13

Наша стихия – ночь

Пора было идти спать. Надо постараться отдохнуть хоть пару часов, перед тем как опять встать и готовиться, а ночью их ждет очередное задание. Но когда пришел повар, чтобы заняться завтраком, они достали свои миски. Оля включила радио, и из репродуктора полился хрипловатый женский голос, напевавший одобренную властями джазовую композицию «Блюз заводских девчат». Ревна подошла к стулу у стены и ослабила ремешки на протезах, остальные по-быстрому очистили площадку для танцпола.

Катя устало вздохнула и опустилась рядом с ней.

– Не танцуешь? – спросила у нее Ревна.

– Минутку обожду. Что ты думаешь вот по этому поводу?

Катя открыла бювар и вынула верхний лист бумаги. На нем была изображена девушка с резким профилем – носом, глазами и подбородком Ревны. На ветру развевалась прядка ее волос, выбившаяся из-под шлема авиатора. Поднятые на шлем очки закоптились, стекла на них треснули, но глаза горели решимостью. Луну перекрывала надпись: НАША СТИХИЯ – НОЧЬ. В самом низу Катя с помощью трафарета написала: ЖЕНЩИНЫ СОЮЗА ЛЕТАЮТ РАДИ ВАС.

– Я думаю послать этот рисунок в Комитет общественной морали, – сказала она.

– С моим лицом?

– Если ты, конечно, не против. – ответила Катя. – Мне нравится твой нос, он у тебя хоть и острый, но маленький.

Ревна потерла свой нос. «Совершенно обычный», – подумала она и улыбнулась.

Она представила плакат со своим профилем у входа на завод, где на него ежедневно будет глядеть миссис Родойя, или на фонарных столбах на улице у ее дома. И сама удивилась, до чего ей понравилась эта мысль. Хотя и не думала, что Комитет по общественной морали действительно его одобрит.

– Здорово у тебя получилось.

В столовую на завтрак стали подтягиваться парни. Увидев танцующих Олю с Надей, они столпились у порога и подозрительно на них уставились. К одному из них, стоявшему впереди, подошла Ася. Парень нервно улыбнулся, но последовал за ней на танцпол.

Катя зевнула и сказала:

– Когда придет тот брюнет, который ухлестывал за Линне, дай мне знать.

И она прислонилась к стене и закрыла глаза. Танцпол постепенно заполнялся парами. Одни девушки танцевали друг с другом, другие вытаскивали парней. Тамара поглядывала на них, сидя в сторонке и потягивая чай, словно она не командор, а снисходительная тетушка. Линне стояла рядом с ней и изучала танцпол с таким видом, словно он представлял собой проблему.

– Прошу прощения, мисс.

Ревна подняла глаза и увидела перед собой голубую звезду на груди, обтянутой серебристой тканью. У нее в жилах застыла кровь.

– Да, я вас слушаю.

О боже… Нет-нет, никакого бога, яростно поправилась она, стараясь повернуть мысли в другом направлении. Неужели они арестуют ее сейчас, когда ей выдалась такая удачная ночь?

Перед ней стоял скаровец-блондин, тот, что постоянно улыбался. Его рот и сейчас растянулся до ушей, и, хотя желтые глаза парня ее нервировали, сама улыбка казалась доброй. По телу девушки прокатилась новая волна страха. Если он пришел не арестовать ее, то почему вообще заговорил? Может, что-то случилось с мамой? Или с папой? Все прекрасно знали, что в тюрьме Колшек отнюдь не рай. Сколько человек умерли там, служа Союзу, который никогда в жизни не предавали.

Он протянул руку.

– Могу я попросить вас оказать мне честь и принять приглашение на следующий танец?

– Что?

– Потанцевать со мной. Я понимаю, вы устали, но если вы откажетесь, мне придется дефилировать по танцполу в обнимку с Досторовым, а он танцует как бык. И примерно так же воняет.

С этими словами он улыбнулся, приглашая ее посмеяться вместе с ним.

Второго скаровца нигде не было видно. Вполне возможно, он пригласил одну из девушек на танец и сразу после этого повел на допрос. Все остальные либо кружили на танцполе, либо разговаривали. Тамара с Магдаленой разглядывали перчатку из живого металла. Линне стаскивала куртку. На них смотрела одна только Катя – расширенными от ужаса глазами.

