировой войны.

В предисловии автор подчеркивал: «В настоящее время шпионаж во всех государствах развился необычайно. Опыт показал, что многие из нас не имеют более или менее ясного представления о том, что такое современный шпионаж, какие его задачи и стремления и в чем он выражается.

Не имея точного понятия о шпионаже, мы не в состоянии успешно бороться с ним; мало того, зачастую своими ошибками облегчаем деятельность неприятельских шпионов.

Работа контрразведывательных органов может быть успешной в том случае, если сами граждане, отдавая себе ясный отчет в том, что такое шпионаж, умеют собственными средствами бороться с ним».

Далее Латынин подчеркивал, что «уже с древнейших времен всеми государствами сознавалась необходимость тщательного анализа будущего противника, с одной стороны, и с другой – принимались меры к возможно полному сохранению своих военных тайн». И пророчески писал: «Современная война разыгрывается не только на полях сражений, но в промышленно-экономической и политической области, и такая война часто ведется задолго до объявления мобилизации. Кроме того, особенность современных войн заключается в том, что войну ведет не одна армия, а весь народ. Все граждане от мала до велика так или иначе участвуют в борьбе против внешнего врага. И на этом основании будет истребляться одинаково как армия, так и весь народ».

Проанализировав историю Русско-японской, Первой мировой и советско-польской войн, автор брошюры отмечал, что многие стороны в ходе военных действий ставят задачи «создания в тылу противника условий, ослабляющих оборонительную силу», то есть саботажа. И, завершая свое повествование, вновь повторял главный вывод: «Для успешной борьбы со шпионажем необходимо содействие самых широких общественных кругов нашим контрразведывательным органам».

Так начиналось формирование объективного понимания необходимости информационно-пропагандистского обеспечения контрразведывательной деятельности, в более широком плане – государственной безопасности.

Первым отечественным учебником по контрразведке для сотрудников спецслужб стала уже упоминавшаяся книга Станислава Степановича Турло «Шпионаж», изданная в 1924 году.

Автор обращал внимание на то обстоятельство, что, «в современную эпоху война прежде всего ведется на экономическом, политическом, дипломатическом фронтах, а в последнюю очередь – на фронте военном. Поэтому значение современной разведки выросло до громадных размеров, и наряду со значением расширилась и область разведки». Цель же разведки «заключается в сборе сведений для применения и использования их в нужный момент».

В период Первой мировой войны, подчеркивал Турло, «стороны уже не ограничивались только разведыванием… а по раскрытии тайн стремились всячески тайным же образом подорвать осуществление, проведение в жизнь этих тайн – тайная разведка приобрела активный характер. Эта черта тайной разведки как носящая признаки терроризации, дезорганизации государственной жизни и военной системы противной стороны является чрезвычайно серьезной и ставит тайную разведку в совершенно иную плоскость, чем до Мировой войны».

Говоря о значении этой так называемой активной разведки, автор пособия, намного опережая выводы зарубежных стратегов, писал, что она демонстрирует «признаки нового вида войны – тайной; она опаснее и изнурительнее открытых вооруженных столкновений… Выгоднее расстроить планы противника активным вмешательством, расшатать его международное и подорвать внутреннее политическое положение, ослабить его экономическое благосостояние, уничтожить запасы военных материалов, внести разложение в ряды войск и командного состава, скомпрометировать или путем террора устранить государственных или общественных деятелей, наиболее вредных для разведывающего государства».

В главе «Значение разведки» Турло пророчески писал: «Вообще вопрос о тайной разведке, уже теперь крайне серьезный, имеет тенденцию в будущем развернуться во всей широте, преследуя цель – уже в мирное время, тайной войной, до того подорвать мощь соседа, что вооруженная рука последнего в решительную минуту или останется неподвижной, или же удары поднятой руки будут бессильными».

Автор предуведомлял читателей, что «область работы разведки весьма широкая и разносторонняя и охватывает почти все стороны государственной жизни… Разведка, имеющая целью облегчить путем разоблачения явных и тайных обстоятельств, действий и намерений противника, борьбу своего государства или класса с другими государствами или классами, должна проникнуть во все области их жизни. И сообразно этому она распадается на виды: военную разведку, экономическую, политическую и дипломатическую».

Намного опережая своих современников, Турло прозорливо отмечал, что «существует еще разведка психологическая, упускаемая ныне из виду всеми теоретиками разведывательной службы… Всякое познание противника имеет целью отыскание в нем опасных для себя качеств на предмет обезвреживания их, и одновременно с этим следует находить его слабые стороны для нанесения ему решительного и наиболее чувствительного удара».

При этом он подчеркивал, что «психология массы в войне играет решающую роль, однако она зависит от экономических, социальных, национальных и иных свойств этой массы… В этой области более, чем в какой-либо другой, разведка может активными действиями достигнуть максимальных результатов при минимальных потерях со своей стороны». Эти выводы и положения С. С. Турло целесообразно сопоставить с более поздними теоретическими работами зарубежных авторов по вопросам «психологической» или «информационно-психологической войны».

Станислав Степанович еще тогда скромно отмечал, что «психологическая сторона в деле разведки не новшество, не открытие… Весь вопрос в том, что она не была систематизирована, не была в достаточной мере научно обработана… Но в настоящее время идет усиленная работа над организацией этой области работы [разведывательных служб], над систематизацией ее».

Задачи психологической разведки были сформулированы автором следующим образом:

«1) …Стремится исследовать быт, мировоззрение настроения, обычаи, традиции, стремления, нравственные качества, материальные и семейные обстоятельства командного состава, дипломатов, крупных чиновников, политических и общественных деятелей различных партий и групп, крупных коммерсантов, артистов, художников, поэтов, преступников.

2) Выясняет стремления и настроения отдельных национальностей и, учитывая причины антагонизма, разжигает национальную вражду, искусственно поддерживает автономные вожделения и поощряет стремления к отделению.

3) Зорко следит за всеми проявлениями классовых противоречий, искусственно обостряет взаимную вражду, толкает классы на борьбу друг с другом, разрушая единство, разлагая массы населения и армию».

Следуя известному положению «Подобное лечится подобным», Турло пояснял: «Контрразведка борется со шпионажем теми же средствами, каковые этот последний применяет для достижения своих целей… Знание своего противника есть залог победы, поэтому и контрразведка должна изучать своего противника, его оружие и способы употребления его».

А вот как он определял главное назначение контрразведки: «Ловля шпионов – дело абсолютно необходимое, но еще важнее предупреждать зловредную работу шпионов. Контрразведка обязана бороться со всяким злом, разлагающим тыл страны, и охранять фронт от покушения со стороны неприятельских шпионов, своих собственных изменников и предателей… Если государства, не уделившие достаточного внимания организации разведки, платили за это ценою колоссальных потерь, то та же участь неминуемо постигнет и тех из них, которые будут у себя держать в запущении контрразведку… Иностранному шпионажу необходимо противопоставить свой контршпионаж. И тем более теперь, когда шпионаж принимает такие грандиозные размеры. А для этого необходимо иметь специалистов, изучивших контрразведывательное дело и с любовью относящихся к нему… ибо здесь приходится оперировать мыслями и намерениями людей, очень тщательно и хитро скрываемыми, а не с конкретными ощутимыми объектами».

Говоря о помощи населения контрразведке в борьбе с происками спецслужб иностранных государств, автор подчеркивал: «Если бы все прониклись сознанием того, какую опасность представляет собой шпионство противника, какой вред причиняет его деятельность, то борьба с ним была бы легкой… Те, которые сознают вред и опасность шпионства, не посвящены во все сложнейшие махинации его работы, почему и не могут оказать широкого содействия контрразведывательным органам в деле борьбы с ним».

