9

Союз – это сила

После спектакля, устроенного Линне в столовой, Ревна решила, что больше не будет играть роль жертвы. В последний раз против нее и ее увечья так открыто и нагло выступали много лет назад. Обычно окружающие вели себя как большинство девушек – умолкали, когда надо было говорить, и не верили, когда надо было доверять. Ревна представила, как у Линне отвиснет челюсть, когда та увидит ее полет. Да, Линне может пользоваться искрами, и что с того? Искры были у каждого дурака, и обращаться с ними умели многие тысячи. Но на то, что делала Ревна, были способны лишь единицы.

«Стоит выиграть одну войну, и ты выиграешь все», – напомнила она себе. В Интелгард Ревна приехала совсем не для того, чтобы ею помыкали или принижали ее способности, – для вступления в этот полк у нее были свои причины.

Если ей суждено выиграть эту войну, она сделает это не ради Союза или таких, как Линне. Ревна сделает это ради своей семьи, ради друзей, ради себя самой.

Полеты придавали ей сил, однако сомнения по-прежнему вонзались в нее иголками, стоило ей сунуть руки в пилотские перчатки. Каждый раз, когда на ее теле смыкались гигантские пальцы Стрекозы, она дрожала всем телом; ее протезы судорожно корчились. Но аэроплан, на котором она летала, ее любил, и когда Тамара включала двигатель, Ревна буквально растворялась в этом новом для нее существе, способном лететь куда захочется и делать что угодно. Узор менял ее зрение; окрашивал всё в серебристые тона и показывал сельские просторы Риддана такими, какими раньше она их ни разу не видела. Пахотные земли не просыхали от непрекращающихся осенних дождей, а тянувшаяся за базой равнина сплетала в единый ковер золотистые и зеленые оттенки кустарника и травы. Глядя на все это, она верила, что какой-нибудь бог раскрасил землю яркими полосами свежескошенного сена, напрочь позабыв о снеге, покрывающем ее восемь месяцев в году.

Ревна училась управлять аэропланом легкими движениями, подлаживаться под ветер и погодные условия. Приучала его кружить и подпрыгивать в воздухе, училась использовать в качестве тяги грубую силу. Училась видеть хлипкие, разбросанные в беспорядке строения Интелгарда в их истинном виде, распознавать уходившие за ним вдаль равнины и юго-восточные отроги Каравельских гор, исполинскими зубьями маячившие на горизонте. Дважды они летали за их гряду, но каждый раз возвращались, не успев даже одним глазком глянуть на фронт.

Пока Тамара летала с одним из пилотов, остальные, дожидаясь своей очереди, долгими часами упражнялись на земле. Тамаре приходилось взлетать по двадцать два раза в день, снова и снова напитывать своими искрами дроссель. Волосы командора стали сухими и тонкими, кожа приобрела землистый оттенок. Стрекозы жадно всасывали ее искры, будто каждый раз прокалывали ее иголкой и выкачивали очередную порцию жизни. Когда Тамара закатывала рукава, девушки видели на ее предплечьях множество синяков и красных точек в тех местах, где вены выступали на поверхности кожи, образуя своеобразную татуировку. Но она неутомимо продолжала летать. Однажды, во время полета с Ревной, Тамара уснула, и аэроплан настолько потяжелел, что Ревна уже решила, что они вот-вот сверзятся прямо с небес на землю. И чтобы замедлить снижение машины, ей пришлось что было сил дернуть Узор. Тамара вздрогнула и очнулась.

– Отличное применение силы, – сказала она бодрым голосом, и Ревне даже показалось, что та совсем не отключалась, – я понимаю, мы не очень любим обсуждать подобные вещи, но если с твоим штурманом что-то случится, ты сразу почувствуешь. Долго удерживать аэроплан в воздухе после этого у тебя не получится, поэтому в такой ситуации лучше всего сесть на своей территории и выпустить сигнальную ракету.

Ревна понимала, что командор пытается скрыть охватившую ее чудовищную усталость. Точно так же поступала и мама. А что еще Тамаре оставалось делать? Гесовец наверняка не станет им помогать.

Прежде чем Тамара разрешила им полеты со штурманами, прошла еще неделя. А когда она наконец сообщила об этом пилотам, они встретили ее слова мощным залпом приветственных возгласов, от которого задребезжали тонкие стены кабинета командора. В столовую девушки отправились с таким видом, словно уже выиграли свое первое сражение.

