18

Родина зовет

Осколками стекла завалило всю кабину. Змей дребезжал, умирающий металл остывал во льду. Они были живы.

Линне продолжала осматривать Ревну. Это было легче, чем думать о собственном теле, теперь казавшемся мешком с песком, или о мире, который по-прежнему представлял собой этюд в серых тонах. Это было легче, чем смотреть пилоту в глаза. Ревна о ней позаботилась. Да-да, позаботилась именно о ней, а не о том, чтобы вернуться домой живой. Не о том, чтобы спастись самой. А Линне хотела, чтобы ее отстранили от полетов.

Стекло во многих местах оставило дыры в куртке Ревны, однако порезы выглядели мелкими. Им явно сопутствовала удача. Ревна продолжала хихикать, а вот Линне больше хотелось плакать. Разве они оказались бы здесь, если бы она была хорошим штурманом, энергичнее работала с искрами и больше доверяла пилоту? Сквозь разбитое стекло в кабину влетал ветер. На твердой земле было бы не так холодно, а тепло нужно сохранять как можно дольше. Линне может упрекать себя и потом.

– Все хорошо? – спросила она Ревну.

– Естественно, – ответила та с таким видом, будто даже спрашивать об этом было совершенно глупо.

– Естественно… – пробормотала Линне.

Ей срочно требовалась сигарета. Но когда она похлопала себя по карманам, те показались ей подозрительно пустыми. В шинели тоже ничего не нашлось. Странно было надеяться, что сигареты переживут крушение, угон аэроплана, а потом еще одно крушение. Ей оставалось только одно – двигаться и что-то делать, чтобы себя отвлечь. Небо над их головами казалось чистым – Небесные кони наверняка похоронили их. Линне наклонилась над приборной доской, открыла ее и извлекла оттуда компас и ракетницу. За сиденьем Ревны, по всей видимости, ничего не было, однако рядом виднелся металлический люк, ведущий в чрево аэроплана. Внешне он казался неповрежденным.

– Сиди здесь, – сказала Линне.

Ревна усмехнулась, будто ей рассказали анекдот. Да это и было похоже на анекдот, куда ей деваться?

«Возвращайся целой и невредимой», – подумала она. Да, Ревне надо было домой. Они обязательно возвратятся, хотя для этого им придется перебраться на другой берег реки и перевалить через горы.

Линне поползла назад. У нее по-прежнему гудело в голове, она не была уверена в том, сможет ли встать. Люк заклинило, но она налегла на него плечом, он распахнулся, и девушка провалилась внутрь. Пространство за ним казалось чернее ночи. Линне потянулась к своим искрам. Ладони замерцали, закружилась голова, но сила от нее спряталась. Или же ушла. Может, она перерасходовала ее; может случиться так, что она к ней больше уже не вернется.

Штурман скрипнула зубами. Ты нужна мне сейчас. И хотя ее усилия отдавались в голове страшным звоном, она давила до тех пор, пока ладони не озарились слабым сиянием. В жилах полыхнул огонь.

Она двинулась по вытянутому длинному отсеку. Под ногами перемещался живой металл, злобно тренькая и скользя по льду. Над головой вдоль потолка тянулись две перекладины, с каждой из которых свисала дюжина ремней. В общей сложности двадцать четыре.

На противоположной стене тоже висели в ряд пустые комплекты ремней.

Линне ударилась ногой обо что-то мягкое и тут же потянулась за пистолетом. Кобура была пуста. Девушка вздохнула и присела на корточки, опершись о пол, чтобы не упасть.

Оказывается, она пнула ногой аварийный комплект жизнеобеспечения, специально предназначенный для выживания в суровых зимних условиях. Подняв руку, штурман увидела, что в самом хвосте были свалены кучей и другие. В том же количестве, что и комплекты ремней: для всех членов экипажа в кабине.

На стене висели парашюты.

Для их войны это все было ужасно. Но сейчас это могло спасти им жизнь. Линне подняла аварийный комплект и потянула к себе, хотя ее мышцы при этом зашлись криком. Хотела было уже взять второй, но в этот момент в районе носа самолета что-то хрустнуло. Фюзеляж качнулся.

