22

Твои солдаты, твои товарищи, твои друзья

Так генеральская дочь и офицер Контрразведывательного отряда принялись вместе сочинять ложь для своей страны. Таннов вернулся к началу своего блокнота и, строка за строкой, прошелся по записанному им отчету.

– Ни одна живая душа не поверит, что Ревна без посторонней помощи подняла Змея в воздух. С техникой эльдов мы работаем уже много лет.

– Что значит без посторонней помощи? Думаю, я тоже проявила там свой блистательный ум.

Линне потерла руку, через которую Змей высосал из нее все искры.

– Никто не поверит и в то, что ты смогла влить в него столько энергии, – продолжал Таннов. – Девушки, полетевшие с вами на задание, погибли, и больше некому подтвердить, что вы летали на выданной государством Стрекозе до тех пор, пока ее не подбили. А Змея сбил кто-то другой.

Линне видела, как все ее достижения меркнут и исчезают. В который раз. «Это все ради Ревны», – напомнила она себе.

– А те пару дней, что нас не было?

Ночь в тайге, подъем в горы? Все то, о чем она теперь предпочла бы не говорить.

– Вы сбились с курса, – сказал он, – и совершили на территории Союза аварийную посадку. Отдохнули, набрались сил, взлетели, попытались вернуться в Интелгард, но потерпели крушение. Враг вас так и не заметил. Я могу подтвердить, что обнаружил в снегу обломки вашего аэроплана.

– А как же твои шестерки, которые суетятся по поводу Змея?

– Насколько я понимаю, ты совсем не обязана помнить, где он упал.

– У тебя в запасе на все найдется подходящая ложь, – с горечью в голосе произнесла Линне.

– Просто считай ее альтернативным способом сообщить Мистелгарду правду.

Таннов зачеркнул полстраницы, и уголки его рта опустились вниз.

– Правду не о том, что, собственно, случилось, а о ваших убеждениях и преданности.

Линне не нуждалась в публичной проверке ее преданности.

– А как быть с преданностью Ревны?

Таннов поднял на нее взор и посмотрел совсем другими глазами. Причем дело было не только в их цвете – теперь в них присутствовало холодное безразличие. Они казались ей совершенно чужими.

– А Ревна осилит эту историю?

Сердце в груди Линне забилось с двойной силой.

– Она осилит что угодно.

Таннов улыбнулся с таким видом, будто и сам не мог до конца в это поверить.

– До тех пор, пока ей не придет в голову опровергать факты из официального доклада, с ней ничего не будет. По крайней мере пока. Но я не могу без конца ее прикрывать. И в один прекрасный день тебе придется выбирать, кому именно верить.

Линне ничего не ответила, заранее зная, в чью пользу сделает выбор. Еще совсем недавно она верила в идеалы Союза.

Но теперь – она верит в своего пилота. Поэтому она сосредоточила свой взгляд на блокноте и подумала: «Вот как все было. Вот она, истина». Она запомнит всю эту историю и будет повторять ее Ревне до тех пор, пока та не отложится у нее в памяти. А к тому моменту, когда они полетят вновь, никакой другой правды уже не останется.

Таннов захлопнул блокнот.

– Я лично отвезу рапорт в Мистелгард. Досторову надо доставить заключенного, так что он подбросит меня на север. Тебя еще дня на три отстранят от полетов. Самое большее на неделю.

– На неделю?

После всего, через что она прошла, ей еще придется ждать решения бюрократов, которым не терпится увидеть ее поражение?

– Это стандартная процедура, – твердо заявил он, – пока не прояснится твое положение, тебе нельзя ни летать, ни покидать пределы базы.

– Отправь рапорт по радиосвязи, – взмолилась Линне.

В ответ на это Таннов откровенно расхохотался.

– Ты же сама знаешь, что это невозможно. Я и так делаю все, что могу. А ты, тем временем, заруби себе на носу – если полетишь, получишь тюремный срок.

– Да пошел ты! – возмутилась она.

Он не улыбнулся. На миг она подумала, что опять зашла слишком далеко. В чертах его лица, в изгибе губ проявилась грусть.