– За то, чтобы мы завтра не разбились и не погибли! – произнесла Катя, приподняв свой оловянный стаканчик, когда они сели.

– Верно! Верно говоришь! – хором закричали ей в ответ.

Надя брызнула снопом холодных искр, вспыхнувших, как фейерверк. Когда они посыпались им на волосы и шеи, все завизжали. Надя не могла ничего поделать со своей силой. Ревна даже не надеялась, что Надя станет летать с ней в паре.

Из противоположного, мужского угла столовой послышались саркастические смешки. Линне, сидевшая в одиночестве у стены, фыркнула и вновь уткнулась в учебник по выживанию, который читала.

– Жалкая ведьма, – тихо молвила Магдалена, – я так думаю, ее жизнь просто невыносима.

Она отправила в рот кусок хрящеватой свинины, чуть не подавилась и добавила:

– Как и эта еда. Подай мне соль.

Катя протянула ей солонку.

– У нее такой вид, будто она никак не может решить, что лучше – покончить с собой или прибить нас.

– Да нет, внешне как раз не скажешь, что у нее все так плохо, – сказала Ревна и ткнула Магдалену локтем в бок.

В этот момент к Линне подошел тот самый брюнет, который подбил ее на стрельбу по капусте.

– Глазам своим не верю, – сказала Катя, грохнув ложкой по столу.

– Уже третий раз за неделю.

Все вытянули шеи, чтобы лучше видеть, и за столом стало тихо.

Брюнет увидел обращенные в их сторону взоры, улыбнулся не без некоторого смущения и отдал честь. Затем вернулся в противоположный угол столовой, неофициально объявленный мужским, оставив залившуюся краской Линне бросать во все стороны хмурые, сердитые взгляды. Ревна сделала вид, что внимательно вглядывается в корку черствого хлеба.

– Как бы то ни было… – произнесла она, понятия не имея, что сказать дальше.

Линне снова вернулась к своей книге. Но страницу, как заметила Ревна, так и не перевернула.

– Лихо же у нее получается, – многозначительно заметила Катя и тонкой струйкой вылила из ложки в миску жирный навар.

– Ну же, продолжай, – закатив глаза, сказала Пави, – она вполне этого заслуживает.

Катя подалась вперед.

– Как так вышло, что она первой из нас закадрила парня? – спросила она.

И сделала это довольно громко. Ревна увидела, как рука Линне смяла уголок страницы.

– Может, пока она притворялась одним из них, она узнала что-то важное о парнях, – сказала Пави.

– Да не кадрит она никого. Нет-нет, я ее совсем не защищаю. – пояснила Надя, когда Катя бросила на нее недоверчивый взгляд. – Но правила есть правила. И каждый, кому известны правила…

Она кивнула в сторону Линне.

– И мы же не знаем наверняка, почему он к ней подходил, – добавила Ревна.

Не надо было ей защищать Линне – та вступаться за нее в жизни не стала бы. Однако Ревна все еще помнила, как чувствует себя человек, когда у него шепчутся за спиной.

– Не смеши меня, мы все видели его на стрельбище, – вставила свое слово Оля, и уголки ее рта приподнялись в горькой улыбке. – «Будь милой, очаровательной и ласковой девушкой, Олюшка, мужчинам это нравится». Эх, не надо было мне слушать маму.

– А мне к моей, наоборот, стоило бы прислушаться, – вздохнула Катя, теребя манжету своей форменной куртки.

Она вышила на ней жар-птицу, обрамленную венком из плюща, и теперь та танцевала в свете фонарей.

Ревна пожала плечами. Она никогда ни по кому не сохла, по крайней мере так, как в ее понимании должна сохнуть влюбленная девушка. А парни, глядя на нее, в первую очередь видели ее ноги и только потом все остальное.

– Он один вокруг нее крутится, – сказала она, – что-то непохоже, чтобы остальные тоже падали перед ней штабелями.

Мимо них прошел блондин в форме скаровца. Тут же повисла гробовая тишина – словно кто-то выключил радио.

Ревна проглотила свое следующее предложение, стараясь даже не думать ни о чем предосудительном. Именно так «Скаров» и действовал на людей. Когда агенты проходили мимо, все замолкали.