– Э-э-э… Я не захватила ноги для танцев.

Они остались под той повозкой.

– Ничего, я вам помогу.

Он начал расстегивать китель. Под ним оказалась простая коричневая рубашка, в точности как у других рекрутов. Ревна и сама толком не знала, чего ожидала – может, парадного военного мундира? – но ничего особенного так и не увидела.

«Ты даже понятия не имеешь, как мне помочь», – хотела сказать она. Но отказывать скаровцам не принято.

Она закатала штанины, продемонстрировав во всей красе свои протезы. Может, он почувствует себя неловко и передумает? Затем, не торопясь, затянула на них ремешки, потерла лодыжки и тщательно подогнала живой металл, хотя от его прикосновения натруженной коже было больно. Потом встала и скривилась. Однако Таннов никуда не уходил и смотрел так, словно все утро только о том и мечтал, чтобы с ней станцевать. Может вот так, в танце, он и препроводит ее в камеру, а потом на восемь часов предоставит слово своему ножу?

Парень снял перчатки. У него оказались теплые, сухие руки. Ревна с трудом удержалась от соблазна вытереть о штанины влажные ладони.

Когда они двинулись к танцполу, перед ними расступились. Теперь они привлекали внимание, хотя ей было все равно. «Дыши, иди», – приказала она себе. Протезы дрожали. «Держись прямо».

Переливы саксофона задали новый, энергичный ритм. До несчастного случая она танцевала благодаря не столько умению, сколько энтузиазму. Но сейчас у нее не было даже его.

Таннов положил ей на талию руку и повел в танце.

– Если не ошибаюсь, вас зовут Ревной?

Она закашлялась и ответила, стараясь вложить в голос толику уверенности:

– Да.

При взгляде на него у девушки кружилась голова. Он немного напоминал ей цыпленка. Ревна закусила губу, изо всех сил стараясь не выпустить рвущийся наружу истеричный смех.

– Откуда вы?

А то ты не знаешь.

– Из Таммина.

– Промышленный город. Я столько времени провел в ваших паланкинах, что иногда мне кажется, будто у меня на заднице отпечаталась надпись: «Изготовлено в форпосте Таммин и его окрестностях».

Когда она поморщилась, он добавил:

– Простите за грубость.

– Да нет, все в порядке.

– А вот я никогда не был в Таммине. Там красиво?

На этот вопрос ей полагалось ответить утвердительно. Но если скаровцы способны чуять ложь, о чем говорили все кому не лень, то этот наверняка уже знал, какие чувства она питает к этому городу.

– Я думаю, что по сравнению с вашей родиной там невообразимо скучно.

– У вас в Таммине семья? – развивал он свое наступление.

У Ревны по спине побежал холодок. О танце пора было забыть; вот где ей надо было следить за каждым своим шагом.

– Мама и сестра. Защитники Союза, – поспешно и не без доли агрессии добавила она, хотя он, должно быть, знал это и без нее.

Как и то, каким образом они вернули себе этот статус.

– А отца, стало быть, нет.

В его тоне содержался вопрос или ей только показалось? Ревна не хотела добровольно выкладывать сведения о своей семье. Однако молчание казалось ей убийственным. Если не ответить ему, он может подумать, что она что-то скрывает. Можно ли вообще об этом говорить, не возбуждая подозрений?

– Мой отец предатель, – наконец сказала она самым суровым голосом, на какой только была способна, надеясь, что Таннов решит, будто причиной тому было презрение, а не глубокая печаль, – мы о нем стараемся не вспоминать.

В ее голове все громче и громче кричал голос: «И кто теперь предатель?!»

– Понятно.

Это слово он произнес нейтральным тоном, но его рука при этом напряглась, а ладонь сильнее сдавила ей талию. Этому скаровцу, вероятно, удалось бы переломить ее, всего лишь сжав пальцами.

– Измену важно искоренить до того, как она распространится по всему фамильному древу.

У Ревны вновь вспотели руки. Ей захотелось оттолкнуть его. Оттолкнуть, сказать все, что она думает, и разрубить этот гордиев узел. Но он по-прежнему улыбался, мило и беззаботно, и ни одна живая душа не заподозрила бы, что с ней что-то не так.

