10

Тренировка – залог хорошей подготовки

В казарму Линне вернулась поздно – все уже были на месте, когда она переступила порог. Затворив дверь, она увидела, как все взоры обращаются в ее сторону. Линне стряхнула с волос дождевые капли.

– У вас что, нет других дел, кроме как дожидаться моего возвращения?

– Ты, как всегда, думаешь только о себе, – недовольно бросила Катя, срезая с куртки нитку.

Потом протянула ее Оле и добавила:

– Готово! Магдалена, теперь твоя очередь.

– Мне не надо ничего подгонять, – ответила Магдалена не без паники в голосе.

Катя уже несколько недель снимала со всех мерки и подгоняла одежду. Но Линне она не предлагала помощи, а той было все равно. Она не собиралась ушивать свою форму, тем более поручать это другим. Девушки весело смотрели, как Катя подбирается к Магдалене, угрожающе взмахивая в воздухе сантиметром. И хотя та была как минимум на фут выше боевой подруги, она вжалась в стену и выставила вперед ладони, чтобы не подпустить Катю к себе.

– А ну поднимай руки, – засмеялась Катя, – мне нужно измерить твою грудь.

В комнате раздались смешки.

– Щекотно, – сказала Магдалена.

– А ты не дергайся, тогда и щекотно не будет. Надя, иди сюда, поможешь мне. – попросила Катя, но девушка лишь покачала головой.

Линне достала из кармана шинели кипу отсыревших от дождя писем.

– Через пять минут я погашу лампу, – сказала она и сунула Пави послание от парня.

Остальные подались вперед на своих кроватях, а те, чьи постели были в глубине комнаты, подошли ближе и столпились вокруг. Даже Катя на несколько секунд оставила Магдалену в покое, чтобы посмотреть, нет ли письма и для нее.

Девушкам писали много. Создавалось впечатление, что у каждой есть возлюбленный, брат, сестра, отец, мать, а заодно и дядя с тетей, жаждущие узнать, как протекает жизнь в самом экспериментальном полку Союза. Некоторым письма приходили чаще – Ревна, похоже, писала домой каждую неделю, – но с момента начала занятий каждая из них что-то да получила. Кроме Линне.

Ей это и не нужно, – напомнила она себе, вручая Ревне два послания. Кроме отца, ей некому было писать, а в общении с ним она перестала ощущать потребность с пятилетнего возраста.

Когда она протянула очередной конверт Елене, завыла сирена. Разговоры тут же смолкли.

– Что это? – спросила Ревна и потянулась к протезам, которые лежали рядом с кроватью.

– Либо нападение, либо командование изменило график наших первых полетов, – ответила Линне и швырнула оставшиеся письма на ближайшую кровать.

Затем схватила свой шлем авиатора и направилась к двери.

– Вот было бы здорово, если бы ее отослали обратно на фронт, – услышала она Катины слова, закрывая за собой дверь.

Линне бросилась вперед, стараясь оставить далеко позади остальных и избавиться от нарастающей тревоги, от которой у нее дрожали руки. Наконец, она, запыхавшись и чуть не вывалявшись в грязи, остановилась на краю летного поля. Такого она от себя не ожидала. Почему это происходит? Она всегда и ко всему была готова. Первой выпрыгнула из тылового паланкина, доставившего ее бывший полк на фронт. И если чего-то боялась, то смело шла навстречу опасности. Раньше у нее никогда не возникало желания прятаться.

Тучи разошлись, обнажив яркий ломоть луны.

Зима ждала, когда вслед за Линне подтянутся остальные и выстроятся за спиной командира.

– Доброе утро, леди! Теперь, когда вы, наконец, начнете летать друг с другом, вам, помимо прочего, придется привыкать и к новому ночному графику. Штурманам и пилотам – разбиться по парам. Инженеры за мной – будем помогать им взлетать.

Инженеры неуверенно вышли из шеренги, чтобы последовать за Тамарой. Девушки по обе стороны от Линне повернулись в поисках напарниц, словно не заметив ее. Девушку уколола обида. А может, это просто нервы? Она вытащила сигарету и сказала себе, что ей на это наплевать. Больно надо часами торчать в тесной кабине с напарницей, у которой никогда не закрывается рот, и иглой, высасывающей из тебя жизнь.