Он им кивнул. Это был тот самый доброжелательный с виду парень, который улыбался всем, кого встречал. Но Ревну это никоим образом не успокоило. Ее пальцы мертвой хваткой сжали ложку. В какой-то момент ей показалось, что он намеревается устроиться рядом с ними, и это ее страшно испугало. Она не стала бы сидеть с ним за одним столом. Она ничего не могла сделать для папы, но это – могла.

Он прошел мимо их стола и направился прямо к Линне. Потом наклонился к ней и что-то сказал. И хотя все разговоры в столовой смолкли, его слова прозвучали слишком тихо, чтобы Ревна смогла их разобрать. Но что бы он ей ни сказал, Линне захлопнула книгу, схватила свой поднос, и они вместе пошли к выходу из столовой.

– Я так и знала, – произнесла Оля.

Скаровец остановился.

Оля застыла, широко открыв глаза. Ревна на миг почувствовала к ней жалость. Неужели она не знала, что скаровцы всегда все слышат?

– Что, простите, вы сказали? – спросил он, делая полшага в ее сторону.

Его слова были подобны ножу, вспоровшему толстый слой тишины. Никто даже не шевельнулся. Ревна едва могла дышать. Они самым непосредственным образом нарушили закон Союза. Ну почему, почему Оля не удержалась от своих едких замечаний?

Скаровец ждал, воплощая собой саму вежливость. Словно задал перед этим совершенно невинный вопрос.

– Ничего, – пропищала наконец Оля.

– Значит, мне показалось, – ответил он и слегка кивнул головой.

Линне тяжелой поступью вышла из столовой. Когда скаровец последовал за ней, за столом все облегченно вздохнули. В противоположном углу столовой кто-то отпустил шутку, и комната мгновенно наполнилась шумом.

Оля уронила на стол голову. Сомнительного вида навар выплеснулся через край ее миски.

– Я покойница, – простонала она, ероша пальцами волосы.

Вокруг захихикали.

– Не пыхти, – похлопала ее по плечу Магдалена, – я думаю, они не будут слишком усердно тебя пытать. Сохраняй хладнокровие, и тогда обойдешься лишь потерей каких-нибудь двух пальцев.

* * *

– У меня такое ощущение, что у тебя здесь завелись друзья, – сказал Таннов, когда они вышли из столовой.

– Заткнись, – ответила Линне, подняла голову и посмотрела на небо.

На деревянные мостки сыпал дождь со снегом – небесный командор Зима сделала первый марш-бросок в сторону фронта.

– Ты всегда так разговариваешь с офицерами Контрразведывательного отряда?

Ей было все равно. Может, потом она будет об этом жалеть, но сейчас Таннову не мешало бы определиться, что ему, собственно, от нее нужно. Все остальные уже определились – и брюнет, трижды за эту неделю подходивший к ней, каждый раз к ее великой досаде, и девушки, тут же сбивавшиеся в кучу, когда она проходила мимо, будто намереваясь от нее защищаться.

– Если ты явился меня допросить, то сведения, которыми я на данный момент располагаю, вряд ли имеют особую ценность. А если хочешь со мной дружить, то тебе стоило сказать об этом в более непринужденной манере.

– Почему все считают, что я по долгу службы обязан кого-то пытать? – спросил Таннов.

Он прикурил расидиновую сигарету, а другую предложил Линне. От дармового курева она никогда не отказывалась.

– Я хочу выпить. Чего-нибудь настоящего. Пойдем.

Бар авиабазы был складом для хранения припасов, пока какой-то предприимчивый солдат не раздобыл пару столиков и транзистор.

Когда они, шлепая по грязи, подошли к лачуге, Линне уловила знакомый душок, который всегда витает в небольших помещениях, набитых пьяными мужчинами, – букет из пота, блевотины и мочи, перебивавший резкую, неизбывную вонь серы, распространяемую инженерами и их экспериментами. Пропагандистские плакаты висели даже здесь, у входа в бар. На одном из них колонна солдат гордо заявляла: «ПОКА ВЫ ОТДЫХАЕТЕ, МЫ СЛУЖИМ». Другой изображал человека со сверкающей искрой в руках. «ОГОНЬ И СЛАВА ГЕРОЯМ ВОЙНЫ!»

Линне остановилась перед горделивым профилем крепкого парня Союза с сияющими голубыми глазами и белокурыми локонами, торчащими из-под шлема авиатора. Над его головой реяло красно-золотое чудовище с алой пастью, изрыгавшей огонь. «НАША СТИХИЯ – ВОЗДУХ».