Ревна набралась храбрости и бросила взгляд на Тамару. Та по-прежнему была поглощена разговором с Магдаленой. Скорее всего, она знала. Ей не от кого ждать спасения.

– В протоколе ареста говорится, что я ни в чем не виновна. Если хотите, я могу взять у Тамары радио и связаться с Таммином, чтобы документы прислали сюда.

Она старалась говорить небрежно, но на слове документы у нее дрогнул голос.

– Полагаете, в этом есть необходимость? – спросил он.

Еще один вопрос с подвохом. И чем дольше она будет подыскивать слова, чтобы ему ответить, тем подозрительнее ему покажется ее поведение.

Не успела она придумать ничего путного, как песня закончилась. Таннов слегка ей поклонился.

Когда он ее выпустил, она споткнулась и пошатнулась, ей вдруг стало холодно.

– Вы доставили мне истинное удовольствие, мисс Рошена.

– Взаимно, – ответила она, – то есть…

Он повел ее к двери – как она заметила, мимо Линне. Ей показалось, что та посмотрела на нее каким-то странным взглядом. В чем, собственно, дело? Что это было – обычный разговор или же допрос?

– Мне нужно выкурить сигарету, – сказал Таннов.

– Сейчас, – ответила Линне и потянулась к своей куртке, лежавшей на столе.

Нервы Ревны вновь натянулись. Сначала этот скаровец привязался к ней самой, теперь вот к ее штурману. Она сомневалась, что в разговоре с Линне он тоже станет расспрашивать ее о семье. Скорее станет задавать вопросы о ней, Ревне. Насколько Ревна хорошо летает? О чем говорит, сидя в кабине?

Таннов пошел за своим кителем. Для Ревны это был единственный шанс перемолвиться словом с Линне, пока он не вернулся.

– Ты с Тамарой разговаривала?

– О чем? – спросила Линне, набросила на плечи куртку и поморщилась от ее запаха.

– Тебе все так же хочется летать с другой напарницей?

– А тебе? – задала ей встречный вопрос Линне.

И что ей еще было сказать? «Теперь уже нет» было бы ложью, очевидной любому. А «да» могло бы стать одним из пунктов в протоколе допроса, который потом напишет скаровец.

Ревне не нравилась Линне. Та смотрела ей в лицо, но при этом видела только ее ноги. Хотя прошлой ночью они друг другу помогли. И даже если сейчас ей в затылок дышит Таннов, работать с ней в паре все же лучше, чем куковать одной на земле.

– Я хочу летать.

– Я тоже. И не хочу, чтобы Пави сажала меня на оккупированную эльдами территорию.

Линне бросила в сторону Пави и Галины полный скепсиса взгляд.

– А Катин последний полет ты видела? Я думала, она врежется прямо в склон горы.

Штурман на миг умолкла, хмуро глядя на Катю. Та дождалась брюнета, оказывавшего знаки внимания Линне, и повела его танцевать.

– Вообще-то я могла бы и остаться с тобой.

В этом была вся Линне. Привилегированная и жалкая, как сказала о ней Магдалена. Но она не сдаст Ревну только потому, что та ей не нравится.

Прогресс.

* * *

Линне с Танновым вышли под утреннее, все больше светлеющее небо. Облака разошлись в стороны, и теперь сверху медленно сыпались снежинки, запечатлевая на шинелях свои поцелуи и мягко опускаясь на волосы. Она вдыхала холодный, свежий воздух. Над Интелгардом слишком долго висела вонь от экспериментов инженеров.

– А где Досторов? – спросила она.

Перед ними, резко притормозив, остановился механический гонец и открыл чашеобразную верхнюю крышку. Таннов вытащил оттуда записку, прочел и тут же сжег ее, сверкнув искрой, а когда бумага обуглилась, бросил ее в снег.

– Да здесь он, – сказал он.

Затем выудил из кармана портсигар, вытащил из него две сигареты, прикурил и протянул одну из них Линне. Потом приложил к гонцу ладонь, еще раз полыхнул искрами и отпустил.

– Пойдем?