Девушки парами зашагали к своим аэропланам. Из пилотов без пары осталась лишь одна – еще только подходившая к летному полю, аккуратно выбирая дорогу. На ее протезах поблескивал лунный свет.

Линне дождалась, пока Ревна не подойдет достаточно близко – у нее не было никакого желания кричать.

– Который из аэропланов твой? – поинтересовалась она.

Во рту у нее пересохло, язык слушался с трудом.

Ревна поникла и, ссутулившись, спросила:

– Хочешь полететь со мной?

По-хорошему надо бы ответить «да», однако Линне всегда предпочитала честность доброте. Она пожала плечами.

Ревна выпрямила спину и гордо прошествовала мимо нее, вздернув подбородок.

– Вон тот.

Линне зашагала за пилотом, из ее пальцев струились искры. Она не знала, смеяться ей или орать. Неужели ты действительно с ней полетишь? Интересно, Ревна сейчас думает о том же?

Та остановилась у крыла своего аэроплана – уродливого, без украшений, с обрезанным носом. Линне поверить не могла, что ей придется вливать в эту нескладную штуковину искры своей жизни, тогда как в воздухе правят бал элегантные Небесные кони и могущественные Драконы.

– Садись сзади, – сказала Ревна.

– И как ты собираешься туда забраться? – Линне взглянула на сиденье пилота. – Только без обид, – добавила она.

Ревна стиснула зубы. Линне кожей чувствовала накал ее ярости.

– Я…

Заткнись. Ревна забралась на край крыла. Затем прямо у нее перед носом забросила себя в кабину. Причем с легкостью – Линне пришлось это признать. Вполне возможно, она слишком поспешила со своими выводами.

Внимание Линне привлекли доносившиеся с поля крики. Первая Стрекоза, раскачиваясь из стороны в сторону, неуверенно поднялась в воздух темной тенью, резко контрастирующей со светом ламп на зеленой траве, в котором сверкнули нарисованные языки пламени. Аэроплан Кати. Девушки захлопали.

Линне увидела, как Стрекоза опасно клюнула носом, чуть не уткнулась в землю, но потом так резко рванула вверх, что у девушки внутри все перевернулось. Да, это было куда сложнее, чем приводить в действие стиральные машины и радиостанции. И провал теперь означал не шлепок по запястью и даже не ссылку в Мистелгард. Провал теперь означал возвращение домой в гробу или смерть в какой-нибудь дыре без всяких похорон.

Раньше я то и дело оказывалась на волосок от смерти. Каждый раз, когда полк Кослена шел в наступление, ее жизнь неизменно оказывалась под угрозой. Здесь, в тылу, в окружении единомышленников, ей полагалось чувствовать себя в большей безопасности. Выкурить бы сейчас сигарету… Но, сунув ее в уголок рта, она заметила, что у нее под ногами поскрипывают доски, а крылья машины обтянуты полотном. У Линне не было желания сжечь собственный аэроплан еще до того, как тот оторвется от земли.

Машину начало трясти, и Линне схватилась за края кабины, стараясь сохранить равновесие.

– Готова? – прозвучал рядом с ее ухом голос Ревны.

Нет.

– Конечно.

Линне пыталась сориентироваться. Ее колени упирались в сиденье Ревны. Сзади к нему был пришит карман для карты, у правой руки был установлен компас. Она застегнула ремни и произнесла в трубку рядом с ухом.

– Ну и что я должна делать?

– А ты не знаешь?

Слабый жестяный звон переговорной трубы не смог заглушить сквозившее в голосе Ревны недоверие.

Линне нахмурилась. Последние три недели она провела отнюдь не за изучением всех деталей строения Стрекозы.

– Полагаю, мне надо что-то делать с искрами.

Какое открытие! Гениально.

– Там есть дроссель, – сказала Ревна. – Мы не взлетим, пока ты не направишь в него свою энергию.