Знакомая история. У мужчин еще даже аэропланов нет, зато уже есть восхваляющая их подвиги пропаганда. Линне вдруг подумала о том, а знает ли вообще народ о существовании полка Тамары Зимы.

– Хватит таращить глаза. Я замерз.

Таннов толкнул перед собой дверь, наклонил голову и вошел в бар.

Линне помедлила на пороге. Ей до смерти надоели все эти взгляды, словно она переступила какую-то страшную черту, хотя ничего такого не сделала. Но ей уже давно не приходилось наслаждаться компанией и очень хотелось глотнуть контрабандной выпивки.

К тому же она пришла сюда с Танновым, а ему вряд ли кто-то осмелится перечить.

В баре оказалось всего три человека, один из них стоял за самодельной стойкой. На импровизированных полках, в роли которых выступали пустые ящики, красовались бутылки, тайком доставленные на базу. По всему бару валялись разномастные оловянные стаканчики.

Парни с подозрением посмотрели на Линне, но ничего не сказали.

– Найди где нам сесть, – попросил ее Таннов.

Линне устроилась за столиком в углу, на котором лежала кипа сводок. Каждая содержала рассказ о храбрости солдат, об их победах на фронте. О поражениях и отступлениях ни слова. Ложь была врагом Союза, но врагом армии был упадок морального духа.

В своей жизни Линне достаточно часто выпивала в барах, чтобы знать, что стаканы там моют кое-как, и поэтому она протянула Таннову свою казенную чашку. Когда он вернулся с ней, над чашкой поднимался пар. Осенью лучшим напитком был сладкий, сдобренный пряностями имбирный чай, приправленный ромом из сахарной свеклы. Линне сделала глоток, который скользнул вниз, обжигая пищевод. На глазах у парней Таннов осторожно отлил немного чая в блюдце и сунул под стол. К нему стрелой метнулся один из прижившихся на базе котят и тут же принялся лакать.

– Итак, – сказал скаровец, придвигая к столу свой стул, – ты не в восторге от того, что стала жар-птицей Зимы.

Жар-птицы – это потому, что девушки стреляли огнем и носились по воздуху. На ее памяти женщинам давали прозвища и похуже.

– Вы так называете нас в Штабе Особого контрразведывательного отряда военного времени?

Она выпила еще. Имбирь напомнил ей о вечерах дома, о том, как она сидела напротив отца в его кабинете, пока он делился с ней своей мудростью. При нем все спиртное было для Линне под запретом. Выпивать она научилась уже после зачисления в армию.

– Вас все так называют. В минуты великодушия. – сказал Таннов. – В регулярных войсках вы, конечно же, заработали определенную репутацию.

– Чушь. Мы даже в бою еще ни разу не были.

– В том числе и поэтому.

Она не стала выпытывать у него подробности. В армии считали, что ночные бомбардировщики отнимают слишком много времени, внимания и денег и при этом не могут ничего дать взамен. Таннов отпустил несколько шуток о новых туфельках для каждой женщины, о платьях, сшитых специально для авиаторов из числа дам, и о макияже в кабинах Стрекоз. За всем этим Линне уловила легкое чувство обиды.

– То, что они негодуют, вполне естественно. Вы используете ресурсы, забираете у них аэропланы, пусть даже и такие. К тому же Тамара Зима не боевой офицер. Каждый дурак знает, что эту командирскую должность – и это назначение – она получила лишь благодаря своим… политическим связям. Так что все считают, что вы недостойны здесь находиться.

– Мы что же, не должны воевать? – спросила она.

Он в жесте примирения поднял руки.

– Ты же сама попросила меня обо всем рассказать.

Линне вздохнула, попыталась остудить искры, пылавшие в ее ладонях, и вновь склонилась над чашкой с чаем.

– Продолжай.

– Офицеры, от фронта до столицы, хотят, чтобы вас как можно позже ввели в строй. Некоторые даже организуют целые кампании против вас, чтобы свести на нет все ваши усилия.

Она опять вспыхнула от гнева.

– Значит, пусть тайна полетов и дальше принадлежит эльдам, так?

– Говорят, что вам не стоит лезть в мужские дела.

Таннов пожал плечами с таким видом, будто и сам в это не верил.