Поначалу она подумала, что это лед, но тут же услышала крик Ревны.

Штурман молниеносно повернулась, и ее ноги пришли в движение еще до того, как она осознала, что произошло. Она провалилась в люк, плечом вперед, и рухнула на сиденье стрелка. Ревна закрыла руками лицо. Переднюю часть кабины засыпало землей, дальний берег реки уплывал от них увеличивающейся полыньей, в которой клубилась паром вода.

– Небесные кони, – сказала Ревна.

Ревна подняла глаза и посмотрела вверх через выбитое ветровое стекло. Узор мерцал, поглощая искры. Над ними кружили длинные силуэты. Один из них ринулся вниз, и все вокруг заполнил красный огонь.

Черт! С грохотом ударил сноп искр, задев кабину и с силой подбросив ее вверх. С хвоста Змея девушек обдало волной жара – там полыхнул второй заряд искр. Линне представила весь флот Небесных коней, мигавший вспышками, все теснее сжимая вокруг них кольцо.

– Идем, – она толкнула люк над головой, смахнув рукой осколки стекла и грязь.

– Я не могу идти, – сказала Ревна и задышала чаще.

Ее нога. Черт. Черт!

– Крыло! Мы поползем.

У Линне дрожали руки. Ревна пролезла в люк и соскользнула на крыло. Линне поползла за ней, царапая ноги об острые чешуйки фюзеляжа. Украденный аварийный комплект грозил утянуть ее в сторону. Двигатели Небесных коней ревели совсем рядом – это штурманы Эльды вливали в дроссели все новые порции энергии. Узор озарял вспышками небо.

Под ногами стонал лед.

– Давай, давай! – взмолилась Линне.

Ревна ползла с трудом, до конца крыла оставалось всего ничего. Все будет хорошо…

Когда Небесный конь нырнул вниз, жужжание усилилось.

– Слезай с аэроплана! – заорала Линне.

– Берег слишком далеко, – сказала Ревна, оглядываясь назад, – там сплошной лед.

Хорошо хоть не вода. Линне прыгнула вниз.

Она ждала, что лед под ней проломится, ждала цепенящего прикосновения холодной воды. Но вместо этого с силой ударилась о твердую поверхность, поскользнулась и ударилась о речной наст плечом, отозвавшимся пульсирующей болью.

Небо озарилось вспышкой и швырнуло вниз ослепительный сноп искр. Он пробил насквозь кабину и расколол под ней лед с грохотом пистолетного выстрела. Аэроплан швырнуло вперед, Ревна закричала и упала с крыла.

Линне вскочила на ноги, побежала, скользя ногами по льду, и вновь схватила пилота за руку. Ревна оперлась на целую ногу, они вместе поковыляли к берегу – через сугробы пушистого снега – и повернулись как раз вовремя, чтобы увидеть, как по льду пошли тонкие трещины.

Змей погружался в черную полынью, с каждой секундой становившуюся все шире. На его носу золотистым маяком мерцал огонек, фюзеляж накренился и уходил под воду.

– Я опять различаю цвета, – поняла вдруг Линне.

Из глаз Ревны брызнули слезы.

* * *

Ты проклята. Ты убила свою семью. Пока Ревна заново пристегивала протезы, эти слова кружились в ее голове. Сначала она уничтожила собственный дом. Затем по ее вине погибли четыре девушки – только потому, что она не захотела занять другое место в строю. А теперь из-за нее штурман оказалась в непроходимой тайге. Вокруг Ревны все умирали, а она все жила и жила, хотя, может, этого и не заслуживала. Тайга плавно погружалась в серый, холодный рассвет, грохот двигателей Небесных коней сменился слабым жужжанием. Пилоты, должно быть, решили, что девушки мертвы.

Не обращая внимания на слезы Ревны, устроившаяся рядом с ней Линне вскрыла аварийный комплект. Затем вытащила из него одеяло, брезентовую плащ-палатку, тесак, пистолет, а также скудный паек, состоящий из овсяной крупы, вяленого мяса и сухофруктов. Пистолет она сунула в кобуру, тесак повесила на пояс, потом порылась на дне ранца.