Дросселем оказалась длинная стальная труба, торчавшая из пола кабины и соединявшая ее искры с двигателем. Она могла левой рукой питать двигатель, а правой вести огонь по врагу. Линне закатала рукав, потянулась к трубе, взялась за рукоятку и тут же почувствовала себя даже хуже, чем в своем первом бою. Но все же вытолкнула из себя тонкий ручеек искр – в точности как ее учили. А потом подняла глаза – как раз чтобы увидеть судорожный рывок машины и решетку вокруг пилотского сиденья, заключившую Ревну в сияющую клетку. Линне хотела было изумленно ахнуть, но осеклась, почувствовав острую боль. Пока она смотрела на Ревну, из трубы выстрелила живая нить и обвилась вокруг ее запястья.

– Черт.

Она попыталась отдернуть руку, но Стрекоза ее не отпустила. Струившиеся из руки искры иссякли.

– За языком следи! – крикнула ей Ревна.

– Ты что, шутишь?

Ревна выглядела так, будто ее жрали живьем и при этом единственное, казалось, что ее интересовало, это слова, слетавшие с губ Линне.

Крылья аэроплана дернулись. Линне ощутила, как к ней возвращается самообладание, как понемногу отступает паника. Надо расслабиться. Если успокоиться, все будет хорошо, ведь летать так здорово…

Но страх мертвой хваткой держал Линне, разметав в стороны все другие чувства. У нее так дрожала рука, что пальцы выбивали по искроводной трубе барабанную дробь. Противоестественная магия Узора и на поле была неприятна, а теперь засела у нее в голове. «Убирайся прочь!» Линне скорчилась и попыталась оторвать руку.

– Перестань. Перестань, – твердила ей Ревна, и паника Линне сменилась спокойствием, хоть и с ноткой отчаяния. – Если не успокоишься, мы никуда не полетим.

– Ну уж нет, – прошептала Линне.

Она физически ощущала смятение аэроплана, нервозность, которую она в него вливала. И тут же – благотворное влияние Ревны, пытавшейся их обеих утешить, посылавшей Стрекозе успокоительные мысли в попытке выровнять машину. И, хотя Ревна ничего об этом не говорила, Линне также чувствовала нетерпение, негодование и гнев пилота, направленные на нее, потому что все уже взлетели, и лишь они одни застряли на земле. Из-за Линне никто и никогда еще не терпел поражения. Она с такой силой сжала свободную руку, что пальцы свело судорогой, а ладонь, в кожу которой вонзились ногти, полыхнула огнем. И тут же почувствовала, что аэроплан выровнялся.

– Хорошо, – сказала Ревна.

Инженеры семафорили руками, показывая предпоследнему аэроплану, что можно взлетать. Надо было взять себя в руки. Она обязана сделать то же, что и другие. Ради этого она бросила отцу вызов. Я солдат. Тот самый, которого прозвали львенком. Но это было в другом полку сто лет назад, когда все считали ее мужчиной. Она наполнила грудь воздухом и сильнее сжала искропроводную трубу, которая загудела жизнью и теплом.

– Что я должна делать?

– Расслабься.

– Это все, что ты можешь мне сказать?

К Стрекозе подбежали инженеры. Увидев Линне, Магдалена сморщила нос.

– Что ты здесь делаешь?

– Ты же у нас умница, скажи мне сама, – сказала Линне.

– Если ты все испортишь, и Ревна… – начала было Магдалена.

Оля ткнула ее локтем в бок.

– Болтать потом будем, сейчас надо работать.

Магдалена бросила на Линне мрачный взгляд, подпрыгнула к сиденью Ревны и затянула на спинке один из чудовищных когтей, на миг сверкнув в воздухе отверткой.

– Готова? – спросила она.

– Да, – ответила Ревна.

Линне почувствовала легкую тошноту. Стрекоза выстрелила вверх по ее руке смесью нетерпения и презрения. Приготовься.

На летном поле появились две серые фигурки. Линне увидела крохотный язычок пламени, чем-то похожий на звезду, и поняла, что это Досторов прикурил сигарету. Стрекоза напряглась. Спертый воздух кабины взял Линне в плен. Но думать об этом было некогда: им уже махала Зима. Пришла их очередь взлетать.

– Удачи! – крикнула Магдалена, спрыгнув на землю и взмахнув рукой.