Турло дает следующую, весьма образную и близкую к действительности социально-психологическую характеристику труда оперработника: «Контрразведчик, как крот, роется, ходит, ползает, на него смотрят как на отпетого отверженного человека часто свои же люди, враги его ненавидят, обывательщина от него сторонится, боится его… Работа контрразведчика сложная и ответственная, на первый взгляд кажется неинтересной и отталкивающей. Но необходимо в нее внести такое содержание, чтобы она стала интересной, одухотворить ее и помнить, что она нужна и полезна для государства. Необходимо воспитать себя самих, расширить свой кругозор, чтобы при столкновении с врагом превосходить его нравственно».

Талантливо написанная, книга С. С. Турло, как и работы других отечественных авторов, раскрывает подлинное назначение и роль специальных служб – разведки и контрразведки – в обеспечении безопасности, независимости и мирных условий жизни граждан своего государства. Именно это и составляло основное предназначение и содержание деятельности органов ОГПУ – НКВД – МТБ – КГБ СССР.

Однако с началом в СССР перестройки в отечественных СМИ настойчиво поднимался вопрос о репрессиях, в том числе и о тех, что осуществлялись в 1918–1921 годах органами ВЧК и их преемниками. Постараемся ответить на эти обвинения объективно.

Так, например, ответственность за многие жертвы периода 1918–1920 годов возлагалась исключительно на ВЧК и ее органы на местах. Но при этом (сознательно или неосознанно) из виду упускается целый ряд важных обстоятельств.

Во-первых, в этот период значительная часть территории России либо была оккупирована иностранными войсками, либо на ней действовали более полутора десятков различных «белых правительств» – от казанского Комитета членов Учредительного собрания (КОМУЧ) и Добровольческой армии Юга России до Верховного правительства А. В. Колчака, причем у каждого из упомянутых правительств имелись свои контрразведка и карательные органы.

Во-вторых, в стране – в тылу как белых, так и красных – вспыхивали многочисленные вооруженные восстания, что также влекло за собой немалые жертвы.

В-третьих, помимо ВЧК существовали также и иные чрезвычайные органы, наделенные правом осуществления внесудебных репрессий: например, существовавшие до 1920 года чрезревкомы (чрезвычайные революционные комитеты), продотряды и некоторые другие.

Уместно здесь напомнить и о так называемой Дискуссии о ВЧК, точнее, о попытке переподчинения ее органов на местах, предпринятой в августе 1918 года после V съезда представителей губернских исполкомов. В этой связи приведем циркулярное указание ВЧК № 47, опубликованное в № 3 «Еженедельника ВЧК» в сентябре 1918 года:

«Всем губернским ЧК. Копии – Наркомвнудел Петровскому, Наркомюст Курскому, всем председателям губернских исполкомов

За последнее время происходят во многих местах большие трения между отделами управления (имеются в виду губернские исполкомы. – О. X.) и ЧК. Отделы управления во многих местах пытаются подчинить ЧК себе, ссылаясь на резолюцию съезда представителей губисполкомов.

Разъясняем, что это только резолюция, которая не утверждена ни Совнаркомом, ни ВЦИКом. А посему Иногородний отдел в дальнейшем предлагает руководствоваться следующим: ВЧК подчиняется СНК. Комиссары юстиции и внутренних дел имеют контроль над нею. В своей деятельности ВЧК совершенно самостоятельна, проводя обыски, аресты, расстрелы, давая отчет Совнаркому и ВЦИК».

Конец дискуссии о подчинении чрезвычайных комиссий положило появление 28 октября 1918 года «Положения о ВЧК», утвержденного ВЦИК, бывшим тогда высшим законодательным органом страны.

Думается, что в этом, одном из первых «парадов суверенитетов», совпавшем по времени с началом проведения политики красного террора (что привело к фактическому выводу из подчинения ВЧК ряда губернских чрезвычайных комиссий и переподчинению их губисполкомам), и кроется немало драм и ошибок.

В связи с этим нам представляется уместным полностью процитировать еще один ныне забытый исторический документ, касающийся данной проблемы. Мы имеем в виду опубликованный в том же номере «Еженедельника ВЧК» приказ наркома внутренних дел Петровского:

«Убийство Володарского, убийство Урицкого, покушение на убийство и ранение председателя Совета народных комиссаров Владимира Ильича ЛЕНИНА, массовые, десятками тысяч расстрелы наших товарищей в Финляндии, на Украине и, наконец, на Дону и в Чехословакии, постоянно открываемые заговоры в тылу наших армий, открытое признание правых эсеров и прочей контрреволюционной сволочи в этих заговорах, и в то же время чрезвычайно ничтожное количество серьезных репрессий и массовых расстрелов белогвардейцев и буржуазии со стороны Советов показывают, что, несмотря на постоянные слова о массовом терроре против эсеров, белогвардейцев и буржуазии, этого террора на деле нет.

С таким положением должно быть решительно покончено. Расхлябанности и миндальничанью должен быть немедленно положен конец. Все известные местным Советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительное количество заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен приниматься безоговорочно массовый расстрел. Местные Губисполкомы должны проявлять в этом направлении особую инициативу.

Отделы управления через милицию и чрезвычайные комиссии должны принять все меры к выяснению и аресту всех скрывающихся под чужими именами и фамилиями лиц, с безусловным расстрелом всех замешанных в белогвардейской работе.

Все означенные меры должны быть проведены немедленно.

О всяких нерешительных в этом направлении действиях тех или иных органов местных Советов Заведующие] от[делами] управления] обязаны немедленно донести Народному комиссариату внутренних дел.

Тыл наших армий должен быть наконец окончательно очищен от всякой белогвардейщины и всех подлых заговорщиков против власти рабочего класса и беднейшего крестьянства. Ни малейших колебаний, ни малейшей нерешительности в применении массового террора.

Получение означенной телеграммы подтвердите.

Передать уездным Советам».

Мы привели здесь этот документ для того, чтобы указать еще один субъект, наряду с ревкомами (революционными комитетами) непосредственно проводивший политику красного террора и несущий ответственность за ее последствия. Не останавливаясь более подробно на этом вопросе, адресуем читателей к обстоятельному исследованию Алексея Литвина.

Нельзя, однако, забывать и о том, что чекисты решали также задачи по восстановлению промышленности и транспорта страны, обеспечению населения продовольствием, борьбе со спекуляцией и хищениями, став мощным контрольным органом, компенсировавшим недостатки функционирования нового государственного аппарата. Напомним, что уже с февраля 1918 года ВЧК стала именоваться комиссией по борьбе с контрреволюцией и преступлениями по должности, а мздоимство и вымогательство (или, как мы бы выразились сейчас, коррупция) были весьма распространены на фоне послевоенной разрухи.

Говоря о необоснованных репрессиях, часто ссылаются на книгу историка С. П. Мельгунова «Красный террор в России». Однако при этом почему-то неизменно забывают, что автор сообщал в предисловии о своем намерении написать также и вторую часть, а именно «Белый террор», с которым как участник многих антисоветских заговоров он был знаком не понаслышке.

В своих мемуарах, опубликованных уже посмертно в Париже, Мельгунов откровенно рассказывает о собственном участии в антисоветских организациях, об их планах вооруженных выступлений при поддержке посольств стран Антанты.