– Сигарет нет, – пробормотала она и повернулась к Ревне: – Ты что, потеряла мое табельное оружие?

Та шмыгнула носом и ответила:

– Прости.

Потом попыталась вытереть лицо, но лишь размазала грязь и содрала на щеках полдюжины крохотных порезов. Она взяла полоску ткани и туго затянула ее вокруг сломанной ноги. Живой металл тут же прижался к плоти, стараясь ее поддержать. Долго она так не продержится, но это лучше, чем ничего. Сквозь дыры в куртке уже забирался холод. Руки девушки тоже покрывали порезы от сетчатых перчаток Змея. Каждое движение отдавало болью, но она все же заставила себя раскатать штанины и взять найденный Линне в комплекте паек.

Штурман хмуро глянула на ногу пилота, словно та была проблемой. Ревна с трудом подавила в груди желание огрызнуться на нее.

– Я сделаю тебе костыли, – сказала Линне.

«Какой от них прок?» – подумала Ревна, когда штурман отошла в сторону, чтобы найти пару подходящих палок. Бросив ее здесь и уйдя вперед, Линне могла бы доставить в Интелгард сведения о Змее. Спасти других. Изменить ход войны. Ревна не нужна была ей для этого.

Она больше не была нужна никому.

Линне вскоре возвратилась, и Ревна опробовала костыли, упираясь ими в пушистый снег. Линне стояла на берегу, глядя через реку на останки Змея. Огонь в кабине погас, и фюзеляж вновь сковывало льдом. Она подняла руки и выплеснула из себя слабый, тоненький ручеек искр. Тени под ее глазами приобрели цвет свежего кровоподтека. Ревна попробовала сделать шаг.

– Что ты делаешь?

– Я…

Линне встряхнула руками.

– Ничего. Я готова, пойдем. Если не сумеем добраться быстро, Гесовец с Зимой вышлют поисковый отряд.

Быстро.

– Думаешь, это нас спасет?

– От чего? – спросила Линне.

– От допросов. От пыток.

Эти слова Ревна попыталась произнести сухо и буднично, но к горлу подкатил ком. Если они вернутся домой, весь остаток своей короткой жизни она проведет перед скаровцем-палачом, моля о смерти.

– Нас никто не будет пытать, – сказала Линне.

Она, похоже, и сама в это верила. Ревна не могла представить, что генеральская дочь до конца своих дней просидит в тюрьме. Линне обладала влиянием, сколько бы она ни считала себя такой же дочерью Союза, какими были все остальные. А Ревна попала на службу лишь под угрозой наказания.

Линне надела ранец аварийного комплекта, и они пошли. Но не успели сделать и пары шагов, как костыль Ревны поскользнулся на льду, отшвырнув ее в сторону. Сломанный протез ударился о землю, и она едва сдержалась, чтобы не выругаться.

Линне нырнула ей под руку и помогла выпрямиться. Ревна оттолкнула ее. Она годами ходила самостоятельно, и ее уязвило, что штурман без спроса бросилась помогать.

– Похоже, мне не стоит уходить слишком далеко вперед, – сказала Линне, окидывая ее критическим взглядом.

Ревна вспыхнула от гнева.

– Делай что хочешь! – рявкнула она. – Главное, не упусти из-за меня шанса героически выбраться из этой снежной пустыни.

Как только слова слетели с ее губ, она тут же поняла, что сказала это напрасно. Но не извинилась и лишь плотно сжала губы. Линне этого не заслужила. Та прищурила глаза.

– Заткнись, – ответила она, и они выступили в путь.

* * *

Ранним утром тайга сияла ярким, холодным светом. Ветви деревьев переливались инеем, разбрасывая по земле насыщенные красно-оранжевые краски рассвета. Заснеженный лес превратился в белый ковер, на котором Ревна с Линне шагами вышивали свою историю. Весь день они молча шли по старой охотничьей тропе, едва заметно забиравшей вверх.

Когда же тени окрасили мир в пурпурные тона и снежный пейзаж потерял четкость своих очертаний, Ревна пришла в голову мысль, что им на самом деле удалось пройти совсем немного.