– О чем ты говоришь! Какие мужчины? – засмеялась она. – Призывной возраст сейчас ниже, чем когда-либо.

– Возможно, нам помогут союзники, – сказал он.

– Батинга слишком занята отражением нашествия Эльды на собственные территории, чтобы еще и нам помогать. Ойчезна не станет рисковать своими торговыми сделками. Котимаа всегда нас ненавидела, а в Сокоро идет гражданская война. И почему бы тогда женщинам не прийти армии на выручку? Почему бы Сто сорок шестому полку ночных бомбардировщиков не помочь ей?

– Они выступают против вашего присутствия здесь. Ты хотела голых фактов, Линне. Война – это грязь, особенно эта. Никому не хочется вытаскивать твой труп из горящего аэроплана. – Он опять пожал плечами. – Парни скорее сами пойдут на смерть.

– Ну да, они действительно так говорят.

– И я в них ничуть не сомневаюсь.

Он поставил чашку на стол и посмотрел на нее открытым, искренним взглядом. Она помнила, что раньше его глаза были голубыми, в них будто отражалось безоблачное небо. Сейчас же они искрились неестественным желто-янтарным блеском, который каждый раз, когда она смотрела на него, напоминал ей о его причастности к «Скарову». К тому же, как ей казалось, он слишком уж внимательно к ней присматривался.

– Много лет именно мы уходили воевать и погибать. Причем погибать, как утверждалось, за вас. И вот теперь вы решили выступить бок о бок с нами.

Линне не понравилось, что он произнес вы. В полку Кослена она прослыла львенком. Неужели Таннов и в самом деле ее совсем забыл? Она провела пальцем по краю чашки.

– Многие женщины воевали. Надя Норева, Кровавая Герцогиня, дриады Гульдрами… не говоря уже о таких простых девушках, как я.

– Половина этих историй – самые обычные мифы. Остальные можно отнести к числу исключений. Надю Нореву зачислили в армию… так же, как и тебя.

Разница лишь в том, что она стала героиней, получив награду за объединение Севера. А Линне выпихнули на обочину.

– Хорошо, допустим, Кровавая Герцогиня – действительно сказка. Большинство женщин, прославившихся в армии, добились этого с помощью магии или успешного выполнения приказов, но не за счет личной доблести. И никто даже не попытался дать шанс женщинам проявить себя. До этого у нас никогда не было такой масштабной войны. Нам нужны Стрекозы. Кому, как не им, воевать с Драконами и Небесными конями?

– Резервные аэропланы полка почти готовы, – сказал Таннов.

– Но здесь их нет.

– А Драконов в здешних краях ты когда-нибудь видела?

– Прошу прощения.

У стола стоял бармен, сжимая в руках тряпку. И выглядел он так, будто перед ним был отряд эльдов, паливший из всех видов оружия.

– Чем могу быть полезен? – спросил Таннов.

Спросил точно так же, как всегда – открыто, искренне и дружелюбно.

Но бармен дернулся, будто скаровец выхватил пистолет.

– Прошу прощения, мисс… – промямлил он.

Ну вот, приехали.

Парень судорожно сглотнул.

– Прошу прощения, но вам нельзя здесь находиться.

– Эта леди моя личная гостья, – сказал Таннов.

– Мне очень жаль, сэр… И мисс. Но это особый приказ полковника Гесовца. Никаких женщин.

Он и в самом деле выглядел так, будто ему очень жаль, но чем именно это было вызвано – сочувствием к ней или же опасениями, что теперь к нему проявит повышенный интерес офицер контрразведки – Линне сказать не могла. И в том, что Гесовец отдал такой приказ, вины бармена не было.

– Надеюсь, вы не будете препятствовать назначенному на базу офицеру Особого контрразведывательного отряда выполнять его служебные обязанности, – произнес Таннов.

Бармен опять сглотнул.

– Я… конечно же нет. Я не знал…

– Как вас зовут? – спросил Таннов.

Его голос прозвучал негромко, он хоть и улыбался, но без малейшего намека на теплоту.

Линне быстро встала и выпалила:

– Чай я допила, а больше мне здесь делать нечего. К тому же тут воняет, как в нужнике.

– Как скажешь.

Таннов последовал за ней, по-прежнему не сводя с бармена глаз. Тот, запинаясь, еще раз извинился и исчез.