Примечательно, что книга его о красном терроре открывается «Воспоминаниями, написанными в сентябре 1918 года во внутренней тюрьме Особого отдела ВЧК». Вот только одна маленькая деталь: Особого отдела-то в сентябре еще не существовало. В более позднем предисловии к этому очерку автор подчеркивал: «Справедливость требует сказать: сажали меня часто большевики в тюрьму за „контрреволюцию“, но всегда давали возможность работать, допускали широкую передачу книг и письменных принадлежностей». Подчеркнем и то важное обстоятельство, что беспристрастные свидетельства Мельгунова полностью соответствуют советской историографической концепции Гражданской войны в России.

Следует отметить также, что ныне широко осуждаемая акция по высылке из России в октябре 1922 года двухсот семей известных философов, историков и писателей, в действительности, на наш взгляд, явилась актом гуманизма, ибо это однозначно спасло упомянутых лиц от жерновов сталинских репрессий последующих лет. Между прочим, Уголовный кодекс РСФСР 1920 года предусматривал в качестве наказания высылку из страны – взамен «высшей меры социальной защиты», то есть расстрела.

Сегодня, конечно, трудно представить, что в СССР до 1926 года легально действовал Политический Красный Крест, сотрудники которого обладали правом посещения заключенных и оказания помощи арестованным, «числящимся за ВЧК» и находившимся в небезызвестной Бутырке. (Не менее знаменитый, возведенный еще в екатерининские времена тюремный замок в Лефортово был передан в ведение МГБ только в конце 1940-х годов.) К счастью, документы о деятельности Политического Красного Креста были опубликованы в журнале «Отечественная история» несколько лет назад.

В сентябре 1918 года во исполнение известного декрета ВЦИК «О красном терроре» были образованы 3 концентрационных лагеря: 2 в Москве и 1 в Петрограде. Наряду с этим с 11 апреля 1919 года стали создаваться лагеря принудительных работ, которых через пять лет уже насчитывалось 124.

При этом более половины их обитателей составляли военнопленные Гражданской войны и участники антисоветских выступлений. Однако режим содержания в них был не особенно строгим. Так, при проверке в 1921 году Кожуховского лагеря в Москве было установлено, что из 8 тысяч приписанных к нему человек 6 тысяч находились на «внешних работах», в том числе и за пределами губернии.

К теме политических репрессий нам придется вернуться еще не раз. Здесь же, заканчивая разговор о деятельности чрезвычайных комиссий, приведем следующие данные. Как отмечал в 1992 году еженедельник «Россия» (№ 32,5-11 августа), официальный орган Верховного Совета Российской Федерации, в 1917–1919 годах органами ВЧК был расстрелян 6671 человек. Военными трибуналами в 1920 году к расстрелу были приговорены 6541 человек, а всего с 1921-го по 1954 год к высшей мере наказания по «контрреволюционным» статьям – 642 980 человек.

Безусловно, цифры эти огромны, но такова подлинная историческая «социальная цена» революции и контрреволюции, Гражданской войны. Однако, заметим, они далеки от тех «десятков и даже сотен миллионов» жертв, о которых некоторые политические деятели говорят и поныне.

Поскольку сейчас имеется множество доступных широкому кругу читателей исследований, посвященных деятельности органов ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД, мы остановимся лишь на нескольких, менее известных страницах истории органов госбезопасности.

И прежде всего расскажем читателям о первом регулярном открытом издании ВЧК, «Еженедельнике Чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией», выпускавшемся в сентябре-октябре 1918 года, в период проведения так называемой политики красного террора.

Из него, как и из некоторых других аналогичных изданий («Бюллетень Пермской окружной комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией», «Бюллетень Царицынской ЧК», журналы «Власть Советов» и «Вестник НКВД»), можно почерпнуть немало интересных и полезных сведений по истории нашей страны.

«Гласность весьма полезна и необходима для нашего дела», – подчеркивалось в редакционной статье «Наш журнал», помещенной в первом его номере, датированном 22 сентября 1918 года. В ней отмечалось также: «Приступая к изданию настоящего „Еженедельника“, редакция ставит своей целью ряд задач, которые вытекают из самого хода русской революции, которая обусловливает создание и работу таких органов, как Чрезвычайные комиссии, нуждающиеся в связи и руководстве, в выработке общих планов и энергичном проведении последних. Таковым органом должен являться наш журнал. И, наконец, „Еженедельник“ будет представлять из себя историческую ценность, поскольку в нем будут разрабатываться и вскрываться все виды и планы наших врагов».

Всего вышло шесть номеров «Еженедельника». Главным редактором издания являлся сотрудник Иногороднего отдела ВЧК В. В. Фомин. В содержании имелись следующие разделы: «Редакционная статья» (там публиковались статьи сотрудников Всероссийской и периферийных ЧК, посвященные как деятельности комиссий в целом, так и отдельным вопросам их работы); «Официальный отдел» (там размещались некоторые декреты СНК и циркуляры ВЧК); «Из архивов царской охранки»; «По Советской России»; «Разное».

В статье члена Коллегии ВЧК С. Никольского «Революция и контрреволюция», опубликованной в первом номере «Еженедельника», отмечалось; «Что касается непосредственно белогвардейских стратегических операций, то они происходят по инструкциям из тайного штаба, опять-таки в расчете исключительно на пробуждение упомянутой „стихии“ (народного недовольства – О. X.). Отсюда историческая задача ЧК по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией заключается в создании мощной организации, способной конкурировать с организацией белогвардейских тайных штабов. Залог успеха в ней – привлечение к этой активной борьбе с контрреволюцией самих трудящихся масс, в объединении их на лозунгах пролетарской революции».

В рецензии на № 2 «Бюллетеня Пермской окружной ЧК», помещенной в первом выпуске «Еженедельника», отмечалось: «Издание бюллетеней Чрезвычайными комиссиями можно только приветствовать. Освещая приемы и методы борьбы с контрреволюционными явлениями и спекуляцией, Чрезвычайные комиссии взаимообразно обогащаются полезными знаниями, опыты одной из них могут оказаться полезными и плодотворными для многих других. По отношению к населению освещение деятельности ЧК подкупает симпатии и доверие широких слоев народных масс и вместе с этим увеличивает число помощников и защитников Советской власти».

В третьем выпуске «Еженедельника» было опубликовано обращение ко «Всем губернским ЧК»:

«Настоящим редакционная коллегия „Еженедельника“ обращается ко всем комиссиям в целом, а также к их отдельным ответственным работникам, работающим по следствию, присылать статьи и главным образом документы контрреволюционного характера, как старого времени, так и времен Керенского, и возможные документы, имеющие общественное значение, отобранные у контрреволюционеров. Присылать характеристики, заключения следователей и комиссий по спекулятивным делам. Вообще шлите все материалы и документы (можно в копиях), имеющие общественный интерес.

Только при дружном сотрудничестве самих ЧК и их сотрудников журнал сумеет обслуживать и общество, и комиссии».

В № 5 «Еженедельника» было помещено извещение о созываемой 15 ноября Всероссийской конференции Чрезвычайных комиссий, а в следующем выпуске, в силу ряда причин ставшем последним, – отчет о конференции Чрезвычайных комиссий Северной коммуны (с публикацией докладов членов коллегии ВЧК Г. И. Бокия и Г. И. Мороза, выступления Г. И. Зиновьева и принятой конференцией резолюции).

В официальном разделе первого выпуска «Еженедельника» можно было ознакомиться с инструкцией Чрезвычайным комиссиям, подписанной лично Дзержинским:

«1) Основной задачей Чрезвычайных комиссий является беспощадная борьба с контрреволюцией, проявляющейся в деятельности как отдельных лиц, так и целых организаций.