– Я сделаю все, что в моих силах, Линне.

В дверь постучали. Таннов рывком ее распахнул.

– В чем дело?

В проем просунулась голова Досторова.

– Сколько можно тебя ждать? Задница к стулу прилипла? – спросил он, потом увидел Линне и кивнул ей. – Слышал, ты вернулась.

– Думаю, его приветствие мне понравилось больше, чем твое, – сказала она Таннову.

Тот пожал плечами, хотя она и знала – ее слова его задели.

– У тебя все готово? Можем ехать? – спросил он, сунул черный футляр в сумку и погасил фонарь.

Досторов кивнул.

– Но сначала не мешало бы выпить. А то ведь я избавлюсь от тебя только через двадцать с лишним часов.

– Очень мило с твоей стороны.

Таннов протянул Линне руку. Она стояла, не предпринимая попыток ее взять.

– Пойдем выпьем.

– Что? Прости, я не поняла, – спросила она, сложив на груди руки.

– Считай эту выпивку моими извинениями. Или чем угодно. Линне, потрать пять минут на то, чтобы порадоваться жизни.

– Идем, – сказал Досторов, улыбнувшись, что случалось с ним крайне редко, и сразу же от этого помолодел, – мы просто хотим поздравить тебя с возвращением домой.

Парни хотели, чтобы она оставалась дома. Линне знала, что Таннов мог отправить ее в Эпонар, мог сначала допросить Ревну, мог ее сломать. Но из-за нее ничего такого не сделал.

– Честно говоря, – сказала она, – я делаю это не ради тебя, а ради Досторова.

Таннов пожал плечами и улыбнулся своей непринужденной, беззаботной улыбкой солдата, любившего любой ценой одерживать победы.

Пока они сидели в кабинете, ночь миновала, и прямо из-за угла выглядывал рассвет. Каждый раз, когда Линне делала вдох, ее нос кусал холод. Сунув руки под мышки, чтобы не замерзли, она шла в шаге за развевающейся шинелью друга, пока до нее не долетел голос Магдалены.

Магдалена бежала по территории базы, поскальзываясь на раскисшей земле в слишком больших для нее ботинках. Затем оступилась, едва удержавшись на ногах, остановилась перед Линне, нерешительно отдала скаровцам честь и выпалила:

– Она пришла в себя.

Линне повернулась и посмотрела в сторону санчасти. Она обещала Ревне не бросать ее. И теперь должна это обещание сдержать.

Магдалена схватила ее за руку.

– Нас к ней не пустят. Я слышала, что Ревна заговорила, но сестра указала мне на дверь.

Она улыбалась почти до ушей, фразы с пыхтеньем вылетали из нее короткими толчками, будто она изо всех сил старалась не засмеяться.

– Ей нужен покой, к ней не пускают даже Тамару. Но она пришла в себя.

Линне почувствовала под глазами жжение и подумала, что облегчение теперь разольется по щекам и примерзнет к лицу.

– Спасибо.

Магдалена залилась краской и ткнула в землю носком ботинка.

– Я ведь ничего не сделала.

– Ты осталась с ней, когда я не смогла.

Линне избегала смотреть на Таннова.

– То же самое я могла бы сказать и о тебе, – ответила Магдалена, и ее нога замерла.

Между ними повисла пауза. Но на этот раз она не имела ничего общего с привычным, гнетущим молчанием. В ней ощущались озадаченность и смущение. Словно они сказали нечто такое, о чем тут же пожалели.

Магдалена потерла затылок и сказала:

– Мне надо идти.

– Нет.

Линне удивилась, услышав, что с ее губ слетело это слово, и удивилась вдвойне, что произнесла его совершенно искренне.

– Пойдем лучше выпьем.

Магдалена в изумлении подняла брови.

– С… с тобой?

– С нами. Эти джентльмены хотят нас угостить.

На лице Магдалены мелькнула тень сомнения, хотя она и постаралась ее скрыть. Она взглянула на скаровцев и перевела взгляд обратно на Линне.