Они молча вышли из доморощенного бара. Дождь немного утих. Очередная бродячая кошка быстро прошмыгнула из питейного заведения в сторону складов. Линне понятия не имела, как себя вести – благодарить Таннова за то, что он за нее вступился, или же ругать за злоупотребление властью.

Он перехватил ее взгляд.

– Теперь твоя очередь угостить меня сигаретой.

– У тебя паек получше моего, – пожаловалась она.

– И, соответственно, щедрее душа. Не будь такой жадиной.

Линне уже знала, каким он может быть мелочным, поэтому достала портсигар и протянула ему, чтобы он получил все, что хотел.

– Что с тобой? – спросил он, сунув сигарету в рот.

– Ничего.

– Ты как-то странно на меня посмотрела. И скривилась, когда я угостился сигаретой.

Надо же, а она и не заметила. Но когда он зажег на кончиках пальцев искру, чтобы дать ей прикурить, Линне чуть было от него не отпрянула. «А ты стал другим», – подумала она. Вот в чем была проблема. Ей и в голову не приходило, что несколько месяцев в Контрразведывательном отряде могут до такой степени его изменить. Война заявляла свои права на человеческую жизнь – так или иначе.

Возможно, он прочел ее мысли. Уголки его рта самую малость приподнялись, губы расплылись в грустной улыбке.

– Это по-прежнему я, – произнес он, – и изменился не больше тебя. Это всего лишь работа.

Линне приподняла бровь, он устало откинул назад голову.

– Нет, я серьезно. Думаешь, наша жизнь только в том и состоит, чтобы ловить изменников и шпионить за бойцами полка?

– Ну почему? Еще угрожать несчастным барменам, – не удержалась от язвительного замечания Линне.

– Он повел себя, как настоящий козел. Я говорю правду, Линне. Наша работа окутана такой завесой тайны только потому, что окружающим самим это нравится.

Линне иронично фыркнула. Таннов, может, и забыл, кто у нее отец, но она же не какая-нибудь крестьянка, узнавшая о скаровцах из сплетен подруг. «Скаров» создали специально для того, чтобы хранить секреты. Создали, чтобы тайной стал он сам.

– Это не шутка. Спроси меня о чем-нибудь. О чем угодно, касающегося моей работы.

Она искоса бросила на него взгляд. Что за игру он затеял?

– Ну хорошо. Чем ты сегодня занимался?

– Слушал радио, потом читал переписку личного состава. И могу тебе сказать, что девушки вашего полка на удивление законопослушные, даже скучные граждане. По крайней мере пока.

– А тебе приходилось кого-нибудь допрашивать?

– Я обязан был пройти соответствующую подготовку.

Он выпустил в воздух тонкую струю дыма, тут же смешавшуюся с его дыханием.

– Правильно отработать приемы… просто так, на всякий случай.

– А в пытках ты участвовал? – не отступалась она.

Он засмеялся.

– Дай мне малость передохнуть.

– Неужели ты думаешь, что на этой базе действительно есть предатели? – спросила она.

Он пожал плечами.

– Офицеры контрразведки должны быть на каждой базе. Многие из наших предпочитают действовать ближе к фронту, и мало кто соглашается работать с Узорным воздушным флотом. И что бы я ни думал, это не имеет никакого значения.

Вот оно. Вот в чем он изменился. Он больше не отвечал напрямую, когда ему задавали вопрос. Да, говорил в открытую, как друг, но при этом ухитрялся не сказать ни слова о том, что ей больше всего надо было от него услышать.

Зажженный кончик его сигареты отклонился в сторону. Пока он опять не обвинил ее в неприязненном к нему отношении, Линне спросила первое, что пришло в голову.

– А ты правда можешь принимать другой облик?

Его желтые глаза сузились. Она готова была поклясться, что на одно мгновение его зрачки превратились в две вертикальные щелочки. Затем он моргнул, и они опять приняли нормальный вид. Если, конечно же, их желтый цвет вообще можно считать нормальным.

– Это зависит от того, какой облик ты имеешь в виду.

Кончик сигареты вновь повернулся к ней.

– Куда пойдем? В столовую? Или, может, прогуляемся?

Ни один из этих вариантов не предусматривал, что они разойдутся в разные стороны. В столовой было бы безопаснее, там ее со всех сторон окружали бы свидетели, те самые девушки, которые шептались у нее за спиной и подглядывали, для виду натянув на глаза челки.