2) Все дела, по которым закончено следствие, ликвидируются Комиссией, за исключением дел, относительно которых состоится особое постановление Комиссий о передаче этих дел в другие инстанции. Об этих делах состоится специальное Совещание, совместно с Комиссариатом юстиции, – о передаче этих дел для окончательного разрешения или дальнейшего направления в соответствующую инстанцию: революционный трибунал (Верховный и местные, народные суды и т. п.).

3) Из преступлений по должности Чрезвычайные комиссии должны принимать к своему производству только дела особой важности, представляющие опасность для Советской Республики. Все остальные дела о преступлениях по должности, возникшие в Чрезвычайных комиссиях, передаются ими в народные суды и революционные трибуналы.

4) В области спекуляции в пределах „Декрета о спекуляции“, опубликованного 22/VII 1918 г., Чрезвычайные комиссии пресекают преступления, передавая дела об уличенных спекулянтах с наложением ареста на все их имущества в народные суды. Что же касается обнаруженных у спекулянта продовольственных продуктов и всех других предметов, имеющих характер товара, реквизируются в самый момент наложения на них ареста и передаются в соответствующую организацию самими Чрезвычайными комиссиями. Стоимость реквизированного товара вносится той организацией, которая этот товар приняла в депозит чрезвычайной Комиссией впредь до разбора дела в соответствующей инстанции».

Немало справедливых слов было сказано в 1990-е и последующие годы о существовавшем после революции институте заложничества. Однако неправильно думать, что при этом жизнь человека всецело отдавалась на усмотрение органов ЧК. Обратимся к документам.

Так, приказ № 62 заместителя председателя ВЧК Я. X. Петерса от 7 октября 1918 года гласил: «Отдайте распоряжение, чтобы все подведомственные вам Чрезвкомы прекратили самостоятельные расстрелы. Отныне каждый приговор, вынесенный подведомственным вам чрезвкомом, чтобы санкционировался Вами. Имеют право самостоятельного расстрела Всечрезвком и губчрезвком».

А вот что говорилось в приказе № 7 М. И. Лациса, возглавлявшего Чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией на Восточном (Чехословацком) фронте: «Предписывается обращаться со всеми заложниками корректно, щадя их здоровье и жизнь, не забывая, что своим отношением к заложникам мы улучшаем или ухудшаем участь наших товарищей, находящихся у неприятеля в качестве заложников. Расстрел заложников производить лишь в том случае, когда неприятель применяет эту меру к нашим товарищам, и то лишь с моего разрешения».

Этот приказ был опубликован в первом и единственным номере журнала «Красный террор», изданным в Казани местной ЧК.

В этом же журнале приводятся следующие данные о мерах наказания, применявшихся ЧК на Восточном фронте с момента ее образования (в середине июля) по конец октября 1918 года. Напомним, что деятельность этой комиссии распространялась на восемь приволжских губерний и на Арзамасский уезд Нижегородской губернии.

Всего по приговорам комиссии было расстреляно 66 человек; из них 13 – за выдачу коммунистов белочехам, остальные – в ходе подавления вооруженных восстаний. В то же время были заключены в тюрьму 146 человек, отправлены на передовые позиции (!) – 104, оштрафованы на сумму свыше 5000 рублей (взамен заключения в тюрьму) – 23, оштрафованы на сумму менее 5000 рублей – 50. За участие в контрреволюционных вооруженных выступлениях разыскивалось 403 человека.

И по нашему мнению, нет оснований сомневаться в объективности этих данных, ибо официальная публикация их призвана была устрашить противников большевиков.

Заканчивая разговор о заложниках, приведем еще одну циркулярную телеграмму НКВД от 3 октября 1918 года:

«По поступающим в Наркомвнудел сведениям, значительным большинством Советов не приняты достаточно решительные меры по обеспечению тыла наших армий от всевозможных провокационных выступлений и контрреволюционных заговоров. С другой стороны, некоторыми Советами нередко „красный террор“ направляется не против крупных представителей буржуазии и старой власти, а против мелкого мещанства и интеллигентной обывательщины. Подтверждая настоящим свое распоряжение от 2 сентября № 10159 о „красном терроре“ по отношению к врагам рабоче-крестьянской власти, Наркомвнудел предлагает всем губисполкомам принять меры к выяснению целесообразности арестов Советами губернии тех или иных лиц в качестве заложников. Мелкое мещанство и обывательская интеллигенция может быть освобождена с возложением на нее трудовой повинности, образуя трудовые роты. Списки заложников из представителей крупной буржуазии, старой власти и правых эсеров должны быть опубликованы в местных газетах с предупреждением о расстреле при повторении контрреволюционных выступлений. Выполнение настоящего распоряжения возложите на отделы управления с губернскими чрезвычкомами.

Наркомвнудел Петровский».

Опасность, говоря современным политическим языком, «парада суверенитетов» была настолько велика, что VI Всероссийский чрезвычайный съезд Советов 8 ноября 1918 года принял специальное постановление «О точном соблюдении законов», предписывавшее всем должностным лицам строжайше выполнять законы РСФСР, а также издаваемые высшими органами власти постановления, положения и распоряжения.

Но вернемся к «Еженедельнику ВЧК». Интерес исследователей, безусловно, вызовут и публиковавшиеся в этом издании очерки о деятельности белогвардейских организаций, в частности о малоизвестном Союзе возрождения России, который сыграл важную роль в создании правительства Северной области во главе с известным народником Н. В. Чайковским.

Весьма любопытны также материалы из архива царской охранки. Например, доклад начальника Петербургского отделения по охранению общественной безопасности и порядка министру внутренних дел от 23 июля 1907 года о состоявшейся в Териоки (Финляндия) конференции РСДРП «с целью выяснения отношения партии к предстоящим выборам в третью Государственную думу». В докладе цитируются слова Ленина о том, что причинами отступления революции являются «понижение революционного настроения среди рабочих и буржуазии, недостаток средств и систематические постоянные провалы».

Причиной же закрытия журнала стала публикация в его третьем номере письма председателя Чрезвычайного штаба по борьбе с контрреволюцией в городе Но-линск Вятской губернии «Почему вы миндальничаете?», в котором автор требовал ужесточения репрессий. Эта публикация рассматривалась в октябре на совещании в ЦК РКП (б) и была признана ошибочной.

В решении ЦК РКП(б) от 25 октября 1918 г. отмечалось:

«…В № 3 „Вестника ЧК“ (имеется в виду „Еженедельник ЧК“. – О. X.) была напечатана статья за подписью Нолинского исполнительного комитета и партийного комитета, восхваляющая пытки, при этом редакция в примечании не указала на свое отрицательное отношение к статье нолинцев.

Решено осудить нолинцев за их статью и редакцию за ее напечатание. „Вестник ЧК“ должен прекратить свое существование. Назначить политическую ревизию ВЧК комиссией от ЦК в составе Каменева, Сталина, Курского. Поручить комиссии обследовать деятельность чрезвычайных комиссий, не ослабляя их борьбы с контрреволюцией».

В тот же день вопрос о деятельности ВЧК в связи с публикацией указанной статьи обсуждался и на Президиуме ВЦИК. В постановлении по этому вопросу отмечалось, что «высказанные в статье мысли находятся в глубоком противоречии с политикой и задачами Советской власти». В нем также подчеркивалось, что «прибегая по необходимости к самым решительным мерам борьбы с контрреволюционным движением, помня, что борьба с контрреволюцией приняла форму открытой вооруженной борьбы, в которой пролетариат и беднейшее крестьянство не могут отказаться от мер террора, Советская власть отвергает в основе как недостойные, вредные и противоречащие интересам борьбы за коммунизм меры, отстаиваемые в указанной статье».