– Я согласился лишь… – начал было Таннов, но перехватил обращенный на него сердитый взгляд Линне и продолжил: – …да, сделать все, что ты захочешь. Мисс, мы, конечно же, почтем за честь, если вы составите нам компанию.

Он подставил ей локоток. Судя по виду, Магдалена ему не поверила, но, когда он повел ее к бару, возражать не стала. Линне осталась с Досторовым. Они зашагали вперед в дружелюбном молчании, в котором Досторову не было равных. Но он намеренно шагал медленно и, когда Таннов с Магдаленой достаточно ушли вперед, сказал:

– Нам в любом случае придется поговорить с Рошеной.

– Почему? – спросила она, хотя и сама знала ответ на этот вопрос.

– Он отложил этот разговор до своего возвращения. Чтобы дать ей немного времени подготовиться.

Подготовиться, чтобы поведать свою историю? Подготовиться к холодной комнате и еще более холодному приему?

– Очень великодушно с вашей стороны.

– Ты же знаешь – он не хотел этого делать.

Как и ты.

– Да, знаю, – ответила она, даже не пытаясь скрыть в голосе горечь, – он совсем не хотел оставлять меня во мраке и холоде, допрашивать, обзывать лгуньей, сыпать угрозами в адрес моей подруги и все такое прочее. Лишь заверил меня, что все это стандартная процедура.

– Он и так уже выказал по отношению к тебе все свое расположение и, если бы пошел дальше, мог бы потерять работу, – ответил Досторов, – а у нас, как ты понимаешь, работу не теряют.

О том, чем занимались скаровцы, какой властью обладали и какую цену платили за свои неудачи, знали все. Но Таннов все равно пошел служить в Контрразведывательный отряд.

Таннов с Магдаленой дожидались их у входа в бар. Досторов махнул, чтобы они заходили, остановился и сказал:

– Он попросил направить его в Интелгард из-за тебя.

В ее жилах заледенела кровь.

– Он… вы ведь даже не знали, что я здесь.

Она вспомнила, как Таннов незаметно подошел к ней и окликнул: «Прошу прощения, мисс!» Затем, в совершеннейшем восторге, схватил ее за руку и закричал: «Посмотри, кого я тут повстречал!»

Досторов покачал головой.

– Мы знаем все, Линне, – сказал он и пропустил ее внутрь.

Мужчин в крохотном баре было больше, чем стульев, и все они уставились на Таннова и Магдалену. Скаровцу, казалось, до этого и дела не было.

Лицо Магдалены приобрело цвет союзного флага, она не отрывала глаз от пола и почесывала ребром башмака ногу.

Увидев Линне, бармен скривился.

– Опять пришли! Я же говорил вам больше сюда не ходить.

Линне подошла к нему и подалась вперед, оказавшись всего в нескольких дюймах от его лица. Она не знала, что именно заставило его отступить, но ей это понравилось. Девушка показала на сидевших в баре парней и сказала:

– Если пьют они, значит, выпью и я. И плесни стаканчик моему инженеру.

* * *

Устроившийся неподалеку пилот сел напротив Магдалены и ухмыльнулся. Допил залпом свое пиво, поставил локоть на стол и раскрыл ладонь. Магдалена в точности повторила его жест, вплоть до отрыжки пивом, когда они схватились ладонями. Поначалу Линне за нее переживала, но девушка вписывалась в происходящее лучше, чем она сама.

Пилот посмотрел на арбитров.

– Проигравшим считается тот, кто первым коснется стола?

– Как обычно, – ответила Линне, – на счет три.

Таннов у барной стойки поднял стакан.

– Раз! – крикнул он. – Два.

Противник Магдалены потянул ее руку вниз. Таскавшая месяцами ящики с бомбами, девушка была сильнее, чем он ожидал. На ее руке рельефно проступили мышцы, и путь вниз явно замедлился.

– Три! – отсалютовал им обоим Таннов.

Запястье Магдалены преодолело три четверти расстояния до стола и остановилась. Линне почти что слышала, как скрежещут друг о друга кости их рук.