Потом она отошла от носа аэроплана и выхватила засунутые за пояс флажки. И хотя помнить сигналы полагалось Линне, Ревна не нуждалась в ее помощи, чтобы понять – им дали команду на взлет.

– Все в порядке? – спросила Ревна.

– Конечно.

Линне постаралась произнести это с изрядной долей насмешки и презрения, но от ее ответа Стрекоза встревожилась еще больше, сообщив обеим девушкам, что сказанное – ложь. Труба в ее руке гудела, пытаясь добыть из нее искры.

– И что теперь?

– Подожди, – ответила Ревна и настроила что-то перед собой, щелкнув переключателем.

Без привычной стайки Стрекоз летное поле перед ними выглядело пустынным. В дальнем конце базы Линне видела силуэты деревьев, за которыми начинались равнины, тянувшиеся до черных – чернее черного – отрогов гор.

Инженеры отошли в сторону. Зима просигналила им, что путь свободен.

– Запустить двигатель, – сказала Ревна.

Линне сделала глубокий вдох. Это она отрабатывала. Отрабатывала столько раз! Девушка опять попробовала направить в трубу поток своих искр, постепенно его наращивая. Но аэроплан задрожал и накренился, словно пытался не взлететь, а приземлиться.

– Прямее, – подсказывала ей Ревна.

Линне подавила желание ударить что-нибудь. Потом сосредоточилась на спинке сиденья Ревны – единственном предмете, который, по всей видимости, не дрожал мелкой дрожью. «Не думай». Если прикипеть взглядом к этому сиденью, то можно сделать вид, что…

Они взлетели в воздух. Ее искры полыхнули огнем, запаниковали, и ароплан с такой скоростью рванул к звездам, что из горла Линне вырвался сдавленный крик.

Смех. Ревна хохотала. Линне пнула спинку ее сиденья.

– Прекрати, – плаксиво сказала она.

Плаксиво. Без всяких шуток.

– Мы летим, – ответила ей Ревна.

Аэроплан, похоже, не смеялся и не веселился. Линне уловила его всепоглощающую радость от свободного скольжения по воздуху. На миг она воспарила вместе с ним, и живой металл сильнее обхватил ее руку.

Ощущение свободы куда-то провалилось, а вслед за ним и они сами. Линне не умела действовать в команде, она была самозванкой, ни на что не годным звеном между пилотом и аэропланом. Рев двигателя, еще секунду назад такой мощный, стих, и они полетели вниз.

– Поддай мощности, – крикнула Ревна.

Линне ее услышала, но лишь испытала чувство отчаяния. Сердце билось о ребра. Надо было вновь овладеть собой и сделать все, что положено. Но по ее телу струился липкий пот, а искры куда-то пропали, и она не могла их отыскать.

– Линне…

– Я пытаюсь.

Нет, плакать нельзя. Она брызнула искрами – от страха и желания спастись. Представила, как ее отошлют обратно к отцу, как она будет объяснять ему, почему так случилось. Аэроплан подскочил вперед, подхваченный бризом, и заложил вираж, накренившись на правый борт. Линне прибавила мощности, и они тут же подпрыгнули.

– Линне, – предостерегающе сказала Ревна, – не так резко.

– Попробуй сама, – огрызнулась та.

– Не хотелось бы разбиться!

Линне пыталась контролировать поток своих искр, равномерно направляя их, как во время занятий. Двигатель чихнул, оглушительно взревел и, наконец, выровнялся. Она на мгновение закрыла глаза и выдохнула. Затем, наконец, бросила взгляд через бортик кабины.

Стрекоза стремительно неслась, вылетев за пределы базы, забравшись намного дальше, чем планировалось во время первого полета. В Линне вгрызался холодный, вольный ветер. Ревна неуклюже развернула машину, аэроплан покачнулся, клюнул носом, и тело Линне воспарило над сиденьем. Она коротко вскрикнула, Стрекоза напряглась. Искры зашипели.

– Дерьмо собачье, – выругалась она, опять полыхнув вспышкой.

Воздух вокруг нее нагрелся и стал пощипывать кожу.

– Не делай так больше, пожалуйста, – попросила Ревна.