Они соорудили из снега подобие убежища, а когда закончили, Линне собрала хворост и развела костер. На дне ранца Ревна отыскала крохотный котелок и собрала их продовольствие, которого одному человеку хватило бы на пару дней. Эльды, скорее всего, намеревались выживать за счет захваченных ими территорий.

В слабеющем свете Ревна осторожно подвернула вверх брючины. У нее горели руки – даже когда она вдавливала их в снег или прижимала к холодным протезам. Девушка со щелчком отстегнула правую ногу, содрала пропитанный потом носок и облегченно вздохнула, обнажив изодранную кожу. Фантомные ноги болели. Придется промыть икры снегом, надеясь, что к моменту их возвращения в Интелгард она не натрет слишком много мозолей и не подхватит кожный грибок. Хотя скаровцам это может понравиться. Возможно, они просто позволят моим ногам сгнить.

В аварийном комплекте нашлись и нитка с иголкой, с помощью которых можно было попытаться починить порвавшийся ремешок. Однако пряжку, погнувшуюся и сломанную снизу, застегнуть не получится. Паз, не дававший ей сдвинуться с места, тоже сломался, и Ревна, тряхнув ногой, услышала, как в ней звенели его кусочки. В поврежденном пазу защелка не удержится, и, хотя живой металл помогал ей стоять, от длительной ходьбы проблема только усугубится.

Линне бросила на землю вязанку хвороста.

– Значит, так: ужинаем, обсыхаем и спим. Дай мне ранец.

На глазах у Ревны она сложила из тонких прутиков и мха пирамиду, затем выудила из кармана коробок спичек. Пока не разгорелся костер, они молчали, потом натопили из снега воды и сварили в ней густую кашу из овсяной крупы с мясом. Ревна с трудом орудовала ложкой, пряча от Линне порезы на своих руках. Каша обожгла ей язык.

– Неплохо, – сказала она.

– Соли не хватает, – ответила Линне.

Доедали они в полном молчании.

Ревна никак не могла понять свою напарницу. Они вместе приняли бой, Линне рискнула ради нее жизнью, но здесь, на земле, у них не было темы для разговора даже на полчаса. Вполне возможно, что Ревна никогда не сможет говорить с Линне. Может, никто не сможет. Разве что скаровцы.

Линне оттерла снегом дно котелка и поднесла его к огню, чтобы высушить. А когда посчитала, что дело сделано, сунула его обратно в ранец и придвинулась к Ревне.

– Дай-ка мне взглянуть на твое лицо. Хочу проверить, не осталось ли там осколков стекла.

Ревна протерла снегом грязные щеки и лоб, сделала резкий вдох, ахнула, когда ей стало больно, и уткнула в грудь подбородок.

Пальцы Линне нежно ощупали порез у нее на лбу.

– Как твоя нога?

Ревна потеребила обтрепанную штанину.

– Сломана.

Линне нетерпеливо фыркнула и перешла к уху.

– Очень полезная информация. Поверни голову.

Ревна повиновалась и спросила:

– Слушай, а что ты вообще знаешь о протезах?

– Хороший вопрос, – ответила Линне.

Она осмотрела шею Ревны, потом уши, бросила взгляд на верхнюю часть плеча и молча перешла к другой половине лица. Повисла неловкая пауза, Линне действительно старалась, и Ревне, в конечном счете, не оставалось ничего другого, как признаться:

– Нога сломана, но насколько серьезно, я не знаю.

Если они вернутся на базу, может, Магдалена что-то и сможет с ней сделать. От этой мысли у нее сжалось сердце.

Может случиться, что ей не надо будет даже пытаться. Ревна прекрасно понимала, что ее ждет на территории Союза. И по собственному опыту знала, что скаровцам нужна не правда, а признания.

– Может, тебе лучше пойти одной? – спросила она.

На миг она подумала, что Линне не расслышала. Та нахмурилась, увидев на правой стороне лица Ревны пятно, и надавила с такой силой, что Ревна сдавленно вскрикнула. Потом Линне спросила:

– Куда?

– Через горы. Обратно в Интелгард. Одна ты дойдешь быстрее.

Ревна запнулась. Не будь трусихой. Она не хотела быть проклятьем, которое убьет еще и ее штурмана.