– И какой же приз ты предложишь мужчинам, которые тебя одолеют? – спросил пилот, подняв брови.

В его голосе ощущалось напряжение. Магдалена оказалась достойным для него противником.

– Не знаю, – с улыбкой сказала она, – я таких еще не встречала.

Столпившиеся вокруг солдаты злорадствовали. Рука девушки медленно поднялась, вернувшись к стартовой позиции. Противник оскалился.

Линне не удержалась от самодовольной ухмылки. Хотя в этот раз победу одержит не она сама, а Магдалена, выражение лиц первых пяти мужчин, поверженных когда-то ею самой, было весьма забавным. Этот исключением не станет.

Противник Магдалены выгнулся, что было сил, но бесполезно. У него на лбу блестел пот. Девушка расправила плечи и приготовилась со всем этим покончить.

Солдат отклонился назад. Линне слишком поздно заметила, что за спиной Магдалены вырос его дружок. Своими огромными ручищами он обнял девушку сзади, взял ее за грудь и как следует потискал.

Глаза Магдалены расширились до размеров небольших тарелок. Ее противник надавил рукой, стараясь воспользоваваться полученным преимуществом. Толпа возопила. Даже Таннов, и тот недоверчиво засмеялся и соскользнул со своего табурета, чтобы прийти ей на помощь.

Но этого было недостаточно, да и ничего смешного в происходящем Линне не находила. Она впитывала все: хохочущую толпу и Магдалену, которая, оказавшись в отчаянно неловкой ситуации, пыталась увернуться от рук мужика и сосредоточить все свои силы на состязании, чтобы заставить себя уважать.

С яростью Линне дружила всегда, и сейчас та опять заявила о себе. По рукам прокатилась волна жара, собралась на пальцах, превратилась в острие. Губы расплылись в триумфальной, но горькой улыбке. К ней вернулись искры.

Светящимся клинком она полоснула обидчика по спине, искромсав куртку и опалив кожу. Тот взвизгнул, выгнулся дугой и выпустил грудь Магдалены. Воспользовавшись превосходством, Линне швырнула его через колено и, для ровного счета, пнула в его сторону стул. Потом повернулась и заехала его дружку ногой в лицо.

Что было потом, она толком сказать не могла. Она многих лупила ногами, еще больше раздавала направо-налево тумаки и одним зарядом искр обращала в прах все, что стояло на столе. В драку ввязалась и Магдалена, расшвыривая солдат руками, привыкшими таскать бомбы и поднимать аэропланы. Кто-то съездил Линне по челюсти, кто-то с силой двинул в живот, но к тому моменту, когда Таннов выдернул ее из толпы и завел ей назад руки, девушки нанесли ущерба больше, чем огребли в ответ.

Она лягнула державшего ее сзади Таннова, метя в коленку, но промахнулась.

– Успокойся! – заорал он ей прямо в ухо.

– Отстань от меня! – плюнула она и попыталась прогнать по рукам разряд искр, но он, достигнув ладоней, сменился ощущением прохлады, сродни текущей воде.

Скаровец явно оказывал ей противодействие.

Линне увидела, что Досторов оттащил Магдалену от парня, которого девушка наголову разбила, и отшвырнул ее в сторону. На него, с выражением ненависти в глазах, бросился тот, которого обожгла Линне. Досторов повернулся к нему, глянул, и тот в мгновение ока отступил. Видимо, знал вполне достаточно, чтобы не мешать скаровцам поступать по своему усмотрению.

Линне опять попыталась вырваться из захвата Таннова, но безуспешно. Он держал ее крепко, а застать его врасплох своими искрами она не могла. Скаровец обратился к толпе и закричал:

– Турнир окончен! Наведите здесь порядок. Если, конечно, не хотите сесть и написать рапорты.

Его слова не вызвали особой радости. Когда Таннов повел ее к выходу, кто-то бросил:

– Они первые начали.

Скаровец не потрудился ему ответить и лишь вытолкал Линне через дверь в стылую ночь. Их шествие замыкали Магдалена и Досторов. Таннов все так же сжимал ее запястья.