По нашему мнению, закрытие «Еженедельника ЧК» было ошибкой, поскольку это сделало информацию о деятельности чрезвычайных комиссий менее открытой и доступной как населению, так и контролирующим органам. Хотя статьи Лациса и других членов Коллегии о деятельности ВЧК и местных ЧК регулярно появлялись в центральной («Правда», «Известия ВЦИК») и местной печати. Приведем в связи с этим выдержку из приказа ВЧК № 101 от 7 августа 1920 года. В нем, в частности, подчеркивалось:

«Необходимо обратить внимание на осведомление окружающих нас о деятельности ЧК.

Необходимость этого объясняется следующим: многие нас ругают, многие неверно освещают нашу работу и очень немногие знают по существу нашу работу. Все это вредно отражается на деле и происходит потому, что почти все ЧК не пользуются должным образом местной печатью.

Чтобы устранить этот недостаток, предлагается всем ЧК систематически освещать в органах местной печати деятельность ЧК, а также делать чаще доклады рабочим».

Появились и официальные издания о деятельности ВЧК, представляющие значительный интерес и поныне.

В том же 1920 году вышла первая брошюра члена Коллегии ВЧК Лациса «Два года борьбы на внутреннем фронте», а в 1921-м следующая – «Чрезвычайные комиссии по борьбе с контрреволюцией».

Прошли многие годы, прежде чем в ходе перестройки вновь остро встала проблема гласности, в том числе и в деятельности органов государственной безопасности.

Одной из новых форм гласности стали регулярно проводимые с 1997 года Центром общественных связей (ЦОС) ФСБ России ежегодные Исторические чтения «На Лубянке», на которых за это время выступило немало специалистов: преподавателей различных вузов, сотрудников архивов и исследовательских организаций, как отечественных, так и зарубежных. Это весьма отрадно, поскольку излишняя закрытость, подчас необоснованное и чрезмерное засекречивание работы органов КГБ приводили к неожиданным и весьма негативным последствиям, о чем мы еще поговорим далее.

А сейчас подробно остановимся на еще одной, ныне почти забытой стороне деятельности органов ВЧК – ОГПУ.

Речь пойдет об участии чекистов в борьбе с детской беспризорностью. По подсчетам историков, уже в результате Первой мировой войны к 1916 году в России появилось около 2,5 миллиона беспризорных детей и подростков. А к 1921 году их число составляло уже более 5 миллионов человек.

Беспризорность и бездомность порождали и питали детскую преступность, вызывали эпидемии и имели иные антисоциальные последствия. Впрочем, проблема эта не была характерна исключительно для России: она стояла и перед другими государствами, пережившими империалистическую войну. Но в нашей стране она была отягощена Гражданской войной и послевоенной разрухой.

Двадцать седьмого января 1921 года постановлением правительства при Всероссийском центральном исполнительном комитете под председательством Дзержинского была учреждена особая Комиссия по улучшению жизни детей (Деткомиссия при ВЦИК).

Однако неправильно думать, что этому вопросу не уделялось внимание раньше: еще в феврале 1919 года при Совете народных комиссаров был создан Государственный совет защиты детей под председательством наркома просвещения А. В. Луначарского. Но голод 1920 года в Поволжье показал, что, прибегая к обычным, гражданским мерам, организация эта справляться со своими обязанностями не способна.

В конце 1920 года Дзержинский предложил Луначарскому и Ленину объединить усилия различных государственных учреждений и общественных организаций в борьбе с детской беспризорностью. Как вспоминает один из современников, он говорил по этому поводу Луначарскому: «Ведь когда смотришь на детей, так не можешь не думать – всё для них! Плоды революции не нам, а им! А между тем сколько их искалечено борьбой и нуждой! Тут надо прямо-таки броситься на помощь, как если бы мы видели утопающих детей. Одному Наркомпросу справиться не под силу. Нужна широкая помощь всей советской общественности. Нужно создать при ВЦИК широкую комиссию, куда бы вошли все ведомства и все организации, могущие быть полезными в этом деле… Я хотел бы сам встать во главе этой комиссии; я хочу реально включить в работу аппарат ВЧК. К этому меня побуждают следующие соображения: я думаю, что наш аппарат один из наиболее четко работающих. Его разветвления есть повсюду. С ним считаются, его побаиваются… Я и думаю: отчего не использовать наш боевой аппарат для борьбы с такой бедой, как беспризорность?»

В состав Деткомиссии при ВЦИК вошли представители ВЦСПС (центрального органа профсоюзов), наркоматов просвещения и здравоохранения, рабоче-крестьянской инспекции, ЦК комсомола, Женотдела и Отдела агитации и пропаганды ЦК РКП (б), а также ВЧК.

Непосредственно под руководством Дзержинского разрабатывалась стратегия борьбы с беспризорностью, а параллельно с образованием местных детских комиссий предпринимались и неотложные меры по детскому призрению.

Дзержинский распорядился мобилизовать на борьбу с беспризорностью весь личный состав ВЧК: руководители периферийных чрезвычайных комиссии получили указание о создании (совместно с органами, отвечающими непосредственно за организацию помощи детям, и широкой общественностью) местных отделений Комиссии помощи беспризорным детям.

По указанию Дзержинского при всех губернских, уездных и городских ЧК были созданы группы содействия детским учреждениям. Чекисты обследовали эти учреждения, выявляя недостатки в их работе, а также посещали местные отделения Совета защиты детей и вместе с администрацией принимали необходимые меры по улучшению их деятельности.

В фондах Государственного архива Российской Федерации (в частности, в фонде № 5207, «Материалы Деткомиссии при ВЦИК») хранится немало документов, рассказывающих о деятельности чекистов, направленной на оказание помощи детям. В центральном аппарате ВЧК многие задачи, сопряженные с работой Деткомиссии, легли на плечи заместителей председателя И. С. Уншлихта и И. К. Ксенофонтова.

Подробнее об этой стороне деятельности чрезвычайных комиссий можно узнать, познакомившись с документальным исследованием Светланы Гладыш.

Ликвидация беспризорности требовала проведения санитарной обработки обитателей подвалов и улиц, предоставления бездомным детям жилья, организации их питания, учебы, а при необходимости и лечения. Ребятишек постарше нужно было пристроить на работу. Для этого на предприятиях были введены специальные семипроцентные квоты для производственного обучения и трудоустройства подростков.

Уже в 1921 году в голодавшие губернии Поволжья через Деткомиссию ВЦИК было направлено питания и одежды для 5 миллионов детей, 150 тысяч из них было эвакуировано в более благополучные районы, более 200 тысяч приняты на содержание частями РККА, подразделениями ВЧК, профсоюзами, крестьянскими организациями. Также проводились Всероссийские недели беспризорного и больного ребенка.

Деткомиссия ВЦИК активно сотрудничала с Фондом помощи Фритьофа Нансена (известного норвежского полярного исследователя), а также с Американской организацией помощи (American Relief Administration – ARA), формально негосударственной организацией из США. Однако в конце 1921 года было обнаружено, что американская разведка для ведения подрывной деятельности использует ARA, и это привело к свертыванию ее работы на территории РСФСР.

Требовалось создавать специальные детские учреждения: приемники-распределители (временного пребывания), детские дома, коммуны и так называемые детские городки. Последние представляли собой объединение нескольких детских домов, школ, фабрично-заводских училищ (ФЗУ) с обслуживающей их, как мы бы сейчас выразились, инфраструктурой и подсобными учреждениями. Активное участие в работе с детьми и подростками «с улицы» принимали и комсомольцы.