– И сможешь доставить в полк ценные сведения.

Линне замерла и сжала пальцами подбородок Ревны.

– Без тебя не пойду.

– Но почему?

Поначалу она задала этот вопрос из любопытства, но затем продолжила рассуждать суровым голосом:

– Чего бы Союз ни требовал, мы даем ему это. Разве ты не знаешь? Почему бы тебе не бросить меня здесь?

Линне убрала руку.

– Потому что я не могу. Потому что никогда никого не бросаю.

Ревна повысила голос:

– Да ты миллион раз бросала меня там, на базе!

– Я не бросала тебя умирать!

Ревна подняла свою ногу. На Линне ей смотреть не хотелось.

– Это зависит от того, что ты сказала своему дружку-скаровцу.

На миг стало очень тихо. Едва слышно потрескивал огонь, манящий и теплый, напоминая ей о вечерах в Таммине перед дровяной печкой.

– О чем это ты? – спросила Линне.

Ревна собрала все свое мужество.

– Ты сказала ему, что я обуза? Сказала, что не могу воевать?

– Нет, конечно же. Я…

Линне запнулась. Ревна ощутила холод, не имевший к тайге никакого отношения.

– Что бы ты ему ни сказала, он все равно использует это. Неужели ты и в самом деле думаешь, что лучше подвергнуть меня допросам и пыткам, чем бросить здесь? Так ты хотя бы сможешь рассказать, что я умерла верным слугой Союза.

– Я не говорила с ним, – сказала Линне.

– Не ври…

– Я с ним действительно не говорила. Это он со мной говорил.

– О чем?

Обо мне. Теперь Ревна не сводила с нее глаз, пытаясь понять, найдет ли Линне в себе силы ей ответить.

Не нашла. Линне тяжело сглотнула и сказала:

– Теперь ты меня осмотри.

Она села, сохраняя полную неподвижность, которой Ревна никогда за ней раньше не замечала, будто боялась пошевелиться, пока чувствовала на своей коже руки Ревны. Та кончиками пальцев ощупала ее лицо, дотрагиваясь как можно мягче. Пока она этим занималась, Линне ответила:

– В любом случае он никогда никого не пытал. Когда вернемся домой, с нами побеседуют, это стандартная процедура.

– Так же, как с Пави и Галиной? – сказала Ревна. – Их тоже подвергли стандартной процедуре, в итоге они так и не вернулись из Эпонара.

Она внимательно пригляделась к пятнышку крови на носу Линне.

Линне нерешительно помедлила и сказала:

– Мы объясним, что произошло. Ни ты, ни я не сделали ничего плохого, а значит, бояться нам нечего.

К горлу Ревны подкатил комок горечи и гнева.

– Это тебе нечего бояться, Золонова.

Линне смотрела убийственным взглядом. Ревна ощущала ее ярость так же явственно, как если бы их соединяла Стрекоза. Но ей было все равно. Сколько раз она слышала эти лживые слова от руководства Союза или его очередного глашатая?

– Откуда ты знаешь, что я не потяну тебя за собой? Что не стану для тебя обузой?

В конце концов, я же проклятье.

Она ждала, что Линне начнет орать, что вложит свою убийственную ярость в голос, но, к ее удивлению, после долгой паузы та только вздохнула. Ее злости как не бывало.

– Никакая ты не обуза. Я… – Она беспокойно заерзала. – В общем… зря я тогда так себя повела.

Линне в надежде быстро подняла на нее глаза. Словно сказала вполне достаточно.

– Я не принимаю твоих извинений, – ответила Ревна.

Линне следовало приложить больше стараний.

Пока Ревна не закончила осматривать Линне в поисках осколков стекла, они хранили молчание. Затем штурман поднялась и разбросала палкой костер, но так, чтобы потом его можно было разжечь снова.

– Принимаешь ты мои извинения или нет, но нам в любом случае придется лечь под одним одеялом. Поэтому давай немного поспим, а взаимные оскорбления отложим до утра.

– Буду ждать с превеликим нетерпением.