– Ну, успокоилась?

– Я в порядке.

Это было не так, но заехать Таннову кулаком ей больше не хотелось. По крайней мере не сейчас.

Он ее отпустил и с вызовом посмотрел своими янтарными глазами.

– Ты уверена, что вернулась целой и невредимой? Я имею в виду с гор?

Линне закатила глаза.

– Дай мне передохнуть.

– Это самые большие потери, которые когда-либо нес полк. Чтобы остаться в живых, вы, должно быть, совершили пару жертвоприношений…

– Ты прекрасно знаешь, что нам пришлось сделать, чтобы выжить. Мы с тобой всю ночь это обсуждали.

Она втянула обратно заряд искр, избыток которых вспышками мелькнул на Узоре. Нужно было держать себя в руках. Если только один из этих козлов сейчас не выйдет из бара.

– Какое-то время будет больно, – тихо произнес Таннов.

Конечно, будет. Только это будет совсем другая боль. Линне поглядела на Каравеллы. Небо на востоке слегка посветлело.

– Мне больно оттого, что Магдалена этой ночью в баре оказалась самым сильным мужиком. Если не считать, что она никакой не мужик. В итоге над ней посмеялись, схватили за грудь, потом она расстроилась и посчитала это проблемой. Мы такие. И этого в нас не изменить.

Магдалена молча стояла рядом с Досторовым, безмолвно курившим расидиновую сигарету, и плакала – тихо и яростно, – вытирая глаза рукавом и размазывая по лицу масло.

Таннов вздохнул и тоже достал сигарету. Он словно сдулся и больше не прикасался к Линне, которая была ему за это благодарна.

– Добро пожаловать обратно в этот мир, львенок.

Это прозвище она получила благодаря боевому кличу. Но сейчас ей казалось, что стоило ей повысить голос, как кто-нибудь неизменно появлялся рядом, чтобы ее успокоить.

– Не зови меня так.

Таннов вытащил изо рта сигарету и вгляделся в ее сияющий во тьме огонек.

– Послушай меня, Линне, – сказал он, – не как парня, не как офицера, а как друга. Не ходи больше в этот бар одна. А перед тем, как впадать в ярость и буйство, остановись и пять секунд подумай, даже когда видишь перед собой несправедливость.

Он поднял на нее глаза, вокруг которых пошли морщинки, образовав некое подобие улыбки.

– Ты же не можешь отправить на больничную койку всех парней на этой базе. Некоторым из них надо на фронте воевать.

Досторов наклонился, затушил о снег сигарету, а окурок сунул обратно в портсигар. Затем неторопливо двинулся с места и сказал:

– Нам пора.

Таннов кивнул и щелчком бросил окурок на землю.

– Летать даже не думай. Зима знает, что тебе это запрещено.

Линне пожала плечами. Таннов протянул ей руку, но она и на этот раз лишь опять пожала плечами.

Он выдавил из себя улыбку и сунул в карман ладонь, которую она восприняла как оскорбление.

– Увидимся, солдат.

– Пока, – сказал Досторов.

Линне стояла рядом с Магдаленой, глядя, как они шагают к окраине базы, где еще один скаровец в серебристой шинели караулил неуклюжий паланкин. Парни забрались внутрь. Шесть ног из живого металла со скрипом оторвали машину от земли. Раскачиваясь из стороны в сторону, та двинулась по дороге и исчезла в рассветной мгле.

Линне с Магдаленой смотрели им вслед, пока они не скрылись из виду.

Первой заговорила Магдалена.

– Прости, что испортила тебе ночь.

Она заслужила чего-нибудь получше банального разноса.

– Ты была восхитительна, – сказала Линне, стараясь вложить в свои слова хоть немного тепла, – отстояла доброе имя нашего полка и устроила самую замечательную в моей жизни потасовку с мужиками.

Магдалена сделалась пунцовой.

– Идем, – добавила Линне и кивнула в сторону санчасти, – надо навестить Ревну.