Через двести созданных в 1921 году приемников-распределителей, рассчитанных на прием от 50 до 100 детей одновременно, в первый год целенаправленной государственной политики по ликвидации беспризорности прошло более 540 тысяч детей. В одной только Москве в 1920–1921 годах по семьям были расселены 24 тысячи бездомных детей.

В отличие от детских домов, где воспитывались и обучались дети до 12–14 лет, трудовые коммуны принимали подростков более старшего возраста. В коммунах наряду с общеобразовательным велось и профессиональное обучение, широко применялись принципы трудового самообеспечения и самоуправления.

Многие чекисты сыграли заметную роль в организации учебной и воспитательной работы в детских коммунах и колониях, участвуя в процессе перевоспитания бывших беспризорников и правонарушителей.

Широко известно следующее высказывание Дзержинского: «Забота о детях есть лучшее средство истребления контрреволюции. Поставив на должную высоту дело обеспечения и снабжения детей, Советская власть приобретает в каждой рабочей и крестьянской семье своих сторонников и защитников, а вместе с тем – широкую опору в борьбе с контрреволюцией».

Несмотря на вполне понятные трудности восстановительного периода, через четыре года в РСФСР имелось уже более 280 детских домов, 420 трудовых коммун и 880 детских городков.

Если через созданные при участии комсомола 43 школы фабрично-заводского обучения за 1921 год прошло только 2 тысячи учащихся, то в 1924 году 927 таких школ окончило более 90 тысяч подростков. Часть ребят направлялась также в музыкальные команды Красной армии.

Государство по мере возможностей выделяло средства для развития сети детских воспитательных учреждений, идя навстречу обращениям и ходатайствам Дзержинского. Подчиненные ему ведомства – ВЧК (с 6 февраля 1922 года – ГПУ) и Народный комиссариат внутренних дел – активно участвовали в борьбе с беспризорностью, передавали в детские учреждения часть своих пайков и денежного довольствия, организовывали шефство над ними, налаживали спортивную и культурную жизнь.

Разумеется, столь масштабное асоциальное явление, как послевоенная беспризорность, тем более постоянно подпитываемое неурегулированностью социально-экономических проблем мирного строительства (напомним, что борьба с детской беспризорностью началась в самом начале НЭПа), не могло быть искоренено быстро. Однако уже к 1928 году число беспризорных детей сократилось до 200 тысяч. С «проклятым наследием прошлого» было покончено.

На проходивших в декабре 1997 года первых Исторических чтениях «На Лубянке» многие выступавшие отмечали, что вклад сотрудников органов ВЧК – ОГПУ в дело ликвидации детской беспризорности неоспорим, и уже одним только этим они заслужили благодарную память потомков.

И напоследок хочу познакомить читателей с малоизвестными страницами крупной контрразведывательной операции ОГПУ «Трест», направленной против антисоветской деятельности монархических объединений российских эмигрантов во многих странах Европы. Операция «Трест» проходила в 1921–1926 годах. В ходе ее, чтобы помочь ОГПУ выявить настоящих монархистов и противников большевиков, была создана легендированная организация антибольшевистского подполья «Монархическое объединение Центральной России» (МОЦР).

Весьма обстоятельный, объективный анализ этой операции чекистов был дан на основе изучения эмигрантских архивов стэнфордского Института войн, революций и мира американским историком Л. Флейшманом (в русском переводе его книга была издана под весьма претенциозным названием «В тисках провокации. Операция „Трест“ и русская зарубежная печать»). Изучив имеющиеся документы, автор пришел к заключению, что активная разведывательно-подрывная деятельности белой эмиграции против СССР требовала самого пристального внимания к себе со стороны органов ВЧК – ОГПУ.

Наш же рассказ касается одного из второстепенных эпизодов стратегической операции «Трест». Он связан с судьбой видного российского политического деятеля Василия Витальевича Шульгина, депутата II–IV Государственных дум (1907–1917), принявшего вместе с Гучковым 1 марта 1917 года Манифест императора Николая о его отречении от престола; впоследствии одного из идеологов и активных участников Белого движения, антисоветского публициста (чьи книги «Дни» и «1920-й год» Ленин рекомендовал издать в Советской России), автора «Писем к русским эмигрантам» (1961).

Однако мало кто знает, что находившийся в эмиграции монархист Шульгин не только добросовестно выполнил данное лично ему ответственное поручение Дзержинского, но и весьма удачно выступил в качестве «агента влияния «ОГПУ за рубежом. Впрочем, обо всем по порядку.

С начала 1918 года Шульгин был в числе активных создателей Добровольческой армии генерала Деникина и вместе с ней в ноябре 1920-го, казалось, навсегда покинул Советскую Россию.

Но на родине у него остался сын, офицер деникинской армии, и по-человечески вполне понятно стремление отца разыскать пропавшего сына. И вот в конце 1925 года сорокасемилетний Шульгин предпринимает то, что все его знакомые назвали «немыслимой авантюрой»: он отправляется в Совдепию и 23 декабря нелегально переходит границу. Сына Шульгин, правда, так разыскать и не сумел, а вот свои впечатления от увиденного при посещении Киева, Москвы и Ленинграда изложил в книге «Три столицы», вышедшей в свет в Париже в январе 1927 года.

«Она вознесла меня на необычную высоту, – вспоминал впоследствии Василий Витальевич, – некоторое время я был самой яркой фигурой в эмиграции… Затем последовало падение. С вершины восхищения – в бездну насмешек».

Выход книги вызвал в эмиграции неоднозначную реакцию: одни назвали автора «предателем белой идеи», другие угрожали расправой за то, что он якобы «раскрыл монархическую организацию» в России. О чем же писал Шульгин в книге, представляющей своеобразный симбиоз личного путевого дневника, захватывающего детектива и политической программы?

До этого путешествия Шульгину, подобно многим эмигрантам, не верилось в возрождение разоренной и растерзанной войной России.

Но уже в конце 1925 года в Киеве он воочию видит, что «Россия встает» – это рефреном пройдет через всю книгу, даря ее читателям радость и надежду.

Шульгина потряс тот факт, что «в городе Киеве есть дети. Есть много детей, есть здоровые дети. Одеты – ничего, не мерзнут». По собственному признанию, Шульгин был уверен, что едет «в умершую страну», и ожидал увидеть «вымирающий русский народ». Поэтому неудивительно, что его, как и всю эмиграцию, поразило «несомненное воскресение… пробуждение мощного народа».

Правда, звучит в этом произведении и иной рефрен: «Все как было, только – хуже», но при этом следует сделать поправку на шесть долгих лет кровопролитной войны, ведь во время визита Шульгина в нашей стране шел только пятый год мирной передышки.

Думается, что не только к современникам были обращены его слова: «Нужно совершенно отстраниться от зоологической ненависти, от упрощенного мировоззрения: всё, что было при большевиках, должно быть уничтожено. Если мы так будем рассуждать, мы бог знает куда зайдем! Перед нами какое-нибудь явление. Мы должны себе давать отчет, хорошо оно или плохо с точки зрения чисто объективной. То есть соответствует ли оно… общим представлениям о том, что есть благо для государства».

И наконец, резюме опасного путешествия в ненавидимую Совдепию: «Когда я шел туда, у меня не было родины. Сейчас она у меня есть!»