– Давай прогуляемся, – решила она, и они двинулись в путь.

Посреди этой слякоти они были одни, если не считать выставленных по периметру базы часовых да пары железных гонцов, которые бежали, то и дело оскальзываясь, чтобы побыстрее оказаться под какой-нибудь крышей. Даже у этих механических созданий эмоций было больше, чем у Таннова. Теперь Линне придется сушить форму у небольшой печки в казарме. Но дождь хотя бы смыл застоявшийся запах пепла и машинного масла.

– Раньше все было по-другому, – спустя какое-то время заметила она.

– В том числе и для тебя, – ответил Таннов.

– Они хотят быть солдатами, но совершенно не думают о том, что для этого нужно делать. Я подсказываю им, как следует себя вести – Кослен в жизни бы не стал никому помогать, – а они меня за это ненавидят. Парням от этого весело… А вот мне нет…

Она не знала, как все толком объяснить, – точнее, не понимала, с чего начать. Девушки ее презирали. Парни насмехались. Зима использовала ее, пытаясь оказать давление на врагов ее отца. Гесовец относился к ней с пренебрежением. В ее жилах с такой силой запульсировал гнев, что пальцы полыхнули жаркими искрами, чуть не испепелив сигарету.

– Там, в бывшем полку, мы были как братья, – сказал Таннов и улыбнулся своей фирменной открытой улыбкой, – ну, или почти. Но здесь все по-другому, правда, львенок?

Так, как раньше, было лишь с Танновым. Почти как раньше. И хотя разум подсказывал ей «гляди в оба, берегись!», сегодня она не могла заставить себя к нему прислушаться. Кроме Таннова и Досторова у нее больше никого не осталось, и она не могла делать вид, что ей до них нет никакого дела.

Линне рассказала ему все. Это было глупо, но она все равно рассказала. Они гуляли по периметру базы, и с каждым шагом она чувствовала, как из ее души улетучивается гнев. А когда она, наконец, осознала, что ей больше нечего сказать, у нее на душе стало легче.

– Может, потом будет лучше, – заключила она в довершение своих слов, – я имею в виду в бою. Хотя…

Будь уверена. Верь, что у тебя все получится.

– Я просто не знаю, примем ли мы вообще когда-либо участие в сражении.

А если им не выпадет шанс сражаться, у нее не будет возможности доказать, что она на что-то способна.

– Если Гесовец добьется своего, то точно не примете. Хотя прогресс у вас налицо. Завтра мы будем наблюдать за вашими первыми полетами. От них до фронта – рукой подать. А потом мы и глазом не успеем моргнуть, как станем Героями Союза.

Об их первых полетах она весь вечер старалась не думать. Даже армейскую радиостанцию Зимы Линне было непросто привести в действие с помощью искр. Как она собирается направить их поток в аэроплан?

Таннов остановился. Они подошли к вытянутому в длину зданию офицерской казармы, в которой был расквартирован и штаб Контрразведывательного отряда. Он выудил из кармана ключ, приложил палец к губам и вошел внутрь. Дождь стих, тучи скользили по небу, унося бурю на север. Линне смотрела на них до тех пор, пока не вернулся Таннов – с кипой распечатанных писем в руках.

– Это авиаторам.

Она схватила их, пометив верхнее послание жирным, влажным отпечатком своего пальца. Таннов не отпускал пачку из рук, сжав ее крепче.

– Хочешь, дам тебе совет?

– Совет Таннова? А которого из них – моего тупоголового дружка или же преданного офицера Контрразведывательного отряда?

Она хотела, чтобы ее слова прозвучали шуткой, но нечаянно развесила по их краям немного враждебной бахромы.

– Совет великого Михаила Таннова, твоего тупоголового дружка, поступившего служить в Контрразведывательный отряд.

У него загорелись глаза – желтые, незнакомые, звериные.

Рука парня соскользнула с пачки писем на ее манжету.

– Полковник Гесовец сделает все, чтобы от вас избавиться, но если он поймет, что женский полк можно использовать, он не будет от вас отмахиваться. Не оставляйте ему выбора. Убедите его, что вы готовы. Убедите тех, кому он подчиняется. Выложитесь в первом полете. И во втором тоже. Рвитесь вперед. Этот козел – как стена на вашем пути, но ее, в конце концов, можно разрушить.