Лучше от этого не стало. Линне пыталась сохранять самообладание, но весь полет представлял собой нескончаемую череду виражей, кренов и внезапных потерь высоты. Она ругалась, кричала и тяжело дышала. Внутренности завязывались в пять разных узлов. Больше всего помогали мысли об отце – в груди от этого все сжималось, однако ярость позволяла ей хоть как-то сосредоточиться. Но она никак не могла избавиться от повергавшего в дрожь ощущения, что в ее голове сидит что-то еще.

Мысли о том, что будет дальше, Линне гнала прочь. Не успеют они приземлиться, как она тут же станет посмешищем для всего полка. Вон напарница уже решила над ней позубоскалить.

– Знаешь, вообще-то мы в воздухе, – сказала Ревна.

Стрекоза явно уловила нотки самодовольства в воздухе кабины, тут же начав выделываться.

– Может, тебе стоит подать рапорт о переводе в пехотный полк?

– Что-то ты больно развеселилась, – ответила сквозь сжатые зубы штурман.

Обратный путь на базу сопровождался бесконечной руганью Линне и содроганиями Ревны. С каждым вдохом Стрекоза давила на них все больше и больше. Только когда они без приключений приземлились и Ревна дала ей добро отключить поток искр, Линне смогла осознать, насколько все плохо. Чувства вырвались на волю, будто пробив ледяной покров реки и обнаружив, что по ту сторону есть воздух.

У нее дрожали ноги. Дрожали руки. Даже клацали зубы. Когда она оторвалась от дросселя, тонкая нить скользнула с руки и отпустила ее. Там, где она вонзалась в ее тело, осталась крохотная точка. Раскатывая рукав, она изо всех сил стараясь не хватать ртом воздух.

– Э-э-э… – произнесла Ревна.

Линне не требовался контакт со Стрекозой, дабы понять, что боевая подруга пытается найти ободряющие слова.

– Уверена, что в следующий раз будет лучше.

Из этой штуковины пора было выбираться. Линне кое-как перевалилась через бортик кабины и соскользнула вниз – к земле и свободе. Потом пригнулась, положив на колени руки. У нее кружилась голова.

– Что с тобой случилось? – спросила Магдалена, подойдя к Линне. Девушка даже не пыталась скрыть насмешку.

При этом остановилась слишком близко от нее.

– Больше не хочешь посмеяться над своим пилотом? – сказала Магдалена и повращала плечами, словно готовясь к драке.

Линне знала, что ростом не вышла, но давно уже не чувствовала себя такой маленькой, как в ту минуту. Первым ее порывом было отступить. Вторым – ударить.

– Будь у тебя выбор, ты бы не стала подниматься в воздух, – сказала она, – по своей воле никто бы не стал.

Мимо них пронеслась Катя. Бросившись к Ревне, она спросила:

– Ну как?

Магдалена злобно посмотрела на Линне.

– Никто, говоришь?

Штурмана снова пробила дрожь. Ей захотелось провалиться под землю, чтобы почва поглотила ее без остатка.

– Ты даже не представляешь себе, что это такое.

Магдалена нависла над ней.

– Ты высмеивала Ревну. Говорила, что она не на своем месте. Но, насколько я могу судить, не она, а ты не сумела справиться с заданием.

– Потому что задание было ошибкой, – прошипела Линне.

Оно и в самом деле было ошибкой – только так и никак иначе. Штурман не для того зашла так далеко и столь многим бросила вызов, чтобы бледнеть от страха.

На лице Магдалены мелькнула тень отвращения.

– Невероятно…

– Девушки! – крикнула Зима, быстро шагая по полю. – Это занятие, а не посиделки за чаем. Меняетесь штурманами и снова в полет.

Линне пошатнулась. Опять. Ей снова и снова придется переливать свою жизнь в Узор ради череды точных, аккуратных маневров. Ей хотелось послать все куда подальше. Хотелось плакать. Может, даже вернуться домой. Тоже мне штурман.

«Просто война – не женское дело, мисс», – произнес на задворках разума голос полковника Кослена. Но она скорее умрет в кабине, чем допустит, чтобы он оказался прав.

* * *

Стрекозы были далеки от совершенства. Во-первых, они были слишком медленными. Во-вторых, хотя небольшой вес позволял им лучше маневрировать, любой, самый слабый бриз мог сбить их с курса.