– Что, не хотят с тобой говорить? – спросила Линне.

– Со мной еще куда ни шло, но вот обо мне… я очень сомневаюсь, – ответил он, подставляя Линне локоток.

Она его оттолкнула. Что это он начинает? Они пошли дальше.

– Ты меня удивил, уйдя с танцев так рано.

– Я просто собирал важную для меня информацию. Когда закончу свои дела, может, еще вернусь.

Он замолчал. Линне тяжеловесность его молчания озадачила.

– Твоя напарница весьма мила.

Наблюдая за их танцем, Линне гадала, какую игру он затеял.

– Полагаю, да. А тебе что за дело? Почему ты о ней спрашиваешь?

Потому что он скаровец, вот почему. Таннов предпочел не отвечать и лишь выдохнул голубоватый клуб дыма.

– Ревна Рошена, – задумчиво произнес он, когда они миновали последнее здание и направились к ограде части.

– Ты у нас прямо крутой детектив и тайный агент, – фыркнула Линне, – неужели обязательно было приглашать на танец девушку, чтобы узнать ее имя?

Улыбку Таннова она не столько увидела, сколько услышала.

– Мне кажется, ты ревнуешь, что я танцевал не с тобой, а с ней, – сказал он.

По ее руке вниз к ладони пробежала цепочка искр. Она спрятала их за спину, чтобы он не увидел, как засветились кончики ее пальцев.

– Ну да. Боги восстанут на своих Божественных территориях и всех нас спасут.

Улыбка из его голоса тут же исчезла.

– Не говори так, – сказал он, пыхнув кисловатым дымом, – даже в шутку.

«И что ты сделаешь? Сдашь меня?» – внутренне поморщилась Линне.

Произносить эти слова вслух она не собиралась. На тот случай, если ответ на ее вопрос будет положительным.

– На этой базе я не единственный офицер Особого контрразведывательного отряда.

– Ну да, только вот у Досторова с юмором получше, чем у тебя.

Она подумала, что после ее слов Таннов опять улыбнется, но он только покачал головой.

– Ты каждый вечер проходишь мимо агентов и даже ничего не подозреваешь. Не все из нас носят эти красивые мундиры.

Он схватил ее за плечо и с силой сжал его пальцами в перчатке.

– Береги себя, Линне.

Не успела она больше ничего сказать, как Таннов углядел что-то вдалеке, откозырял и зашагал к воротам. Линне пошла за ним.

Между внутренней оградой и внешними оборонительными укреплениями присел на корточки длинный тюремный транспорт. Его ноги дрожали в стылом утреннем воздухе. Возле него стоял Досторов, попыхивая сигаретой, задумчиво поглаживая бок паланкина и любуясь восходом солнца. Рядом с ним на водительском сиденье развалилась, помахивая хвостом, огромная, белая в пятнах кошка. Взглядом больших янтарных глаз она встретила Линне, когда та вслед за Танновым вышла за ворота. Затем повернула голову к Досторову и тот, в свою очередь, тоже посмотрел на Линне.

– Она в курсе, – сказал Таннов, – так что не тупи.

До Линне не раз доходили слухи, но ей еще не доводилось видеть скаровцев в другом облике. Это было похоже… вообще-то на кошку. На кошку, которая зевнула, продемонстрировав клыки длиной с человеческий мизинец.

Досторов пожал плечами.

– Решай сам, тебе же отвечать, – сказал он.

Затем повернулся к Линне и добавил:

– На твоем месте я не стал бы выдавать армейские секреты.

Во дает, а! Она уже открыла было рот, собираясь сказать Досторову, что в жизни не подозревала в нем такого юмориста, но у нее в ушах все еще звучало предупреждение «Не говори так». Теперь они были скаровцы. А скаровцы должны были внушать уважение, страх и требовали повиновения. Начнем с того, что ей вообще не полагается здесь быть, причем совсем не из-за каких-то идиотских «армейских секретов».

Таннов поглядел на дрожавший паланкин и нахмурился.

– Он вообще может двигаться в таком состоянии?

– Естественно, – ответил Досторов, – нас засек один из их Небесных коней и немножко зацепил своим огнем. Но по мере вашего продвижения на север он будет постепенно приходить в себя.