«Путевая» часть книги включает живописные описания перехода границы совместно с мнимыми «контрабандистами», которые вызывают явное восхищение автора. В «Трех столицах» Шульгин отрицает наличие у него каких-либо иных, кроме поиска сына, мотивов столь опасного предприятия, хотя в шутку и называет себя шпионом: «Я приехал подсмотреть, как живет и работает Россия под властью коммунистов».

Первоначально книга Шульгина вызвала среди эмигрантов огромный интерес, поскольку в политических кругах за рубежом автор ее имел репутацию человека объективного и принципиального – написал же он в книге «1920-й год»: «Белое движение было начато почти что святыми, а кончали его почти что разбойники», признавая, что проклял не Белую армию, «а тех отступников Белого дела, которые запятнали белые знамена грабежом и насилием». Стремясь по мере возможности всю жизнь служить Правде, Шульгин позднее был вынужден также признать: «Красные, начав почти что разбойниками, с некоторого времени стремятся к святости…»

Чем же было вызвано столь резкое изменение отношения эмигрантских кругов к автору «Трех столиц» – от восхищения до насмешки?

Дело в том, что в конце апреля (напомним, что книга появилась только в январе того же 1927 года) стало известно: Шульгин, тщательно стремившийся, по его словам, избегать «лап ОГПУ», с самого первого шага вручил свою жизнь и судьбу… в руки пресловутой Лубянки.

А началась эта поистине детективная история более чем за год до описываемых в книге событий.

Летом 1925 года в берлинской квартире генерала Алексея Александровича фон Лампе, являвшегося представителем бывшего командующего Добровольческой армией юга России генерала Врангеля, в присутствии генерала Евгения Константиновича Климовича, бывшего начальника Московского охранного отделения, заведующего Особым отделом и даже директора Департамента полиции, а впоследствии и начальника контрразведки Добровольческой армии, а также бывшего сенатора Николая Николаевича Чебышева и, наконец, самого Василия Витальевича Шульгина произошла долгожданная встреча с представителем нелегально действующей в Советской России антибольшевистской организации.

Гостя, мужчину лет пятидесяти, с золотым пенсне на носу, с внешностью и манерами большого петербургского чиновника, представил сам хозяин квартиры: «Знакомьтесь, господа: Фёдоров Александр Александрович».

На самом деле это был агент Иностранного отдела ОГПУ Александр Александрович Якушев, ключевая фигура чекистской операции «Трест», ставшей с 1925 года головной разработкой ОГПУ. Шульгину он показался «интеллигентным, смелым, энергичным, весьма информированным о внутреннем положении России и полным веры в ее национальное возрождение». К слову сказать, теплые дружеские чувства к Якушеву Шульгин, несмотря ни на что, сохранил на всю жизнь, а умер он во Владимире в 1976 году в возрасте девяноста восьми лет.

«Россия, господа, – обратился Фёдоров-Якушев к присутствующим, – несмотря на большевистский гнет, не умерла. Она борется с коммунизмом и в конечном счете изживет его…»

В этот и последующие годы лже-Фёдоров и другие посланцы МОЦРа в Париже, Берлине, Таллине, Варшаве и других европейских столицах неоднократно встречались с бывшим послом России во Франции В. А. Маклаковым и великими князьями Николаем Николаевичем и Дмитрием Павловичем, а также с многочисленными представителями иностранных разведок и руководителями белой эмиграции, в том числе созданного Врангелем Русского общевоинского союза (РОВС): генералами Кутеповым, Миллером, фон Лампе, Климовичем и другими. Но это, однако, совсем другая история, не имеющая отношения к судьбе Шульгина.

Гость упрекал собравшихся на квартире фон Лампе в бездеятельности (в чем они и сами упрекали друг друга), выступал против террора (как и каждый из присутствовавших на той встрече, хотя другие эмигранты, входившие в Союз русских террористов Кутепова, и стремились к кровопролитию), ратовал за возрождение Российской империи, правда, не очень представлял, как это можно осуществить.

Шульгину запали в сердце его слова: «Если, господа, кому-нибудь из вас угодно было бы лично посмотреть, что делается в России, и проверить мои слова насчет того, что она живет, несмотря ни на что, то – милости просим. Разумеется, мы не можем гарантировать абсолютной безопасности, но достаточно сильны, чтобы гарантировать безопасность относительную…»

По каналам «Треста» в Россию действительно уходили эмиссары, в частности, племянница генерала Кутепова Мария Владиславовна Захарченко-Шульц, неоднократно пересекавшая границу и благополучно возвращавшаяся в Париж и Берлин; проследовали по нему также личный друг военного министра Великобритании лейтенант Сидней Рейли и известный террорист Борис Савинков, шокировавший эмиграцию своим отрытым письмом «Почему я признал Советскую власть?».

Ходатаем за Шульгина перед МОЦР выступал сам Евгений Константинович Климович, ведавший в РОВСе всей разведывательной работой в России.

Провожать его на вокзал в маленьком сербском городке в сентябре 1925 года (на подготовку перехода границы потребовалось четыре месяца) пришла вся русская колония, включая самого генерала Врангеля – таков был эмигрантский обычай. Согласно официальной версии, Шульгин отправлялся в Польшу, в свое бывшее имение.

На перроне его напутствовал Климович: «Я Якушеву верю, иначе не стал бы вам помогать. Но не до конца…» Генерал понизил голос и попросил Шульгина поподробнее разузнать о «Тресте» («Трест» – это псевдоним, присвоенный в Париже и Берлине действовавшему в России МОЦРу).

Не только частный интерес, но и желание своими глазами увидеть членов этой организации и понять механизм ее деятельности подвигли Шульгина, который служил Белому делу не за страх, а за совесть (и, между прочим, имел солидный опыт разведывательной работы), на опасное путешествие в Россию.

Из Варшавы Шульгина вел (точнее – вез) член «Треста» и сотрудник ОГПУ Ланский. А пересечь границу свежеиспеченному советскому ответственному работнику И. К. Шварцу (в «Трех столицах» – Эдуард Эмильевич Шмитт) помог сотрудник ОГПУ Михаил Иванович Криницкий (выведенный в книге под псевдонимом Иван Иванович). Во время поездок в Киев и Москву Шульгина сопровождал Сергей Владимирович Дорожинский (Антон Антонович): «Тонкое сухое лицо в пенсне, которое блеснуло, как монокль… Он был бы на месте где-нибудь в дипломатическом корпусе».

Дорожинский, бывший товарищ прокурора Киевского окружного суда, помнил Шульгина еще по Киевскому университету, где последний верховодил «правыми» студентами выпускного курса.

Четвертого января 1926 года на Киевском вокзале Москвы Шульгина встречал Шатской, бывший жандармский полковник (по утверждению белоэмигрантской печати), ставший сотрудником ОГПУ. Он выведен в книге под именем Петра Яковлевича.

В основе описанного Шульгиным в «Трех столицах» разговора с неизвестным «главой контрабандистов», изложившим ему политическое кредо своей организации «приспособившихся к новой власти», лежат беседы автора с Якушевым.

При первой из них, 13 января, присутствовал генерал Потапов. Интересно, что в Красной армии к концу Гражданской войны служили 1400 генералов и офицеров Генерального штаба императорской армии, в том числе 13 полных генералов, 30 генерал-лейтенантов и 113 генерал-майоров.

По заданию Якушева Антон Антонович (Дорожинский) познакомил Шульгина с Петром Яковлевичем – Василием Степановичем Радкевичем, третьим мужем Марии Владиславовны Захарченко-Шульц (Прасковьи Мироновны). Бывшая ответственным секретарем «Треста» Захарченко-Шульц долгими зимними вечерами на даче в Лосиноостровской рассказывала Шульгину о своих трудных нелегальных путешествиях в Россию и о деятельности МОЦРа.