Первые бомбы у них на борту во время взлета раскачивались, будто маятник, и инженерам понадобилась пара недель, чтобы подогнать их вес. В открытой кабине завывал ветер, бросая в лицо дождь и ледяную крупу, вгрызаясь в щеки и ничем не прикрытые шеи. Радиосвязи на борту не было, а в переговорную трубу пилот и штурман едва друг друга слышали. Команды с земли приходилось подавать флажками. Лишнее снаряжение тянуло аэропланы вниз, поэтому девушки внимательно осмотрели аварийные комплекты жизнеобеспечения и выбросили из кабин все ненужное – к ярости полковника Гесовца. В большинстве случаев им придется совершать ночные боевые вылеты к ближайшей линии фронта, поэтому в консервированных продуктах не было никакого смысла. Обтянутые холстиной крылья и деревянные носы аэропланов были слишком уязвимы для искр и огня Драконов, а летали они слишком низко над землей, чтобы экипаж мог надлежащим образом воспользоваться парашютами. С пайками и растопкой для костров тоже пришлось расстаться. Солдаты, пропавшие без вести на фронте, автоматически причислялись к изменникам и дезертирам, поэтому мысль о том, чтобы пешком преодолеть дикую ридданскую равнину только для того, чтобы оказаться в тюремной камере, никого не прельщала. Так что брать с собой походное снаряжение было глупо.

Теперь Стрекоза стала вторым «я» Ревны. Она думала об аэроплане, когда съедала на рассвете завтрак, и ему же посвящала последнюю мысль перед тем, как лечь спать. Вместо рук у нее были крылья, вместо ног – хвост. Вне кабины Стрекозы она видела только половину мира, зато внутри аэроплана смогла разглядеть его целиком. Научилась чувствовать воздушные потоки, когда они увлекали ее за собой, и очарование Узора, направлявшего крылья. Видела его нити, которые тянулись над аэропланами и извивались, следуя руслу реки. Ощущала биение жизни в кабине.

Тамара постоянно меняла штурманов, ставила их в пару с другими партнерами. Все штурманы воспринимались по-разному, их эмоции сплетались с ее собственными до тех пор, пока она не переставала понимать, кто именно и что именно думает. У Галины был легкий и переменчивый нрав, такой же, как ее болтовня. Ася оказалась такой незаметной, что Ревне приходилось без конца проверять, не выпала ли она из кабины. С Надей было тяжело, она то и дело задавала опрометчивые вопросы, как правило о ее ногах, ничуть не беспокоясь о душевном состоянии Ревны.

Но хуже всего было с Линне. Та орала и ругалась с момент взлета и до приземления. Стрекоза от этого нервничала, и после каждого такого полета у Ревны дрожали руки, однако от чего именно – от страха Линне или от ее собственного гнева, – она сказать не могла. После полетов Линне гордо уходила к своим друзьям-скаровцам. «Хоть одной из нас после войны не будет грозить опасность со стороны Союза», – горько думала Ревна.

Она надеялась, что кто-то попросится к ней в постоянные напарницы, но девушки уже разбились на пары, и свободных штурманов осталось мало. Что станет с ее семьей, если она окажется без напарниицы? Когда, наконец, во время одного из учебных полетов она набралась храбрости и спросила об этом Надю, та лишь пожала плечами и сказала:

– Мы уже договорились летать с Еленой, мне очень жаль.

Судя по тону, ей действительно было жаль, но после каждого занятия у Ревны в ушах еще долго звенели слова Линне: «Ты стала бы с ней летать?»

Магдалена где-то отыскала стремянку, однако Ревна ненавидела ее использовать. Она забиралась в Стрекозу и покидала ее с помощью Узора, даже когда после долгих часов тренировок туманился взор и болела грудь там, где в нее вонзались живые когти. Порой сил выдернуть себя из машины не хватало, и тогда она просто вываливалась из кабины. В такие минуты протезы с силой лупили по культям, и в ногах огнем полыхала фантомная боль. А иногда, когда ей было плевать на обращенные на нее жалостливые взгляды, она брала в санчасти кресло-каталку. Не важно, что о ней думали. Важно только то, что она умеет летать.