– Но мы же можем вызвать механика, чтобы он его осмотрел, – сказал Таннов.

– Мы выбились из графика, – возразил Досторов, – и поэтому теперь…

Тут уже Таннов предостерегающе посмотрел на товарища. «Что-то изменилось», – подумала Линне. И Таннов не хотел сообщать ей, что именно.

Скаровец отвел Линне от паланкина.

– Ты теперь на все задания будешь летать с мисс Рошеной?

С чего бы это такой интерес к ее пилоту?

– Пока да.

– Линне, тебе лучше держаться от нее подальше, – сказал Таннов.

Я не обуза, а человек.

– Она отличный пилот. И отличный солдат. И если уж на то пошло, то летать может не хуже других. По крайней мере, лучше Кати и Пави.

Затылок Линне обожгла досада. Она заставила себя посмотреть Таннову в глаза.

– Мне повезло летать именно с ней, а не с кем-то еще.

Таннов, казалось, не обратил внимания на ее слова. Он посмотрел сначала на Досторова, потом перевел взгляд на скаровца, принявшего облик кошки.

– Отец Рошены отбывает пожизненное наказание в тюрьме Колшек.

Колшек, ледяной остров-тюрьма. Тамошние узники вкалывали как каторжные в земляных шахтах, выдавая на-гора живой металл, в котором так отчаянно нуждался Союз, чтобы выиграть войну.

– Это невозможно. Тогда ее низвели бы до ранга гражданки второго сорта.

А граждане второго сорта не служат в армии.

– Или же, – добавила она, отчаянно желая, чтобы ее предположение, так или иначе, оказалось правдой, – она чем-то заслужила восстановление в правах.

В правах граждан второго сорта восстанавливали лишь за исключительно мужественные поступки и самопожертвование. И если Ревне это удалось, то она имеет право начать все сначала.

– Статус Защитника Союза она получила только благодаря пребыванию здесь, – мягко сказал Таннов, – а восстановление в правах ей лично выхлопотала Тамара Зима.

В его глазах сверкнуло презрение.

Линне нервно сглотнула.

– Я доверяю решениям моего командира, – сказала она, уверенная, что если это и ложь, то только наполовину.

– Лучше бы ты доверяла мне. Отец Рошены предал Союз. Чему он ее учил до ареста? Если ее уличат в измене, я не хочу, чтобы она потянула за собой и тебя.

– Но кто-то же должен летать с ней в паре штурманом.

– Только не ты.

Он попытался посмотреть ей в глаза, но она не знала, что он в них искал.

– Почему это? – спросила Линне, страшась его ответа.

– Магию Узора узаконили лишь на время войны, – сказал Таннов, – Зима говорит, что узлы, которые вы завязываете, не остаются навсегда. А что, если это не так? Она говорит вам, что вы ограждены от всех неприятностей, но это не совсем так. Девушку вроде Ревны могут арестовать в любую минуту. Так что ты дружбу с ней особо не води.

– Я сама буду решать, с кем мне летать, – ляпнула Линне, не успев хорошенько подумать.

Большая белая кошка с силой ударила хвостом. Досторов вытащил изо рта сигарету, посмотрел на Таннова и вопросительно поднял бровь. Тот задвигал челюстями – точно так же, как в те минуты, когда Кослен сообщал ему что-нибудь такое, чего он совершенно не желал слышать.

Они спорили. Причем так, чтобы она не могла их услышать.

Значит, слухи о телепатии были правдой.

Следить за их пререканиями Линне не могла, но при этом доподлинно знала две вещи. Во-первых, парни почти наверняка говорили о ней. А во-вторых, это была еще одна стена, отделившая ее друзей от тех ребят, которыми они когда-то были. От сослуживцев, о которых она заботилась не один год.

Но они по-прежнему оставались Досторовым и Танновым, и Линне не могла просто так от них отказаться.

– Восемь успешных боевых вылетов, – сказала она, – можешь меня поздравить.

На какой-то миг она подумала, что они продолжают свой спор, игнорируя ее. Затем Таннов сказал:

– Поздравляю.

И отвернулся.

Но в его голосе Линне не заметила особой искренности. Когда Досторов сделал шаг, намереваясь уйти, Таннов схватил его за руку и выбил из пальцев товарища сигарету.