Она призналась ему: «Я старею (тогда ей было около тридцати лет). Чувствую, что это последние мои силы. В „Трест“ я вложила все, и если это оборвется – я жить не буду».

В Москве Якушев дал посланцу РОВСа Шульгину несколько деликатных поручений. Во-первых, ему следовало попытаться изменить точку зрения Врангеля, по сведениям чекистов, не вполне доверявшего «Тресту». «Должен сказать, – признавал в 1927 году, уже после разоблачения „Треста“, Шульгин, – что я с величайшим удовольствием и даже, можно сказать, с энтузиазмом принял это поручение».

Вот что с подачи начальника ИНО ОГПУ ему надлежало внушить генералу Врангелю: «„Трест“ обладает достаточными силами, чтобы сбросить Советскую власть. Но он готовит следующий день, то есть первый день после победы, потребующий сознательного созидательного действия. И вряд ли удастся удержать захваченную власть, погубив лучшие свои силы в уличном бою… Время работает на нас. И рисковать в нашем положении нельзя. Надо бить наверняка. А для этого надо ждать и уметь вовремя воспользоваться благоприятными обстоятельствами».

Шульгин не скрывал, что был в совершеннейшем восторге от мнимых контрабандистов и одновременно огорчен тем, что Врангель его чувствами не воспламенился и «контрабандистами» не заинтересовался.

Было у Якушева для Шульгина и еще одно поручение. Между ними тогда состоялся такой диалог.

– Мы хотели бы, – сказал Якушев, – чтобы вы, благополучно вернувшись, написали книгу, такую же талантливую, как «Дни» и «1920-й год». Мы все поклонники вашего литературного таланта. Эмиграция должна знать, что, несмотря на большевиков, Россия жива и не собирается помирать.

– Как я могу быть уверенным, что мои рассказы не подведут вас? – заколебался Шульгин. Но потом сдался: – Я исполню ваше желание, но только под одним условием.

– Именно?

– Можете ли вы устроить так, чтобы вся моя рукопись предварительно побывала у вас и чтобы вы вычеркнули из нее все, что представляет опасность?

Подумав, Якушев ответил:

– Это возможно.

И действительно: рукопись Шульгина побывала в Москве, на Лубянке, и вернулась к автору в Париж. «В ней, – вспоминал Шульгин, – Якушев вычеркнул только две строки».

Описывая в «Трех столицах» эпоху НЭПа, Шульгин уверял, что Россия вовсю наливается соками жизни. Его друг Чебышев 26 октября 1926 года записал в дневнике: «Странно! Или я чудовищно ошибаюсь в моих предположениях, или Кутепов, Гучков, Шульгин – жертва чудовищной провокации».

На протяжении всего 1926 года Шульгин поддерживал конспиративную переписку с Якушевым. И, на наш взгляд, удивляться тут нечему.

Ведь законспирированный чекист Якушев был кумиром Захарченко-Шульц, посланной в Россию специальным эмиссаром генерала Кутепова (ее вместе с Якушевым генерал лично провожал в Париже). И если Кутепов требовал «постановки террористической борьбы» в России, то Якушев ратовал за сдержанность и осторожность, называл террор «вредной отсебятиной», призывал «сдержать зуд бросать бомбы». И Шульгин, к которому Мария Владиславовна обратилась за советом, поддержал Якушева.

Чтобы «реабилитировать» Шульгина, приведем и такие факты: в ноябре 1926 года Якушев вместе с Захарченко-Шульц в Ревеле (ныне Таллин) провел переговоры с руководством эстонской разведки. В декабре в Париже Якушев встретися с великим князем Николаем Николаевичем, от которого получил его очередное «воззвание» к Красной армии, а также с Кутеповым. Кстати, последний вместе со всем РОВСом полностью находился под контролем ОГПУ: его штаб-квартира в Париже размещалась на втором этаже особняка, любезно предоставленного мужем известной певицы Надежды Плевицкой. Оба они были ценными агентами ОГПУ в Париже.

И вот в конце апреля 1927 года в русской церкви на рю Дарю к Шульгину бросился один из офицеров: «Василий Витальевич, катастрофа! Вы уже знаете об Опперпуте? (Опперпут был еще одной из ключевых фигур „Треста“. – О. X.) Вас просит зайти генерал Кутепов».

Кутепов сообщил Шульгину, что получил две телеграммы: из Финляндии от Захарченко и из Вильно от ее мужа. Обе сообщали, что «Трест» – колоссальная мистификация чекистов.

Девятого июля Врангель писал: «Разгром ряда организаций в России и появившиеся на страницах зарубежной печати разоблачения известного провокатора Опперпута – Стауница – Касаткина вскрывают в полной мере весь крах трехлетней работы А. П. Кутепова. А. П. попал всецело в руки советских Азефов, явившись невольным пособником излавливания именем Великого князя (Николая Николаевича. – О. X.) внутри России врагов Советской власти».

Сама же Захарченко-Шульц признавала, что «чекисты обманули всех – эмиграцию, англичан, поляков, эстонцев».

Стремясь соблюсти лицо и отомстить чекистам, Кутепов направляет в Россию тридцать террористов во главе со своей племянницей. Но планировавшаяся серия терактов была сорвана: часть террористов арестовали, а некоторые смогли вернуться за границу. Опперпут и Захарченко-Шульц были убиты в перестрелке 18 июня 1927 года.

Восьмого октября в газете «Иллюстрированная Россия» известный разоблачитель секретных операций российского Департамента полиции Владимир Бурцев опубликовал статью «В сетях ГПУ», в которой рассказал о заграничных поездках Якушева и Опперпута, ловко втершихся в доверие к эмигрантам, о «человеке необычной смелости» В. В. Шульгине, которому устроили нелегальные поиски сына под непосредственным руководством ОГПУ и даже попросили его написать книгу воспоминаний об этой поездке и отредактировали ее.

Это было тяжелым ударом: репутация Шульгина была подорвана, и достоверность описываемого в «Трех столицах» оказалась под большим сомнением.

Несколько позже Шульгин опубликовал также послесловие к этой книге, где, в частности, писал: «Якушев знал приблизительно мое настроение. Я не скрывал, что считаю погромное разрешение еврейского вопроса великим бедствием для России со многих точек зрения, а также разделял его точку зрения, что террор надо применять с умом. Кроме того, было совершенно ясно, что возрождающаяся, несмотря на большевиков, Россия, произвела на меня сильное впечатление и это не может не отразиться на том, что я пишу…»

В начале 1945 года Шульгин был арестован в Югославии. Когда на допросе полковник СМЕРШ спросил Шульгина, почему он с 1927 года отошел от участия в политической жизни, тот ответил:«„Трест“ был разъяснен как политическая провокация. Значит, меня обманули, как ребенка. Дети не должны заниматься политикой».

И хотя сегодня, быть может, и не слишком актуально звучат слова Шульгина «Мы, монархисты, мечтали о сильной России, коммунисты ее создали», однако самому Шульгину на протяжении его долгой жизни приходилось убедиться в этом не раз.

После освобождения в 1956 году из владимирской тюрьмы Шульгину все же пришлось вернуться в большую политику. Он написал «Письма русским эмигрантам», а в 1965 году снялся в документальном фильме «Перед судом истории». Фильм этот, незаслуженно забытый, запечатлел для потомков одного из последних из идеологов Белого дела, признавшего свое историческое поражение.