Пока Ревна промывала ноги, Линне сделала в их убежище из снега постель. Ампутированные ступни пилота по-прежнему зудели и горели, и чем дольше девушки здесь пробудут, тем будет хуже. Не обмолвившись больше ни словом, они расстелили плащ-палатку, легли рядышком и накрылись одеялом. Ревна вспомнила, как мама когда-то клала ей на затылок ладонь, а между ними уютно сворачивалась калачиком Лайфа. Тогда мама ею гордилась. А теперь?

В Интелгарде им читали курс выживания, но через полчаса Ревна решила, что они неправильно обустроили убежище. Ее зубы словно примерзли к губам. Она попыталась согреть руки искрами, но они покрылись сухой коркой, пульсировали болью, и от дальнейших попыток, в конце концов, пришлось отказаться. Может, оно и к лучшему, у нее не было желания подпалить одеяло и случайно сжечь дотла Линне. Кто тогда поведает Союзу их историю?

Боль в мышцах перекинулась на кости. Ревна накрыла нос кончиком одеяла и надела на глаза очки, вновь разодрав ранки от порезов. С каждым вздохом ей казалось, что холод сжимает в кулак свою ледяную руку и лупит ею в грудь девушки. Рядом с ней застыло тело Линне – оно находилось в столь полной неподвижности, что Ревна почти не сомневалась: штурман замерзла.

– В таком холоде невозможно спать, – наконец сказала она.

Ревна думала, что Линне проигнорирует ее слова, но та ответила:

– Это точно.

– Если уж нам суждено здесь умереть, может, расскажешь мне, почему ты так хотела отстранить меня от полетов?

– Мы не умрем, – пахнуло ей в ухо теплым дыханием Линне.

– И все равно, я хочу знать. И выслушаю тебя, что бы ты ни сказала.

Ей хорошо был известен подробный перечень причин, по которым она не годилась для того или другого дела – работать на заводе, учиться в школе, летать на аэроплане. Любить.

Линне пошевелилась, зашуршав одеялом.

– За что твоего отца приговорили к пожизненному заключению в Колшеке?

Ну конечно. Таннов ей все рассказал. То, что Линне об этом знала, ее ничуть не удивило. Удивило, что ей стало больно. Отец. Ее бедный отец.

– Он ковал на заводе живой металл. А после несчастного случая со мной сделал мне из обрезков протезы.

– Воровать на заводе сырье – это предательство, – убежденно заявила Линне, – идет война.

– Тогда войны еще не было.

Слова прозвучали резко, в них не было даже намека на прощение.

Отец ради нее пожертвовал всем. Линне, скорее всего, этого не понять.

– Тот металл никому не был нужен. Но скаровцы все равно пришли за отцом, когда началась война.

– И у тебя не отобрали ноги?

– Официально его осудили за инакомыслие. Оставить мне протезы их убедил папин бригадир.

«Моей дочери столько же, сколько тебе», – сказал он в тот день, когда она узнала об аресте папы.

Линне почесалась и потянула на себя одеяло.

– А твой отец действительно был диссидентом?

– Нет, конечно же.

Он понадобился им только потому, что умел обращаться с живым металлом. На северном побережье его было очень много, и это превращало Колшек в поистине идеальную тюрьму. Круглый год вдоль берега плавали льдины, и никто не смог бы добраться вплавь до другого берега. А живой металл мог показать характер. Узор проявлял себя в нем не одну тысячу лет, а потом люди взялись насильно изымать его из естественной среды. В прошлом целые шахты рушились только потому, что на них работали люди, не способные поддерживать в нем спокойствие.

Отца, вполне вероятно, уже не было в живых. В Таммине она научилась гнать от себя эти мысли, однако здесь, в тайге, в двух шагах от смерти, они приносили ей некоторое утешение. Может, он теперь ждет ее по ту сторону жизни? Ревна представляла, как мама, папа и Лайфа уводят ее туда, где нет такого лютого холода, где у нее больше не болят отрезанные ноги.

– Когда вернешься домой, расскажи всем, что я погибла при крушении аэроплана. Я хочу, чтобы за моей семьей сохранился статус Защитников.

Если они, конечно, еще живы.

– Скажешь такое еще раз – пеняй на себя, – ответила Линне.

– Прошу тебя.

Линне сделала вид, что спит.