* * *

Холодным, серым вечером их окончательно разбили на пары. Явившись на следующий день в столовую на завтрак, Ревна увидела на стене объявление, вокруг которого сгрудились девушки. Она задела стол, с неприятным звуком ударившись о него ногой, и споткнулась. Другие толкались, чтобы лучше разглядеть написанное, а увидев свои имена и фамилии напарников, оживленно перекрикивались.

Ей тоже следовало отыскать себя в этом списке. Но она отчаянно, ужасно не хотела этого делать. Чтобы найти надежного партнера, требовалось больше времени. Однако они уже налетали по сто пятьдесят часов, почти столько же, сколько авиаторы полковника Гесовца. И у нее уже был опыт полета с каждым из штурманов.

Формирование постоянного состава означало, что им осталось преодолеть одно-единственное, последнее препятствие. Все чуть с ума не сходили от возбуждения. Все, кроме нее.

Когда толпа немного поредела, она протолкалась поближе, чтобы прочесть объявление. Первым в столбце шло имя пилота. Ревна пробежала глазами список, пока не нашла себя.

ПИЛОТ: РЕВНА РОШЕНА

ШТУРМАН: ЛИННЕ ЗОЛОНОВ

ИНЖЕНЕР: МАГДАЛЕНА ЧУЙКОВА

У Ревны упало сердце. Может, Тамара решила, что они друзья? Может, увидела, что они перестали ссориться, и сделала из этого неверные выводы? Или ей просто банально не повезло. Или же Линне приглядывала за Ревной по заданию своих дружков-скаровцев.

А может, остальные доложили о своих предпочтениях, и ее брать в напарницы никто не захотел.

– Эй, – коснулась ее плеча Магдалена.

У девушки был такой вид, будто она со вечерашнего вечера без отдыха торчала в лаборатории. Вьющиеся волосы Магдалены были стянуты в хвост на затылке, щека испачкана маслом.

– Мы вместе, – сказала она, и они с Ревной уселись на ближайшие свободные стулья, – и вместе мы наверняка сможем противостоять ей. Сиди, я принесу тебе завтрак.

Ревна чувствовала в животе какую-то тяжесть. Теперь она еще на шаг ближе. Ей бы порадоваться за себя и подруг. И тому, что она обеспечила маме с Лайфой будущее. Тому, что ей дали шанс нанести по Эльде ответный удар.

Только вот существование Линне мешало ей радоваться. Та воплощала собой Союз, загубивший Ревне жизнь. При воспоминании о том, как Линне паниковала в кабине, Ревну охватывало чувство вины. Ревна могла с ней летать, хотя это было и непросто. Интересно, если бы она стала настаивать, чтобы Линне летала с кем-то другим, обрекла бы она тем самым на мучения другого пилота? Ревна успокаивала себя тем, что самой Линне было бы легче, если бы она летала с подругой.

«Но это же Линне, – предательски прошептал голос в голове, – у нее нет подруг».

* * *

Пока инженеры готовили машины к следующему полету, Ревна решила отправиться к Тамаре. Ветер разогнал с неба все тучи, обнажив темно-синее сумеречное небо. По покрывшейся изморозью земле скользили ноги. Посыльные паланкины, бегавшие по базе, то и дело шли юзом; пальцы протезов Ревны на каждом шагу вонзались в доски. Непослушные, как и она сама. Ей бы укротить свой гнев и попытаться привыкнуть к новой партнерше.

Так говорила себе прежняя Ревна. Но если она хочет выиграть войну ради своих друзей и семьи, то за себя нужно бороться.

Из приоткрытой двери кабинета Тамары до Ревны доносился приглушенный гул голосов. Ей хотелось сесть – протезы натерли культи, и их надо было подтянуть. Однако хороший солдат в разговоры не встревает. Ха. Может, она заразилась этим от Линне?

До ее слуха донеслось нетерпеливое: «Сэр… мэм…» Голос был ей знаком. Самодовольный и всезнающий. Голос, звеневший в ее ушах, как пощечина. Ты стала бы с ней летать?