* * *

Откинувшись на переднюю спинку кровати, Ревна ждала, когда комната перестанет вращаться. Каждый вздох отдавался в ребрах пульсирующей болью. Забинтованные руки чесались, но больше не горели. Протез был прислонен к стене – застывший, холодный, покрытый копотью. Рядом с ним валялась сломанная нога, точнее то, что от нее осталось: пара ремешков да половина металлической пластины. Смотреть на нее было то же самое, что ковырять незажившую рану, поэтому она отвела глаза и рассматривала комнату – союзный флаг и пустующую койку рядом.

В этот момент из-за закрытой двери до ее слуха донесся приглушенный спор.

– … к ней нельзя, – говорила медсестра, – сколько вам это повторять.

Это, должно быть, Таннов. У него, наверное, слюнки текли от перспективы ее допросить.

Но в комнату скользнула Линне, а сразу за ней и Магдалена.

– Мы ненадолго, – бросила через плечо штурман.

– Долго, недолго, все равно нельзя… – проворчала сестра, переступая вместе с ними порог палаты, но тут же осеклась, увидев, что Ревна сидит, и недовольно вздохнула.

– Не думала, что это вы, – сказала девушка и подалась вперед, хотя весь ее правый бок от этого немилосердно взвыл. Увидев Линне и Магдалену вместе, она приободрилась, почувствовала себя не такой усталой, и только когда у нее заболели щеки, поняла, что улыбается.

– А кто же еще? – сказала Линне.

Она как-то ссутулилась. Глаза Магдалены опухли и покраснели, волосы растрепались. На руках были видны свежие царапины.

С подругами явно было что-то не так.

– Что случилось?

Неужели к ним уже приходили скаровцы? Ревна представила, как Магдалена и Линне сидят в белых комнатах, каждая в своей, щеголяют свежими синяками и стараются не падать духом.

– Да нет, все хорошо, – ответила Линне и выдавила из себя улыбку, которая ей совсем не шла.

– Ага, то-то я вижу, голос у тебя такой веселый, – сказала Ревна.

Линне посмотрела на свои руки с ободранными костяшками пальцев.

– В самом деле?

Да, с ними явно что-то было не так.

– Что случилось? – повторила Ревна.

Магдалена тряхнула головой, а когда густые волосы упали ей на лицо, бросила взгляд на плоские простыни под культями Ревны. Та усилием воли подавила в себе желание заерзать.

– Ничего. Мы просто устали, – ответила Линне. – Не у каждого ведь есть возможность всю ночь валяться в кровати, как у тебя.

Вернулась ее обычная резкость, но при этом слегка скривился, приподнявшись вверх, уголок рта. На этот раз улыбку можно было считать самой что ни на есть настоящей.

– Меня о тебе без конца спрашивают, – произнесла, наконец, Магдалена. – Я могу сказать, что ты идешь на поправку?

– У меня все просто отлично, – сказала Ревна и опять почувствовала себя легко, – через пару дней я отсюда выпишусь.

– Даже не думайте, – вставила слово маячившая за их спинами медсестра.

– Поправляйся, хорошо? – смущенно улыбнулась Линне Ревне. – Ты мой проходной билет, без тебя у меня уже не получится пострелять. Даже не знаю, что буду делать, пока мы с тобой опять не отправимся в полет.

Она, может, и не знала, зато знала Ревна.

– Как что, будешь без конца бросать на всех в столовой хмурые взгляды.

Магдалена захихикала. Линне посмотрела на нее с таким видом, будто хотела вонзить в девушку сотню кинжалов.

– Все, хватит, – заявила медсестра, – Ревне нужно восстанавливать силы.

– Можно, они останутся? Обещаю – девочки будут вести себя тихо.

У нее не было желания торчать в этой палате одной, нянчиться с травмами, воскрешать в памяти события последних дней. А заодно тревожиться о том, что будет дальше.

Магдалена плотно сжала губы, Линне сложила на груди руки. Медсестра сердито раздула ноздри.