– Ты чего? – начал было он, однако тут же его взгляд потух, будто глаза захлопнулись ставнями.

Он пошел за Танновым, задержавшись только, чтобы бросить ей через плечо:

– Мои поздравления, Алексей.

Линне даже не подумала его поправлять.

* * *

Она видела, как Таннов с Досторовым прошли в кабинет Зимы. Ей не нужна была телепатия, чтобы догадаться, что они собирались там делать. Таннов, вполне возможно, полагал, что таким образом он ей помогает. Снег мел прямо в лицо, она съежилась и втянула плечи. Не надо ей больше с ним курить. Он только увеличивал пропасть между нею и девушками из полка ночных бомбардировщиков, а кроме них у нее больше никого не осталось – может, на счастье, а может, и на беду.

Она переместилась ближе к кабинету. Хотя его стены были тонкими и хлипкими, изнутри до ее слуха долетал лишь невнятный гул. Интересно, Таннов действительно может приказать Зиме поменять ей напарницу? Линне будет выглядеть сущей фигляршей и, опять же, останется одна.

«Паршивая идея», – подумала она. Никакого плана у нее не было. Она не могла постучать, но прижаться ухом к двери было бы еще хуже. Можно прятаться до тех пор, пока Таннов с Досторовым не уйдут, но это сработает только в том случае, если они ее не заметят. А если уйти сейчас, то потом можно и не найти в себе мужества вернуться.

Дверь распахнулась, и парни вышли. Увидев ее с порога, Таннов остановился. Затем покачал головой и прошел мимо, не проронив ни слова. Досторов уже вытащил сигарету. Раньше Линне никогда его не боялась, но теперь, подняв глаза на широкие плечи и мускулистые руки скаровца, невольно заметила, что это уже не тот костлявый мальчишка, который зачислял ее в полк.

– Ты бы вела себя поосторожнее, – произнес он, – отец ведь не может уберечь тебя от всех неприятностей.

Не успела она придумать, что на это ответить, как он уже ушел.

В кабинете командора Линне оказалась, толком даже не заметив, как ее туда принесли ноги. Тамара Зима сидела за столом, перед ней лежал чистый лист бумаги, пальцы сжимала ручку.

– О чем они с вами говорили? – спросила Линне.

Когда Зима ее заметила, морщины на ее лице стали глубже.

– К тебе это не имеет никакого отношения, – ответила она голосом холоднее стылого воздуха.

– А если бы имело, вы бы мне сказали?

Зима плотно сжала губы и гневно раздула ноздри.

– Что ты себе позволяешь, Линне?

– Они говорили о Ревне?

Зима с такой силой хлопнула ладонью по столу, что разбрызгала по бумаге чернила.

– Я не желаю ничего слушать! Только не сегодня. И не хочу, чтобы ты спрашивала меня о том, чего не имеешь никакого права знать. У меня нет ни малейшего желания выслушивать требования дать тебе другого пилота, равно как и твои жалобы на однополчан. Единственное, что я готова сейчас от тебя услышать, это пожелание доброй ночи. Это понятно?

В этот момент Линне заметила то, чего не увидела раньше, в волнении ворвавшись в кабинет командора. У Зимы были красные глаза. На краю стола лежал грязный носовой платок. Явно стряслась беда. Что-то на редкость скверное, чего Тамара не могла изменить.

– Доброй ночи, сэр! – сказала она и как можно быстрее выскочила на улицу.

Вдали, на краю поля, виднелся паланкин, а рядом с ним две фигуры. Прищурившись в тусклом свете зари, Линне увидела, что одна из них пришла в движение, двигаясь все быстрее и быстрее. Намного быстрее, чем человек. Потом четыре конечности слились в одно смутное пятно, которое исчезло за деревьями, окружавшими базу.

В присутствии Таннова рот надо было держать на замке. Теперь, когда Линне проснется, она узнает, что Ревна арестована, ей будет не с кем летать и она больше не поднимется в воздух. И навсегда останется доносчицей, запросто болтавшей со скаровцами.

Но когда Линне днем продрала глаза, она увидела, что Ревна крепко спит в своей постели. Не было Пави с Галиной.