Ревна распахнула дверь и вошла в кабинет. Чтобы не упасть, переступая порог, схватилась за косяк. Тамара с Линне подняли на нее глаза. Щеки штурмана залились краской. Ревну охватил гнев, она чувствовала себя так, словно опять оказалась в железных тисках Стрекозы. Именно Линне тянула вниз и себя, и ее. Именно Линне была слабым звеном и не заслуживала доверия. Ревна так задрожала, что не решилась убрать руки с дверного косяка.

Тамара окинула ее спокойным взглядом.

– Подожди за дверью, я через минуту освобожусь.

– Я тоже не хочу с ней летать, – произнесла Ревна.

Линне еще гуще залилась румянцем, развеяв последние сомнения. На Ревну, обрушившись со всей силой, нахлынуло смущение. Мама устроила бы ей ужасный нагоняй за то, что она отказалась подчиниться приказу командира, тем более в присутствии Линне.

Тамара тяжело вздохнула.

– Мне очень жаль, что ваша взаимная неприязнь мешает работе. Надеюсь, ваши возражения носят общий характер и никоим образом не вызваны сомнениями в боевых качествах каждой из вас.

Повисла долгая, тяжелая тишина. Ревна не могла заставить себя взглянуть на Линне.

Тамара потерла лоб.

– После стольких часов, проведенных в полетах, я было решила, что вы уж точно не станете сомневаться друг в друге. Сейчас мне будет уже трудно внести изменения в список. Другие девушки подали рапорты, попросив назначить им конкретных партнеров, и теперь любые изменения надо будет согласовывать с ними.

Грудь Ревны сдавило от досады. Значит, она осталась единственным не занятым пилотом. Но должен же быть другой выход. Что ей теперь делать? Определить проблему, – сказал бы ей папа.

Проблема заключалась в следующем: Линне. Как устранить проблему, если с этой самой проблемой приходится сотрудничать?

– Завтра у вас экзаменационный полет, – продолжала Тамара, – председателем комиссии назначен генерал Церлин, а у него нет времени на всякие мелкие ссоры. Если вы согласитесь лететь завтра в паре, я подумаю, что можно будет сделать потом, чтобы подобрать вам постоянных напарниц. Однако, – она скривила уголок рта, – если вы действительно не можете летать вместе, то и для вас, и для аэроплана будет лучше и безопаснее от полетов отказаться. Ну так как, вычеркивать вас из списка?

– Нет! – хором воскликнули они.

Пальцы Ревны вонзились в пол, и дешевая фанера заскрипела. Нет, она не будет той единственной, кто останется на взлетном поле. Ревна воскресила в памяти ощущение ветра в полете, перед ее глазами встал Узор, распростершийся вокруг серебристым одеялом. И мысленно она перебрала причины, по которым должна сражаться, – ради Узора, ради семьи, ради друзей. Летать в паре с Линне лучше, чем торчать на земле.

Она несмело посмотрела на генеральскую дочь. Та не удостоила ее взглядом и с такой силой сжала кулаки, что у нее резко побелели костяшки. У самой переносицы у нее красовалось несколько веснушек. Раньше Ревна их никогда не замечала. И ни разу не видела Линне такой бледной.

Тамара внимательно за ними наблюдала.

– Если так, то пока можете идти, – командным голосом произнесла она.

– Слушаюсь, мэм, – ответила Ревна.

– Так точно, мэм, – рявкнула Линне, не желая от нее отставать.

Тамара вздохнула и придвинула к себе пишущую машинку. Впервые за все это время Ревна заметила ее впавшие щеки и мешки под глазами. На нее опять накатило чувство стыда. У их командира было полно и других забот. И думать, что их проблема важнее прочих, было эгоистично.

– Ну что же, в таком случае советую вам расслабиться. Постарайтесь найти общий язык. Можете считать это приказом вышестоящего офицера.

Она кивком отпустила их, и теперь они должны были вместе выйти из кабинета. Обеим было неловко.

– Послушай, – начала Ревна, как только они оказались за дверью.

Она и сама толком не знала, что именно хотела сказать, но любые слова будут лучше молчания. И помогут им вместе летать.

– Увидимся на поле, – бросила Линне и отвернулась.

Затем она двинулась прочь – слишком быстро, чтобы Ревна могла ее догнать.