– По крайней мере у меня будет возможность за вами присмотреть, – сказала она Линне, и та вызывающе вздернула подбородок, – вас отпустили насовсем или отправили обратно поднабраться сил?

– Не твое дело, – Линне взяла стул и села рядом с кроватью Ревны.

– Что она такое говорит? – спросила Ревна, когда сестра вышла.

Линне с Магдаленой обменялись взглядами, которых Ревна не поняла. Ей это не понравилось. Почему они ведут себя так странно?

– Я, пожалуй, тоже пойду. Надо проверить датчики давления на топливных баках. Вообще-то… это надо было сделать уже давно.

Магдалена закашлялась, подалась вперед, обняла Ревну за плечи и осторожно прижала к себе. Ревна сделала глубокий вдох. От подруги пахло потом, маслом и дымом. А еще – ликером? Магдалена уткнулась носом в ее макушку.

– Увидимся завтра, – сказала она Ревне в волосы и в последний раз посмотрела на Линне.

В ее глазах блеснули слезы, она яростно их сморгнула, повернулась и ушла.

Ревна посмотрела ей вслед.

– Вы что, подрались? – спросила она, когда Магдалена с силой захлопнула за собой дверь.

Разругаться сразу по возвращении с Магдаленой было бы для Линне вполне типично.

– Не друг с другом.

– Что ты хочешь этим сказать?

Линне открыла рот, но тут же захлопнула обратно. Затем сцепила руки и сжала их с такой силой, что трещины на костяшках пальцев разошлись и наполнились красной жидкостью.

Ее неуверенность Ревну раздражала даже больше, чем молчание.

– Ты рассказала Тамаре о Змее? – спросила Ревна, чтобы немного ее отвлечь.

Темные глаза Линне полыхнули гневом. Что-то в ее манере говорило Ревне о беспомощности и отчаянии. Вскоре ярость постепенно отпустила Линне, и она расцепила руки.

– Мы не летали ни на каком Змее.

– Что ты такое говоришь?

Линне опять открыла рот и поведала ей всю историю. В скупых, нарочито небрежных предложениях рассказала о допросе, будто они с Танновым просто мило поболтали. Ревна прекрасно знала – скаровцы никогда просто так не болтают.

Она слушала, и чем больше понимала, тем неукротимее у нее в груди разрасталась пустота. Все было совсем не так. Все оказалось ложью.

– Значит, мы старались напрасно?

– Нет, – Линне замялась, подняла руки, затем неумело и тяжело положила их Ревне на плечи. Но чем дольше они там лежали, тем уместнее там казались.

– Я обещала тебя не бросить. Это…

Она посмотрела Ревне в глаза.

– Благодаря соглашению со скаровцами мы сможем летать.

Ревна избежит тюрьмы. Но сделка все равно казалась какой-то бессмысленной. Союз выступал за правду и повиновение, за преданность и веру. Ради доктрин Союза погибла ее семья. Ради Союза она потеряла ногу. И вот теперь Союз отказывался слушать правду. От злости у Ревны затуманился взор.

Она перевязанной рукой накрыла ободранную ладонь Линне и сжала с такой силой, что даже сама почувствовала, как подруге стало больно. В глазах Линне загорелась острая, неподдельная мука из-за то, что они сделали, но не могли никому рассказать.

– Мы с тобой все равно все знаем, – сказала Линне, – и нам этого достаточно.

И та, и другая прекрасно понимали – так и должно быть.

Она совсем не собиралась рыдать. И когда на лице Линне отразилась паника, слезы тут же обернулись удушливым приступом смеха. Но Ревна, не в состоянии справиться с собой, все равно уткнулась Линне в плечо и разрыдалась.

Та осторожно ее обняла и прижала к себе. Положила руку подруге на голову, затем мягко опустила ее на затылок.

– Я с тобой, – произнесла она нежным голосом, которого Ревна никогда не слышала от нее раньше и поэтому заревела пуще прежнего.

Потом она сможет сделать что угодно. Потом станет сильнее. Но пока Ревна только плакала, а Линне гладила ее по голове и обнимала до тех пор, пока та не уснула.